Янтарные чётки

Море доверительно шепталось о чём-то с камышами: шу-шш-ш. Пронзительный утренний ветер дул на него, как на гигантское блюдце, покрывая морщинками ряби. Подчиняясь дуновениям, ползли на восток хмурые тучи. Нуцал, крепко уперевшись лапами, долго стоял у самой кромки воды, глядел и слушал. Думу думал: остаться ли ему близ Бойнака — авось удастся вновь досадить колдуну, или смириться с пережитым позором. «Подлая тварь!» — всё ещё звучало в его ушах. Чудилось, как дразнятся камыши: «Шшкурой заплатишшшь! Заплатишь! Шаш-ш!» — Прежде я не знал поражений, удача всюду сопутствовала мне. Одно моё имя вызывало дрожь. Так почему, — стиснул зубы Нуцал, — почему нынче не могу я справиться с каким-то голодранцем?! Я лишил его колдовской силы, но и тогда не сладил с ним, — он понуро опустил голову. — Видно, суждено мне до конца дней пробегать в волчьей шкуре. Но лучше так, чем ползать на брюхе перед Хабибуллой, моля о милости! А на душе скверно, как в те дни, когда всходила на небосводе звезда Дурши*, предвещая затяжные осенние дожди. В тех краях, где обосновался волк, их так и называли: Дурши-марка. Нуцал стал думать о долине, где был полновластным хозяином, где никто не смел стрелять в него, улюлюкая вслед, где его имя облечено суеверным страхом. Там не приходилось прятаться от людей. Нуцал обернулся к подданным. Шакалы и лиса мирно посапывали, свернувшись калачиками. А, может, просто притворялись спящими. Никто, хоть и сгорал от любопытства, не имел ни желания, ни смелости расспрашивать, чем окончилась ночная вылазка повелителя. — Вставайте, лентяи! — рявкнул волк. Он решил, что ему делать. Свита поспешно вскочила, переминаясь и встряхиваясь. — Удалось ли тебе победить колдуна, повелитель? — всё-таки не удержалась ехидная Макру. Голос полон участия, а во взоре крылась усмешка. — Ночью я слышала выстрелы. Уж не набег ли то был? Нуцал с показным безразличием махнул лапой. Дескать, нечего и поминать о пустяках. — А, то Рахман-бек так обрадовался возвращению своего ружьишка, что велел устроить салют в мою честь, — и тут же нанёс ответный удар. — Ступайте за мной, мы возвращаемся в долину. По дороге добудем чего-нибудь перекусить. — Возвращаемся… — растерянно прошептала лиса. Она только-только вкусила волю. Ей так хотелось задержаться на побережье, ещё полюбоваться на морскую даль, послушать трели соловья, вдохнуть аромат роз, что заполонили утёсы! И вместо всего этого опять очутиться в ловушке суровых гор! Макру не двигалась с места. Нуцал отошёл немного и оглянулся. Шакалы послушно следовали за ним, а лиса по-прежнему стояла на берегу, раскрыв рот в безмолвном крике. Волк, пользуясь данной ему властью, собрался подозвать её, но промолчал. Сердце дрогнуло вдруг то ли от тоски, то ли от жалости: всё, что до сих пор связывало его с подругой, грозило навсегда оборваться. Вздохнув, Нуцал лёгкой рысцой побежал по тропе. Скоро он услышал позади шорох быстрых лап — Макру, не вынеся одиночества, догоняла повелителя. Нуцал улыбнулся как ни в чём не бывало. По мере того, как увеличивалось расстояние между путешественниками и Бойнаком, подавленное настроение волка постепенно улучшалось. Он шёл домой. Люди в ауле и звери в долине приуныли, когда округу огласил знакомый пронзительный вой, свидетельствовавший о возвращении Нуцала. А все-то уж понадеялись, что серый разбойник навсегда покинул эти края! Обрадовались лишь Харахур с Хар-Каром и поспешили навстречу владыке. Кабан с треском ломился сквозь кусты и нёс Нуцалу известие чрезвычайной важности, но быстрокрылый Хар-Кар намного опередил неповоротливого соратника. Нуцал, усевшись на большой камень, заменявший ему трон, с гордым видом выслушал доклад. Всезнающий ворон поведал, сколько в ауле накошено сена, что растёт в огородах, каков приплод