Янтарные чётки

В ночь после свадебных торжеств прислужницы, суетясь и гомоня, обрядили Саадат в белую шёлковую рубашку с золотой вышивкой по вороту. Струящаяся материя скорее подчёркивала, чем скрывала изгибы тела, отданного в залог возмездия. Прислужницы наперебой хвалили красоту молодой ханши, а Саадат впервые пожалела о своём решении. — Подите все прочь! — властно приказал служанкам Нуцал. Саадат вздрогнула. Она не слышала, как он вошёл. Прислужницы, торопливо пятясь и беспрестанно кланяясь повелителю, выскочили за дверь, оставив новобрачных наедине. Саадат, застыв посреди комнаты, вздёрнула подбородок, не желая показывать мужу свой страх. Но сдержать дрожь всё-таки не сумела. Туго заплетённые косы тяжёлыми змеями легли на грудь. За окнами сгустилась осенняя чернильная мгла, прорезаемая огнями факелов, слышались весёлые выкрики, музыка. Где-то рядом, может, в соседней комнате, пел задорный женский голос, но Саадат не удавалось разобрать ни слова. — Саадат… — хрипло прошептал Нуцал, гладя её плечи. — Взгляни на меня, не бойся… Ладони у него горячие, Саадат чувствовала их жар сквозь тонкий шёлк. Робость испарялась понемногу — от этого ли жара, либо от чего-то ещё. Саадат устремила на Нуцала долгий взгляд из-под стрел ресниц. Она не знала, что глаза её в скудном освещении единственной масляной лампы казались бездонными. — Что же, — саму себя понукала Саадат, — ты выбрала себе судьбу, так имей мужество следовать за ней. Она улыбнулась вымученно, показав зубы, отчего улыбка вышла похожей на оскал встревоженного зверька. Повинуясь шальной мысли, обмотала косами нуцалову шею, точно арканом захлестнула. Он засопел довольно, не разгадав её тайного помысла, не пытаясь сбросить живую петлю. — Вот ты и попался, солнцеликий, — ехидно думала Саадат. — О, Нуцал, в такую ли ловушку я ещё заманю тебя! По правде говоря, она сама не знала, какой капкан расставит врагу, что не умаляло сладости мечты. А за окнами дворца всю ночь кипел праздник. Молодая ханша слушала грохот и не знала, гром ли это издают тучи, ползущие с горы Акаро, или гости на радостях палят из ружей. Со временем она привыкла к новому положению и жила, как того требовала врождённая гордость, не жалуясь и не доверяя никому. Она смеялась, а слез её не видел никто. Она запретила себе плакать. Едва ли молодой ханше, красавице из красавиц, приходилось сожалеть о переменах в жизни. В конце концов, не первую и не последнюю принцессу постигла участь выйти за нелюбимого, а кому-то приходилось и хуже. А годы шли, заживали старые раны, прежнее сменялось новым. Нуцал не бросал слов на ветер и скоро показал всем свой норов. Первыми злобную силу солнцеликого изведали соседние государства. Дерзкими набегами донимал их Нуцал, отправляя в Хунзах обозы с награбленным добром, угоняя табуны, стада быков и овец. Соседи вырастят урожай — нуцаловы войска соберут, а что не возьмут, то вытопчут. Правители платили ему дань, чтоб только Нуцал оставил их земли в покое, и тряслись при одном его имени, как мыши, заслышавшие приближение кота. А солнцеликому того и надо: хлопот меньше, добро не отнимать, сами с поклоном отдадут. Его мало волновало, что он нажил врагов везде, где только мог: Нуцал гнался за небывалым могуществом для Аваристана, стремился всем диктовать свою волю. Он позабыл о разгроме Надир-шаха, о печальном закате других владык, достигших многого и бесславно окончивших жизнь. Он не заглядывал в Книгу Мудрости, где старый Дауд начертал некогда: «Чем выше взбираешься, тем больнее падать». Всё жаднее и жаднее становился Нуцал с годами. Он сам уж не ведал, пожалуй, сколько драгоценностей в ханской сокровищнице, но всё считал, что мало. Взялся и за свои владения, да так стиснул в железном