Янтарные чётки

Всё тело нещадно ломило, как после ночёвки на голой земле. Видно, лёг неудобно, вот и приснилось невесть что. Гебек застонал, потянулся, разминая затёкшую шею. Сейчас он откроет глаза и окажется в своей комнате. Где ж ему ещё быть? А рядом — Бике, задержавшаяся в его спальне на ночь: он расскажет жене, какой нынче странный сон видел. Будто бы невидимый шайтан побил его палкой и превратил в волка. Вот забавно-то! Пускай алимы разгадывают, что тот сон означал. И надо непременно проверить, как там поживает Хабибулла в яме. Нуцал открыл глаза и обомлел. Комнаты не было. Да и дворца с родным аулом тоже. Горы вокруг, — Нуцал здесь прежде охотился на кабана, — вверху солнце ползёт к закату. Беда. Нуцал от изумления коротко взвизгнул, вскочил, но тут же снова упал. Вот тогда ему стало по-настоящему страшно. Уши, — он ощущал, что может шевелить ими, — плотно прилегли к голове. — Аооууу! — завыл Нуцал тоскливо и зло. Так не люди поют, а раздосадованные волки. Он уставился на вытянутую звериную лапу с чёрными когтями, не желая осознавать, что это его собственная лапа. Кое-как поднялся и, кружась и шатаясь, осмотрел себя всего, совершая неутешительные открытия. Сон оказался явью, серая волчья шкура пристала крепко. Хоть рви, хоть тяни, не слезет. И вдобавок есть длинный пушистый хвост. Звуки и запахи ощущались ясно и резко, били с непривычки в уши, терзали ноздри. В отчаянии Нуцал забегал кругами, свесив язык меж зубов. Он мыслил, как человек, переживал, как человек, а тело, хоть и слушалось беспрекословно, стало чужим, немилым. В таком виде нельзя показываться в Хунзахе, иначе несмываемое пятно позора ляжет на весь род Нуцаби. — Кто сотворил со мной такое? По чьему гнусному наущению? — в ужасе думал Гебек. — Проклятый Хабибулла? О, я доберусь до него! Или кто-то из родни решил захватить мой трон? Аллах всемогущий, что мне делать?! И всё-таки не оставалось ничего иного, кроме как идти в Хунзах. Сидение в горах пользы не принесёт, чары сами собой не рассеются, уж это ясно. Нуцал желал вернуть человеческий облик, а для того, хочешь не хочешь, придётся просить помощи. Он верил, что случившееся с ним обратимо, и цеплялся за веру, как утопающий за ничтожную соломинку. Устав бегать, Нуцал прилёг, пригладил языком всклокоченную шерсть на побитых боках и сам удивился столь животному поведению. Захотелось пить, а воды не было. Нуцал отыскал ручей, потянулся к воде и в который раз за день ужаснулся, увидев в отражении волчью морду с раскосыми жёлтыми глазами. Нуцал зарычал и ударил отражение лапой, но жажда пересилила отвращение. Зажмурившись, волк, шлёпая языком по воде, сделал несколько неумелых глотков, кое-как промочив горло. В груди всколыхнулась тоска по дому. В памяти вновь предстал образ Бике. Нуцал решил, что помощи надо искать прежде всего у неё, объяснить ей, что с ним приключилось. Она поймёт и не поднимет на смех. Прежде он часто бывал несправедлив к ханше, надолго покидал её, пренебрегал её обществом, отдавая предпочтение Саадат. Но Бике любила его так, как Саадат не любила никогда, а он не ценил этого. Ничего, отныне всё изменится. Только бы снова стать человеком! Волк прождал в горах до сумерек. Когда в вышине высыпали звёзды и страшно засвистел горный ветер, Гебек встряхнулся и, неслышно ступая, направился в Хунзах. Он плёлся по тропе вдоль склона Акаро, еле переставляя лапы. Неожиданно и резко, — так, что Гебек отпрянул, зафыркав, — ударило в нос кизячным дымом. Послышался приглушённый людской говор. Сторожевой пост. Осторожно прокравшись по гребню скалы, волк посмотрел вниз. Хунзах лежал впереди будто б на огромной тарелке, оканчивавшейся широкой трещиной-ущельем, легко угадывались очертания погружённого в оцепенение дворца. Гебек видел его гораздо лучше, чем прежде. Но внизу, перегородив тропу, расположились у огня нукеры, и Гебек видел также их кремнёвые ружья. Приходилось возвращаться, чтоб найти обходной путь, но истомлённому переживаниями волку не хотелось отступать от близкой цели. Да и все тропы наверняка также перекрыты: Гебек сделался заложником своей же предусмотрительности. Он лёг на уступе, прямо над постом, ожидая, когда стражи, утомившись, утратят бдительность. Он ждал терпеливо, слушая как говорили о внезапном недуге, сразившем повелителя, тысячника и старшего нукера. Нуцал опасно заболел и не покидает покоев. Значит, вот как объяснили его исчезновение? Так, так. А что же с Харахуром и Нуруллой? Где они? Когда умолкли разговоры и костёр уже не дымил противно, а едва тлел, Гебек поднялся. Из-под лапы выкатился камушек, прокатился вниз, угодив в одного из стражей. Гебек замер. Встревоженный нукер ткнул в горячую золу палку, обмотанную пропитанной нефтью тряпкой, взмахнул этим чадящим факелом. Нуцал припал к камню, рассчитывая