в том, что осталось [in what remains]

— Что значит «крошится»? — То и значит. — Данте зажимает телефон плечом и облокачивается на потёртые белые обои в коридоре, совсем рядом со спальней Неро. Плащ и Мятежник снова были при нём. («Поверить не могу, что ты до сих пор пользуешься проводным телефоном» — проворчал однажды Неро. — «Неудивительно, блять, что дозвониться до тебя просто нереально») Вергилий снова спал, и это было настолько непривычно, что Данте ощущал зудящее беспокойство. Он бы ни за что не стал спокойно спать на глазах у младшего — и вообще у кого-либо, особенно в незнакомом месте. — Как статуя, что ли? — раздражённо спрашивает Триш. — Вроде того. — отвечает охотник. — Он, похоже, всё ещё держится только благодаря своей демонической силе. Буквально. А тело до сих пор разрушается оттого, что, ну… От него прямо несёт им. Ты уже когда-то такое видела. — Большинство прислужников Мундуса долго не живут, а до подобного состояния уж тем более не доживают. Данте сжимает телефон в руке. — Ну же, Триш. Выручай. — Навскидку я ничего не помню. Но могу попробовать копнуть поглубже. — в трубке повисает пауза, и Данте слышит на фоне слабый, протестующий голос Леди. В последнее время эти двое всегда были вместе. — За отдельную плату. Он коротко смеётся в ответ. — Ты ведь понимаешь, что самая ценная вещь из моего арсенала уже твоя, да? — У тебя всегда есть что-то, что можно отжать. — сладким тоном произносит Триш. — Не помри там, Данте. — Ты тоже. — он сбрасывает, а затем поворачивается и замечает неловко мнущегося у лестницы Неро. Было в нём что-то трогательное: наверное, всё дело в их родстве. Данте бросил парню телефон, и тот поймал его нормальной рукой, тут же убирая в карман штанов. — Чем могу помочь? — Я тут подумал… — начал было Неро. — Ой-ой. Парень раздражённо поморщился. — Я тут подумал. — продолжил он, и в его демонической руке, в голубой вспышке искрящегося света материализовалась Ямато. — Это ведь ему принадлежит, так? Неро очень аккуратно кладёт её себе на ладони, и хотя в подобной бережности нет никакой необходимости, Данте всё равно ему благодарен. Он долго смотрит на клинок. Пацан ведь и понятия не имел о том, на что Вергилий способен с Ямато, а виноват в этой неосведомлённости был сам Данте. Потому что рассказывать о чёрствости брата ему никогда не хотелось. Он просто не мог. — Храни её у себя. — наконец, произнёс мужчина. — Пока что. Всё равно Вергилий не в состоянии ею владеть. — Похоже, он был готов забрать этот меч силой. — неуверенно предположил Неро. — Просто братец немного упрям. — уголки губ Данте растянулись в кривой ухмылке. — Не беспокойся, малой. Пару дней без Ямато его светлая голова спокойно переживёт. Неро заметно колеблется, однако Ямато всё же исчезает в голубой вспышке, вновь необъяснимо сливаясь с его демонической рукой. — Значит… брат, да? — Ага. — двадцать четыре года прошло, а Данте до сих пор не готов к этому разговору. Пацан, кажется, понимает. И хотя его взгляд горит любопытством, а руки не на месте от нетерпения, он резко меняет направление своей мысли. — Он довольно… дружелюбный. Данте смеётся громко и абсолютно искренне. — Да ладно тебе, можешь не приукрашивать. Вергилий — первоклассный придурок, каких ещё стоит поискать. — О, хорошо. — Неро едва ли не выдыхает с облегчением, и его неловкость почти испаряется. — Как он? Триш что-нибудь знает о его состоянии? — Без вариантов. — говорит Данте. Он вздыхает прежде, чем успевает сдержаться, и подавляет в себе тревогу, что вновь отрывисто забилась меж рёбер. — И… нет, никаких изменений. — Мне очень жаль. — Неро выглядит удручённым, и зная, благодаря