в том, что осталось [in what remains]

Когда на следующий день Данте, наконец, показывается на кухне, Неро разбирает за столом кучу бумаг. И несмотря на то, что был уже практически полдень, охотник выглядел очень неопрятно, под его глазами залегли тёмные круги, а на подбородке намечалась щетина. Он снова был в своём красном плаще, вооружённый до зубов — и хотя кроме Мятежника Неро больше ничего не заметил, от Данте отчётливо веяло не только сталью, но и порохом. А ещё парень отметил про себя тот факт, что Данте всегда забирал с собой всё оружие, когда уходил из спальни. И никогда не оставлял ничего опасного в пределах досягаемости Вергилия. Неро не мог понять причин такого недоверия, но не особо пытался в это вникать: в конце-концов, его это не касалось. — От тебя воняет. — поморщился он. Данте пофигистично зевнул, сделав вид, что потягивается. — Очаровательно. Со своей девушкой ты так же разговариваешь? — Не смей сравнивать себя с Кирие. — пробурчал Неро. — Она в тысячу раз лучше тебя. — Как мило. — усмехнулся охотник. Взгляд парня метнулся к лестнице. — А его точно можно оставлять одного? — Спорный вопрос. — ответил Данте, и Неро вопросительно поднял брови. — Ой, да не смотри ты на меня так. Никуда он не уйдёт. — И почему ты так в этом уверен? — Хм. — мужчина подошёл к холодильнику, бесцеремонно распахивая дверцу. Не то, чтобы Неро надеялся, что он спросит разрешения — мой дом-твой дом, все дела. — Потому что это в его же интересах. А есть у тебя… — Нет. И заказывать я её не буду. — отрезал парень. Ох уж эти предсказуемые вкусы. — Можешь спокойно съесть что-нибудь другое. А что ты подразумеваешь под его «интересами»? Ямато? — Вроде того. — ответил Данте, и закрыл холодильник, так ничего оттуда и не взяв. А потом, наконец, заметил вокруг Неро кучу бумаг, и поморщился: — А ты чего с самого утра в бумажках копаешься? — Как бы уже одиннадцать. — возразил тот. — И это не «бумажки», идиот. Это документы из Ордена. — Ну я и говорю — бумажки. — Я копаюсь в этом дерьме, чтобы найти хоть что-то, что могло бы нам помочь! — повысив голос, рявкнул Неро, и тут же слегка покраснел. Данте каким-то образом всегда удавалось без особых усилий вывести его из себя: не важно, осознанно он это делал, или нет. — Орден с таким усердием изучал демонов, что мне показалось логичным начать искать информацию именно у них. Хотя… — он сделал небольшую паузу. — Я прошлой ночью говорил с Вергилием, и на вид ему, кажется, уже получше. От удивлённого взгляда Данте Неро почему-то ощутил странное облегчение. Охотник прокашлялся, и на его лицо вновь вернулась кривая улыбка: уже не такая широкая, но всё такая же нахальная. — Ну тогда колись, о чём разговаривали? — Да ни о чём. Он просто спросил, как меня зовут, и всё. — Неро опустил голову, скрывая смущение, и нервно перемешал ближайшую кучку с документами. — Хм. — Данте окинул их взглядом, уперевшись руками в спинку одного из пустых стульев, и почесал шею. — Даже если он и выглядит лучше, в таком состоянии ему всё равно долго не продержаться. Удалось что-то найти? Неро отрицательно мотнул головой. Ну, в принципе, это было ожидаемо. — Так что с ним произошло? — спросил парень, возвращаясь к отчёту, который читал, когда Данте завалился к нему на кухню. — Чем больше информации соберём, тем легче потом будет со всем этим разбираться. Данте молчит так долго, что Неро снова поднимает на него хмурый взгляд. И когда тот его замечает, то снова улыбается — ещё более натянуто, чем раньше. — Это… долгая история. — Которую ты, разумеется, рассказывать не собираешься. Данте сложил пальцы пистолетом и прицокнул языком, подмигнув ему. — Угадал. — Ну естественно. — усмехнулся Неро, стараясь отогнать подальше беспокойные мысли. — Неужели тут нет абсолютно ничего полезного?.. Не может же быть, чтобы этот случай был беспрецедентным. — При ином раскладе нам бы крупно повезло, правда? — заметил Данте, скрещивая руки на груди и качнувшись с носков на пятки. У Неро возникло странное ощущение, что таким образом он просто пытался себя успокоить. Но опять же — не его это дело. Если он