в овечьей отаре, кто умер и народился за время отсутствия Нуцала, сколько оружия выковано в кузницах, о чём говорили на годекане. Нуцал внимал вполуха, не находя ничего стоящего. — В гор-рах неспокойно, повелитель, — выдержав паузу, протянул коварный ворон. Он нарочно приберёг самое интересное напоследок. — Пр-равители стягивают силы в Каракайтаг. Уцмий притворяется другом царя, а сам готов примкнуть к восстанию. Нуцал потянулся, скребнув когтями камень — шакалы, подражая владыке, тоже потянулись. Волк и без доносчика знал о ходе войны, ибо по дороге держал открытыми глаза и уши. Харахур, заметив его скуку, счёл нужным перебить ворона. — Ты ещё расскажи, как старая Зухра, идя по воду, разбила кувшин! — возбуждённо захрюкал он, выступив перед каменным престолом. — Вот у меня весть так весть! Выслушай, повелитель, что я принёс тебе! Уцмий хочет потешить своих гостей охотой на кабанов в нашей долине. Ворон обиженно надулся. Глупый кабан помешал ему изложить всё как нужно, расписав необходимыми красками, да ещё и выставил пустомелей перед повелителем. Нуцал насторожился — давненько именитые гости не заглядывали в его владения. В прошлом он сам охотился на кабанов и хорошо знал, что это дело сколь увлекательно, столь и опасно, оно требует немало сил и ловкости — не всякий совладает с матёрым секачом, промашка чревата гибелью. Волк деловито почесал задней лапой за ухом. Харахур напряжённо ждал. Маленькие налитые кровью кабаньи глазки выражали тревогу. Хвост крутился как праща. Нуцал потряс головой и фыркнул. — Уцмий хитёр. Джигиты собрались развеяться и посостязаться в удали, и только. Кто заподозрит их в крамоле? Кабанов в долине расплодилось множество, люди давно жалуются, дескать, житья от них не стало. Надо помочь, проверить, метко ли бьют ружья. — Повелитель! — взмолился Харахур, преклонив колени. — Как мне разделаться с негодяями? Куда увести сородичей? Что, если подстрелят заодно и меня? Его могучее тело боязливо дёрнулось, как будто уже словило пулю. Он позабыл, как в прошлом сам вместе с повелителем истреблял кабанов. Нуцал, дотянувшись, с ухмылкой потрепал товарища по взъерошенной щетине. — Тебя, пожалуй, не прожуёшь. Ладно, не хнычь! Я подскажу тебе, как уберечь сородичей. Нечего чужакам распоряжаться на моей земле. В дубраве, произрастающей на южном склоне Аждаха-горы, кабанам искони жилось вольготно. Они вволю лакомились желудями, вспахивали рылами дёрн, поедали дождевых червей. Бывало, заглядывали в огороды: надо же пособить хозяевам собрать урожай. Волки досаждали им редко, предпочитая задирать менее опасных туров и косуль. Других врагов кабаны не знали. Невдомёк им, что кто-то разведал их тропы, выследил места лёжки, окружил их стадо. Кабаны беспечны. Они отдыхали днём, время от времени с блаженным стоном переворачиваясь на другой бок, а кто-то плюхнулся прямо на муравейник. Но вот по лесу растянулась цепь загонщиков, послышались гортанные крики, звон и несусветный грохот — то гаяльщики** били в бубны и лупили палками о днища медных тазов. Медь гудела басовито и долго. В подобных условиях дремать никак невозможно. Кабаны нехотя поднялись, негодуя на нахалов, нарушивших их законный покой. Звери были сыты и больше всего на свете хотели прикорнуть в тени, переваривая съеденный корм. Подспудно они надеялись, что беда минует их и вот-вот настанет вожделенная тишина. Голоса, вопреки чаяниям, приближались. Стало страшно. Поросята, тоненько взвизгивая, сгрудились подле матерей. Теперь кричали и впереди, и справа, и слева. Трещал валежник под ногами загонщиков. Раздалось лошадиное ржание. Медлить больше не следовало. — Отступаем! — приказал Харахур. — Да держите ухо востро, нас поджидают молодцы с ружьями. Бегите туда, куда я укажу! Стадо торопливо потрусило вниз по