Янтарные чётки

Плыли облака над Хунзахским плато, задували ветра, бежали реки, низвергаясь в Цолотль — неизменно, неостановимо. Высились вокруг горы, таяли к лету ледники, шумели дожди. И так из года в год, как заведено и должно. Где-то нынче странник Юхаран, по каким тропам везёт его белый ослик? Жили-поживали в высоком Хунзахе двое юношей, чью судьбу он разглядел в рыжих зернах янтаря. Детство Хабибуллы окончилось быстро, как и у всех детей бедняков. Гораздо чаще, чем гонять с друзьями волосяной мяч по улице аула, доводилось ему помогать отцу и матери, взвалив на плечи часть домашних хлопот. Некогда играть: в поле пора, на покос пора, кизяки собирать пора. Кое-как он выучился читать по книге, хранившейся в их сакле. Книгу эту Сабур брал в руки с благоговейным трепетом и называл не иначе, как Книгой Мудрости, а мальчишка видел в ней лишь сборник пословиц. Какой прок от поучений дедушки Дауда, если отец однажды зимой слёг и больше не поднялся? Мороз так прихватил землю на кладбище, что её пришлось разбивать ломами. Тело Сабура опустили в тёмную могилу и, воздав последние почести покойному, разошлись. Лишь Хабибулла долго стоял, печально склонив голову над мёрзлым холмиком. Осталась о Сабуре добрая память, да ещё вот деревья, но не могли они заменить осиротевшей семье кормильца. С той поры Хабибулле пришлось вовсе забыть о мальчишеских играх и от зари до зари трудиться, чтоб содержать себя и мать, заметно сдавшую после смерти отца. Хабибулла не задумывался о будущем, предначертанном ему легендарным сказителем. Не очень-то мечталось в тесной сакле, где окошко за неимением стекла затыкают тряпками, а дымок из трубы идёт не так часто, как того хотелось бы зябнущим да голодным беднякам. Недаром зажиточные хунзахцы свысока поглядывали на нищие кривые улочки, где даже куры гуляли какие-то ощипанные, а скот водился далеко не в каждом хлеву. Суровое полотно прошито стежками грубыми, но крепкими. А бывают и другие ткани, расшитые шелками, всем на загляденье. Простой горской сакле далеко до дворца Нуцалов, величественного в мрачной своей красоте. Там, за крепкими воротами, за крепостными стенами проживал, не зная ни забот, ни тягостей ровесник Хабибуллы, тинануцал* Гебек. Он ел вдоволь и только самые вкусные яства, предпочитал забавы учению. Любой его каприз подлежал мгновенному исполнению: ведь нельзя же, в самом деле, что-либо запрещать первенцу Нуцала и обожаемой им ханши. Он стал истинным бедствием для стражников и дворцовой челяди. Бедняк гнул спину на полях, а Гебек не знал, куда приложить юношескую силу. Бывало, удрав от наставников, он взбирался на кровлю дворца и сидел там, пока сбившиеся с ног слуги разыскивали молодого господина. Острые горные хребты со снежными шапками на вершинах чем-то манили Гебека. Он мог подолгу глядеть на них, грезя о будущих завоеваниях. Представлял Гебек, как возвращается с успешного набега его войско, нагруженное захваченной добычей, ведёт с собой пленных, гонит отбитые у соседей табуны. И он, Гебек-Нуцал, впереди всех, в сверкающей на солнце кольчуге, верхом на норовистом, одному ему покоряющемся аргамаке. Само собой, для свершения ратных подвигов необходима сноровка — уж это-то знание учителя кое-как втемяшили в упрямую голову тинануцала. Лентяй — не воин, годен только штаны просиживать. Гебек выходил во внутренний двор замка, засаженный жасмином и розами, столь любимыми ханшей, и приступал к упражнениям. Нукеры по приказу Нуцала набили бурдюки из козьих шкур камнями-голышами. Маленький Гебек таскал эти бурдюки по усыпанным гравием дорожкам, давая выход клокотавшей в нём жажде жизни. Вскарабкивался на чинару, показывая оттуда язык суетящимся внизу слугам. Рубил воображаемых врагов деревянным мечом. Носился средь жасминовых кустов, возглавляя ватагу приехавших в гости двоюродных братьев, сестёр и детишек богатых беков. Потом настало время учиться верховой езде, кулачному бою и владению настоящим оружием. Здесь наставники добивались от Гебека куда большего прилежания, чем те, кто рассказывали ему о дальних странах и растолковывали аяты. Так и росли двое юношей, не завидуя друг другу, занятый каждый своими помыслами. Исполнилось им по шестнадцать лет. Возможно, ошибся прозорливый Юхаран? Что великого в бедняке, сыне такого же бедняка? Но нет, не напрасно всё же сказочник, рискуя головой, смутил хунзахцев во время празднества в честь рождения наследника. Просто не истёк пока необходимый срок. Как-то по осени Хабибулла, прихватив хурджин, отправился в горы, навестить посаженные