Янтарные чётки

      О камень огненный, тебе Что надо от людей? Злодей! Твой почерк — не в одной судьбе — Как чёрный знак скорбей, злодей. Саид Кочхюрский, пер. А. Кардаша Всю зиму косточки пролежали на земляном ложе, укрытые дёрном и поверх ещё — снежным покровом. Они не подавали признаков жизни, но не пропали и не замёрзли. Когда пригрело солнце и сошёл снег, когда покрылась молодой травой терраса перед саклей и пробуждалась природа, что-то зашевелилось и в них. Из ядер проклюнулись ростки, похожие на маленькие рожки, и принялись пробиваться на поверхность, к свету. Выйдя однажды во двор встречать рассвет, Хабибулла увидел три слабеньких новорожденных деревца. Скрюченные, крохотные, бледные, готовые, казалось, погибнуть от малейшего дыхания холода, торчали они посреди травяного ковра. Однако в тщедушных персиках таились неиссякаемые силы. Ростки скоро выпрямились, окрепли, потянулись ввысь. Теперь они уже походили на настоящие растения со стеблями, сплошь усаженными узкими вытянутыми листьями. Постепенно всё явственней обозначались стволы и подъятые ветви. Обрадованный Хабибулла поливал деревца тёплой водой, подкармливал, укрывал от грызунов и пронизывающих хунзахских ветров, ухаживал, точно за детьми. На третий апрель их жизни персики, вымахавшие уже выше Хабибуллы, ставшие настоящими деревьями, покрылись бледно-розовыми цветами. Их сердцевина источала пряный, чуть с горчинкой аромат. Хабибулла беспокоился: не побьют ли первые цветы нежданные заморозки. Любого ветерка достаточно нежным лепесткам, чтобы съёжиться и облететь. Но цветы выстояли. Со всего квартала приходили любоваться на них и стар и млад. Деревца не косточки, их уж не утаить никак, но кто же догадается об их родстве с деревом аждахи из знойной Бухары! Хабибулла продолжает дело отца, это похвально — так говорили люди. Сам-то Хабибулла держал язык за зубами. Но зря не принял он в расчёт соглядатаев Нуцала! От всюду поспевавшего Хар-Кара не укрылось новое явление в Хунзахе. Он, углядев цветущие деревья, начал подозревать что-то неладное и, как водится, донёс Нуцалу. По счастью, повелителю в тот раз было не до садоводческих затей Хабибуллы: он, помирившись с ханом Казикумухским, собирался поохотиться вместе с ним за дальними скалами, поэтому отмахнулся от ворона. — Персики! Кррасивые цветущие перррсики! — тянул своё Хар-Кар, сев к Нуцалу на плечо. — Это подозрррительно! Не послать ли нукеров? Нуцал, поглощённый насущными заботами, с досадой согнал ворона. — И что? Отец сажал деревья, сын весь в него. Для чего я держу тебя, пустомеля? Гляди, ещё раз прилетишь с подобной чушью, выщиплю тебе хвост. Лишиться рулевых перьев, равно как и расположения повелителя, Хар-Кару нисколько не хотелось, поэтому он умолк до поры. Он затаил злобу на Хабибуллу и следил за ним, терпеливо выжидая урожая от загадочных деревьев, чтоб проверить свои подозрения и оправдаться перед Нуцалом. На месте цветов завязались плоды, поначалу жёсткие, зелёные, но уже покрытые пушком. День за днём наливались они соком, становились всё тяжелее, мягче, на боках проступал розовый румянец. Густо облепили ветви первые персики. Хабибулла, опасаясь, как бы не переломились ветки под тяжестью плодов, устроил им подпорки. Он пока сам не знал, что делать с фруктами. Отдать всё Нуцалу или угостить бедняков в ауле? Наследнику престола нужно лакомство, но и простым людям так не хватает радостей! Летним вечером, вдоволь наглядевшись на деревья и так ничего и не надумав, он порешил назавтра собрать урожай. А там видно будет. С этими мыслями Хабибулла лёг спать. Хар-Кар, подслушав, как бедняк договаривается с сыновьями с утра пораньше приняться за работу, сел на ветку. Он обрадовался собственной предусмотрительности: ведь уже завтра будет поздно. Все улики исчезнут без следа. Ворон выбрал персик, тюкнул клювом сочную мякоть, да и сам не заметил, как склевал весь. Косточка упала на землю. Захохотал Хар-Кар, задрав голову, позабыв, что люди в сакле могли услышать его: плоды на вкус разительно отличались от тех, что доводилось ему пробовать в горах. Несомненно, из чужих земель родом деревья Хабибуллы! — А-ха-ха! — торжествовал ворон. — Кто оказался прав? Я, я оказался пр-рав! В душную летнюю ночь, оглашаемую стрекотанием кузнечиков, меньше всего думалось об опасности. Крепок и безмятежен сон умаявшегося за день бедняка. Не знал он, что чёрный вестник спешит уже под звёздами к нуцальскому дворцу. Хар-Кар, приземлившись на подоконник спальни Нуцала, постучал клювом по ставню. — Это ты, Хар-Кар? — сиплым спросонья голосом позвал Гебек. — Иди сюда, я здесь один. Доносчик мигом прошмыгнул меж распахнутыми