слиться с ним, но глаза его, отразив свет факела, сверкнули тоскливыми красными огнями. Глаза выдали его. — А, ш-шайтан! — взвился злобный выкрик. Громыхнул выстрел, моргнув оранжевыми искрами, горячая пуля прошила воздух возле уха Нуцала. Кисло запахло жжёным порохом. — Чтоб вам провалиться, негодяи! — протявкал Нуцал. — Я ваш повелитель! По тому, что люди не испугались и не вытянулись в струнку, Нуцал заключил, что его не поняли и сейчас угостят второй пулей. Разумнее всего бежать обратно, в горы, но Гебек, уже мало соображая от страха, прыгнул прямо на ощетинившиеся ружейные дула. Он сбил кого-то с ног, ощутив под собою живое, тёплое, рванулся, едва не угодив лапами в костёр, и прянул как стрела по направлению к Хунзаху. Пробежка после перенесённой давеча трёпки давалась трудно, но животный ужас, завладевший всем существом Нуцала, гнал его вперёд большими прыжками. Вдогонку опять выстрелили, пуля, прожужжав, опалила шерсть на левом боку. Нуцал инстинктивно вильнул вправо. Он видел знакомые стены с бронзовыми воротами, и вывешенное над воротами волчье знамя — знак того, что жителям запрещено покидать аул. На стене один за другим вспыхивали огни. Ворота распахнулись, выпуская воинов, готовых отражать нападение. Гебек, резко затормозив всеми лапами, едва не перекувырнулся через голову. Со всех сторон к нему неслись люди с палашами, ружьями и факелами. Все ловили коварного врага, улюлюкали, как на охоте. Обезумев, Нуцал рванул в сторону, к саклям, надеясь затеряться в кривых улицах аула. Преследователи не отставали. Теперь их крики дополнились неистовым собачьим лаем. А бежать уж тяжко, лапы сдают, в груди колет. Гебек вспомнил хромого волка, которого безжалостно травил когда-то. Теперь же в роли дичи предстал он сам. За ним гонятся и хотят снять шкуру долой. Он ворвался в чей-то двор, молниеносно пересёк его и сунулся в хлев. Пахнуло теплом и навозом, удивлённо мыкнула потревоженная корова. — Молчи! Горло перерву! — рыкнул Нуцал и забился в кучу брошенной в углу соломы. Взбудораженный Хунзах окончательно пробудился. Нукеры рыскали по дворам, толком не понимая, кого ищут. Нуцал слышал, как они рассказывали о волке-оборотне, вернувшемся в аул, и, верно, растерзавшем ханшу Саадат, оставив лишь одежду. А, может, и Булача в пропасть столкнул именно этот волк. Зря упустили его днём! И если б не Хабибулла… Гебек ничего не понимал. Он скорее позволил бы отрубить себе руку, чем причинил вред Булачу. Он затаил дыхание и лежал, не шевелясь, чтоб солома ненароком не зашуршала. Преследователи вошли в хлев. Гебек, помня промашку с факелом, зажмурился. Один нукер для верности потыкал палашом в солому. Клинок задел Гебека. Волк прикусил губу, чтобы не взвыть от боли. Ничего не найдя, нукеры, шаркая подошвами, ушли. Поиски удалялись, переходя на другие дворы и сакли. Тогда волк смог без помех заняться раной. По счастью, палаш только рассёк кожу на бедре, не нанеся серьёзных повреждений. Но измученному, потрясённому до дна души Нуцалу хватило и того. Шутка ли — из могущественного владыки превратиться в загоняемого зверя! Зализав рану, он снова зарылся в солому, свернулся клубком, забывшись тревожным сном. Утром пришла хозяйка доить корову. Завжихали струйки молока о подойник. Нуцал поднял голову. Ноздри его жадно дрожали, чуя еду. Женщина посмотрела на него с брезгливой жалостью, принесла глиняную плошку и плеснула парного молока. — На-ка, возьми, — позвала она, причмокнув: видно, приняла Нуцала за собаку. — Не бойся, возьми! Нуцал был не в том положении, чтобы задирать нос, отказываясь от бедняцких подачек. Он совсем выполз из соломы, подошёл к плошке, ткнулся неловко и вдруг стал лакать, торопливо и захлёбываясь. Женщина смотрела, сострадание на её лице сменилось ужасом. Она поняла наконец, кто перед ней. Вот-вот завопит, сбежится народ. Нуцал шмыгнул в открытую дверь хлева, да был таков. Хорошо, что поутру безлюдно на улицах: все управляются у себя во дворах. Маялась в хлевах скотина, недоумевая, почему не пропел рожок и хозяева вместо того, чтоб выпустить на пастбище, положили в кормушки сено, а кто и солому. Сено зимой сжуётся, к чему оно, когда вдоволь свежей травы! Но приказ есть приказ, реет на ветру знамя с волком, напоминает: кто шагнёт за пределы аула, того вздуют плетьми нещадно. И чабану сидеть дома, пока не разъяснится оказия с повелителем. Нуцал, пригибаясь и стараясь держаться вдоль стен, добрался до Большого гумна, а оттуда, не задерживаясь, спустился в ущелье. Он понял, что отныне обречён скрываться от людей. Всякий постарается если не убить, то прогнать его. Нечего и думать пробраться во дворец. Сломленный духом Нуцал знал, что ещё одной погони не вынесет. Поэтому он, не оглядываясь, уходил из Хунзаха, навсегда оставляя позади и прошлое, и имя Гебек.