План «Атлантида»

«Как бы там ни было, когда-то давно Найроби была права. При всей наигранной самодостаточности каждого из нас, время подготовки было отличным временем. Словно собраться всей огромной семьёй на юбилей общего родственника. Ага, или похороны», — с ехидством спорит сама с собой Токио, наливая в глубокие миски гаспачо. — Спасибо вам всем за то, что вы откликнулись на мою просьбу, — тихо произносит Профессор, поднимая бокал. Остальные следуют его примеру, а Цинциннати и Ракель держат в руках стаканы с соком, — я хочу сказать тост, за всех вас, а ещё за тех, кто не сидит за этим столом. И за тех, кто никогда не сядет с нами за стол. За то, что они живы для нас. За то, что мы живы друг для друга. — За семью, — с лёгкой усмешкой заканчивает за него Манила. — За семью, — совсем без сарказма подхватывает Стокгольм. Ей сильно и напористо вторит Денвер, отпуская подзатыльник сыну. — За семью, — недовольным голосом повторяет парень. — За семью, — подхватывает Рио, на плече у которого дремлет маленький Рим. — За семью, — Алисия мягко гладит по вихрам сына, а под столом сжимает ладонь Ракель, помогая той держать «лицо». — За семью, — Хельсинки поднимает бокал над головой, чокаясь с бокалом Манилы. — За семью, — Токио с прищуром смотрит на Профессора в упор, и тот кивает. — За вас, — он делает пару глотков, а после разделывает индейку, словно это действительно рождественский ужин в кругу семьи. За столом много говорили и смеялись, хотя недосказанность и висела в воздухе. Денвер рассказывает, как они со Стокгольм едва не стали заложниками ограбления банка в Джакарте. Стокгольм улыбается и говорит, что дважды в одну воронку снаряд не падает, а у Денвера просто вовремя разыгрался аппетит, из-за чего они стали просто свидетелями в соседнем кафе, а не заложниками. — На самом деле это было странно. И страшно, хоть там и не было жертв. Мы почти четыре часа просидели в кафе, нашли в себе силы уйти только после того, как все закончилось. Раскрасневшись после пары бокалов, Хельсинки, едва смутившись, признается, что сделал предложение Маниле. В Маниле, конечно. Хватило наконец смелости по дороге в Легаспи. Та, на вопрос, что же она ответила, картинно поводит рукой по волосам и цедит, что ей нужно подумать, но по её глазам читается восхищение, когда она смотрит на Медведя. — Как так вышло, Хельсинки? Ты же… — с ленивым любопытством спрашивает Токио. — Она другая, Токио. Не обижайся, есть вещи, которые вы не понимаете. Она понимает. — Не обманывай себя и людей, Хельси. Ты влюбился в меня, — усмехается Манила и без стеснения целует его, — и, знаешь что? Я хочу это попробовать. Я согласна. Остальные за столом одобрительно шумят и наполняют бокалы. Ещё один тост. Рио негромко рассказывает, как почти сразу после второго ограбления удачно вложился в какой-то проект. Он много и подробно говорит про то, что делает система. Кубитовая связь давно грозила потеснить сотовую, но без должного финансирования вряд ли был бы совершён прорыв в исследованиях. — Представьте, больше нет проводов и вышек. Вообще ничего. Информация шифруется и передаётся через «мостики» со скоростью, которую не дадут никакие провода. А как только передача останавливается, «мостик» исчезает. Это как вода, она бежит сильным потоком, сметая все на пути, но когда замерзает — по ней можно быстро перейти на другой берег. Они называют это «Январской рекой» и планируют преобразовать передачу привычных нам данных. Связать же два сервера для совместной работы можно уже сейчас… Токио не сводит с него взгляда, но Рио не смотрит на неё. Иногда глядит на Алисию, больше — на Профессора, понимая, что он разбирается лучше остальных. Его глаза горят энтузиазмом, хотя никто из присутствующих и не может в полном объёме оценить красоту проекта. Впрочем, когда через две недели перевозчик передаст Пауле маленькое устройство, похожее на пейджер, которое выдает номер телефона для связи на сегодня и никак не может быть отслежено, по крайней мере, пока, Рио лишь улыбнётся, когда Ракель будет благодарить его за чудо. «Январская река» пока не умеет кодировать звонки, но это уже было в ближайшей перспективе. — «Январская река», — переспрашивает Профессор, — сам придумал название? Весьма элегантно. — Нет, — чуть смутившись, пожимает плечами Рио, — они сами. Я все же достаточно вложился в развитие. Не только деньгами, хоть это и было решающим фактором. Вот и назвали в честь меня. Алисия рассказывает, как однажды в её дом пробрался мальчишка, которого она пытала несколько месяцев. И что тогда, пытая его, она почти ничего не чувствовала, а сейчас её накрыл животный страх того, что он отыграется на её сыне. Риму было два года, и кроме матери у него не было никого. Вот только получилось то, что получилось. В конечном счёте, возможно именно Рим и стал причиной. А может и Рио, наконец, повзрослел. И теперь она называет это Стокгольмским синдромом, а Рио зовёт её Парижем и воспитывает её сына. — Рио. А зачем ты искал Алисию? — спрашивает Токио, заставляя его все же обратить на себя внимание. — Я… Я не знаю. Хотелось иметь эту возможность. Выбрать, что буду делать. Хотя и вышло все довольно странно. Токио… Токио показывает им фотографии. Это было похоже на ролик GoPro — сноуборд, парашют, горный каяк, акваланг, бейсджампинг — было похоже что она перепробовал все самые опасные развлечения. А потом была подборка фото из заснеженных гор. За два года она успела подняться на пять «семитысяников» и получить неофициальное звание «Снежного барса», хоть и под чужим именем. — В следующем году поеду в Гималаи, — многозначительно протягивает Токио. — Эверест? — с лёгкой усмешкой спрашивает Алисия. — Нет, — поджимает губы Токио, — Эверст это коммерческое кладбище в «зоне смерти». Аннапурна. А там будет видно. — А кто делал фото? — с лёгким любопытством спрашивает Манила. Токио лишь улыбается в ответ.

