Клятва

      Когда колонна, наконец, добралась до пронзавшей низкие облака черной башни, Эовин едва не лишилась чувств от охватившего ее ужаса. Ад разверзся перед ней, распахнув огромные железные ворота. Что дальше? Пытки, каменоломни, зубы варгов, орочьи лапы? Истерзанное ранами и долгим переходом тело тряслось как осиновый лист, и Эовин тщетно пыталась унять дрожь: она знала, что случится с ней, если упадет, и отчаянно гнала от себя мысль, что это стало бы для нее быстрым избавлением. Нет, нет, нет — сердце колотилось, пытаясь проломить ребра, и кровь неслась по жилам, согревая болезненным жаром. Не так, не теперь. Все равно она умрет, отсюда никто не выйдет, но… Не так. В двух шагах от нее варги терзали вопящее тело. Содранный скальп свисал с кровавого мяса, и на торчащие волосы неразличимого от грязи цвета падали капли слюны. Мелькали руки, чтобы исчезнуть в огромной пасти, и после хрусткого щелчка появлялись снова — обломанные кости, обрывки кожи, рваные сухожилия и бесконечные кровавые брызги. Откуда в таком худом теле столько крови? Крик смолк, наконец, и пленники двинулись вперед, размазывая густеющую лужу. Эовин едва не вывернуло, когда она ощутила липкую влагу, просочившуюся сквозь рваный сапог, но она сдержалась: терять скудную пищу вот так было слишком большой роскошью.       Внутри было дымно и душно, но, наконец, тепло, несмотря на то, что всех их согнали в огромный каменный зал с неимоверно высоким теряющимся в сумраке потолком. Эовин вжало в стену напиравшей людской волной, и она бездумно выставила локти, чтобы уберечь все еще стрелявшие болью ребра. Правая рука ее натолкнулась на чье-то мягкое тело, и человек рядом жалобно застонал, но Эовин, закусив губу, подавила порыв сострадания. Ее повалят, если она не будет защищаться, а это означало смерть. Все здесь означало смерть.       Некоторое время ничего не менялось: они просто стояли, тесно прижатые друг к другу, и наслаждались неподвижностью и отсутствием дождя и ветра. Потом до Эовин дошло, что впереди что-то происходит, какое-то странное, быстрое, но не суматошное движение. Она не видела, что именно там делают, лишь угадывала, давно привыкнув вслушиваться в каждый звук, чтобы уберечься от орочьего хлыста. Стоять пришлось долго — очень долго, так что к тому времени, как Эовин удалось продвинуться вперед и увидеть, что ее ждало, у нее от усталости дрожали ноги, а перед глазами вспыхивали искры, потому что воздуха мучительно не хватало. Наконец передние ряды рассеялись, и в тусклом свете, падавшем из узких высоких окон, Эовин увидела человека в плаще и маске, за спиной которого неподвижно стоял вооруженный до зубов караул. Трое орков метались от пленных к человеку, вытаскивая за собой то одного, то другого несчастного. Тот осматривал их и делал легкое движение рукой, после которого люди тихо, без всяких возражений исчезали в одном из отходивших от залы коридоров, видимо, слишком утомленные, чтобы протестовать или задавать вопросы.       Сортировка шла быстро и так буднично, будто в дворцовой кухне, где отсматривали припасы, или в загоне для овец. Эовин охватило странное оцепенение: она каждую секунду ждала, что в ее руку вцепятся орочьи клешни и выволокут вон из строя, но ничего не происходило, хотя из того ряда, в котором она стояла, уже никого не осталось, и все новые и новые пленники исчезали в переходах навсегда по молчаливому указанию. Эовин пыталась определить хоть какую-нибудь закономерность, но не могла: пленников не делили на молодых и старых, на мужчин и женщин, на слабых и сохранивших остатки сил. У нее не было никаких догадок относительно того, какой будет ее собственная участь, но, разумеется, иллюзий она не питала. Бесконечное ожидание наполняло ее странной покорностью. В какой-то момент Эовин даже выцарапала из смеси смазанных чувств подобие надежды на то, что она покажется выбирающему сильной и здоровой, и тот не отправит ее на смерть или на пытки. Ужаснувшись тому, как низко пала, она глубоко всадила в ладони отросшие кривые ногти и позволила боли напомнить ей о том, что такое достоинство.       В какой-то момент в зале осталась лишь Эовин и еще несколько человек: кривая старуха, безостановочно заходившийся кашлем мальчик и сухой, с пожелтевшими белками мужчина, который, видимо, страдал лихорадкой. Эовин почувствовала на себе изучающий взгляд и беспокойно дернулась, не зная, куда деть глаза. Орк метнулся к ней молнией, ухватил за локоть и вывел вперед. Эовин замерла, забыв, как дышать, и уставилась широко раскрытыми глазами на маску, за которой скрывалось истинное лицо того, кто должен был решить ее судьбу. Она не заметила, как он сделал знак, и опомнилась лишь тогда, когда ее куда-то поволокли два орка, подхватив под руки. Она попыталась было сопротивляться, но быстро поняла, что это будет бессмысленной тратой сил. Убить ее они не убьют, по крайней мере, не сейчас, а избиений на ее долю и так выпало достаточно. Эовин засеменила по вытертым каменным плитам, невольно подстраиваясь под широкий шаг орков, и пыталась вспомнить отца, мать, дядю или Фарамира, но не могла. В памяти ее осталась лишь бесконечная череда чужих лиц.       