кулаке, что только охнули люди. Крестьяне спины не разгибали, стараясь наскрести на подати, не смея роптать. Отчаянные головы, вздумавшие сопротивляться, быстро отделялись от тел. Да и не проведёшь сборщиков, не утаишь от них ничего: закон-то на их стороне! Саклю вверх дном перевернут, душу вытрясут и всё равно найдут и отнимут последние медяки. Зато беки и богатые уздени, поддерживающие владыку, не жаловались на нужду. Похваляясь друг перед другом, они возводили настоящие дворцы с флигелями и башенками, набивали их коврами, мебелью, дорогой посудой, оружием. Пусть-де соседи полопаются от зависти! Нуцал всё-таки следил, чтоб никто не смел соперничать в величии с ханским дворцом, и быстро указывал зарвавшимся их место. Он всем дал понять, что, хоть он созывает джамаат и выслушивает мнение диванчи, всё равно единственный владыка он, окончательное решение всегда остаётся за ним. Не находилось смельчаков, смевших не соглашаться с теми решениями, а того пуще оспаривать их. Все помнили судьбу несчастного визиря, призывавшего Нуцала искать союза с Санкт-Петербургом. Никто не горел желанием променять уютное жилище на тёмный дворцовый подвал. Только ханша-мать, покуда жива была, могла урезонить сына, а после её смерти Гебек не считался ни с кем. — Мир — курдюк, а в середине его — нож: режь и ешь! — частенько приговаривал он, усмехаясь. Дружил Нуцал только с Харахуром, предоставив ему неограниченную волю. Свирепого тысячника люди боялись не меньше, чем его сиятельного кунака. Доверял Нуцал нукерам, среди которых особо выделял Мирзу и Асхаба — трусливых, алчных, но гораздых выслуживаться. Ворон Хар-Кар катался как сыр в масле, считая, что все птицы ему завидуют. Важнее орла сделался Хар-Кар. Вольготно жилось и мышам во дворце: их никто не ловил, поскольку кошек здесь не держали, Нуцал подкармливал их и позволял таскать крохи со столов. Хабибулла, конечно, разгадал бы секрет столь странной симпатии, но он не торопился расставаться с головой: она нравилась ему на плечах, а не на плахе. Прочие диву давались, откуда владыке становятся известны все тайны, высказанные там, где негде притаиться наушнику. Но трудно приметить в какой-нибудь в щели серого мышонка! А тот послушает-послушает, дёрнет мордочкой с длинными усами, да айда к Нуцалу. Постепенно люди перестали друг другу доверять, держали сокровенное в уме. На их счастье мыслей Нуцал не читал. В одном лишь не везло Нуцалу, одна прореха имелась в его броне: маленький Булач, сын его и Бике, долгожданный наследник, рос слабеньким, болезненным. Да и дочерей жёны дарили ему как на подбор хворых. Лекари, перепробовав все средства для поправки здоровья тинануцала и принцесс, только руками разводили. Даже гнев владыки, метавшегося между желаниями казнить глупых эскулапов или же бросить их в темницу, не помогал беде. Какими только снадобьями ни пичкали Булача, а он по-прежнему оставался бледным, худеньким. В тоненьких ручонках не прибавлялось силы. Мальчик всё реже играл со сверстниками, быстро уставал, не хотел прыгать и бегать. В прежние времена воспитатели стоном стонали, когда тинануцал удирал от них на крышу или на дерево, а нынче и рады бы были, повтори Булач отцовы трюки. Но куда ему до Гебека! Вверх посмотрит — и то, наверное, голова закружится. Нуцал души не чаял в сыне и боялся потерять его. Преисполнен горестных раздумий, сидел однажды Нуцал в своих покоях, мрачно поглядывал на огонь в камине. Натоплено жарко, а он не мог согреться. Пламя лизало поленья и те щёлкали, погибая. — Они скоро станут золой… — подумал Нуцал вдруг. — Всё станет холодной золой. Мысль словно током пронзила его тело. Вскочил Нуцал, едва не опрокинув кресло, забегал по комнате, расшвыривая ногами брошенные на пол