Янтарные чётки

— Что я слышу? Мои воины, которых я считал мужчинами, уподобились бестолковым мальчишкам! Рахман-бек гневно сверкнул глазами и пнул попавшуюся под ноги подушку. И без того он злился на весь мир из-за сплетающихся за спиной интриг, да вдобавок ещё такой позор! Как не впасть в отчаяние? Его, старшего в семействе, норовили оттеснить от власти в пользу меньшого брата, готового добровольно лизать пятки наместникам белого царя. Далёкий Петербург не доверял Рахман-беку, а уж он ли не старался поддерживать ровные отношения с гяурами! Каково же, вернувшись из Тарков в дурном расположении духа, узнать о покраже? Верно, и впрямь недостоин он унаследовать шамхальский трон, коль не в силах уследить за порядком в собственном дворце! — Вор взял только ружьё? — спросил крым-шамхал у Дибирали, своего эмджека*, единственного человека, которого хотел сейчас видеть. — Да, больше ничего не пропало, — подтвердил Дибирали. — И вот что обронил он. Эта улика укажет нам путь к злоумышленнику! Рахман-бек взял протянутые ему чётки и принялся задумчиво перебирать янтари. Развлечение это несколько успокоило его, к тому ж камни приятно грели руки. Ослаб стиснувший сердце обруч печали. — Занятная вещь и, чует моё сердце, непростая. Да где сыщешь её владельца? — спросил он себя самого, глядя, как блестит янтарь. — Не ходить же по всем дворам, спрашивая людей, кто потерял чётки! — Если они дороги хозяину, то он сознается, — с горячностью в голосе отозвался эмджек. Он ощущал и свою вину в случившемся. — А если нет, то я сам обыщу все сакли в Бойнаке! Махнув рукой, Рахман-бек опустился на подушки. По правде говоря, он и сам порывался устроить повальный обыск по горячим следам, но, рассудив, решил не предавать позор лишней огласке. — Умерь пыл, добрый мой Дибирали! Зачем зря беспокоить людей? Вор ведь не безмозглый ишак, чтоб прятать украденное в сакле, где легче всего найти. Думаю, он уж сбыл ружьё с рук и скачет сейчас за много вёрст отсюда. — Никто из жителей в эти дни не покидал Бойнака, я знаю это так же точно, как то, что меня зовут Дибирали. Что до проезжих… Аку должен помнить всех, у кого в бумагах стоит твоя тамга**. Третьего дня прошёл купеческий караван, но не задержался здесь, направляясь дальше, в Кайтаг. Рахман-бек покачал головой. Ему хотелось установить, есть ли связь между кражей и борьбой за трон. Нукеры, самовольно оставившие пост, строго наказаны, проштрафившиеся слуги боялись поднять глаза на господина, что не помогло изловить ни проклятущего шакала, умевшего появляться и там, и тут, ни его сообщника. Не шакал же стащил ружьё? Зверю подобное не под силу, ума у него не хватит. Это сделал человек. — Я думаю, вор нарочно подучил того шакала, — сказал вдруг Дибирали и рубанул ладонью воздух. — А я не знаю укротителя, способного заставить трусливейшего из зверей выполнять приказы, точно он пёс, а не чекалка, — возразил крым-шамхал. Пока что крым-шамхал. — Да взять хоть Хабибуллу, он умеет поладить с любым животным, — стоял на своём Дибирали. — Помнишь коня, который никого не подпускал к себе и едва не размозжил копытами голову джиладара***? Хабибулла немного пошептался с ним, и бешеный конь с тех пор стал смирней ягнёнка. Если может он, то почему не могут другие? — Хабибулла… Да, ты прав, Дибирали. Вот кто мне нужен! Рахман-бек величаво поднялся, спрятав чётки в карман, и велел седлать коней. Только эмджека и двух нукеров взял он с собою и ехал шагом, едва глядя на поклоны подданных. Ему чудился чей-то напряжённый взгляд: не раз в последний месяц у молодого бека возникало ощущение слежки. Раньше он посмеивался над поистине ребяческими страхами, но не сегодня. Сегодня смятенна душа его. — Кто здесь? Покажись! — грозно окликнул Рахман-бек. Никто не вышел на его зов. Нукеры переглянулись