Ее заставили подняться по нескольким лестничным пролетам и повели по длинной крытой галерее, которая была ярко освещена и чисто выметена. Через каждые десять шагов стояли стражники в черных доспехах с символом Огненного Ока на кирасах. Галерея кончилась окованной железом дверью, у которой тоже дежурили караульные. Один из орков прошептал что-то на ухо стражнику, тот кивнул и постучал в дверь. Дверь приоткрылась — до слуха Эовин донесся легкий отзвук мужского голоса, и она застыла, гадая, к кому же ее притащили. Вероятно, один из надзирателей… Но почему? Неужели они приводили сюда каждого из отобранных пленников?       Стражник, распахнув дверь, отступил в сторону. Орк потянул Эовин вперед, толкнул за порог, и створка бесшумно закрылась за ее спиной. Она сухо сглотнула и обвела слезящимися глазами комнату, в которой оказалась. Взгляд ее натолкнулся на разожженный камин, у которого стояло два кресла. В одном из кресел сидела закутанная в черное фигура, а у распахнутого окна стоял человек с длинными рыжими волосами, спадающими чуть не до пояса. Никто из двоих не обратил никакого внимания на Эовин, и она едва сдержалась от того, чтобы заговорить. Изматывающее напряжение дошло до предела, наполнив ее отчаянием. Пытка ожиданием оказалась почти такой же невыносимой, как страдания долгого пути. Наконец, человек, стоявший у окна, обернулся, и Эовин отшатнулась назад, впечатавшись спиной в дверь. Онемевшие губы против ее воли прошептали проклятое имя. Алые зрачки, раскаленные, как уголья в камине, впились в ее лицо, а бледные губы исказила кривая улыбка.       — Ты знаешь, кто я такой, верно?       Эовин не смогла выдавить из себя ни звука. Отвечать ему? Что отвечать? Молчать до последнего? А если он захочет выбить из нее ответ?       Саурон меж тем сделал несколько шагов вперед — ступал он совершенно бесшумно, как хищное животное, и движения его отличались жутким, нечеловеческим изяществом. Эовин обдало холодом. Лохмотья на ее спине мгновенно промокли от выступившего пота.       — Вижу, разговор у нас не ладится. Ты что, язык проглотила? Или тебе его отрезали?       Саурон повысил голос. Эовин не выдержала и взвыла, хотя старательно сжимала челюсти, чтобы не издать ни звука. В ее животе что-то дрогнуло, оборвалось, и она, почти теряя сознание от испуга, почувствовала, как по ногам с позорным журчанием заструилась горячая жидкость. Отказываясь верить собственным ощущениям, Эовин с усилием оторвала взгляд от лица Саурона и скосила глаза вниз: под ее подошвами действительно плыла желтая лужа, расползаясь по покрытым изящным узором гранитным плитам. Эовин судорожно схватила ртом воздух, мечтая тут же сгореть от стыда, и зубы у нее застучали так, что ей показалось, будто они сейчас раскрошатся.       — Каково! — изрек Саурон, и на его подвижном лице изобразилась гримаса отвращения. — Придется послать за уборщиками, Хэлкар, — гостья изгадила нам полы, едва успев ступить на порог.       Фигура в кресле шевельнулась. Капюшон соскользнул с головы, повинуясь движению худой руки в перстнях, и Эовин разглядела сквозь пелену слез короткие светлые волосы и тонкий профиль. На первый взгляд это был обычный человек: по крайней мере, серые глаза не светились никаким потусторонним светом, а надменное лицо, изуродованное шрамом, не поражало жуткой красотой. Когда мужчина встал и прошел вперед, поравнявшись с Сауроном, Эовин рассмотрела его получше. Он был не молод, но и не стар и, видимо, только вошел в пору зрелости. Он держал себя не так самоуверенно, как Саурон, но Эовин безошибочно определила осанку и манеры человека, привыкшего к власти и уверенного в своем высоком положении. Мужчина приблизился к ней и внимательно оглядел ее. Эовин тоже смотрела и не могла оторвать глаз от его лица, ощупывая взглядом каждую линию. Он не выглядел ни жестоким, ни пугающим, и на миг ей показалось, что она видит в сером сумраке тень сочувствия.       — Я узнаю ее, — заговорил мужчина. Голос его звучал спокойно, но ровно и твердо. Эовин напряглась, вслушиваясь. — Это Эовин Роханская, племянница покойного короля Теодена.       Саурон рассмеялся едко и зло.       — А, вот оно что. Достойный образчик, нечего сказать. А молва твердит о беззаветной храбрости этой дамы. Теперь я отчасти понимаю, почему ты ее не прикончил, Хэлкар. Если бы на поле боя мне пришлось наблюдать то же самое, что и здесь, у меня бы просто рука не поднялась пачкать меч о такое ничтожество.       — Прошу вас, господин, достаточно, — вежливо, но убедительно сказал его собеседник. Эовин снова уставилась на него, пораженная страшной догадкой. Его рост, стать, манера держаться — весь его облик и даже голос, совершенно другой теперь, но с теми же интонациями, — воскрешали в ее памяти далекий, залитый кровью и слезами день. Она слабо охнула и прижала руки к груди, в которой тревожно забилось сердце. У человека перед ней был глубокий старый шрам на щеке — такие оставляет лезвие меча. Но ведь это…       — Это невозможно, — прошептала она. Губы его чуть искривила усмешка. Эовин показалось, что она стремительно летит головой вниз, охваченная бурным потоком, и захлебывается ледяной водой.       — Ты узнаешь меня, Эовин?       — Я тебя убила. Мы убили.       — О, нет-нет-нет, — вмешался Саурон, разрывая охвативший ее морок. — Не убили, а только временно развоплотили. Нам с этим повезло больше, чем твоему дяде, брату или, скажем, мужу. Все вопросы к милостивым Валар.       Комната вдруг качнулась и перекосилась: камин вздернуло вверх, а окно лопнуло, дробясь в полете на тысячу радужных осколков. Эовин, наконец, упала в обморок.