кому он появился на свет, охотник порой даже не мог поверить в такую парадоксальную мягкость его сердца. — Спасибо. — на сей раз искренняя благодарность в голосе Данте была неподдельной. Неро рассеянно кивнул и направился к лестнице. — Если ты голоден, то у Кирие со вчерашнего вечера осталась еда. А ещё она на завтрак обычно делает блины, ну, если они тебе больше по вкусу. — он нахмуривается до того, как Данте успевает ответить. — И нет, никакой пиццы. Она слишком вредна для детей. — Хороший из тебя вышел отец, Неро. — решает поддразнить его охотник, и парень краснеет, забавно пытаясь совладать с собой и подобрать достойный ответ. — Заткнись. — наконец, выдаёт он, и Данте фыркает от смеха. — Уверен, что не будешь..? Даже если бы ему действительно хотелось есть, настроения завтракать всё равно не было, поэтому он отмахнулся: — Я в норме, пока обойдусь. С нижнего этажа доносилась какофония детских голосов, среди которых были слышны Нико и Кирие. И хотя Данте никогда не чурался заваливаться на вечеринки к знакомым и не особо людям, сейчас он ощущал ноющую боль. Вязкая и густая, она обволакивала все его мысли в пелену горечи до тех пор, пока брат, лежавший в комнате позади, не остался единственным, о чём он мог думать. Ему хотелось посидеть с Вергилием, поговорить с ним. Хотелось, чтобы он действительно выздоравливал. Данте натягивает на губы стандартную, обычно выбешивающую Неро ухмылку, но на сей раз тот молча и недоверчиво хмурится. А потом понимающе кивает и громко топает вниз по лестнице. Охотник выдыхает, снова открывая дверь в спальню, и его внимание сразу же привлекают две вещи: Вергилий не спал — раз, и усердно пытался встать с кровати, упираясь босыми ногами в пол — два. Данте хватает доли секунды, чтобы оказаться рядом, и старший одаривает его яростным, ледяным взглядом, когда тот осторожно толкает его ладонью в грудь, усаживая обратно. — Воу, ну-ка придержи коней. Пальцы Вергилия сжимаются вокруг его запястья, и у Данте остро кольнуло в животе: при свете дня он выглядел просто ужасно. И если в лунном свете его бледность была совсем незаметной, даже несмотря на очевидное ухудшение состояния, то теперь… теперь была видна каждая чёртова трещина, от совсем тонких и вплоть до глубоких, поражающих всё лицо и придающих ему гротескный вид. Как потрескавшаяся керамика — так надо было сказать Триш. Как Шалтай-Болтай. — Я здесь не останусь. — Останешься, брат. — Данте вырывается из хватки Вергилия слишком легко (его опасения усиливаются). Он почти не напрягается, когда валит брата обратно на матрас (блять), а когда ему в лицо летит кулак, то ловит его одним плавным движением руки. И понимает, что от вчерашней силы Вергилия не осталось и следа. (Блять.) И дышит он слишком тяжело. От неправильности всего этого у Данте кислит во рту. — Ты существуешь только ради того, чтобы мне мешать? — старший едва ли не выплёвывает последнее слово. — Для этого и нужны братья. — парирует Данте. — Хватит, Верг. Ты же сам понимаешь, что не в состоянии стоять на ногах. — Если бы я встал, то смог бы что-то со всем этим сделать. — огрызается тот. У охотника перехватывает дыхание, и он прищуривается. — Так ты знаешь, как себе помочь? Вергилий делает паузу. Не отводит взгляд полностью, но Данте ощущает, что на него он больше не смотрит. — Теоретически. — Ну, просвети меня. — он был готов выслушать что угодно и от кого угодно, даже от своего ебанутого близнеца с весьма сомнительными представлениями о морали. Взгляд Вергилия вновь проясняется. — Нет. Данте… Нет, Данте не станет его бить. Не станет. Он же в таком состоянии просто рассыплется на кусочки после