И смех, и слезы

      — Ну же… так, а если повыше? Нет… Чёрт!       Она откинула с лица особенно длинную прядь и сердито уставилась на приёмник, из которого доносилось лёгкое пощёлкивание. — Что случилось?       В двери появилась растрёпанная голова. Похоже, он только встал. Прошлая ночь была совсем плохая… — Да я опять забыла, на какой волне будет в этот раз «Дозор»! Ты не помнишь, случайно? — Хм… — он нахмурился и приложил ко лбу два пальца, — попробуй семьдесят вторую волну. Если нет, то тогда семьдесят девятую.       Голова исчезла. Она кивнула и медленно, чтобы не пропустить нужную волну, стала подкручивать колёсико, внезапно остановив его на семидесяти двух. Помехи в эфире стали громче. Она вздохнула и ещё осторожнее повернула колёсико вправо. Комнату наполнили мягкие звуки незнакомой ей музыки. — Ну как, получилось? — он вошёл в гостиную, застёгивая нижние пуговицы на кофте. — Нет, — она расстроенно откинулась на спинку дивана. — Кажется, я поймала магловскую волну… — Да, это Штраус. Венский вальс. — Откуда ты знаешь? — У мамы было много пластинок с магловской классикой, я под неё засыпал, когда был маленьким. На одной были записаны вальсы. Самые разные, штук тридцать. «Венский» Штрауса она любила особенно и ставила чаще других. А под «Вальс цветов» Чайковского они с папой танцевали на свадьбе… — он улыбнулся и сел рядом с ней. — Они, наверное, были очень красивой парой, — она положила голову ему на плечо, прикрыв глаза. — Да, просто волшебной. Иногда по воскресеньям, когда была хорошая погода, мы выносили патефон в сад, и они танцевали вальсы, один за другим… Это было изумительно. При том, — он усмехнулся, — что до свадьбы папа совершенно не умел танцевать. Мама научила его вальсу буквально за две недели, представляешь? — Чудеса, да и только! — она рассмеялась, и в солнечном свете её розовые волосы вспыхнули оранжевым. — Я, кстати, тоже совсем не умею танцевать… — Это на самом деле не так сложно, как кажется, главное — считать в уме шаги. Если хочешь, можем попробовать. — Это было бы так здорово, но… Ты же знаешь, какая я неуклюжая…       Она с сомнением повела плечом, но он уже поднялся и взмахом палочки отодвинул в угол столик и через минуту на нём уже появился граммофон, а диван встал у противоположной стены. Послышался негромкий скрип — это завертелась ручка граммофона, — иголка опустилась на блестящую поверхность пластинки, и по гостиной прокатились мягкие трели арфы. — Это… — Тот самый «Вальс цветов». Так, клади правую руку мне на плечо, а левую вытяни и немного согни в локте, — он взял её узкую загорелую ладонь в свою и положил левую руку ей на талию. — А теперь смотри на мои ноги и попробуй отступать назад. Не бойся, я буду считать. Готова? — Она кивнула, сосредоточенно глядя вниз. — Раз-два-три, раз-два-три…       Они медленно закружились по комнате. Первые полторы минуты она то и дело ошибалась, со всей силы наступая ему на ноги, но он этого словно не чувствовал, лишь еле заметно морщась, когда удар оказывался слишком уж сильным. Только когда первый вальс стих и начался другой, «Хрустальный», она позволила себе поднять глаза на мужа. Никогда ещё он не улыбался так широко и безмятежно. Его глаза словно искрились от счастья, он с нежностью смотрел на неё и словно позабыл как дышать. Она прижалась к нему ещё теснее и тоже улыбнулась до ушей, не сводя с него глаз. Закатное солнце заливало комнату мягким рубиновым светом, от которого всё вокруг сразу стало невероятно уютным, казалось, что вещи тоже светятся изнутри. Мелодии сменялись одна за другой, а они всё кружились и кружились, глядя друг на друга и забыв решительно обо всём…