Янтарные чётки

Хабибулла, помятый при захвате, скрученный по рукам и ногам, лежал на полу в Тронном зале. Уже в третий раз он попадал сюда, да ещё самых высокопоставленных людей в стране собрал, подняв среди ночи. Повелитель собственной персоной, визирь, кади, тысячник, старший нукер — не каждому бедняку доводится держать ответ перед такими судьями! Нуцал, сложив руки на груди, мягкой поступью барса расхаживал вокруг пленного. — Изменник! — рычал он, в ярости кусая губы. — Негодяй! Я посажу эти деревья на твоей могиле! Как ты посмел утаить персики? Против меня злоумышлял?! Отвечай! Ответить Хабибулла не мог при всём желании: мешал кляп. Он невнятно замычал, извиваясь, чтоб повелитель заметил свою промашку. — Что ты молчишь? Язык проглотил? — взревел взбешённый Нуцал, пнув Хабибуллу под рёбра. — А, да развяжите же ему рот! Харахур, присев на корточки, вытащил кляп. Хабибулла закашлялся, облизнул пересохшие губы. Теперь можно было вести полноценный допрос, хотя оправдания не играли ни малейшей роли. Обвиняемый и сам догадывался, что слова, как бы убедительно они ни звучали, ничего не изменят: участь его предопределена. Он вспомнил о спасительных чётках, оставшихся в кармане бешмета. А бешмет дома. Если только нукеры не разнесли саклю до основания. Нет, на сей раз подарок Юхарана ему не поможет. — Ты задумал свергнуть меня с престола? — повторил Нуцал, сделав страшные глаза. — Клянусь памятью моего отца, я и мысли о подобном не допускал, — просипел Хабибулла, с трудом ворочая распухшим языком. — Ещё скажи, что ты не знал о чудотворной силе деревьев, — съязвил повелитель. Нукеры угодливо засмеялись. Смешки их, вознесясь к сводчатому потолку, скоро там угасли. Обвиняемый промолчал. Что ж спорить? Разве не знал он? Ещё как знал! — Вот что нашли мы в сакле негодяя, повелитель! Нурулла с поклоном протянул господину старинную книгу в переплёте из телячьей кожи. Нуцал, сев на трон, с интересом открыл обложку, начал перелистывать пожелтевшие от времени страницы. Омар поднёс поближе масляный светильник. Нуцал читал вслух, чётко, громко, чтоб все, собравшиеся в Тронном зале, слышали. — Если сосед твой — зверь, не разжимай кулаков. Бессмертен тот, кто за свободу сгорел, как свеча. Кошка забавлялась, а мышь умирала. Поломать дерево — это всё равно, что отрубить себе палец. Того, кто нанёс вред своему народу, не назовут героем. Не каждая птица с кривым клювом — орёл. Хороша была папаха, да головы не сберегла. Не тот богат, у кого в сундуке алмазы, а тот, у кого сердце алмазами сверкает, — он перевёл дух, провёл ладонью по лицу. — Да ты смутьян! Одной этой книги довольно, чтобы прибить тебя, как собаку! — Давайте этой книгой и размозжим ему башку! — посоветовал кровожадный Харахур. Шутка пришлась по нраву всем, кроме Хабибуллы. С печалью смотрел он на Книгу Мудрости, которой завладел Гебек. Что станется с наследием дедушки Дауда? Неужто на листах, над которыми склонялся старик, старательно записывая мысли для потомков, разожгут костёр Хабибуллы? Визирь кашлянул для храбрости, выступил вперёд с поклоном. Кашель не помог: взявший речь всё равно подрагивал, не то от волнения, не то от робости. — Нижайше прошу прощения, мой солнцеликий владыка, но у страны нашей есть законы, которые я чту свято. И, согласно адатам, завещанным нам предками, судить преступника имеют право только Верховный кади и старейшины. До тех пор, пока они не вынесут приговор, Нуцал не может вмешиваться… Я… — замялся зарвавшийся визирь. — Я только напоминаю, что так поступали наши отцы и деды. — Я не хуже тебя знаю заветы предков, — проворчал Нуцал. — Напомнить тебе, чем карается преступление против правителя, равное преступлению против государства? И это мне по адату принадлежит право окончательного решения, что бы там ни рассудил кади, — кади поспешно кивнул. — Поэтому не искушай судьбу. Нуцал спустился с престола, ткнул в лицо спорщику раскрытую книгу, пальцем указав на нужное