одного-единственного удара, и это сведёт на нет все потуги ему помочь, так ведь? — Почему? — начал он, усилием воли обуздывая гнев, который яростно заметался внутри него, словно зверь в железной клетке. — Почему, блять, нет? — Ты попытаешься меня остановить. — лицо Вергилия застывает, становясь непроницаемым. — И что? Раньше тебя это не беспокоило. Сейчас-то в чём проблема? Но в этот раз старший не ведётся. Он резко отворачивается от брата, будто бы захлопывая перед ним огромные, стальные двери. — В тебе, Данте. Потому что ты всегда на стороне людей. И больше не говорит ни слова. Данте не сдаётся даже тогда, когда Вергилий перестаёт реагировать на его раздражающие, навязчивые попытки получить более-менее внятное объяснение. Правда, долго это всё равно не длится: в конце-концов между ними воцаряется тяжёлое молчание, и Вергилий погружается в себя — или в то, что происходило в его ублюдочной голове. Данте снова уселся на стул, поставив Мятежник поближе к себе, и с досадой посматривал на брата, пока тот не видел. Ну, как минимум, он должен был радоваться хотя бы тому, что Вергилий больше не пытался встать с кровати. Когда в дверь тихонько постучали, Данте тут же вскинул голову. Кирие осторожно заглянула в комнату, держа в руках две миски с ложками. — Неро сказал, что ты не голоден, но я подумала, что на всякий случай всё равно что-нибудь приготовлю. — взгляд девушки на мгновение зацепился за Вергилия, который принципиально её не замечал, и остановился на Данте. Охотник встал, чтобы ей помочь: чашки, что он забрал, были наполнены мягкой лапшой и золотистым бульоном, и Данте вдруг мимоходом вспомнил, что Неро, вроде как, упоминал о блинах. — Благодарю. — он очаровательно улыбнулся Кирие. — Дай знать, если что-то понадобится. — и та, вероятно, почувствовав напряжение, поспешно ушла. Данте поставил миски на ближайшую тумбочку. — Пора ку-ушать~ — пропел он, хотя до сих пор чувствовал себя на взводе от треволнения. — Мы не нуждаемся в пище. — искоса посмотрел на него явно не впечатлённый таким энтузиазмом Вергилий. — Может и не нуждаемся, но хуже от этого не будет. — ответил мужчина. — Кроме того, кто-то ведь постарался и приготовил это для тебя. Обычная вежливость, считай. — и продолжил уже намеренно раздражающим, дразнящим тоном: — Или хочешь, чтобы я тебя с ложечки покормил, старший братик? Разумеется, издеваться над Вергилием, когда он не мог покромсать его мечом в ответ, было гораздо проще. Не то, чтобы это в принципе как-то могло остановить Данте, но всё-таки. Вергилий сильно нахмуривается, и охотник ощущает, как под его тонкой, внешней холодностью обнажается жгучее раздражение. — Я не инвалид. — Ага, продолжай себя в этом убеждать. — Данте взял в руки одну из мисок. — Я убью тебя. — Что ещё новенького скажешь? — он зачерпнул ложкой бульон. — Скажи «аааа». Лицо Вергилия темнеет, как грозовая туча, а глаза начинают метать гром и молнии. — Дай сюда. — он требовательно протягивает руку, и Данте — не без насмешливой ухмылки — отдаёт ему миску. Их пальцы соприкасаются, и мужчина старается не замечать, как задрожала рука старшего под её весом. На осознание хватает доли секунды. — Данте. — прошептал Вергилий, и тот дёрнулся вперёд, успев поймать миску до того, как её содержимое пролилось брату на колени. А когда поднял на него взгляд, то увидел на напряжённом, бледном лице болезненное разочарование. Данте осторожно отстранился, чувствуя ком в горле. — Похоже, мне придётся тебя покормить независимо от того, хочешь ты этого или нет. Вергилий не отвечает. В комнате вновь воцаряется тяжёлая, мрачная тишина, и охотник пододвигает свой стул