что-то и узнал о Данте за всё время их знакомства, так это то, что любую полезную информацию из него приходилось вытягивать лет по сто. Мужик попросту ничем не делился. И в пример можно было привести тот факт, что за эти пять лет он лишь единожды упомянул про своего брата-близнеца, чей меч, как оказалось, Неро всё это время хранил у себя. Так что да, у парня и других забот хватало. Кстати, о них. — Слушай, Данте, — начал он, и в его демонической руке снова материализовалась безупречно сияющая Ямато. Охотник моментально впился в неё взглядом. — я помню, что ты просил оставить его себе, но вот честно — мне кажется, это как-то неправильно. Это ведь его меч, не мой. Неро нравился Ямато. Он наделял его дополнительной силой, и когда парень держал катану в руке, он чувствовал себя так спокойно и уверенно, словно у него ей было самое место. Ямато дал ему всё, что требовалось, чтобы защитить Кирие во время того Инцидента. Однако правда заключалась в том, что нужды в нём уже практически не было. На сегодняшний день мало кто из демонов, на которых Неро охотился, мог как-то ему противостоять. И ко всему прочему, у него уже было то, чего он так добивался: Кирие и дети. И даже Нико впридачу. А ещё Данте называл Ямато «она», и Неро до сих пор не мог к этому привыкнуть. На лице охотника появилось странное выражение, в котором одновременно смешались как настороженность, так и страстное желание забрать катану. — Как я уже говорил, Вергилий пока не в состоянии ею владеть. — Но очевидно же, что он хочет вернуть меч себе. — возразил Неро. — Бери уже. Я без понятия, почему ты не хочешь отдать его… её брату, но чувствую, что она тоже жаждет к нему вернуться. — и он настойчиво протянул Данте Ямато. В конце-концов, охотник его всё же забирает. — Ладно, уговорил. — Давно, блять, пора. — проворчал парень, что вызвало у Данте удивлённый смешок. Он осторожно, едва ли не с благоговением, прислонил Ямато к краю стола. В тот же момент Неро услышал скрип открывающейся двери вкупе со звоном ключей, и со стороны прихожей потянуло знакомым горьковатым запахом сигарет. Нико, что-то фальшиво напевая себе под нос, по-хозяйски зашла на кухню. И тут же встала столбом. — Эм… — начала она, и Неро с Данте повернулись. — А где… Кирие? — С детьми во дворе. — ответил ей парень, и закатил глаза, когда девушка даже не взглянула в его сторону. Её взгляд сиял настолько ярко, что он на полном серьёзе подумал, будто она вот-вот станет сверхновой. — Ау? Земля вызывает Нико, приём? Как и ожидалось, никакой реакции. — Вы… вы, должно быть, Данте? — Нико неловко подошла к нему поближе. Мужчина вскинул брови, бросив короткий взгляд на парня, но тот лишь пожал плечами. Нет, он, конечно, мог бы предупредить его заранее, но хей, если уж Неро накануне пришлось три часа страдать от словесного поноса Нико на тему Данте, то пусть теперь своё отстрадает и сам Данте. — Э-э, ну да. — ответил охотник. Неро едва не хрюкнул от смеха, когда девушка схватила его за руку и начала с энтузиазмом её трясти. К чести Данте, он, кажется, воспринял это весьма спокойно, несмотря на то, что его дёргали, как марионетку за ниточки. И-и-и Нико начала заикаться. Ничего себе. — М-меня зовут Николетта Голдштейн, я внучка Нелл Голдштейн. Вы с ней были знакомы — она оружейница, которая сделала ваши пушки! Данте достал свои пистолеты: Эбони и Айвори, всегда безупречно чистые и гладкие, блеснули на солнце. И да, они действительно были настоящим произведением искусства. Неро отвёл от них взгляд, возвращаясь к тому хаосу, что творился на его столе. По правде говоря, читать он тоже не особо любил. Ему было гораздо удобнее изучать всё собственными руками на практике, пробивая путь к знаниям как грубой силой, так и методом проб и ошибок. Как солдату на поле боя, подметил однажды Кредо. Сказано это было без какого-либо умысла, но Неро подходило просто идеально. И именно по этой причине у него в арсенале появились Алая Королева и Синяя Роза. Поиски информации парню также давались очень тяжело: каждый раз, когда он думал про Орден — про Санктуса, Кредо и Агнуса — во рту