место: — Вот, это про тебя написано: «Сначала попробуй слово на вкус, а уж потом говори». Визирь благоразумно прикрыл рот и отступил подальше за спины нукеров, чтоб не маячить на виду у владыки. Закон законом, а своя шкура всегда дороже. Так угасла у обвиняемого последняя надежда на спасение. Мирза и Асхаб подхватили Хабибуллу подмышки, — не лёжа ведь презренным кулем подобает выслушивать приговор, — но, как только они оставили его, несчастный снова упал. Онемевшие от верёвок ноги не держали его. Мирза вопросительно взглянул на повелителя. Нуцал отрицательно мотнул головой: тому, кто умрёт не позднее, чем через час, всё равно, связанным принять смерть, или без пут. Тихонько приотворилась массивная дверь в Тронный зал. Нуцал обернулся, намереваясь прогнать вошедшего, но осёкся, гнев на лице сменился растерянностью: перед ним стоял Булач. Мальчик с любопытством смотрел то на связанного человека, то на книгу в руках отца. — Булач? Почему ты не спишь? — заговорил с ним Нуцал. Впервые в голосе его засквозили, всё усиливаясь, ласковые нотки. — Иди к себе, не мешайся в дела взрослых. — Переполох во дворце разбудил меня и я больше не смог заснуть, — ответил тинануцал. — Мне сказали, что нукеры привезли того самого человека, который принёс мне персики, когда я болел. Я только хотел взглянуть на него. — Булач насупился. — Почему он связан, отец? Мне не нравится такое обхождение! Что ты хочешь с ним сделать? — Ох! — вскрикнул Нуцал и застыл, будто громом поражённый. Лишь сейчас он сообразил, под какой защитой находится дерзкий Хабибулла. Нельзя убивать человека, спасшего жизнь Булачу, в противном случае беда настигнет Дом Нуцалов. Три года тому назад Нуцал прижимал к груди худенькое тельце сына, пытаясь отдать ему хоть немного своего тепла. Не выполни тогда приказ Хабибулла — не разговаривать бы сейчас с Булачем. От бессилия Нуцал заскрежетал зубами. Он жаждал разделаться со смутьяном Хабибуллой, а теперь не смел этого сделать. Любого другого заступника он бы и слушать не стал. Но сын… Переступить через любовь к нему не смог жестокий и своевольный владыка. Нуцал подмигнул нукерам. Мирза и Асхаб мгновенно перерезали кинжалами опутавшие Хабибуллу верёвки, опять подняли на ноги и придержали, помогая ему сохранять равновесие. — Колдун! Ты колдун! — злобно прошипел повелитель, косясь на пленного. — Видишь ли, сынок, — обратился он потом к Булачу, — мы решали некий спорный вопрос, но уже пришли к соглашению. Хабибулла погостит у нас во дворце до весны, Байтарман приготовит для него комнату. Книгу он может взять с собой, пусть читает и думает. Что ты хочешь ещё, Хабибулла? — Мне бы мои чарыки и бешмет, что твои нукеры позабыли в сакле, великодушный повелитель, — вежливо вымолвил Хабибулла, растирая онемевшие руки и с благодарностью глядя на Булача. — Смотри, они захватили меня в одной рубахе и штанах, босого. Прилично ли мне в таком виде находиться перед тобой и сиятельным наследником? — Вернуть ему тряпки! — коротко бросил Нуцал Паппатачи и Омару. Те со всех ног кинулись исполнять приказание. Нуцал, обняв сына за плечи, вышел с ним из Тронного зала, положив, таким образом, конец судебному разбирательству. Хабибулла растерянно стоял, ощущая враждебные взоры людей, так жаждавших его крови. Харахур, оставшись за главного, поднял брошенную повелителем книгу, с недовольной физиономией вручил Хабибулле, добавив тихонько: — Повезло тебе, оборванец. Есть такая сила, которой покоряется даже наш Нуцал! Так Хабибулла угодил в темницу. Тюремщик Байтарман, показывая в улыбке крупные зубы, проводил его в каменный закуток, в насмешку называемый кунацкой. Вся обстановка состояла из соломенного тюфяка, глиняного кувшина, миски и деревянной ложки. Три стены были каменными, четвёртая представляла собою железную решетку, отделявшую камеру от общего коридора. И справа, и слева, и напротив находились такие же точно клетушки, где проживали другие страдальцы. Всё тюремное