ближе, а затем всё так же молча вливает меж потрескавшихся губ брата ложку бульона. Вергилий сглатывает с большим трудом, и Данте с тревогой задаётся вопросом о том, так ли всё хреново у него внутри, как снаружи. Ответ не приходится долго ждать. С коротким, но резким всплеском силы, которой ему не хватало ранее, Вергилий внезапно отталкивает его назад. Данте выругивается, роняя миску на пол, но это тут же перестаёт его волновать, потому что брат бросается через кровать, и его выворачивает. Данте за мгновение вновь оказывается рядом, не обращая внимания на рассыпавшиеся по полу керамические осколки. Кажется, никого из них никогда в жизни не рвало, даже когда они были детьми. Демоническая устойчивость там, всё такое. Вергилия трясёт, и он давится, впиваясь пальцами в простыню; с его щёк срываются всё новые и новые чешуйки омертвевшей плоти. Охотник нерешительно тянется рукой к его вздрагивающим плечам, и замявшись на мгновение, касается ладонью спины. Вергилий не отталкивает его даже тогда, когда пытается отдышаться после приступа, всё ещё не поднимая головы, и Данте понимает, что это уже о чём-то, но говорит. Когда дверь в спальню распахивается, мужчина как можно непринуждённее встаёт перед братом, загораживая его собой. — У нас всё хорошо. — заверяет он обеспокоенного Неро. — Но я слышал… — взгляд того падает на разбитую за стулом миску и разлитый по полу суп. — А, виноват. Есть полотенце? — спрашивает Данте, а потом осматривается и добавляет: — И немного воды бы не помешало. Неро хмуро смотрит на него несколько долгих мгновений. Охотник понимал, что совсем спрятать Вергилия из виду не мог, но, к счастью, пацан разумно решает ничего не говорить по этому поводу. — Сейчас принесу. Дверь аккуратно закрывается, и Данте выдыхает, но напряжение, скрутившее его тело, не проходит. Он снова поворачивается к брату, который теперь сидел, сгорбившись, и пустым взглядом смотрел на одеяла, аккуратно сложенные в углу кровати. — Спаси меня от своих издёвок. — мучительно прохрипел он. — Я ничего не говорил. — Данте провёл рукой по волосам и снова вздохнул, отодвигая стул от отвратительной лужи на полу. — Ты думаешь, что я слабак. — Не надо за меня решать, что я думаю. — его пальцы впились в спинку стула. — Даже мысли такой никогда не возникало. Вергилий кривит губы в презрительной усмешке, и Данте едва не срывается. В пизду эту Вергилевскую гордость, как же он от неё устал. В пизду его собственную гордость. — Верг, ты мой брат. — он словно издалека слышит, как под пальцами трескается дерево. Ох, чёрт. Прости, Неро. — И хотя ты меня бесишь, блять, как хуй знает кто, но это не значит, что твои страдания доставляют мне удовольствие. — ещё один глубокий вздох. — Что тебе нужно для излечения? Когда дверь снова открывается, Данте почти физически сдерживается, чтобы не выругаться вслух. Неро останавливается довольно резко, быстро окидывая взглядом братьев, и оценивая почти осязаемую, напряжённую тишину, которая витала в воздухе. А потом поспешно ставит на тумбу то, что принёс: стакан воды, пару полотенец и небольшое ведёрко. — Спасибо, малой. — каким-то образом Данте всё же умудряется его поблагодарить. — Я тогда, эм… — Неро указывает большим пальцем через плечо. — оставлю вас, наверное. И решительно убегает. На сей раз охотнику приходится закрыть за ним дверь, и он прижимается лбом к прохладному дереву. — Этот мальчик. — произносит Вергилий, и Данте зажмуривается. — Почему Ямато именно у него? — Долгая история. — По-моему очевидно, что я никуда не уйду. — Вергилий бесстрастно наблюдает, как младший смачивает в ванной полотенца и начинает мыть пол. Данте