пересыхало, оставляя неприятный осадок. Выискивать что-то среди всего этого дерьма, всех этих экспериментов, отчётов, номеров подопытных… тьфу. Ничего полезного у них не было, и Неро сомневался, что вообще что-то найдёт, даже если каким-то чудом сумеет пересилить себя, и не начнёт биться головой о ближайший дверной косяк. Но всё же… он был перед Данте в долгу. К тому же парень ещё никогда не видел его таким: вроде бы и всё тем же лыбящимся придурком, но его улыбки были пропитаны фальшью. Он явно был подавлен, сильно переживая за брата. И Неро его прекрасно понимал, ведь будь Кредо на месте Вергилия… Его охватила тревога. Если бы надо было просто с кем-нибудь подраться. С каким-нибудь гигантским придурком, из которого легко выбить всё дерьмо. Решать такие проблемы всегда было гораздо проще. *** Когда Данте поднимается на второй этаж, Неро кричит ему вслед, чтобы он всё-таки принял душ. Ямато в руке мужчины, как и всегда, была тише воды. Он невольно взглянул на неё, рассматривая изящные чёрные ножны и тёмно-синий сагео, как вдруг со стороны спальни послышался шум. По плечам Данте прошла дрожь; остаток лестницы он пробежал по две ступеньки за раз, и когда подскочил к двери, то с накатившим на него ледяным ужасом увидел, что она была приоткрыта. И тут же влетел в комнату. Вергилий поднял взгляд от книги в кожаном переплёте (где он её вообще взял?), и при его виде у Данте в голове едва не происходит коллапс: потрескавшееся лицо, озарённое солнечным светом из открытых окон, было непривычно умиротворённым и гладким, если не брать в расчёт едва заметно дёргающуюся серебристую бровь. И чем дольше Данте в ступоре стоял возле двери, тем сильнее Вергилий напрягался. А потом охотник увидел ребёнка. Мальчишка — кажется, средний из детей Неро — стоял напротив одного из окон, всё ещё держа в маленьких ручках шнурок от жалюзи, и тоже смотрел на него. Напряжение вновь прокатилось волной по позвоночнику, теперь уже в десятикратном размере, и Данте с мягким, тихим шипением выдохнул в попытке от него избавиться. А потом постарался придать голосу беззаботный тон: — Хей, малыш. — хоть убей, но он не мог вспомнить, как его звали, и не имел ни малейшего понятия, как вообще поступать с ребёнком в такой ситуации. — Ты что тут делаешь? Мальчик опустил голову, стыдливо попинывая ботинком деревянные половицы. — Кирие сказала, что у нас в доме больной гость… а тут было темно, а когда темно, то всегда очень страшно, и я подумал, что можно было бы, ну… — он едва заметно махнул рукой позади себя. — Открыть окошки. Данте пару мгновений молча смотрел на него. — Ладненько, твоя правда. Но давай-ка всё-таки отсюда уйдём, хорошо? Мы же не хотим, чтобы ты тоже заболел. Иначе Неро меня прибьёт. Вергилий закладывает пальцем место в книге, на котором остановился, и в его голосе вновь появляется та резкость, которая исчезла прошлой ночью. — Он просто открыл жалюзи и принёс мне почитать. Я не заразен, Данте. — Да-да, конечно. Давай, малыш, тебе пора. — скривился тот. Мальчик снова настойчиво дёрнул за шнурок, чтобы открыть жалюзи уже до конца, и побежал к двери, но перед самым уходом повернулся на пятках, робко и быстро помахав Вергилию рукой. Данте молча проследил, как он помчался вниз по лестнице. Холод в воздухе до сих пор ощущался после каждого вздоха; вспышка адреналина начинала затихать, медленно сменяясь удушающим комом в горле. Данте услышал, как брат с мягким стуком захлопнул книгу. Проклятье. И Вергилий сразу же ударил по больному. — Ты подумал, что я причиню вред ребёнку. — А как я мог быть уверен, что не причинишь? — огрызнулся Данте. — Заботливостью ты никогда не отличался. Особенно к людям. Или ко мне. — Я бы не опустился до подобного. — прошипел Вергилий. — То есть, жизнь ребёнка для тебя ценнее, чем жизни всех остальных? — коротко усмехнулся Данте. — А в чём разница? Дети ведь всё равно вырастут, и плевать тебе будет на то, что у каждого из них впереди своё будущее. Пальцы Вергилия сжались в кулак над обложкой книги, которую он оставил на коленях. — Как иронично, что ты выказываешь такую осознанность в