Сабуром яблони. Сам Хабибулла не сажал деревьев, но преданно ухаживал за теми, что растил отец. Сейчас же он собирался набрать яблок и тем порадовать мать. К великому удивлению, застал он в своём маленьком саду плотного низкорослого человечка. Переваливаясь на коротких ножках, тот ходил меж деревьев, разглядывая согнувшиеся под тяжестью плодов ветви. Неподалёку, позвякивая уздечкой, пасся белый ослик. Хабибулла почтительно поприветствовал незнакомца, сразу догадавшись, кто перед ним. Подумать только, многие люди готовы проделать дальний путь, лишь бы услышать знаменитого Юхарана! А Хабибулле повезло повстречать его вот так запросто, в горах. — Ассаламу алейкум, почтенный Юхаран! — Ваалейкум салам! Наконец довелось мне увидеть знаменитого Хабибуллу! — ласково улыбнулся в ответ Юхаран. Круглое лицо его осветилось радостью. — Откуда ты знаешь меня, почтенный Юхаран? — опешил юноша. — И чем я знаменит, нигде не прославившись? Старый сказочник привычным движением пригладил поседевшие усы. — Однажды наступит день, о Хабибулла, когда имя твоё узнает каждый горец. Ты покажешь людям новую жизнь, научишь их добру и храбрости, подаришь рай на земле. О, как жаль, что я не доживу до тех лет! Приближающийся конский топот, сопровождаемый пением охотничьих рожков, прервал его загадочные речи. Зашуршала пожухлая трава. Прямо к старику и Хабибулле вышел, подволакивая заднюю лапу, запыхавшийся волк. Видимо, охотники давно гнали его, не давая передышки, сами рискуя сверзиться в ущелье или угодить под обвал. Измученный зверь хрипел, шерсть на нём взмокла от быстрого бега, язык свешивался из широко раскрытой пасти. Он выбился из сил и теперь решился просить помощи у людей: ничего иного ему не оставалось, кроме как надеяться на милосердие. Волк искоса взглянул на Хабибуллу, словно ища у него защиты. — Спаси меня! — умоляюще проскулил зверь. — Не дай им убить меня! Хабибулла застыл, поражённый. Нет, вовсе не встреча с опасным хищником испугала его. Он понял, что сказал ему волк, и это открытие заставило кровь похолодеть в жилах. Уж не колдун ли он, знающий звериный язык? Право, чересчур много странностей припас для молодого горца сегодняшний день! Не успел Хабибулла ни ответить волку, ни рассказать о чуде Юхарану, как прямо на него, свистя и улюлюкая, вылетела группа всадников во главе с самим Гебеком и его дружком Харахуром. Отскочил Хабибулла, чтоб не попасть под копыта, невольно оробел, прокляв час, когда вздумалось ему пойти за яблоками. Лучше с диким кабаном столкнуться, чем со своевольным, смелым до бешенства Харахуром. Да и нукеры Мирза с Асхабом, схожие, как две капли воды, не из тех, с кем охота повздорить. А опаснее всех, конечно, сиятельный наследник. Гебек натянул поводья, осаживая скакуна, смерил собеседников презрительным взором. Что оставалось делать Хабибулле, кроме как склониться перед молодым господином? Юхаран, как ни странно, бровью не повёл при появлении тинануцала со свитой. Подумаешь, мол, эка невидаль, и не таких особ доводилось лицезреть. Белый ослик, оторвавшись от травы, оглянулся на охотников и, не найдя в них ничего интересного, снова потянулся к лакомству. Загнанный волк замер, ощерив страшную пасть. Усмехнувшись, разгоряченный скачкой Гебек спрыгнул с коня и пошёл прямо на зверя, вытаскивая клинок из ножен. Не смог Хабибулла безучастно остаться в стороне. Слишком уж испытующе глядел на него Юхаран. В ушах звучала ещё волчья просьба. Вступаться за слабых учил его отец, то же повторяли пожелтевшие страницы Книги Мудрости. Отринуло робость доброе сердце Хабибуллы. Бедняк, позабыв, кто он такой, чтобы противостоять сыну Нуцала, загородил собою хромого волка. — Не тронь его, господин! — почтительно, но твёрдо произнёс Хабибулла. — Видишь, он ранен и слаб. Что он тебе сделал, за что ты хочешь убить его? Вспомни, волк красуется на знамени, под сенью которого твои доблестные предки достигли славы! Гебек так изумился, что застыл с обнажённой саблей в руке. Глумливая усмешка слетела с его губ. Впервые повстречал он человека, посмевшего перечить ему, наследнику трона Аварского ханства. И кто же дерзнул встать на его пути? Какой-то голодранец в дырявом бешмете. Мошка против буйвола. Он не стоил того, чтобы марать об него клинок, выкованный из благородной амузгинской стали, поэтому Гебек подал знак Харахуру. Харахур, отличавшийся кровожадным нравом, никогда не гнушался грязной работы и с готовностью схватился за саблю. — Смотри, повелитель, как я сейчас одним ударом сниму голову с его плеч! — похвалился