ненавидел убираться, и состояние офиса «Devil May Cry» было тому доказательством. Но сейчас, в качестве оправдания, чтобы избегать взгляда брата, он делал это тихо, тщательно и без жалоб. А потом бросил полотенца в угол, чтобы постирать их позднее, и стал медленно собирать керамические осколки один за другим. — Данте. В груди у охотника всё сдавило. — Ну, если кратко, то пару лет назад тут произошёл один инцидент. — сказал он. — Ямато разделил надвое береговую линию, а Неро вернул всё, как было. Взгляд Вергилия становится острым, как бритва: он осознаёт. — Это твой сын? — Не-а. — как можно непринуждённее отвечает Данте. — Твой. Он выбрасывает осколки чашки в небольшое мусорное ведро, что стояло в ванной, и практически чувствует, как натягиваются его нервы; вернувшись в комнату, бросает взгляд на старшего, но тот, судя по всему, снова ушёл в себя — его взгляд был пуст, а руки безжизненно лежали на коленях. Пытался вспомнить, наверное. От этого на душе становилось больно. Но то была боль, которую Данте удаётся подавить. Пятилетняя практика, как-никак. — Ты так и не ответил на мой вопрос, брат. — говорит он, прислоняясь к дверному косяку ванной и скрещивая руки на груди. Вергилий возвращается в реальность, скривившись почти так же, как его сын. Или наоборот?.. — Мой ответ тебе не понравится. — Если ты ещё не заметил, то я уже давно не ребёнок, Верг. — Данте указал на себя, проводя рукой сверху вниз. — И приму всё должным образом, как большой мальчик. Вергилий так долго смотрит на него, что он чувствует покалывание в затылке. И ждёт, затаив дыхание и сдерживая желание нервно заёрзать, словно его поймали с поличным с рукой, засунутой в банку с печеньем. А потом Вергилий произносит всего два слова: — Человеческая кровь. И в груди Данте всё обрывается. Конечно же, старший это чувствует: от него никогда и ничего не ускользало. По бледному лицу быстро пробегает мрачная тень, и исчезает за непроницаемой и гладкой мраморной маской. Даже разваливаясь буквально на глазах, даже выбивая Данте почву из-под ног — всё ещё спокойный и безэмоциональный, как статуя. И это было дерьмовее всего. — Ты ведь так говоришь не для того, чтобы меня побесить, правда? — спрашивает Данте, и когда отчуждённость во взгляде брата превращается в видимую ярость, тихо бормочет: — Нет, конечно же нет. Он потирает рукой лоб, пользуясь удобной возможностью спрятать лицо. — Данте, моя демоническая сила — единственное, что поддерживает это тело. — чётко и ясно произносит Вергилий. — А разложение её вытягивает. Человеческая кровь является источником этой силы, и я подозреваю, что это единственный способ её восстановить. И в подобной… ситуации мне однозначно потребуется много крови. — он сжимает губы в тонкую линию. — Я же говорил, что ответ тебе не понравится. Данте не спешил убирать руку с лица: в его ушах оглушительно ревел пульс, а в голове яростно гудело. Если бы он позволил Вергилию прошлой ночью забрать Ямато, или же если бы принял её от Неро и решил отдать чуть раньше — что бы тогда сделал его брат? Тот, кто так железно уверен в том, что цель всегда оправдывает средства. Тот, чью жестокость собственных желаний не сдерживало даже сломленное тело. Взгляд Вергилия стал ледяным, словно ему удалось прочесть его мысли. — Всё как обычно. — тихо пробормотал он. — Взаимно, ага. — отпарировал Данте. — Верг… — Говори. Данте пытается взять себя в руки: его взгляд то и дело падает на трещины, покрывающие лоб и щёки старшего, на чёрно-лиловые вены, что выглядывали из-под высокого ворота его жилета, на плечи и обнажённые руки с отслоившейся плотью, поражённые разложением. Смертельная