и украдкой пожали плечами. — Здесь нет никого, господин! — уверенно сказал Дибирали. Рахман-бек кивнул: конечно, никого нет. Лихого человека приметили бы давно, а зверю страх не позволяет держаться близ жилья. Конь, гордящийся высокородным седоком, спускался по дороге, ведущей к Бойнаку, и Рахман-бек стал думать о Хабибулле. Возликовал коварный Нуцал. Он бы уши и хвост согласился отдать, чтоб стать свидетелем позора заклятого врага. Но сейчас стоял день и волк не смел показываться в Бойнаке. Он удовольствовался тем, что издалека проследил, как всадники, спешившись по обычаю на окраине аула, направились к сакле Хабибуллы, ведя коней в поводу. Правда, их всего трое, — бека Нуцал не считал: не станет же господин сам вязать злодея, — но ведь и троих довольно, чтоб препроводить арестованного в застенок. Нуцал когда-то держал Хабибуллу в заточении, да мало: горько плачет темница по Хабибулле. — Да, всё идёт, как задумано, — бормотал Нуцал, жмурясь от удовольствия, словно урбеча отведал. — Хватай колдуна, молодой владыка, ты что угодно можешь сделать с ним теперь, когда я отнял его силу, когда я вырвал змеиное жало! Жизнь его не бери, лучше ославь на всю Страну гор, пусть люди знают, что мудрый советчик оказался презренным вором. О, если бы ты догадывался, храбрый Рахман-бек, какую власть я вложил в руки твои! Что в сравнении с ней трон шамхалов? Волк облизнул усы, выдумывая расправу, достойную Хабибуллы.  — Привяжи колдуна к хвосту лядащего осла, да проведи по улицам, пускай народ потешится, — вкрадчиво наставлял Нуцал, как если б крым-шамхал слушал и понимал его. Чёрная душа зверя сладостно млела. — Ты, Хабибулла, заклеймил меня позором, ты сердце моё отнял — я возвращаю тебе долг! Даже лиса Макру, знавшая своего повелителя, как облупленного, удивилась такой жестокости. Она взглянула на Нуцала, как ему показалось, с укоризной, рыжие глаза её поймали солнечный луч — зрачки сузились. — Что уставилась на меня, как плешивый на гребень? — глумливо осклабился волк. — Ты помогала мне, помни! Ха-ха-ха! Нуцал не мог предугадать будущее, а то бы не хохотал злорадно, а камни с досады грыз. Тем временем Рахман-бек и Дибирали, оставив снаружи нукеров, переступили порог жилища Хабибуллы. Растерялся хозяин: куда посадить дорогих гостей? Чем потчевать? Всего и богатства у него, что железная печь, ларь, где хранился скарб, две тощие подушки, тряпьё, служившее постелью, да лужёная посуда: скитания приучили бедняка к умеренности. Рахман-бек понял затруднение Хабибуллы и, подавая пример, сел прямо на глиняный пол. Засуетилась Ашура, собирая угощение, но Рахман-бек остановил её, пояснив, что пришёл за советом, а не за едой — пусть не хлопочет хозяйка. Хозяин и гости уселись кружком, а Ашура, полагая, что незачем ей присутствовать при беседе с владыкой, улизнула во двор. Нукеры, тихо переговариваясь, сидели, прислонившись спинами к стене, даже и не повернувшись к женщине. Ашура украдкой полюбовалась на холёных скакунов: чепраки на них расшиты шелками, сёдла украшены серебром, на стременах золотая насечка. Гости, приезжающие на таких конях, не сулили ничего хорошего. Ашура помнила, как Харахур увёз её мужа, как старший нукер с сыночком устроили погром: всех перепугали, посуду переколотили, все тряпки изодрали, разбросали сено во дворе, вышибли дверь в хлеву, раскидали кладку кизяков на крыше. И, видно, скоро опять придётся удирать, бросив всё. Вжав голову в плечи, Ашура ушла за угол, чтоб не сочли её подсматривающей и подслушивающей. А ей и выслеживать нечего: она знала, что разыскивает Рахман-бек. Вчера Хабибулла вернулся из леса угрюм, бросил вязанку и, вздыхая, сел в углу, уронил голову на руки. Ашура расспрашивала мужа, но тот отделался отрывистыми фразами, дескать, важное что-то потерял. Какие