Янтарные чётки

Бике доложили о волке. Ханша вздрогнула, рот её открылся было для крика. Благородный Хабибулла, дважды спасший жизнь наследнику, поведал ей правду. Гебек, её повелитель, действительно обернулся зверем! Или всегда им был? О, если поймать его и привести во дворец, возможно, Хабибулле удастся снять чары? И тогда объявить народу, что повелитель благополучно оправился от болезни. В запасе есть ещё несколько дней. Потом будет поздно и недугом отсутствие Нуцала не прикроешь, сплетни поползут, как едкий дым: сначала по аулу, после — по всей стране. Самым доверенным слугам верить нельзя. Узнают правду — что будет?! — Изловите волка и доставьте во дворец живым. Непременно живым! — приказала Бике. Ханша нервно переплела пальцы рук. Она сделала всё, что могла. Если не получится вернуть Нуцала, что же… Булач взойдёт на престол, она укрепит и наставит сына на первых порах. Назначат нового тысячника, другого старшего нукера, найдут барабанщика, надзирателем в темнице поставят кого-нибудь — в людях нехватки нет. А Гебека вместе с приспешниками сочтут ушедшими из мира живых. И пусть он несёт кару, какую сам навлёк на себя. Узнать бы ещё, что стало с подлой ширванской змеёй! Разбилась ли в ущелье, бегает ли в звериной шкуре? Целую неделю охотники прочёсывали окрестности Хунзаха. Ловцы видели и других волков, но того, приметного, выследить не удалось. Тогда Бике повелела сжечь одежду пропавших. Незачем больше хранить её. Кучу тряпок, для верности облитых нефтью, подожгли во внутреннем дворе. Нукеры, обмотав платками лица, как от чумы, тыкали в кучу шестами, сгребая и вороша, пока всё не истлело в золу. Золу развеяли по ветру на Большом гумне. И страна погрузилась в траур по властелину. Хабибулла, осыпанный милостями, вернулся домой, но родной дом стал ему не мил. Другое, неведомое, манило его далеко-далёко. Он увидел молодое персиковое дерево на том месте, где упала оброненная Хар-Каром косточка. Хабибулле захотелось растить новые деревья, бесплодные земли превращать в сады, служить людям и учить их добру. Желание перемен не вмещалось в тесную саклю. Худо пришлось Нуцалу в волчьей оболочке. Жажду он научился утолять, но голод следовал за ним по пятам. После той плошки молока, от которой разболелся желудок, ничего не перепадало Нуцалу. Он-то привык к готовому, что повара сами разделают тушу и подадут в жареном виде. Как исхитриться добыть пропитание без ружья и кинжала? Как заставить себя жевать сырое мясо? Охотиться по-звериному Нуцал ещё не умел: мелкую дичь распугивал, с крупной не справлялся. Поначалу Нуцал попробовал помериться силами с горным туром, а тот пригрозил огромными закрученными рогами, затопал копытами: дескать, подойди только, зубы вышибу. Ну, как такого взять без кремнёвки? Нуцал покружил вокруг него, злобно рыча, но, не найдя, где ухватиться, отступил ни с чем. За зайцем погнался, утомился и отстал. В другой раз выследил барашка из засады, кинулся, а сноровки-то нет. Надо за шею кусать, а он сразу за ногу ухватил и потащил. Барашек упирался, брыкался, во весь голос звал на помощь. Овцы боязливо сгрудились в сторонке, Нуцал запомнил: овцы никогда не защищают товарищей, угодивших в беду. Зато прибежала собака и давай охаживать солнцеликого, только клочья полетели. — Куси его, Джан! — подбадривал чабан, огрев волка посохом. Не выдержал натиска Нуцал, выпустил баранью ногу, ляскнул зубами на овчарку. И в том повезло ему, что был он крупнее обычных волков, с которыми сторожа отары привыкли иметь дело, иначе б целым не