болезнь, от которой невозможно было отвести взгляд. Злость приходит внезапно: на брата, который в этот раз был ни при чём, на Мундуса, что находился за пределами их досягаемости. На весь мир, который позволял себе так измываться над его, Данте, жизнью. Снова и снова, не давая отдышаться: каждый преподнесённый судьбой дар был Троянским конём, призванным пожрать его сердце. Обеспокоенный голос Вергилия, зовущий его по имени, возвращает Данте в реальность. Он смаргивает, осознавая, что мир вокруг окрашен в алый, а с его губ с шипением срываются струи дыма, клубясь вокруг подбородка. В комнате запахло серой. — Сколько? — хрипло спрашивает он. Вергилий осторожно вглядывается в него, и морщинка меж его бровей становится глубже, чем когда-либо до этого. — Тебе стоит быть поточнее. — Сколько крови тебе нужно? — начинает заводиться Данте, и старший качает головой. — Гораздо больше, чем ты сможешь предложить. — он продолжает смотреть на него. — Успокойся. Разумеется, это лишь распаляет Данте ещё сильнее; его волосы встают дыбом, а голос смешивается с демоническим. — Как забавно слышать это от тебя. Не указывай, что мне делать. — Мне казалось, ты сказал, что уже «большой мальчик». — Вергилий кривит губы. — Успокойся, брат. Данте трясёт. Он сжимает зубы так сильно, что их скрежет отдаётся болью в голове, и отстранённо понимает, что это не обычная ярость. Холодный ужас, пронизывающий его вены, нельзя было спутать ни с чем другим. Вергилий, который смог вернуться. Вергилий, который фактически восстал из мёртвых, но чья дальнейшая судьба теперь зависела от одного-единственного условия, выполнить которое Данте никак не мог. — Это несправедливо. — рычит он, подходя ближе и нависая над ним. — Ты вернулся ко мне. Всё. На этом всё должно было закончиться. — Значит, тебе следовало быть более предусмотрительным. — говорит Вергилий, безо всякого страха и сомнений глядя ему в глаза, что было слишком странно, потому что он всегда смотрел свысока как на брата, так и на людей, населяющий этот презренный мир. — Глупо, Данте. — уже тише произносит он, когда охотник склоняется и крепко сжимает его запястье своей рукой. — Я устал драться с тобой. — задыхаясь, проговорил мужчина. — Устал терять тебя. Я устал от всего этого. Вергилий не ответил, и Данте опустил руку чуть ниже, к перчатке, что обтягивала костяшки его пальцев. Брат не пытался отстраниться, а охотник чувствовал прохладную кожу под своей ладонью, и его ярость понемногу угасала. А затем он вдруг вздрогнул. — Верг, твои пальцы… Рассыпались. Вплоть до второго сустава. Никакой мерзкой черноты, никакого разложения. Их попросту не было. Вергилий смотрит так бесстрастно, будто бы это не его собственное тело распадалось на глазах. Будто бы его третья, уже окончательная смерть не маячила на горизонте. У Данте в груди всё болезненно пульсирует, ноет и разрывается. Ну должно же быть хоть что-то, что он может сделать! Что-то, что не пойдёт вразрез с тем, что он защищает; что-то, что не причинит никому непоправимого вреда. И ответ приходит с внезапной вспышкой озарения. — А что насчёт меня? — спрашивает он. — Моя кровь. Мы же полудемоны, и я наполовину человек. — Этого будет недостаточно. — категорично заявляет Вергилий. — Но может помочь. — Я могу выжать тебя досуха, — медленно проговаривает он. — и это восстановит лишь малую часть моей силы. — Всё лучше, чем ничего. — Если ты так на этом настаиваешь, то лучше приведи сюда полноценного человека. — Нет. — в груди охотника низко и странно рокочет. Нарастающее раздражение оседает сухой, пепельно-серой пылью в каждой кости, каждой клетке тела. Данте понимает, что