крыло освещалось факелами и чахлыми, постоянно моргающими светильниками, а в тёплое время года свет проникал ещё и через имевшиеся во всех камерах оконца-отдушины. С наступлением холодов перед каждым узником вставал выбор: заткнуть отдушину тряпками, уменьшив приток свежего воздуха, или оставить как есть, но еще сильнее трястись от холода. Обогревом темницы повелитель особо не утруждался. Только Байтарман и его подручные имели возможность вдоволь греться у очага и досыта есть горячую пищу. Неудивительно, что многие узники скоро тяжело заболевали и из места заточения отправлялись сразу на кладбище. Юный Омар, сын Нуруллы, притащил Хабибулле бешмет и чарыки, с размаху швырнул в камеру. — Спасибо тебе, Омар, — сказал узник, проворно схватил бешмет, и, нащупав в кармане чётки, повторил с большим жаром. — Спасибо, Омар! Также при Хабибулле осталась Книга Мудрости. Правда, убогое освещение не располагало к чтению, но и тех минут, что несчастный уделял ей, хватало, чтоб скоротать время и отвлечься от мыслей о семье. А время в заточении тянулось ох как медленно! Хабибулла боялся за близких, боялся и за книгу: в подземелье запросто отсыреют страницы, расползутся чернильные строки, мыши из озорства погрызут обложку. Мышей, кстати говоря, здесь водилось великое множество. — Ха-ха-ха, попался! — радовались они. Мыши всегда так себя вели, когда в темницу попадал очередной постоялец. Хабибулла не подал вида, что издёвки как-то задевают его. Зябко подрагивая, он ходил по камере, только чтоб не оставаться без движения. До того хотелось ему вырваться на волю, что не выдержал узник, сжал кулаки, издал тихий стон. Подбежав к оконцу, выглянул наружу. Пред ним предстал кусок внутреннего двора в предрассветный час, дальше высилась крепостная стена. Если каким-то образом получится протиснуться в отдушину, то мимо нукеров, постоянно слоняющихся во дворе, не проскочить незамеченным. И ни верёвки, ни шеста, чтоб преодолеть стену. Вздохнув, Хабибулла отошел от оконца. Если участь Хабибуллы оставалась покуда туманной, и острый меч, фигурально выражаясь, висел на волоске прямо над его головой, то с деревьями было яснее. Их, освободив от плодов, посадили в нуцальском саду, доверив попечению садовника. Нуцал обошёл персики кругом, к чему-то прислушиваясь, потом отправился к Саадат. Ему хотелось забыться, а вторая ханша как никто умела завладеть его вниманием. — Так ты не казнил смутьяна, помышлявшего свергнуть династию Нуцаби? — игриво улыбнулась Саадат, когда он переступил порог её покоев. Тонкие брови вопросительно изогнулись. — Право, я удивлена, повелитель! Прежде ты карал и за меньшие проступки. — Убить человека, спасшего жизнь моему сыну? — тяжело задышал Нуцал, волнуясь. Он положил руки ей на плечи, заглянул в лицо. — Соображаешь, что говоришь, женщина? Но Саадат не так-то просто переспорить. Капризно поджав губы, она сбросила его руки и опустилась на ложе, отвернувшись к стене. Косы змеями легли на подушку. Нуцал смотрел, как вздрагивали её плечи. — Тогда объяви всем, что Гебек-Нуцал больше не хозяин над домом своим, — раздражённо буркнула Саадат. Удар пришёлся по больному месту. Гебек ощерился, поднял было кулак, чтоб проучить непокорную жену, но… Вместо того, чтоб задать ей трёпку, которую супротивница давно заслужила, от души оттаскать за косы, протянул примирительно: — Ладно… До весны пусть посидит в клетке. Когда зацветут деревья, я решу, что с ним делать. Саадат, сочтя, что подулась достаточно, сменила гнев на милость. В отношениях с Гебеком она научилась безошибочно нащупывать грань, за которую заходить не следует. Она знала, до каких пор можно дразнить Нуцала и испытывать его терпение. Закрыв глаза, Саадат томно прильнула к своему повелителю, склонила голову на его грудь, позволив ему делать что угодно, а сама размышляла о том, что свершится весной, когда зацветут персики. — Они не зацветут, солнцеликий! — подумала Саадат. В этом она не сомневалась.