Я хочу тебя в себе… Хочу всё — тебя! Каждый день…

— Твои слова о клане Ланей могли бы выглядеть как хвастовство, если бы это не были твои слова. — Поэтому об этом не говорят. — Но ты говоришь. — Тебе. Ты должен знать. — Я был болтлив потому, что мне просто нравилось болтать — это был способ прикосновения. А ты… А ты? — А я даже не знал, что смогу захотеть говорить. Не думал, что смогу захотеть формулировать мысли. Если понимание меня не было нужно даже мне, то кому оно вообще могло понадобиться. Я и преподавал словами дяди. Когда выяснилось, сколько из-за недомолвок было недоразумений, я решил действиями показать тебе… И только твоя суть открыла мне силу слов. — Я думал, ты был холоден. Потом — сдержан. — Я был… не сказан. Не высказан. Недосказан. Есть то, чего нельзя говорить. И есть то, что не должно быть не сказано. — А что не должно быть сказано? — Например сказки типа «будешь хорошим — будет хорошо». Человек стремится получить награду, тогда как самоценность добра полностью нивелируется. А потом люди просят заклинателей навести порядок среди неупокоенных душ, не получивших желаемого. — Поэтому у вас нет наград, есть только наказания? — Да. Считалось, что переписывание правил даёт возможность осознать их смысл, а боль от ударов даёт длительное основание для размышлений без отвлечений, так как о боли сложно забыть. — Но это не работает. — Это работает для тех, кто боится боли и не уверен в своих действиях. — Но, даже если уверен, ведь всё равно больно! — Нет. Или больно, или всё равно. — А тебе… — Мне стало понятно, насколько физическая боль несопоставима с болью от утраты тебя. Благодаря боли тела я понял, насколько ошибочно было бояться чего бы то ни было, если ценой этому была твоя жизнь. Вместо того, чтобы раскаяться в том, за что был наказан, я лишь уверился в том, что это нужно было сделать гораздо раньше. В этом ключе про наказание можно сказать, что мне было всё равно. — Лань Чжань. — М? — Ты знаешь, я не узнаю тебя. — Нет. Ты как раз начинаешь узнавать. И я — тоже. — Мне казалось, ты так трепетно и бережно носился со мной… — С собой. Со своим страхом потерять тебя. Даже хотел запереть тебя. Чудовищно эгоистично. — А что теперь? — Теперь, ощутив твою силу, я стал доверять ей, доверять тебе. Не в смысле, что ты не захочешь уйти, а в смысле, что твои решения — правильные. Теперь я поддержу тебя не потому, что во что бы то ни стало хочу быть с тобой, а потому, что хочу поддержать тебя. Потому что мне нравится твой дух и его выбор. Ну, раз ты выбрал меня — у тебя определённо хороший вкус. — А если я захочу уйти? — …? — Ну, гипотетически. — То я либо пойму, либо умру. Вернее, на моём месте кто-то мог бы либо понять, либо умереть. Конкретно я же уже не смогу оказаться в такой ситуации. — Почему? — Потому что… Ну вот попробуй представить, как ты уходишь. — Беру Яблочко и… Допустим, у меня есть причина. — Допусти. — …Не получается. Почему? — Потому что ты сейчас воспринимаешь как я. И как ты можешь захотеть уйти от себя? — А когда восприятие вернётся? — Вернётся алгоритм, но опыт уже никуда не денется. — Поэтому ты так спокоен? — Ты себе не представляешь, как я неспокоен! Твоя яркость восприятия держит меня на пределе — хочется всего и сразу. Резкость в выражениях — попытка хоть как-то ограничить себя, потому что весь предыдущий опыт самоограничения потерял свою силу. — Как так? — Я теперь хочу хотеть. — Мне уже бояться? — Бесполезно. Просто будь готов. Всегда готов.