злится не из-за своего великодушия по отношению к расе тех, кто одновременно воспитывал его и отвергал, сторонился, но искал защиты. Ему в грудь острыми, ядовитыми когтями впилась ревность. Ты — мой, шипит его разум. — Я единственный, кто сможет тебе противостоять. — произносит он вслух. Вергилий проницательно смотрит на него, и под этим изучающим взглядом кожа Данте снова зудит. Но вместо того, чтобы позволить этому зайти совсем далеко, он тянется за Мятежником, который стоял возле окна и тихонько гудел. Несмотря на его внушительные размеры, Данте удивительно чётко и аккуратно делает надрез на своём запястье. Кожа тут же срастается со слабым жжением, поэтому он надавливает лезвием сильнее — так, чтобы кровь тонкими струйками потекла по его предплечью. — Бескультурщина. — произносит Вергилий. — Я не собираюсь наливать тебе её в хрустальный бокал, придурок. — отвечает Данте, протягивая ему руку. — Давай. Вергилий окидывает его нечитаемым взглядом, но всё же подаётся вперёд. Когда чужие губы касаются кожи, охотник подавляет дрожь. Треснувшие, пересохшие, но всё же мягче, чем он предполагал. И Данте ждёт… чего-то. Чего угодно. Что Вергилий вонзит ему в руку зубы; что безжалостно прокусит ему вену заострившимися, как иглы, клыками, и примет свою демоническую форму. Но ничего не происходит. Это почти похоже на поцелуй. И у Данте тоскливо ноет в груди. Вергилий на удивление ловко и быстро вылизывает алые дорожки на его руке, и охотник убеждает себя в том, что абсолютно ничего сексуального в этом нет. Но хоть убей — не может отвести взгляд от дразнящего, блестящего от крови алого языка. Ошеломлённый, загипнотизированный дурманящей, влажной теплотой губ на своей коже. Твою же мать. Как-то он не подумал о таких последствиях. Данте пытается отстраниться, но Вергилий резко хватает его за запястье той рукой, где все пять пальцев были ещё целы, и сжимает, как в тисках. Охотник делает слабую попытку вырваться, которая на сей раз проваливается. На мертвенно-бледное лицо старшего возвращается небольшое бежевое пятно. Что ж… лучше, чем совсем ничего. Когда брат, наконец, отпускает его, Данте бросает взгляд на его вторую руку. Пальцев под беспальцевой перчаткой всё ещё не было. (Ха-ха.) — Этого мало. — глухо говорит Вергилий. И Данте вновь тянется за Мятежником. *** Солнце начинало садиться, озаряя маленькую кухню мягким оранжевым светом, проникающим сквозь прозрачные шторы. Неро с Кирие молча разбирались с грязной посудой, и по большей части в этой напряжённой тишине был виноват сам Неро, голова у которого гудела на протяжении всего дня. Он пытался отвлечься, вернувшись к починке фургона, но Нико, не выдержав многочисленных наездов в свою сторону, выгнала его из гаража, предпочтя работать в одиночестве. А так как никаких других дел запланировано не было, парень провёл остаток дня с детьми на улице, играя с ними в салочки и катая всех по очереди на спине. Отвлечься ему в итоге удалось, но сейчас, когда дети ушли спать после обеда, тревожные мысли навалились с новой силой. — Данте не показывался с самого утра. — наконец, произносит Кирие. Неро был в курсе: Нико в гараже просто не умолкала на эту тему. Да и дети тоже спрашивали, потому что утром Хулио заметил, что они с Кирие ночевали в гостиной. — Пойду-ка я их проведаю. — тут же говорит он, передаёт ей последнюю тарелку и уже почти делает шаг к открытой двери, как Кирие мягко кладёт руку ему на плечо. — Всё будет хорошо. Всегда знает, что сказать. Парень опустил взгляд себе под ноги. — Ага. По лестнице он несётся аж через две ступеньки за раз, но замедляется почти до черепашьего шага у самой