створками и сел в изголовье. — Что стряслось? — спросил повелитель, зажигая светильник. — Набег на Хунзах? Он зевнул и с наслаждением потянулся. — Персики у сакли Хабибуллы созрели, о мудрый Нуцал! — каркнул ворон. — Завтра он сорвёт их. — Опять ты за своё?! Ради этого ты поднял меня среди ночи, негодяй?! Не видал я персиков! Нуцал схватил подушку, намереваясь запустить ею в ворона. — Подожди, подожди, Нуцал! — не на шутку перепугался Хар-Кар. — Это… Это не простые деревья. Я уверен, они той же породы, что и дерево из Бухары! — Что? Подушка упала на пол. Нуцал, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, подошёл к окну и выглянул в сад. Тишина висела над землёй. Зубцы гор тонули во мгле. Белели под луной посыпанные речной галькой садовые дорожки. Далеко-далеко мерцал костёр на сторожевом посту. Только одна тень двигалась в ночи: то ходил нукер по верху крепостной стены. Светильник источал запах хвойного масла. Ветер был свеж, он приятно холодил раскрасневшееся лицо, дул на виски, покрывшиеся капельками пота. — Хабибулла вырастил персики от дерева аждахи, — зажмурившись, пробормотал Нуцал сквозь зубы. — Зачем? Как он посмел? Он в сговоре с чудовищем? Уж не вознамерился ли он… — Нуцал со свистом втянул воздух. — Посягнуть на мой престол?! — А ты мне не верил, солнцеликий! — заскрипел Хар-Кар. — Спеши, завтра будет поздно! — Стража, ко мне! — заорал Нуцал, не щадя голосовых связок. — Нурулла, Харахур, все сюда! Дворец мгновенно озарили вспышки факелов, захлопали двери. По коридорам и лестницам, бряцая саблями, неслись нукеры. Они сталкивались на бегу, ошалело вертели головами. Визжали перепуганные женщины. Все искали коварного врага, проникшего в резиденцию Нуцалов, а врага не обнаруживалось. Нурулла и Харахур с обнажёнными саблями в руках наперегонки влетели в покои повелителя. За ними просунулись Мирза и Асхаб. Через минуту в комнате уже негде было протолкнуться — столько воинов туда набилось. — Ты звал нас, Нуцал? — зачем-то спросил Харахур. Ясно же, что звал. — Кто осмелился потревожить твой сон? О, я изрублю его в кашу! При этих словах ворон возмущённо закаркал. Гебек выглядел почти как в тот день, когда получил известие о разгроме отцовской армии под Шемахой. Стоял он, расправив широкие плечи, бледный, с судорожно сжатыми челюстями. Подчинённые терпеливо ждали указаний. — Седлайте коней, — медленно и страшно проговорил Гебек. — Скачите к дому поганого Хабибуллы. Самого скрутите и доставьте сюда, а деревья, что растут перед саклей… — он запнулся, не зная, как поступить. — А деревья… — Изрубить? — подсказал Харахур. — Сжечь? — рявкнул Нурулла. — Нет… Плоды с них соберите все до единого, да смотрите, сами не вздумайте полакомиться! Узнаю — голову отсеку! Всё принесите мне. А деревья выкопайте и посадите в моём саду. Пусть растут здесь! Выполняйте! Живо! Проследи, Хар-Кар! Тут ворон очень обрадовался: у него хватило ума не рассказывать господину, как именно удалось установить происхождение деревьев. Пощадит ли Гебек крылатого слугу, если узнает, что тот склевал персик? У Хар-Кара захолонуло внутри. Стражники поспешно распахнули ворота. С удалым посвистом, с пронзительным визгом летели по улицам Хунзаха вооружённые всадники. Впереди всех Харахур, Нурулла и Омар с факелами. Багровые отсветы отражались в окнах. Гулко стучали подковы. Лаяли растревоженные собаки. Зловещий Хар-Кар с видом командира летел над головами нукеров, всё запоминая и примечая. Хабибулла не успел ничего сообразить, когда, затрещав, слетела с петель выбитая дверь и толпа вооружённых мужчин ворвалась в саклю. Его грубо схватили сразу несколько пар рук, тряхнули, толкнули на пол. Он забарахтался, вырываясь, но кто-то ударил его по уху, так, что в голове зазвенело, тяжёлая нога в войлочном сапоге придавила спину. И уже вязали ему руки, забивали рот тряпкой. Он замотал головой, пытаясь выплюнуть кляп. — Не дёргайся, псиная харя! — один из нападавших схватил его за шиворот. Хабибулла узнал голос Харахура и вырываться перестал, боясь, как бы тысячник не приложил его лицом об пол. Женщины кричали, плакали дети. Чадили, дымя, факелы, освещая ужасающий разгром. Хабибуллу вытащили на воздух, бросили, как куль, поперёк седла: он не видел, как бушевали в его доме Нурулла и Омар, вспарывая саблями подушки, разбивая посуду, ломая всё, что можно сломать. — А-ай, Аллах! — взвизгнула Ашура. Крик захлебнулся в ночи. Больше Хабибулла не слышал ничего, кроме цокота копыт и тяжёлого дыхания пленителей. Куда-то везли его, скрученного, беспомощного. Мелькали затаившиеся сакли. Дороги Хабибулла не примечал, и так понимая, что везут его во дворец Нуцала.