вырвался. Уже не упирая на статус повелителя, посрамленный Нуцал убрался восвояси. Он сгорал от стыда: добро бы от кобеля потерпел поражение, а то… — Ты кахпа* и мать твоя тоже кахпа! — издалека выругался Нуцал и ускакал в горы — зализывать раны. — А вот подойди за добавкой, гурумсак! — не осталась в долгу оскорблённая овчарка. Добавки Нуцал не захотел и поспешил скрыться. Барашек похромыкал к стаду, чабан наложил ему на прокушенную ногу повязку. Лёг потрёпанный Нуцал, стал тяжкую думу думать. Куда податься? В Кайтаг, к уцмию — отцу Бике? Или лучше в Тарки, к шамхалу, взявшему в жёны нуцалову сестру? Понятно, что его там ждёт, судя по приёму, оказанному в Хунзахе. Прибьют прежде, чем он предстанет пред шамхалом и успеет объясниться. К людям обращаться нельзя. Куда ни кинь, всюду недоброжелатели, все обрадуются его несчастью. Нуцал простонал, пожиная горькие плоды прежних бесчинств. Гроза Страны гор, он никто теперь, позор гордого рода Нуцаби, изгой, отринувший прежнее имя. Волк смирился с жалкой своей участью. Отлежавшись, Нуцал поднялся и поплёлся дальше, подгоняемый пустым брюхом. Он всё бродил кругами на расстоянии нескольких вёрст от Хунзаха, не находя решимости окончательно покинуть родные места. Охотники донимали его и избегать их становилось всё труднее. Один раз Нуцал, соблазнившись приманкой, едва не влетел в капкан. Впоследствии он научился захлопывать ловушки без вреда для себя, а тогда просто бежал от запахов железа и человеческих рук, пробивавшихся сквозь густой аромат мяса. Волк утратил покой: постоянно менял места лёжек, спал урывками, при малейшем признаке опасности улепётывал, напрягая усталые мускулы. Серебристая шерсть потускнела, кончик хвоста уныло мёл землю. Остатки сил, подточенные болью и голодовкой, растаяли быстрее снега весной. Нуцал до того дошёл, что выкапывал коренья, ловил лягушек, подбирал слизней и, зажмурившись, глотал, давясь рвотными спазмами. Нашёл в овраге за одним аулом падаль, хотел поживиться, но от одного запаха содрогнулся в отвращении. — Это нужно съесть тебе, чтобы оправиться, — увещевал волчий инстинкт. — Иначе скоро подохнешь, пожиратель слизней! — Нет, нет, противно! — возопила человечья память. Чтобы он, господин Хунзаха, слопал зловонную дохлятину? Никогда! О, почему колдун Хабибулла вместе с телом не отнял у него и память?! — О-да-дай! Да-да-дай! Дай-дай-дай! — взвизгнул волк, подняв морду, с выражением такого неизбывного горя, что камень, имей он уши, прослезился бы непременно. Не выдержал Нуцал, выполз на тропу, вытянулся, прикрыл глаза: пускай арба его переедет, прохожий добьёт, уж лучше, чем скитаться вот так. Захлопали крылья, кто-то невидимый волку из-под сомкнутых век потянул за хвост. — Наверное, то ангел смерти явился за мной, то его крылья шумят, — обречённо подумал Нуцал. Тут его, осмелев, пребольно клюнули в нос. Нуцал вздрогнул, поняв. — Вороны слетелись клевать меня ещё живого! Ну нет, вам я не дамся! Волк вскочил с негодующим рявканьем. Ворон оказался всего один. Он не улетел. — Приветствую тебя, повелитель! — вымолвил ворон знакомым голосом, расправив крылья в поклоне. — Долго же я искал тебя! — Хар-Кар! — изумился Нуцал. По морде скатилась слеза: хоть кто-то узнал его. — Ты не забыл меня, верный мой товарищ! — Как я мог забыть солнцеликого владыку Гебека? — проскрипел ворон. Волк нахмурился, понуро склонил голову. — Не зови меня так больше, я запрещаю тебе. Гебек умер, его прах пустили по ветру. Я разорву любого, кто посмеет осквернить мои уши его именем. — Ты