своих суждениях. Ты, кто отказался от своего права, своего наследия и своей семьи просто потому, что тебе так захотелось. — Чего? — Данте сжал рукоять Ямато до такой степени, что костяшки его пальцев побелели. Взгляд старшего скользнул по ней, а потом вновь вернулся к брату, холодный и ледяной. — Верни её. — Да чёрта с два! — прорычал Данте. — Если тебе она так нужна, то забирай сам. И так, для справки — я ни от чего не отказывался, брат. Это ты бросил меня… ради своей дурацкой, бессмысленной силы! — насмешливо произнёс он, и прежде, чем успел остановиться, с его губ сорвалось: — И смотри, к чему она тебя привела. Надеюсь, это того стоило. Он тут же жалеет об этой несдержанности. Что-то на лице Вергилия трескается — как метафорически, так и буквально. Его серо-голубые глаза вспыхивают ледяной, опустошающей яростью, от которой у Вергилия ещё сильнее бледнеет кожа и заостряются клыки. С его щёк посыпались серо-чёрные хлопья кожи, опадая вниз, мимо жутких тёмно-фиолетовых вен, что ползли из-под воротника по шее, словно виноградные лозы. — Вергилий… Тот откладывает книгу в сторону и резко откидывает одеяло, под которым сидел. В любой другой раз Данте бы уже готовился, что его вот-вот пронзят Ямато или призванными клинками, но… вместо этого его охватывает ужас. — Я думал, ты скажешь, что это помогло. Данте уже абсолютно не ебёт, что старший явно загорелся желанием его убить. Он роняет Ямато и бросается к кровати, оставляя за собой лёгкий след из алой светящейся пыли, хватает Вергилия за плечи, усаживая обратно, и с растущей паникой смотрит на его правую ногу. Её не было. Штанина резко обрывалась у колена и спадала на пол, чуть колыхаясь при каждом движении старшего. Вергилий резко потянулся руками к его горлу, больно впиваясь в тёплую, уязвимую кожу цепкими пальцами. Шестью. Пятью на левой руке, и одним на правой. — Я не потерплю от тебя издевательств, Данте. — его тихий голос был преисполнен ярости. Данте больно, но это ничто по сравнению с тем, что творилось у него на душе. — Ты разваливаешься на части… — Какое тебе до этого дело? — Я не то имел в виду… — начал задыхаться он. — Именно это ты и имел в виду. — хватка Вергилия усилилась. Он жёстко нажал большим пальцем чуть выше яремной впадины, и Данте подавился, хватая ртом воздух. — Мой инфантильный маленький брат, у которого всегда было абсолютно всё. Который всегда добивался своего и был настолько ненасытен, что забирал даже то, что принадлежало мне. Которому всегда на всё плевать… и по какой-то счастливой случайности этот мир всё же крутится вокруг тебя и твоих прихотей, Данте. — Ты ошибаешься. — хрипит тот, и наконец вырывается из хватки старшего, судорожно отдышиваясь. — Какого хуя, Вергилий?! Что за чушь собачья! — Вот как. Где мой амулет, Данте? В груди охотника холодеет. — Оба амулета соединены со Спардой. — Я спросил «где». У Триш. — Не здесь. Даже в своих кошмарах Данте никогда не видел, чтобы у брата было настолько ледяное выражение лица. Его молчание почти осязаемо витает в воздухе, опасно балансируя на острие ножа. — Блять. — охотник ожесточённо провёл по лицу дрожащими руками, и, стараясь не обращать на это внимания, вытащил из-за спины Мятежник. Вергилий равнодушно пронаблюдал за тем, как он снова надрезал запястье, и отвернулся, когда Данте протянул ему руку. Вокруг постепенно заживающей раны заблестели бусинки крови. — Вергилий. — Нет. — Ты говоришь, что я всегда забираю у тебя то, что твоё по праву. — говорит Данте, и его голос звучит гораздо спокойнее, чем он чувствует себя на самом деле. — Но при этом всегда отказываешься, когда я делюсь чем-то своим. — Мне от тебя ничего не нужно. — Вергилий некрасиво кривит губы. — Больше ничего. Разочарование обжигает Данте изнутри, резко сменяясь мерзким, тошнотворным чувством вины. — Мне плевать, если тебе кажется, что ты в этом не нуждаешься. Просто выпей уже. Вергилий не ответил, вновь выставив перед собой непроницаемую, неумолимую и абсолютно непробиваемую стену. Он переключил внимание на Ямато, так небрежно брошенную возле двери, и Данте вздрогнул, волей-неволей