он, замахиваясь. И, чего доброго, действительно покатилась бы срубленная бедняцкая голова, подобно капустному кочану, однако конь Харахура внезапно взвился на дыбы, выбросив всадника из седла. Кувыркнулся храбрый воитель, побледнело смуглое лицо, в глазах под чёрными клочковатыми бровями мелькнула растерянность. Гебек и его нукеры заливисто захохотали. — Ай да джигит! — На ишаке тебе впору ездить! — Сначала на плетень научись забираться, а потом лезь в седло! Харахур с трудом поднялся, потирая ушибленный бок и попутно изрыгая все известные ему проклятия в адрес так подведшего его коня. — Что на тебя нашло, вредная скотина? Сбесился, шакалья пожива? — бранился он, хотя скакун стоял смирно. И не скажешь, что это он минуту назад выдал свечку. — Сам смотри, баранья башка, — фыркнул Гебек, наблюдая, как кунак безуспешно пытается поставить дрожащую ногу в стремя. — Ну, ты, — обернулся он затем к Хабибулле, — поди прочь, если не хочешь в темницу. Кто же в Хунзахе не наслышан о подвалах ханского дворца! Попасть туда все равно, что провалиться в ад. Но и тогда не отступил юноша. Стоял он, как вкопанный, исподлобья сверля взглядом пышущего злобой нуцальского сына. Ощутил он такую решимость, что сразился бы сейчас с целым войском, а не то что с избалованным вседозволенностью юнцом. — Посторонись, кому говорю! — угрожающе прорычал Гебек, сам оскалившись не хуже дикого зверя. — Я давно мечтаю о волчьей шкуре, а ты мешаешь мне её добыть. — Мечтаешь о волчьей шкуре? — переспросил до сих пор безмолвно наблюдавший в сторонке Юхаран. — Осторожно, светлейший повелитель! Желания порой имеют свойство сбываться не так, как нам хочется. — И ты здесь, бродяга, смущающий народ россказнями? — рявкнул тинануцал совсем уж невежливо. — Повесь замок себе на язык, пока я не велел нукерам бросить тебя в каменный погреб. Там ты живо похудеешь! Нукеры угодливо засмеялись, восхваляя остроумие повелителя. Громче всех старался посрамленный Харахур, взобравшийся, наконец, в седло. А Юхаран знай стоял спокойнёхонько, да перебирал янтарные зёрна в чётках: одно за другим, одно за другим. Что касается волка, то он в суматохе скрылся, причём никто не заметил, как и куда. Впрочем, шкура его уж не прельщала Гебека. Злоба наткнулась на несокрушимое препятствие, подобно волне, вдребезги разбивающейся о скалу. Непонятный грузный старик внушал трепет Гебеку. Да что там — просто страшно сделалось сыну Нуцала. Показалось ему, будто Юхаран не зёрна-янтари, а жизни человеческие вертит в пальцах. И струсил храбрый Гебек. Однако нельзя было ему ударять в грязь лицом перед дружками, показывать им свой страх. Поэтому Гебек сердито бросил саблю в ножны и повёл плечами, чтобы унять дрожь. — Ладно, — проворчал он, птицей махнув в седло, — оставьте себе тот блохастый мешок, да помните мою доброту. В следующий раз, старик, я велю содрать шкуру с твоего осла и напялить на тебя. А с тобой, оборванец, — перевёл он сумрачный взгляд на Хабибуллу, — я ещё разделаюсь. Я запомнил тебя! Угрожать в окружении защитников, конечно, уже не так опасно, благо и те, кому адресованы угрозы, больше не отвечали. Верно, испугались обещанной кары. Так хотелось думать. Кто они? Голь перекатная, грязь под ногами, не стоящая внимания. Всегда можно расправиться с ними, вырвать дерзкие языки, выколоть страшные пронизывающие глаза, скормить тела шакалам. О, эти мерзкие глаза! Чтоб им лопнуть! Гебек вернулся во дворец, защищённый воротами и сторожевыми башнями, но и там, за каменными стенами родового нуцальского гнезда, преследовал его взор Юхарана. — Вот почему отличается твой путь от всех прочих, — как ни в чем не бывало продолжал сказочник, оставшись наедине с Хабибуллой. — Я слышал, как тот волк говорил со мной, почтенный Юхаран, — сознался юноша. — Знаю, — кивнул Юхаран. — Сейчас ступай домой и никому ни слова не говори о том, что приключилось с тобой. Нуцалова щенка не бойся, хоть он и не прост. — Чем не прост? Он… Тоже слышал? — Настанет время, узнаешь. Тебе доведётся ещё столкнуться с ним. Помни одно: не бойся никого и поступай так, как велит тебе сердце. Сейчас мне пора. Прощай, Хабибулла! — Прощай, почтенный Юхаран! Я никогда не забуду твоих слов и выполню твой завет, как если б то была воля моего отца! — горячо воскликнул взволнованный Хабибулла. Юхаран, кряхтя, оседлал ослика и продолжил прерванное путешествие. А Хабибулла поспешил в аул, лишь на полпути вспомнив, что так и не набрал яблок, да и сам хурджин оставил в саду. Возвращаться за ним он не стал. *Тинануцал, нуцалав (авар.) — царевич