двери. Приоткрытой — наверное, возможность иметь свой личный уголок была одним из немногих удобств, которые Неро с Кирие могли предложить в своей скромной обители. Не до конца уверенный в своих мыслях, парень осознаёт: в конце-концов, Данте мог по какой-то причине выйти, или же открыть дверь уже после того, как Неро заходил к ним утром. Он колеблется, не решаясь постучать: из трещин в двери не проникал свет от лампы. Неро осторожно толкнул её, открывая чуть пошире. В темноте было мало что видно, но в слабом свете, проникающем через дешёвые пластиковые жалюзи, были заметны чёткие очертания сидящего на кровати Вергилия. Его лицо было сокрыто сумеречными тенями, но глаза ярко блестели. Данте же сидел на полу возле кровати, облокачиваясь на её край грудью, и положив голову на скрещенные руки. Судя по тому, как слабо поднимались и опускались его плечи, он спал. Рука Вергилия, лишённая четырёх пальцев, была в его волосах. Потрясённый, Неро вдруг осознал, что за ним наблюдают. По его спине пробежала странная, мелкая дрожь, и он быстро осмотрелся: на тумбе стояла одна-единственная миска с пустым стаканом, у двери ванной валялись грязные полотенца, а возле кровати до сих пор стояло пустое ведёрко. Казалось бы, в целом всё было на своих местах. Кроме, пожалуй, Мятежника, который теперь находился не у окна, а возле тумбы. В опасной близости от Вергилия. Что ж… наверное, на то была причина. По крайней мере до тех пор, пока с Данте всё в порядке, можно не волноваться. — Дитя. Неро даже подпрыгивает. — Да? — рефлекторно выпаливает он, даже несмотря на то, что, блять, какое дитя. Какого хуя. То, как Вергилий оценивающе смотрел на него, заставляло сердце колотиться, как бешеное. По какой-то необъяснимой причине парень ощущал себя оленем, пойманным в свете фар автомобиля. Кроликом под прицелом острого взгляда орла. — Как тебя зовут? Он абсолютно, определённо и однозначно не нервничает. — Неро. Вергилий молчит так долго, что парень уже подумывает свалить подальше к ебеням. Досвидули, увидимся позже, надо бежать нахуй от этой странной неловкости. Он жалеет о том, что вообще сюда пришёл. — Понятно. — наконец, говорит Вергилий, словно ему потребовалась целая минута на осознание имени. Неро улавливает едва заметные движения: Вергилий приглаживает, зачёсывает волосы Данте назад — обычное, казалось бы, дело, но это абсолютно не соответствовало тому образу, который парень уже успел создать у себя в голове. Ему хочется спросить насчёт отсутствия пальцев, но скорее всего это и так было слишком очевидно. В остальном Вергилий выглядел получше, чем в прошлую ночь, хотя его лицо до сих пор было испещрено трещинами. И по простыням всё так же было рассыпано много пыли, отслоившихся частиц кожи, и хуй знает, чего ещё. Может, он действительно восстанавливался?.. Неважно. Неро чувствует себя слоном в посудной лавке, и хочет поскорее свалить отсюда. А стакан с миской заберёт позже, когда Данте проснётся, потому что чёрта с два он приблизится к кровати, когда Вергилий вот ТАК пялится на него и его руку. — Если вам пока ничего не нужно, я буду внизу. — Закрой за собой дверь. — говорит ему Вергилий, что Неро и делает. И только тяжело выдохнув в коридоре, осознаёт, что не дышал последние секунд тридцать. Длань, которой он всё ещё удерживал дверную ручку, слегка дрожала; Ямато снова давала о себе знать низким, монотонным гудением. Какого хуя, в ярости думает он. Он когда-то сражался со здоровенной, как ёбаная гора, статуей, но почему именно это заставляет его так нервничать? — Какого хуя. — громко шепчет Неро уже вслух, для верности. А потом встряхивает головой и спускается вниз.