отмечая про себя причину № 999 в списке «Почему Вергилий Хочет Его Убить». — Брат. Пожалуйста. — слова почти хрустят на его зубах, пылью оседая на языке. Видишь? Я могу через себя переступить. «Скажи мне за это спасибо» — добавил бы он ещё не так давно. Теперь же Данте был готов просить снова и снова. Лишь бы это хоть как-то помогло пробиться через ту стену и позволило спасти Вергилия. Старший пронзает его взглядом, полным ярости. — Хватит, Данте. Но охотник тоже умел быть упрямым. — Это наш единственный, пусть и временный, способ. Мне плевать, насколько сильно ты меня ненавидишь, и насколько тебе отвратительна моя помощь. Я не стану просто сидеть и наблюдать, как ты умираешь. — сдерживаться уже почти не получается, и по его телу проходит крупная дрожь. — Не заставляй меня снова смотреть на твою смерть. Их глаза встречаются, и Данте изо всех сил старается выдержать этот испытующий, пристальный взгляд, цепляясь за жалкие остатки своего достоинства. — Ты желал моей смерти много лет назад. — произнёс Вергилий. — Я был обычным девятнадцатилетним придурком, чего ты от меня ожидал? — Ну хоть с чем-то мы оба согласны. — Вергилий усмехается будто бы искренне, в чём Данте сомневается, понимая, что слишком сильно хочет принять желаемое за действительное. Выражение лица старшего остаётся всё таким же холодным, как камень. — Ты, знаешь ли, тоже был не лучше, пытаясь меня прикончить каждый грёбаный раз. — Нет. — Что «нет»? — Твоё желание убить было односторонним. — Вергилий снова ложится на матрас, откидываясь к изголовью кровати, и накрывает рукой книгу. Несмотря на равнодушие и невозмутимость, его милости была присуща усталость; он двигался уже гораздо медленнее, словно та короткая вспышка гнева забрала гораздо больше энергии, чем Вергилий мог потратить. — Я к этому никогда не стремился. Данте смутно подумал о том, что его голова вот-вот взорвётся от боли. Брат чертовски метко ударил по его уязвимому месту, да ещё и так обыденно, будто бы просто спросил о погоде. — Забавный у тебя, однако, был способ это показать. Вергилий лишь уклончиво хмыкнул в ответ. Охотника охватила жгучая тревога, спазмом подкатившая к горлу, и когда он начал говорить, во рту снова пересохло: — Выпей кровь, Верг. — Это бессмысленно. — Значит, ты выпил слишком мало. — Данте приблизился к кровати, продавливая коленом матрас, и Вергилий чуть завалился вовнутрь. — Я всё равно буду стоять на своём. И не остановлюсь до тех пор, пока у тебя уши в трубочку не свернутся, и тогда ты пожалеешь о том, что не хотел слушать меня раньше. И если придётся, то я силком волью в тебя свою кровь. Пожалуйста, брат. Я, блять, умоляю тебя. — Ты ничего не добьёшься, продлевая мою жизнь таким способом. — произносит Вергилий, но черты его лица всё же немного смягчаются, и на короткий миг в нём проглядывает проблеск сожаления. — Это даст мне от силы неделю. В лучшем случае — две. — То есть, ты сдаёшься? — охотник хватает его за ворот жилета, до боли сжимая пальцы. — Да? Вот так просто? Ты даже Ямато у меня забрать не смог. Позорище. Судя по всему, гнев Вергилия был столь же эфемерен, как и нить его жизни, потому что вместо того, чтобы попытаться разорвать младшему глотку, он произносит: — Тебе стоит поработать над своими навыками по уходу за больными. Отпусти меня. Данте снова начинает трясти, но уже совершенно по другой причине. — Ты не понимаешь. — произносит он, несмотря на панику, страх и всепоглощающую тоску, что затуманивали разум, облекая его в пелену отрицания и одиночества. — Я не получаю всего, чего хочу, и мир вокруг моих прихотей не вертится. Я постоянно, всеми силами борюсь за то, что имею, и проигрываю каждый чёртов раз, когда пытаюсь защитить то, что мне дорого. И на свете есть лишь одна вещь, которую я никогда не мог заполучить. Поэтому ты не… ты не можешь просто вернуться, наговорить мне всякой хуйни, а потом снова бросить, придурок! — Одна вещь, которую ты не мог заполучить — эхом повторяет Вергилий. — не обесценивает всё то, что у тебя уже есть. Он чуть щурится, проводя большим пальцем ему под глазом, и Данте