Я хочу тебя в себе… Хочу всё — тебя! Каждый день…

— Ты сказал, замкнутый круг… — Усянь так и эдак сплетал и расплетал ленту Ванцзи. — Но ведь есть миры, в которых не нужно бороться с демонами… — Говорят, что есть миры, в которые попадают души воинов, погибших в битве — миры полные вина и прекрасных женщин — россказнями о них подкупают тех, кто жаждет насилия. Миры и вправду есть — но это миры для тех, кто в битве полностью изжил эту жажду, и чьё мировосприятие поменялось. Смена мировосприятия даёт так называемый доступ, хотя по сути никто никуда не попадает. Основа этих миров действительно женская, и именно непосредственность восприятия по иньскому типу становится доступом. Там нет демонов, потому что нет насилия. Поэтому, разумеется, далеко не каждый погибший в бою попадает туда. Усянь разглядывал сложившуюся из опутывавшей его пальцы ленты фигуру, трансформировавшуюся в зависимости от его движений, пока Ванцзи расчёсывал его волосы. Ни разу с тех пор, как он воссоздал прежнее тело, они не охотились, а в последнее время даже бытовой магией стали пользоваться всё реже. — Есть ведь и миры, где не используют магию так, как мы. — Есть. — И что там делают те, кто… Такие, как мы? — Таких, как мы, больше нет. Хочешь узнать — придётся прожить. Ты готов? — Думаю, да. Лента всё больше захватывала внимание, которое вместе с дыханием и словами вплеталось в неё, как заклинание. — Я хочу прожить детство в счастливой семье — стараться не огорчать родителей, быть предельно послушным, искренне вежливым, внимательным, заботливым — я хочу увидеть, куда приведёт меня такой путь. А ты? — Я хочу следовать за яркими желаниями, хочу отдаться страсти, которая будет вести меня. Хочу побеждать, не уничтожая. — О, мой Ханьгуан-цзюнь жаждет битвы, второй нефрит хочет стать первым, лучшим, королём… — Несомненно. Я поднимусь на вершину того мира и найду тебя. И… в частности поэтому, я хочу быть там младше тебя. — На шестнадцать лет? А не боишься, что я первый найду тебя? — Нет, не на шестнадцать. Просто хочу, чтобы к тому моменту, как мы встретимся, ты уже сделал всё, что… хм… что ожидали бы от тебя твои родители. И, нет, не боюсь. Ведь, пока ты будешь заниматься послушанием, мы вряд ли встретимся. — Почему ты думаешь, что, потакая родителям, я не смогу подняться? — Они вполне могут быть рады всему, что ты делаешь, но если угоду им ставить в основу, то… не взлететь. — Ясно. Ну а потом что? Ты победишь и меня? — Я не могу победить тебя. Ты — моя последняя битва.