— Сеньоры и Сеньоритты, добро пожаловать на прямую трансляцию спецвыпуска «Бумажный дом», — наиграно весело произносит и натянуто улыбается в камеру Каэтана Куэрво, ведущая, которую они выбрали. На ней костюм Дали, в студии вообще все — в костюмах Дали, однако маска отсутствует лишь у неё. Камера держит её крупным планом.
— Так вышло, что это шоу об ограблениях пяти и девятилетней давности должно было быть снято ещё несколько дней назад. И сейчас, тщательно смонтированное, попало бы в эфир. Мы собирались поговорить о Профессоре, об инспекторе, перешедшей на сторону террористов, об Алисие Сьерре, пропавшей без вести после обвинений в пытках Анибаля Кортеса, об участниках ограбления, в масках или без, о судьбе заложников и об известных фактах. Но вышло так, что узнав об этом, они пришли сами рассказать свою историю.
Камера показывает ярко освещенную студию. На диване, расставленных полукругом, сидят четверо.
— Поприветствуем гостей, — срывается голос ведущей, — Стокгольм и Денвер.
Тишина после её слов напряжённо висит лишь мгновение, после чего раздаются аплодисменты. Камера выхватывает полупустой зал — человек пятьдесят зрителей в масках. Их руки в стяжках, что, однако, не мешает аплодировать.
— Добрый вечер, Каэтана, — улыбается Денвер, снимая маску.
— Говорят, ты хотел, чтобы у шоу был другой ведущий? — Каэтана читает по тексту, постепенно втягиваясь в съёмку. Работа позволяет на мгновенье забыть, что позади зрителей сидят люди с автоматами.
— Да, мне казалось, Эдурне лучше справится. Но Профессор убедил меня в обратном.
— Моника, вы здесь по собственному желанию?
— Каэтана, я почти десять лет Стокгольм. Знаете, как вышло, что я получила именем именно этот город?
— Стокгольмский синдром, верно?
— Синдром выживания заложника, синдром здравого смысла… Все верно. Не знаю, поймёте ли вы… Денвер танцевал для меня, там, в хранилище. Я с перетянутой ногой, он в костюме Дали, где-то рядом переговоры и напряжение, а он танцевал для меня. Представляете?
— Вы сразу поняли, что будете вместе?
— Да, — выдыхает Стокгольм.
— Нет, — одновременно с ней произносит Денвер. Моника поворачивается к нему и глядит немного обиженно, — я знал, что хочу этого, но… Мой отец, он рассказал про этот синдром. И я понял, что ты — умная, красивая, абсолютно не мой уровень. Я был дураком, милая.
— Вы потеряли отца при первом ограблении. Вы бы изменили что-то, если бы смогли? — по сценарию произносит Каэтана, но видит, как задевают его эти слова и как исчезает улыбка с его лица.
— Вы спрашиваете, пошёл бы я в монетный двор или банк? Да. Я стал собой. Я обрёл себя и свою семью. Я бы очень хотел, чтобы мой отец понянчил внука, — глаза Денвера наливаются слезами, — но он не верил в систему. Он угробил свое здоровье на то, чтобы мы с ним могли выжить. А когда здоровья стало не хватать, система выплюнула его на обочину. Как не помогла система и моей матери. Она была наркоманкой. И я не верю, что ей нельзя было помочь.
— Каэтана, сейчас в городе два приюта для людей, оказавшихся в сложной ситуации. И им не просто нальют тарелку супа и дадут переночевать. В приютах работают психологи, психиатр, стилисты, волонтёры. Людям дают второй шанс — придти в себя и устроить свою жизнь. Пару месяцев назад приют «Хоуп» получил гранд на развитие в других городах страны. Бездомных — более пяти тысяч только в Мадриде. Знаете, скольким людям приют дал возможность пройти реабилитацию в двадцатом? Тридцать семь человек. А в прошлом году они привели в норму и вернули к обычной жизни пятьсот двенадцать человек. Жалею ли я, что монетный двор напечатал денег не для государства, а для моего кармана? Нет. Я не жалею ни о чем.
— Да хватит уже… Сейчас сблюю радугой, — включается микрофон у ещё одного человека на диване.
— Можешь снять маску, Артурито, — сбрасывает напряжение и смеётся Денвер, — поздоровайся с ведущей!
— Добрый… день, кстати, или ночь?
— Добрый вечер, сеньор Романо. Сейчас начало шестого после полудня, так что добрый вечер, — Каэтана.
— Я хочу заявить, что со мной ужасно обращаются! Меня чем-то накачали, вынудили принимать участие, надеть этот ужасный костюм! — истерит Артуро.