вздрагивает, поспешно отворачиваясь. И пусть было уже слишком поздно, он был рад, что его волосы хоть немного скрыли тот предательский блеск. Голос Вергилия звучит гораздо ниже и тише, чем обычно: — Как предсказуемо эгоистично с твоей стороны продлять мои страдания ради того, чтобы утолить своё собственное чувство вины. — Знаешь, иди ты тоже нахуй. — Данте сжимает кулак, отчего ткань жилета заскрипела в его пальцах. — Называешь меня эгоистом, хотя в упор не видишь собственной жестокости. Вергилий внимательно посмотрел на него. — Ты знаешь, почему я вернулся, Данте? Охотник с трудом выдавил из себя кислую ухмылку, резанувшую его ножом по сердцу. — Без понятия. Потому что тебя взбесило, что Ямато у кого-то другого? — Это было бы очень легко исправить. — Вергилий накрыл нормальной ладонью руку младшего, которой он держал его за воротник. Совсем легко и едва ощутимо, но тот остро почувствовал это прикосновение на тыльной стороне своей перчатки, словно искру от петарды. — Я просто хотел увидеть тебя в последний раз, несмотря ни на что. Вот и всё, брат. Данте сорок три чертовых года, и для него это становится последней каплей. Он ломается, утыкаясь лицом в жилет старшего, и выдавливает сквозь слёзы: — Мне этого мало. Когда они были детьми, и Данте утаскивал брата играть, от Вергилия пахло старыми книгами и пергаментом. Как в старой, душной и затхлой библиотеке, которую он так любил. Теперь же от него пахло солоноватой кровью и гнилью, но Данте всё равно не мог от него оторваться. *** Вергилий принимает его кровь. Пьёт до тех пор, пока у Данте не начинает кружиться голова, и на следующий день Неро, наконец, сдаётся. Он заказывает ему пиццу, потому что Данте уже на автомате совершает меланхоличные набеги на холодильник, но никогда и ничего оттуда не берёт. (Вергилий тоже ничего не ел по понятным причинам, и хотя их тела не особо нуждались в человеческой пище, чёрная слизь, которая начала окрашивать уголки его рта, в принципе отбивала Данте аппетит.) Разумеется, благодаря тому, что охотник был полудемоном, его тело восполняло недостаток крови крайне быстро и без особых усилий, и всё же… этого было недостаточно. Пусть его кровь и замедляла ухудшение состояния Вергилия, с каждым разом Данте чувствовал, как ломается изнутри. Агония, сковавшая цепями его сердце, вскоре стала столь же привычной, как и скорбь, которая пожирала его на протяжении всей взрослой жизни. Данте с детства помнил Вергилия очень тихим и спокойным. Теперь же он становился ещё более немногословным, чем тогда, когда младший крайне настойчиво и яростно сражался с книжками за его внимание. Брат вновь уходил в себя, и даже его взгляд был направлен уже не во внешний мир. Жалюзи на окнах теперь были открыты круглосуточно, чтобы в комнату попадал солнечный свет, и порой Данте замечал, как старший отстранённо разглядывал в полосе искрящегося света свою пепельно-серую руку, испещрённую трещинами. Охотнику больше ничего не оставалось, кроме как намеренно выводить его на эмоции, чтобы хоть как-то вытащить, вытянуть всю эту вялость и апатию. Прежде, чем он успокоится навечно, и уже навсегда оставит Данте одного. Споры в какой-то степени даже доставляли им удовольствие. И вызывали ностальгию. К сожалению, они не были настолько близки аж с восьми лет, и потому тишина, что порой возникала между ними в пылу дискуссий, была хуже самих дискуссий. Она была тяжелее наследия Спарды, что нёс на своих плечах Данте… хотя вес его был предназначен для двоих. Неро до сих пор не мог найти ничего полезного, а Триш с Леди и вовсе не звонили. Данте был готов сам отправиться на поиски, если бы знал, что не потратит время впустую. Но оставить брата больше не мог. Не теперь, когда его время уже почти вышло. Дни тянулись медленно: остаток руки и ноги Вергилия окончательно рассыпались пеплом, словно выгоревшие в огне свечи края фотографии, и Данте с глубоким отчаянием осознал, что ему, возможно, стоит уже смириться. Как смирился сам Вергилий: охотник видел это как в его неподвижной позе, так и в том, что он больше не искал взглядом Ямато, которая стояла рядом