подушки. Когда-то он слышал нечто подобное. От кого? Воспоминание, вытесненное чередой прошедших лет, предстало в памяти Нуцала: рука, перехватившая девичье запястье, зола, просыпавшаяся из разжавшихся пальцев прямо на ковёр. Он не вытерпел, тут же велел нукеру позвать к нему вторую ханшу. Не прошло и десяти минут, как в комнату проскользнула Саадат, спросила вкрадчиво: — Зачем ты звал меня, повелитель? Что тебя гложет? — Будто сама не знаешь! — буркнул Нуцал, вернувшись в кресло. Саадат устроилась на подлокотнике, шумно вздохнула, положив руки на плечи повелителя. — О, как же! Бедняжка Бике вся почернела от горя. Бедный наш сиятельный Булач! Нуцал потряс головой: ему почудилась радость в голосе ханши. — Что мне делать, Саадат? Смотреть, как день за днём угасает мой сын?! Есть ли средство помочь ему? — взмолился он. Саадат сделала вид, будто задумалась. — Хм… Может, и есть, — проговорила она, коснувшись пальцем губы. — Ещё в Шемахе слышала я о чудотворном персиковом дереве. Будто б растёт оно в окрестностях Бухары. Всякий, кто отведает его плодов, излечивается от недугов. Но всё это глупости, повелитель, ах, стариковские сказки! — Так за чем дело стало? — оживился Нуцал, не слушая подругу. — Я отправлю туда отряд, пусть они оберут дерево и… — И не вернутся в Хунзах! — закончила за него ханша. Звонко хлопнула в ладоши. — Куда ты вечно торопишься? Дослушай сперва. Ещё говорят, будто дерево стережёт злой аждаха* и только одного человека подпустит к нему. Человека, понимающего деревья! Есть ли такой в твоей стране? Она отвернулась, чтоб повелитель не увидел торжествующей гримасы на лице. Нет такого человека: в Хунзахе нет, в Аварии нет, в целом мире не сыскать. Теперь помучается Нуцал, зная способ помочь сыну и не умея осуществить его. Ещё крепче призадумался Нуцал. Какой удалец способен сорвать персики, не убоявшись аждахи? Нечто давнее, смутное, полустёртое беспокоило его. Он вспомнил ловкие пальцы, перебиравшие янтари в чётках. Ещё, кажется, красные кисточки висели на тех янтарях. Да, Юхаран… Где-то он сейчас? На том свете, говорят. И с ним в тот день был нищий нахал. И яблоки… Говорят, жил когда-то в Хунзахе чудак, сажавший деревья в горах. А если он умер, так остались потомки его. Наверное, один из них и помешал тогда прикончить загнанного волка. — Я знаю такого человека! — вскричал Нуцал радостно. — Что? Ты веришь в глупые россказни? — удивилась ханша. — И не в такое поверишь, когда не осталось надежды. Благодарю тебя, Саадат! Теперь иди, мне… нужно кое с кем перемолвиться. Когда ханша, пожав плечами, удалилась, Нуцал отдал поражённому нукеру очередной приказ: немедленно разбудить и доставить к нему Хар-Кара. Ворон мирно дремал на жёрдочке, — не простой, а из чистого золота, специально для него сооружённой. Нукер, чувствуя себя распоследним дураком, почтительно обратился к птице: — Проснись, Хар-Кар, повелитель зовет тебя! Ворон нехотя разлепил один глаз, затем, помедлив, открыл второй, недовольно встряхнулся и лишь тогда соизволил усесться к человеку на плечо. Хар-Кар считал себя достаточно высокой персоной, чтобы пользоваться услугами носильщика. Таким манером он и прибыл к Нуцалу. Повелитель, едва закрылась дверь за нукером, огорошил крылатого прислужника следующим заданием: во что бы то ни стало узнать, где сейчас проживают потомки крестьянина, сажавшего деревья. — Деревья? — проскрипел Хар-Кар, покачав головой. Просьба повелителя показалась ему странной, но делать нечего: служба есть служба. — Да, припоминаю, действительно, было что-то такое. Не тревожься, повелитель! Через пару дней ты узнаешь всё, что тебе нужно. *Аждаха — змей или дракон в мифологии иранских, тюркоязычных, южнославянских народов. Может быть многоглавым.