***

Класс был простым и светлым, с окнами, выходящими на океан. Занятия проводили поочерёдно Ракель или Серхио, но по большому счету ничего сложного не требовалось. Всё они знали, на что идут, а также какие навыки могут им потребоваться. Изменилось лишь то, что теперь требовалось быть более откровенными. — В это раз нам не нужны будут деньги или золото. На этот раз мы захватим самое ценное, что осталось у Испании. Торреспана — это не банк и не монетный двор, — поправляет очки и скрещивает руки на груди Профессор, — там конечно есть охрана, но в этот раз наше появление там пройдёт гораздо спокойнее. «Да ещё и сама Испания хочет видеть то, что мы хотим ей показать». В сентябре планировалось провести ток-шоу с участием некоторых заложников, также свое участие подтвердили вышедший в отставку Суарес и пенсионер Прието. Под вопросом было участие Анхеля, уволенного пару лет назад со скандалом, но это было лишь вопросом финансирования. А проект намечался масштабный. С момента второго ограбления прошло пять лет и это не прошло для Испании без следа. Изменилось законодательство, касательно прав заключённых, касательно деятельности банков. Под натиском общественности по-прежнему рассматривались апелляции Тамайо, но изменения приговора не происходило, как бы влиятельны не были его покровители. — И только нас по-прежнему называют террористами, — жёстко продолжает Ракель, — несмотря на то, что это Рио незаконно пытали, — Алисия кивает и опускает глаза, а Рио сжимает её ладонь, — Найроби казнили без суда и следствия по молчаливому согласию Прието, Боготу застрелили без оружия в руках. Сьерру сделали козлом отпущения. — Попытались, — кашлянула Алисия, немного разряжая обстановку, — тебя я тоже удерживала незаконно. — А все они живы и здоровы. Только Гандия сдох пару лет назад от сердечного приступа, и будь бы жив Богота, можно было бы предположить, что это его рук дело. «Ну, а Хельсинки скорее бы застрелил его, слишком сложной была для него другая схема», — мысленно заканчивает за неё Токио. Профессор тогда провел внутреннее расследование, тогда они все и познакомились с Крезо. Суровый мужик лет пятидесяти провел опрос всех с пристрастием. Убедившись, что никто не причастен, Профессор пропал на несколько лет. — И вот сейчас нам предстоит увлекательное дело — принять участие в разрекламированном шоу имени нас самих. Оказаться лицом к лицу с заложниками и противниками. Под прицелом камер. — Мы захватим телестудию Мадрида и выйдем в прямой эфир Испании. Помните о том, что нам нечего скрывать. Мы не планируем никаких ограблений, мы лишь принимаем участие по приглашению Каэтаны Куэрво, — продолжает Профессор. — Почему именно она? Ведущей должна быть Эдурне, — гогочет в своей манере Денвер, но стихает под убийственным взглядом Стокгольм. — Прости, Эдурне я не рассматривал, мне казалось, что она певица, а не ведущая. Каэтана — личность со своим мнением, в отличие от многих «говорящих голов» на телевидении. Я не хочу, чтобы мы навязывали суждения о нас. Пусть делают выводы сами. — Как мы выберемся оттуда, Профессор? Ведь вопрос не только в Торреспана, ты сам говорил, что нам нельзя не только в Испанию, нам нельзя даже в Европу, — напряжённо спрашивает Стокгольм. — Вопрос не совсем в том, как мы оттуда выберемся. Куда существенные вопрос, как мы туда попадём. Шоу планировали делать в записи, но такой вариант их не устраивал. Впрочем, настроить онлайн-трансляцию было не сложно технически. Другой вопрос, что съёмки шли не в прайм-тайм, а вот трансляция должна была пройти так, чтобы её увидело максимальное количество людей. — Снова будем копать? — спрашивает Денвер уже без улыбки и оглядывается на Манилу. — Нет, — просто отвечает Профессор и так же смотрит на Манилу. — Отец шлёт вам всем привет, — коротко отвечает и кивает Манила, — тоннель из подвала телестудии до окраины города. Гораздо глубже метро и подводных рек. Кажется, после того, что мы сделаем, там можно будет просто проложить рельсы и обустроить пару новых станций метро.

