Я хочу тебя в себе… Хочу всё — тебя! Каждый день…

— Второй молодой господин Лань, ваши одежды. Вэй Усянь стоял, согнувшись в поклоне и держа на вытянутых руках аккуратную стопку белых одежд, увенчанную серебряной заколкой. Кролики нехотя посторонились, когда тёплый человек зачем-то решил подняться — морковью поблизости и не пахло. Усянь ловко подхватил покачнувшуюся заколку, когда Ванцзи медленно потянул за верхний край со звонким хлюпом схлопнувшегося в гигантскую сосульку ханьфу. Сотрясающий землю хохот, переходящий в хихиканье небесных колокольчиков, заставил кроликов отпрянуть к дальнему краю поляны. Ванцзи хохотал, выгибаясь вперёд и назад, складываясь пополам, и всё никак не мог остановиться. Нет, Усянь тоже любил посмеяться, но его веселье никогда не было таким чудовищно громогласным. Когда же смех большей частью перешёл в стоны и всхлипы, он наконец решился подойти к Лань Чжаню и взять его за плечи. На его недоумённый взгляд Ванцзи даже попытался ответить: — Они… а-ха-ха-ха… они же… а-а… они же мокрые! «Разумеется, они мокрые — кто-то же захотел так войти в воду.» — Ооой. — Лань Чжань утёр тыльной стороной ладони слёзы, затем провёл, не касаясь, этой же ладонью вдоль всей ткани и она взметнулась вверх лёгким крылом — сухая, без единой помятости и без следа налипших было травинок. Ещё один мгновенный вихрь — и он уже при полном параде перед всё ещё истекающим водой Усянем. — Люблю тебя, прекрасный мой! — Следующий вихрь, крутанувший Усяня, высушил его одежду, попутно избавив от водорослей и приведя в порядок волосы. Кажется, бытовая магия может быть не менее зрелищной, чем… — Пойдём, я кое-что придумал! И вихрь увлекает его вниз по тропинке в сторону домов. Внезапно останавливается, в лицо заглядывают полные пляшущих золотых демонов глаза. — Или ты хотел всю дорогу любоваться мной в облегающей мокрой одежде? — Большие ладони, безжалостно разящие мечом, медленно и мягко прошлись по бокам, талии, бёдрам, лёгкими прикосновениями пальцев лаская тонкую ткань. Вэй Ин не успел ответить. Ему внезапно вдруг странным образом захотелось попить чаю с Лань Цижэнем, а Ванцзи уже вприпрыжку продолжил путь. «Зефирка. Чаю с зефиркой.» — Глядя ему вслед подумал Усянь. Дойдя до поворота, он чуть не впечатался носом в спину Ванцзи, который степенно обернулся, бережно взял его за руку и чинно прошествовал к уже появившимся в поле зрения постройкам. Не пройдя и пары шагов, они столкнулись с Лань Цижэнем. Методы Сичэня по удержанию кого бы то ни было от направления к источникам показались ему подозрительными, и он сам решил проверить, уже догадываясь, кто мог стать причиной. «Лёгок на…» — Вы пропустили ужин! — Мы занимались совершенствованием. — Стройный ответ хором, мелькнувшее в серых глазах искреннее раскаянье и низкий поклон обоих удовлетворили Цижэня — глядя на их на удивление опрятный вид он даже почти поверил, находясь в благом расположении духа после на редкость спокойного ужина. Хороший вечер. Кивнув, он отправился к себе, и пока не исчез из виду, пара стояла в поклоне — только мелкая дрожь широких плеч и стиснутые зубы Вэй Усяня, изо всех сил сжимавшего руку Ванцзи, могли бы выдать внимательному наблюдателю, чего им стоило сдерживать этот ставший поистине неистовым смех. «Для чая с зефиркой, пожалуй, поздновато.» Идя в цзинши, Усянь был тих и задумчив — он пытался совместить всё увиденное, почувствованное и понятое за сегодняшний день со всем его предыдущим опытом своих обеих жизней и обоих тел. Удивительно, что в смене тел оказалось меньше разницы, чем в смене восприятий — раньше он скучал по прежнему телу, так как новое казалось значительно слабее и несопоставимо уязвимее. Эта уязвимость позволяла наслаждаться заботой Ванцзи, и всё же ему не хватало взаимодействия на равных с его… зефиркой. Сообразив, что уже некоторое время стоит посреди цзинши без его А-Чжаня в поле зрения, он обернулся. Ванцзи лукаво поглядывал на Вэй Ина, прислонившись руками к только что затворённым створкам двери и явно ожидая, когда тот придёт в себя. Удивительно, как много нового открывалось в каждом движении, каждом взгляде. «Надо бы проапгрейдиться, увеличить пропускную способность, добавить оперативки и мощностей. Прав был Лань Чжань, не стоило пропускать тренировки. Без прокачки до его уровня тело просто не справится с таким потоком информации. Может, потому и смотрю на него, как завороженный…» Лань Чжань тем временем оттолкнулся от двери, прошёл к дальнему стеллажу, взял один из пустых свитков и устроился за столом, готовя писчие принадлежности. «Уже час после отбоя, а он бодр…» Ванцзи поманил его, указывая на подушку у стола. Усянь подошёл и стал устраиваться, стараясь сесть так же аккуратно, как это делали… почти все, кроме него. Как много, оказывается, нужно было учесть. Раньше это его не волновало, потому что внимание всегда было занято другим — обычно он постоянно