— Скажи ещё, что тебя изнасиловали, — с усмешкой грубо говорит ещё одна участница шоу и сдергивает маску.
— Добрый вечер, Элисон, — приветствует её Каэтана.
— И вам не хворать, — грубит молодая женщина в ответ, — никто не сделал нам ничего плохого, не считая удержания против нашего желания.
— Как ты можешь, Элисон! Вспомни хотя бы Ариадну! — подначивает её Артуро.
— Замолчи, — рычит Денвер, и Монике приходится придержать его за локоть, чтобы он не поднялся и не кинулся на мужчину.
— Ариадна сделала это сама. Под давлением, от страха, но этого не случилось бы без её прямого согласия, — жёстко отвечает Элисон, — там пострадала Моника — стащившая телефон из-за тебя, я — сбежавшая и спрятавшаяся в сейфе — из-за тебя. И ты — подстреленный снайпером — из-за своей глупости. Даже тот серб, Осло — он тоже погиб из-за тебя. Если бы не твои комплексы, мы бы разошлись с ними, — кивает женщина в сторону Денвера и Стокгольм, — без потерь. Так что прекрати сопротивляться и получай удовольствие.
Серхио отвлекается от экрана и включает динамик.
— Профессор, добрый день. Все идёт по плану, — отзывается она, слыша как он молча подключился к её наушнику.
— Ракель, все уже не по плану. Ты продумала все варианты? Или импровизируешь?
— Доверься мне.
— Я хочу это сделать, — она слышит грусть в его голосе, — но я боюсь за вас.
— Как обстановка в студии?
— Трансляция началась несколько минут назад. Прямой эфир на канале в сети и прямое включение в центральный телевизионный канал. Нас смотрит больше миллиона человек.
— Всё хорошо. Всё будет хорошо.
— Я надеюсь. Крезо остался в Испании, он подстрахует, если потребуется.
— Хорошо. Следи за шоу. Я боюсь, как бы Суарес не выкинул какого-то фокуса.
— Следующий сеанс через три часа.
— Мы уже будем на корабле, — с лёгкой улыбкой отвечает Ракель. После того, как он отключается, улыбка сползает с ее губ. Её внутреннее чутье подсказывает, что в Валенсии их будут ждать. Поэтому она отправляет сестру, племянника и дочь с Крезо.
Паула плачет, не желая уезжать без неё. Сестра молчит, ждет, пока девочка отлипнет от матери. Крезо напряжённо барабанит по рулю.
— Паула, садись в машину, — тихо, но требовательно, говорит Ракель и зовёт Крезо.
Они говорят наедине, даже отойдя от машины.
— Марсель передаст новые документы, он ждёт в Рекене. После этого эвакуируй их.
— Будут указания? Север, юг, самолёт, корабль?
— Крезо, мне не нужно этого знать.
— Поедешь в Валенсию?
— Меня ищут больше чем кого-либо. Причём не в открытую, в отличие от них. Я уведу их за собой. Вывези мою дочь из Испании.
— Я все сделаю. Береги себя, — он по-мужски жмёт ей руку и увозит её родных. А Ракель гонит в сторону Валенсии, дважды намеренно превышая скорость под камерами видеорегистрации.
Её опознают в кафе, куда она заходит поужинать. Ошарашенные посетители переводят взгляд с экрана телевизора над барной стойкой, где «нарезкой» идут кадры съёмок их второго ограбления, на неё, присевшую за столик. Ракель в тишине быстро вливает в себя горячий чай и расправляется с сэндвичем, когда за столом у самого входа слышит тихое:
Esta mañana me he levantado,
А я проснулся сегодня рано,
Oh bella ciao, bella ciao, bella ciao.
О бэла чао, бэла чао, бэла чао…
«Я не партизан», — хочется кричать ей, — «я всего лишь хочу спасти свою семью».
Подхватывает кто-то ещё и ещё, и уже почти все посетители в разнобой поют эту старую песню.
«Это не война», — хочется обмануть себя.
Это больше чем война. И больше чем её семья. Она пытается расплатиться, но продавец улыбается ей.
— За счёт заведения, сеньоритта.
Она жмёт на газ, а в голове все звучит эта навязчивая мелодия. Крезо и её семья уже должны были покинуть страну. Ей самой осталось не больше ста километров. Пора принимать решение, на юг или на север. Хотя бы попытаться.
Её пытаются перехватить на очередном посту — наконец-то отследили машину. Она с радостью бросает её и берет в прокате новую на поддельное имя.