сокровища водились у бедняка-бессребреника? Ужинать он не стал и вечером долго ворочался на бедном своём ложе, удручённо вздыхая. Наконец Хабибулла уснул. К Ашуре же сон не шёл, она лежала рядом с мужем, слушая его дыхание. И вот тогда, в самый глухой час, до чуткого женского уха донёсся шорох со двора. Кто-то ходил там, мягко ступая. Вор ли то забрался, ошибившись саклей? Зверь ли разнюхивал дорогу к хлеву, где обретались корова и единственная овечка? Или соглядатай крался? Ашура хотела растолкать Хабибуллу, да пожалела его дрёму, сама встала тихонько и, откинув занавешивающий оконце холст, выглянула в ночь. В неверном лунном свете мелькнула лохматая остроухая тень. «Астапируллах! Волк! И какой большущий!» — испугалась Ашура и вскрикнуть не могла, сжавшееся горло не пускало голос. Волк, не подозревая о слежке, увлечённо возился в копне сена, разгребал передними лапами, подталкивал мордой. Закончив загадочную работу под полуночным креповым пологом, он одним прыжком перемахнул изгородь и скрылся. Ашура трясущимися руками проверила засов на двери, затем вернулась под мужнин бок, не смея сомкнуть глаз. Она решилась выйти, наспех одевшись, когда чуть поредела мгла, когда ещё солнце не взошло и солёный морской ветер не развеял покров сизых туч, когда жаворонок дремал в гнезде, спрятав голову под крыло. Присев на корточки, Ашура зашарила руками в сене. Пальцы нащупали что-то холодное и твёрдое. Сердце затрепыхалось, готовое пробить грудную клетку. Уж право, лучше ядовитую змею ухватить! — Аллах милосердный, почему ты гневаешься на нас?! Ойкнула бедняжка, вытянув находку: то оказалось ружьё, да не простое, а самое что ни на есть богатое, принадлежавшее, очевидно, знатному беку, а то и самому шамхалу. На дуле вилась золотая надпись, может, имя владельца — Ашуру не сподобил Аллах понимать в закорючках, называемых буквами. Она и ружья-то впервые касалась. Конечно, не место здесь столь дорогой вещи: хозяин, поди, обыскался пропажи. Если же придёт сюда… Астапируллах, астапируллах! Беда пристигнет! Опять надо искать чужой милости, сетовать на неприкаянную долю вечных изгнанников! Разве мало натерпелись из-за Нуцала и его треклятых персиков? Ашура не смела думать плохо о Хабибулле: не он украл ружьё, конечно. Он умер бы скорее, чем посягнул на чужое. Кто-то вновь жаждет навлечь беду на его голову, натравить на него владыку этих мест. Вздрогнув, Ашура сообразила, что стоит столбом посреди двора, держа оружие за дуло, а любопытные соседи вот-вот увидят всё. Подхватилась Ашура, побежала, спотыкаясь, с ружьём наперевес, сама не осознавая куда. Со стороны до комичного походила она на солдата-новобранца, бросившегося в штыковую, только не зычный голос отца-командира, а дикий ужас подстёгивал её. Опомнилась беглянка среди скал. Над нею небо, вокруг ни души, хорошо! Сунула Ашура ружьё — смертоносную гадину — меж камнями, прикрыла сверху ветками, брезгливо вытерла ладони о подол и поправила сползший с головы платок. Пускай-ка поищут пропажу! Запомнив на всякий случай место, Ашура побрела назад в Бойнак. На тропинке она нос к носу столкнулась с Хабибуллой, поражённым тем, что жена впервые за проведённые вместе годы встала раньше него. — Что ты, родная? — встревоженно спросил он, растирая её дрожащие руки. — Случилось что? От кого ты убегала? Обидел кто? — Он ничего не знает! — подумала Ашура и умолчала о страшной находке. У мужа тайны от неё, у жены отныне своя тайна будет. — Я… Я… Жажда меня измучила, к роднику ходила, да кувшин позабыла. Видно, стара стала! — нервно хохотнула она, прильнув к мужнину плечу. *Эмджек — молочный брат **Тамга (дамга) — родовой фамильный знак, печать, клеймо. Здесь имеется в виду печать, которую ставил посыльный бека после уплаты путниками пошлины. ***Джиладар — конюший