придумывал… — Смотри! — Ванцзи широким движением раскрыл свиток, и свёрнутая часть упала со стола и покатилась… Далеко покатилась. Свиток оказался вместительным, что означало… «Как у него так получается?» Кисть с бешеной скоростью покрывала поверхность свитка мельчайшими иероглифами, каждый из которых был примером каллиграфического искусства, прерываясь только на то, чтобы набрать чернил. Именно в эти моменты Ванцзи хмурился, а потом и вовсе отложил кисть. В раздумье, он медленно приподнял правый рукав левой рукой, обнажая запястье, которое уже начали покрывать голубые сполохи. Так же медленно он занёс правую руку над чернильницей и… опустил ладонь в свежеприготовленные чернила. Затем, так же медленно… «Почему не капает?» …он занёс уже полностью покрытую голубым сиянием ладонь над свитком и… Вообще, Усяню всегда не сиделось на месте — ни в каком смысле. Ему было скучно в обычной жизни, в обычном распорядке и даже в обычных знаниях — поэтому он постоянно придумывал что-то… Ну, что значит своё? Просто то, что приходило ему в голову (или куда там оно ещё могло приходить) — неудивительно, что оно носило его характер. На войне это была вынужденная необходимость чтобы выжить, в мирное время — чтобы не умереть от скуки. Он решал задачи по мере возникновения и создавал то, что было нужно в определённое время в определенной ситуации. Глобальной масштабности его творениям не хватало потому, что он в силу возраста ещё не успел задуматься о принципиальных решениях, предпочитая действовать здесь и сейчас. Ванцзи же, в отличие от него, жил в строгом распорядке и не имел ни возможности, ни необходимости решать или придумывать что-то самому. В его жизни не было лишений, а в быту всё было продумано до мелочей за много поколений до него. Не нужно было рассуждать о правильности — ведь всё всегда было предельно ясно… Пока не появился Вэй Усянь. Теперь же, после всего… И чтобы впредь… С сочным чваканьем ладонь впечаталась в поверхность свитка, который стал перетекать под ней, сворачиваясь с одной стороны стола и разворачиваясь с другой. Что именно происходило под ладонью было не разобрать из-за мельтешивших голубых искр, но уходившая из-под ладони часть свитка вся была испещрена иероглифами размером с маковое зёрнышко, прочесть которые без применения духовной силы было невозможно. «Хорошо, что это не свод законов — переписывать такое было бы…» — Готово! Изрядно пополневший свиток лежал свёрнутым перед Ванцзи, а тот, перекатывая его ладонями, лучился довольством, как кот после сметаны, и явно ждал похвалы. —? — Что? А, ну да. Это… «Ну да, конечно, вот так вот просто прямо взять и сказать — теперь от него не дождёшься, ведь это же так скучно. А как же игра, интрига…» — Это — дополнение к своду законов! «Как всё же хорошо, что таки не чай — иначе б захлебнулся, как пить дать.» Свиток полетел в сторону, Ванцзи наклонился вперёд, взял руки Усяня в свои необъятные ладони… «И без следа чернил», — уже не удивляясь, отметил про себя Усянь. Горячее дыхание, пылающие губы, легко касающиеся пальцев, и столько нежности и счастья, как будто он решил проблемы всего мира… Усянь не понимал, как можно законами кого-то осчастливить, но он всецело доверял любимому и был готов его услышать. — Смотри, у нас есть… там… — Ванцзи кивнул в сторону… Да, можно было не объяснять. Стена послушания была одним из кошмаров Усяня, почти наравне с… — А здесь, — и он кивнул на свиток, обиженно покачивающийся на полу, — я дописал четыре с половиной тысячи исключений и дополнений, которые расширят возможности, уменьшив необходимость ограничений вследствие саморегулирующегося контроля… «Надо не только меньше пить и больше тренироваться, надо прямо сейчас повысить понимание, иначе я не угонюсь, не догоню — уже не догоняю.» Ванцзи внимательно оглядел Усяня, будто прошивая его взглядом насквозь… «Перепрошивка, ага.» …Затем он встал, приподнимая и Усяня, всё так же не отпуская его рук, обошёл стол, прижал к себе, поцеловал в макушку… Потом легко перехватил под спину и колени, широким шагом понёс к постели и уложил, целуя, лаская и раздевая. — Я знаю, быть мной — непросто. Но быть тобой — великолепно! «Проще бы было быть им в его же теле», — думал Усянь, млея и расслабляясь. То, что Ванцзи был явно счастлив быть им, так сильно успокаивало, как будто одно это могло переписать всю их историю. Но чтобы повторить свой подвиг сегодня в источнике, Усяню явно не хватало сил — и это придётся решить в ближайшее же время. Пока же он просто отдавался любимому, как тот сегодня отдавался водопаду — стихийно. Ему впервые снились кандалы. И цепи. И то, как они спадали, как рассыпались, как просыпались песком сквозь пальцы… Как просыпались хранители его души — Лань Чжань, Цзян Чен, Яньли и А-Юань… Он просыпался много раз из одного сна в другой сон — но это не пугало. Казалось, страшнее правил были кандалы непонимания — и их он шаг за шагом раскрывал…