***
— Нашу онлайн-трансляцию блокируют в среднем через каждые сорок минут. Я создаю «зеркало» сайта и перенаправляю зрителей на него. Телевизионный канал не блокируется, но впускает рекламу короткими блоками. Может стоит сделать разрыв съёмки под них? — докладывает Рио.
— Делай, что считаешь нужным, — отзывается Профессор, — твой выход через четверть часа. Будет готово?
— Реализую. Если не выйдет — закончу после своей части. Но должен успеть, — он «отключается», а Профессор набирает Алисии.
— Всё по графику, Профессор. Сейчас в эфире Денвер и Стокгольм, Артуро и Элисон Паркер. Страсти накаляются. От Лиссабон есть новости?
— Последний раз они были в пути в точку эвакуации. Есть активность в штабе, они по-прежнему соблюдают тишину в эфире, но картинка с экранов даёт представление о направлении действий. Штурм не планируется. Ваш с Рио выход меньше чем через пятнадцать минут. Вы готовы, инспектор?
— Профессор, меня давно никто так не называет, — усмехается она в ответ, — лучше уж зовите меня Париж. Увидеть и умереть.
Профессор кивает, не осознавая, что она его не видит и разрывает звонок. Переводит взгляд на экран.
— Поблагодарим гостей — Артуро Романо, Элисон Паркер, Денвера и Стокгольм, — повторяет за «суфлером» в наушнике Каэтана, — а сейчас мы прервемся на небольшую рекламу.
Каэтана выглядит слегка растеряно, рекламных блоков не было по тексту. Денвер уводит со сцены Артуро, Моника просит вместе с ней уйти Элисон. К ведущей подходит Алисия, хищно улыбаясь и протягивает ей стакан.
— Что это? — пальцы судорожно сжимают стакан и голос слегка выдаёт её напряжение.
— Вода, — усмехается Алисия, — вы молодец. После рекламы будем Суарес и я, — она оглядывается, глядя на то, как Рио в маске заводит Суареса и усаживает его на диван, — у нас небольшие изменения. Не обращайте внимания, все будет немного не по сценарию.
Профессор видит, что она что-то задумала, но сейчас это не столь важно. Потому что Ракель больше не выходила на связь.
Её видели в придорожном кафе, её данные появились в системе, мелькали фото с дорожной камеры на экранах в штабе. В машине она была одна. Крезо на связь не выходит, но Серхио почти на все сто уверен, что Паула и её сестра с сыном с ним.
А Ракель пропала. Звонок не проходил, это могло означать поломку телефона или, что гораздо менее вероятно, её нахождение вне зоны доступа сети.
Серхио просматривает камеры видеонаблюдения из порта, списки пассажиров. Потом переключается на близлежащие города.
Нужно искать не её. Он осознает это и внутри все холодеет. Альберто Викуньо нет ни дома, ни в лаборатории. Это то, чего она могла не ждать. Это эмоции вместо рациональности. Он наверняка был зол и начал охоту сам.
***
Хуже всего было то, что она по-прежнему оставалась в сознании.
Левая половина лица онемела, глаз заплыл, но и боли она почти не чувствовала. Только горячая кровь текла по губам, вызывая рвотные позывы.
Альберто говорит почти без злобы. Он не угрожает ей, не давит, как давила на допросе Алисия. Не пытается манипулировать, договориться или напугать.
— Я тебя убью, — просто обещает он, таким спокойным голосом, что она верит сразу, — только сначала узнаю, где твой мудак и моя дочь. А потом убью его. И заберу свою дочь домой.
А больше никаких лишних слов. Он бьет по лицу, монотонно задавая один и тот же вопрос:
— Где они? — тишина в ответ и кулак прилетает ей в левую скулу. Ему просто нужна информация.
И если быть до конца откровенной, хотя бы самой с собой, знай она наверняка, где Серхио сейчас, она бы сказала. Дочь не выдала бы, но его — да.
И поэтому она просто молчит. Когда начинает кружиться голова и отекает лицо, это становится даже проще, губы с трудом шевелятся, а мысли едва ворочаются в голове. Где-то вдалеке слышно, как капает вода, и её сознание цепляется за этот монотонный звук, не желая покидать тело. Ей хочется отключиться хоть на секунду, но продолжается лишь только эта бессмысленная пытка. Кажется, что Альберто тоже устает, на некоторое время оставляя её одну и даруя мгновенья отдыха.
Голова отказывается работать, а монотонный звук капающей воды теперь просто гипнотизирует и она наконец проваливается в такое долгожданное забытье.