запрещаешь? Разорвёшь? — расхохотался Хар-Кар. Нуцал молча кинулся, скребнув когтями по тропе. Челюсти его захлопнулись вхолостую, проворный насмешник успел взлететь и закружил на недосягаемой высоте над бесновавшимся от ярости волком. Нуцал тщетно прыгал, пытаясь схватить обидчика. — Теперь я узнаю моего повелителя, вижу прежний огонь в его очах. Ха! Не так-то просто сломить Нуцала, — приговаривал ворон. — Ну, успокоился? Я спускаюсь к тебе. По правде говоря, Хар-Кар думал встретить забитую шавку с погасшим сердцем вместо злобного зверя. Теперь он убедился, что боевой дух в полном порядке сохранился в Гебеке несмотря на жалкий вид. Ворон решил, что это хорошо. С таким повелителем он многого достигнет. Возможно, в самых потаённых глубинах вороньей души укоренилась привязанность к Гебеку, но настолько глубоко, что сам Хар-Кар не подозревал о ней. Вновь опустившись перед волком, он поведал неутешительные новости: все, угодившие под персиковые палки, влачат звериное существование, напуганные и растерянные. Некому возглавить их. А ведь шакалы с кабаном тоже немалого стоят. — А Саадат, где она? — не удержался Нуцал. Верхняя губа на миг приподнялась, обнажив клык. Увы, о судьбе розы Ширвана Хар-Кар ничего не знал. Волк разочарованно вздохнул: прежние соратники не так волновали его, как желание поквитаться с мерзавкой, покусившейся на Булача. Он заскулил, вспомнив мальчика, которого больше не имел права называть своим сыном. Потом в неугасающей памяти предстали Бике и дочери. Никогда прежде Нуцал не думал о них с такой нежностью. Отныне не красавица-жена, а весенняя волчица заставит кипеть его кровь. И это гнусно. — Оставь меня, Хар-Кар, — угрюмо проворчал он сквозь зубы. — Найди другого господина, наушничай для него. А я… Нуцал не договорил. Он принялся облизывать отощалый бок, чтоб скрыть за этим занятием слёзы. Он пытался сдерживать их, а они все текли да текли. Почему же, если звери не умеют плакать? — Так голод действует на тебя, Нуцал, — заметил ворон и выждал несколько секунд: как-то Гебек воспримет прежнее обращение. Против Нуцала волк не возражал, поэтому Хар-Кар продолжал. — Иди за мной, я что-то покажу тебе! Нуцал покорно последовал за крылатым слугой, а тот проводил его в тот самый овраг, где лежала уже знакомая падаль. У Нуцала всё нутро перевернулось от мерзкого запаха, он брезгливо отпрянул, а Хар-Кару хоть бы что: подскочил, тюкнул мертвечину клювом, пригласил к трапезе. — Славная пища! Хоррошая пища! — призывал, нахваливал искуситель. — Будет пиррр! — Я… уже пробовал. Я не… могу… — сдавленно выдохнул Нуцал. — Если проглочу хоть кусок, сам рядом с ней лягу. — И ляжешь! Непременно ляжешь! Тогда я выпью твои глаза! — зловеще захрипел ворон. Он встопорщил перья, сразу увеличившись в размерах. Широко раскрылся вещий клюв. Нуцал прижал уши: никогда не доводилось ему видеть Хар-Кара таким… страшным. — Нет, ты не оголодал, повелитель! Иначе бы уплетал за обе щеки и кости разметал, а ты нос воротишь. Не жди подачек, если хочешь выжить, сам отбирай, как всегда делал! Нуцал приблизился, стелясь животом по земле, закрывши глаза, задержал дыхание и, преодолевая омерзение, наугад рванул себе кусок мяса, торопливо затеребил в пасти. Он не умер, как опасался, и решился под одобрительное карканье ворона взять вторую порцию. Давно не испытываемое ощущение сытости сменилось неодолимым желанием вываляться в остатках трапезы. Не в силах бороться с ним, Нуцал упал на спину, задрав вверх все четыре лапы. * Кахпа — развратная, продажная женщина.