со своей сестрой у стены. И в том, что после того, как Данте импульсивно напялил ему на голову подаренную Нико ковбойскую шляпу, брат сделал лишь слабую попытку его ударить. Наверное, ему стоит извиниться, в какой-то момент смутно подумал мужчина, дотягиваясь до брата, читающего новую книгу — просто чтобы его коснуться. Перед Неро. Перед Кирие. Когда всё это закончится, им придётся сжечь матрас, простыни, да и вообще всю чёртову кровать. Может, даже вычистить и продезинфицировать комнату, потому что невозможно так легко избавиться от этого запаха, который пронизывал каждый угол, от гипсокартонных стен до деревянных половиц. Запаха смерти. Вергилий тоже его чувствовал. Он попросил Данте открыть окна, и впервые за всю свою жизнь тот исполнил одну из его просьб — только чтобы потом сесть у кровати с комом в горле, и смотреть, как дуновения летнего ветерка взлохмачивали волосы брата, пока тот наслаждался этим, прикрыв глаза. Неро. Он должен ему сказать. Иначе Вергилий умрёт в его собственной постели, а пацан так и не узнает, что это был его отец. Слишком долго Данте откладывал этот разговор. — Осторожнее, Данте. Будешь много думать — голова треснет. — Бу-бу-бу. — охотник забросил ноги на край кровати, и откинулся на спинку стула так, что его передние ножки оторвались от пола. Вергилий ожидаемо бросил на него откровенно безучастный взгляд, немного приподняв голову с двух подушек: с тех пор, когда он всё ещё мог сидеть прямо, прошло два дня. — Что? — спросил Данте. — Я же не на лицо их тебе положил, в конце-концов. — Твои манеры останутся безнадёжными до скончания веков. — Тебя это удивляет, что ли? — снова спросил мужчина, однако всё-таки убрал ноги, с глухим стуком откидывая стул обратно. А потом отодвинул его и потянулся вперёд, потому что нахер это всё: если у них действительно осталось так мало времени, то Данте не будет тратить его впустую. Вергилий снова окинул его быстрым взглядом, и с лёгким удивлением вскинул брови, когда младший заполз на матрас, втискиваясь в пустое место между ним и краем кровати. Двигаться, чтобы дать ему побольше места, он не стал — вообще не пошевелился — но не то, чтобы Данте этого ожидал или был против. Он обвил руками холодные, влажные плечи Вергилия и прижал его к себе, не обращая внимания на то, что от него всё ещё пахло тошнотой, а сам Данте вчера таки помылся, и футболка Неро теперь слишком туго обтягивала его плечи. Обнимать старшего было легко: на этой стороне у него не было руки. — Что ты делаешь? — А на что это похоже? — пытается не гримасничать в ответ Данте. Вергилий выдыхает. Так близко, что было отчётливо слышно хрип в лёгких, и охотник едва сдерживается, чтобы не обнять его крепче. Вполне возможно, что рефлекторно: последний раз, когда случалось подобное, им было семь, а Данте приснился плохой сон. Теперь это ощущалось совсем иначе. Неудивительно, ведь прошло тридцать шесть лет. — Ты так до сих и не перерос свою привязанность? — Я те щас покажу, какой я «привязанный». — упрямо проворчал охотник. — О, пощади. — протянул Вергилий. А затем, что просто немыслимо — мучительно медленно повернулся к Данте лицом, и у того едва не остановилось сердце, когда брат уткнулся лбом ему в ключицу. — Верг?.. Тот не отвечает, и Данте… нет, он не хочет рисковать, и потому тоже больше не пытается что-то спрашивать. Они просто молча лежали рядом, окутанные солнечным светом. За окном щебетали птицы, и лёгкий ветерок, ворвавшийся в комнату, поднял в воздух пыль, взъерошивая непослушные волосы Вергилия. Охотник обратил внимание лишь на них, а ещё на то, как мерно поднимались и опускались плечи брата, чьё прохладное дыхание ощущалось на его груди. И на гнетущую, сбивчивую пульсацию того яда, что отравлял сердце Вергилия. В таком положении Данте не мог видеть его лицо, и уже было подумал, что тот уснул, как вдруг Вергилий тихо произнёс: — Оно того не стоило. Тишина. Данте сглотнул, ужасно боясь что-то говорить, и уставился в стену напротив. — Что именно? — Весь мой путь, — бесцветно сказал Вергилий. — в конце-концов, оказался бессмысленным. Младший прерывисто