***

Профессор мягко проводит ладонью по её волосам. Занятие закончилось, они с Ракель остались в классе одни. — Каэтана нужна только для того, чтобы потянуть время. — Да. Мы не сможем начать сразу, нам потребуется от двенадцати часов ожидания. — В это время будет готов штаб рядом с Торреспана. После того, как Каэтана присоединиться к нам, нам нужно будет время на подготовку. Не больше шести часов. И после этого мы начнём шоу. В это время, в тот момент, как мы потребуем в качестве ведущей Каэтану, они обнаружат наш вертолёт. На его обследование отправят лучших специалистов. Альберто будет среди них. А я отправлюсь за Паулой. «Что, если она тебе не поверит. Что, если не пойдёт?» — бьётся молотками одна единственная мысль. — Серхио, это должна быть я. — Я знаю. Но это по-прежнему слишком опасно. — Речь о моей дочери. — Не только, Ракель. Речь ещё о твоей сестре и матери, речь обо мне и о них всех. Крезо будет внутри. Единственное, что будет у тебя — фальшивая личность и пара часов на то, чтобы убедить Паулу. После этого нужно будет бежать без оглядки, добраться до порта Валенсии. — Что, если она тебе не поверит? — тихо произносит вслух Ракель то, что её беспокоит. — Все строится на теории, что Альберто избивает твою сестру. — Такие люди не меняются, Серхио. Я выросла рядом со своей сестрой. Она не социопат. А значит она находится по его влиянием. — Паула должна осознать это. Она наблюдательная, полноценная, свободная личность. Даже если она не почувствует давления по отношению к себе, то увидит это со стороны. — Так и будет. «Так и есть», — с грустью думает Профессор. — Посмотри, — демонстрирует сводку звонков Мадрида на 911. Накануне один из них пришёл от девочки Паулы, проживающий по адресу своего отца. — Есть запись звонка? — Да. «911, что у вас случилось?» «Меня зовут Паула Викунья Мурильо. Я проживаю по адресу, — девочка торопливо продиктовала адрес, — моя мачеха лежит в постели и не может подняться, стонет, что-то случилось». «Скорая помощь в пути. В доме есть ещё взрослые?» «Нет, папа ушёл на работу, дома только она, я и мой сводный брат». «Ты знаешь номер телефона отца? Можешь ему позвонить?» «Мэм. Мне кажется, что это папа что-то сделал с мачехой. Они ругались утром». «Дай сюда трубку», — Ракель замирает, слыша голос сестры, — «со мной все в порядке. У меня менструации болезненная. Девочка испугалась и все перепутала. Отмените приезд скорой. Простите за ложный вызов». И если ему и казалось это существенным доказательством того, что Паула согласится уйти с ним, то Ракель лишь снова охватил липкий ужас прошлого. — Когда мы скажем им? — переводит Серхио разговор на детали плана. — Не сейчас точно. Они расслабятся, будут не внимательны при подготовке. Ты уверен, что нам нужен Суарес? Я боюсь повторения истории с Гандия. — Чем больше будет участников, тем больше внимания будет приковано к эфиру. И тем больше времени будет у нас, — отвечает он. Выпутывает карандаш из её волос, мягко целует, забирается ладонями под рубашку и гладит спину. — Захват в полдень пятницы. Двенадцать часов на то, чтобы доставили в студию Каэтану. Ещё двенадцать до прайм-тайма, — выдыхает Ракель. — По пятнадцать минут на каждого участника — два часа на всех нас. Видеоролики с первого и второго ограблений ещё два часа в общей сложности. Гостей должно быть не меньше восьми. Это как раз недостающие нам два часа. — А потом мы попросим Королевское помилование и остановим эфир. — Ещё шесть-двенадцать часов. После этого самым вероятным развитием событий будет штурм — Но это уже не будет иметь значения, — она целует его, а потом уводит из класса в комнату. Всё детали плана продуманы как никогда. Проблема в том, что это снова не его план.