выдохнул. Да, мысленно согласился он, но прикусил язык, потому что Вергилий мог принять это за насмешку. Посему вместо этого Данте ждёт. Совсем недолго. — В ту ночь, когда я упал… Я просчитался. — Вергилий издаёт звук, слабо похожий на смех. Слабо, потому что он звучит горько и обрывается слишком резко. — Как же сильно я бы презирал себя, если бы ещё тогда узнал, что буду желать чего-то столь банального, как солнечный свет. Да и тем, кто в итоге одолел Мундуса, всё равно оказался ты. — его голос стал тише. — Всё было зря. На сей раз Данте всё-таки обхватывает его крепче, не обращая внимания на то, что Вергилий ощутимо напрягся. — Мне стоило тогда пойти за тобой. Вместе мы бы точно справились. — Это было бы просто невыносимо. — Да ну брось, я был не настолько плох в том бою. — Не об этом речь. — и Вергилий снова расслабился. — Я лишь теперь это понял. Мундус ждал, что мы ослабим друг друга. Если бы ты пошёл за мной, то тебя постигла бы такая же печальная участь. — Ну что за пессимизм. — возражает охотник, хотя прекрасно понимает, что подобное откровение для старшего столь мучительно, что его можно было ощутить на собственном языке. Данте почувствовал, как оглушительно забилось его сердце, и прижался щекой к сухим, ломким волосам брата. — Я уверен, что мы бы с ним справились. Если бы он мог, то сразился бы с Мундусом прямо сейчас — не со сраной астральной оболочкой, а с его истинной формой. А потом с наслаждением вырвал бы ему позвоночник и от души на нём поплясал. — Данте. — прохрипел Вергилий, и когда тот вопросительно промычал в ответ, продолжил: — Есть один способ. — Что ты имеешь в виду? — Существует легенда о древе, — пробормотал он. — что растёт в подземном мире. Древо жизни. Каждые несколько тысяч лет оно приносит единственный плод, который наделяет того, кто его вкусит, невероятной силой. У Данте пересыхает во рту. — Похоже, это как раз по твоей части. — Можно и так сказать. — Вергилий медленно смаргивает, щекоча ресницами кожу брата. — Это древо питается человеческой кровью, как и все те, кто обитает в Аду. Бесчисленное количество жизней… — он поднимает свою целую руку и сгибает пальцы, словно обхватывая ими что-то невидимое. — в одном-единственном плоде размером с небольшое яблоко. Из чистейшей человеческой крови. — и роняет её обратно. — Именно благодаря ему Мундус получил свои силу и титул. И, несомненно, этот плод излечит моё тело настолько, чтобы дать организму возможность выжечь из себя порчу. Данте обхватывает его крепче, уже не обнимая, а практически сжимая в тисках. — Ну и разумеется, — жёстко и едко заключает он. — для этого потребуется то самое «бесчисленное количество жизней». Вергилий не издаёт ни звука, хотя железная хватка брата должна быть для него весьма болезненной. Трещины на плечах заметно темнеют, становясь глубже, и для Данте этого почти достаточно, чтобы ослабить объятия. Но лишь почти. Старший либо не замечает, либо же ему всё равно. — Против такой порчи не существует никакого лекарства. — его голос звучит ровно и почти мягко. — Поможет лишь грубая сила. Моя собственная, демоническая, которая должна будет превзойти её. То количество крови, которое ты мне даёшь… это лишь секунда энергии в обмен на час летаргии. Данте размеренно дышит, пытаясь сосредоточиться только на этом, и ни на чём более. — Ты же знаешь, что я не могу этого сделать. — наконец, произносит он. — И позволить тебе заниматься подобным тоже не могу. О, но как же страстно он этого желал. Какая-то его часть — дикая, жестокая, бессердечная — шептала, что на планете живут миллиарды людей, и каких-то нескольких жалких тысяч ради его брата, ради Вергилия… но нет. Нет. — Всё как обычно. — вновь тихо повторяет старший. Отсутствие каких-либо эмоций или недовольств с его стороны выбивает из колеи, и охотник сдаётся. Он ослабляет хватку, но прижимается близко-близко, будто бы желая впитать брата в себя, защитить и убаюкать в источнике своей собственной, жарко полыхающей в нём силы. Пусть такие мгновения продлятся хоть чуточку дольше. Это единственное, о чём Данте теперь может просить.