склону, норовя укрыться от крикунов. Каждый сейчас отвечал сам за себя. Инстинкт гнал кабанов в бурелом, в самые непролазные заросли, но Харахур предупредил, что туда соваться нельзя. Там-то и поджидают стрелки! Не меньше хлопот доставлял невесть откуда взявшийся владыка Нуцал, подгонявший беглецов не хуже овчарки, разворачивающей отару. Тех, кто мешкал или не подчинялся, волк бесцеремонно кусал за уши и хвосты, не делая скидки на пол и возраст. Только зубы клацали. Охотник ждал, прислонясь спиной к стволу векового дуба. Он остался один, без нукеров, полагаясь на собственные меткость и опыт. Сердце стучало часто-часто. Охотник неотрывно наблюдал за кустарником, откуда, по его расчётам, должен выскочить кабан. В лесу хлопали выстрелы, но пулям нечасто удавалось сразить добычу. Казалось, кабаны знали, где кроется опасность, и безошибочно огибали засаду, не давая возможности прицелиться. Их чёрные тела стрелою мелькали в зарослях. Наконец удача улыбнулась охотнику. Огромный секач, извещая о своём приближении треском и топотом, вынесся из-за деревьев прямо на него. Только сейчас зверь почуял человека, заметил ружьё и остановился на всём скаку, взрыв копытами землю. Задние ноги взвились в воздух так, что кабан едва не перекувырнулся через голову. Выдержка на миг изменила охотнику, но он совладал с собой, зная, что должен бить наверняка, иначе исполинский зверь, придя в неистовство, растерзает его. Кабан был действительно страшен. Подслеповатые глазки его горели яростью, с клыков капала пена, на холке топорщился жёсткий гребень и весь он походил на угловатую гранитную глыбу. Харахур — это был он — стоял неподвижно, ожидая, пока человек вскинет ружьё. Охотник успел нажать курок, когда что-то тяжёлое сбило его с ног. Пуля ушла вверх, не задев цели. Нуцал коротким лаем предупредил Харахура, что тот несётся прямо под выстрел. Харахур, объятый азартом, не услышал повелителя и бежал как бежал, покуда не столкнулся со стрелком нос к носу. Того и гляди слопает пулю! Поначалу, увидев ружьё, Нуцал заколебался: слишком свежа в памяти стычка с Рахман-беком, чересчур неприятен последний опыт обращения с оружием. Однако беспокойство за кунака пересилило оторопь. Нуцал мощным прыжком опрокинул охотника, наступил ему на грудь и угрожающе заворчал. Человек рванулся, выпустив бесполезное ружьё, сунул согнутую в локте левую руку прямо в разинутую волчью пасть, правой пытаясь выхватить из ножен кинжал. Нуцал разгадал уловку и предложенную руку кусать не стал. Вывернувшись, он ткнулся вдруг мордой противнику в лицо, взгляд резанули благородные, изменённые временем, но такие знакомые, до боли знакомые черты… Что тут сделалось с грозным повелителем! Нуцал отпрянул с извиняющимся визгом, прижал уши, заюлил животом по траве, не сводя с человека жёлтых глаз. — Узнай меня! — молили эти глаза. Горло судорожно сжималось. Казалось, сейчас голосовые связки зверя лопнут, не выдержав напряжения — так он хотел заговорить. Высвободить речь не получилось. Нуцал застонал от горя. — Пора уходить, повелитель! — напомнил поражённый Харахур. Охотник не меньше его изумился странному поведению волка. Нужно спасаться, конечно, вот-вот подойдут загонщики. Но как уйти повелителю, если душа его перевернулась в один миг? Нуцал поднялся, сделал неуверенный шаг навстречу человеку. Тот, прикрикнув, замахнулся кинжалом, скорее для острастки, чем для защиты. Этого уже не вынес Нуцал и, душераздирающе взвыв, кинулся прочь со всех ног, так что кабан еле поспевал за ним. — Почему ты не убил того наглеца, Нуцал? — спросил Харахур, когда цепь загонщиков осталась далеко позади. Кунаки остановились, совсем обессилев. — Ты не вспомнил его, иначе не спросил бы, — прохрипел Нуцал. — Должно быть, он важный бек, судя по богатой одежде, серебряной насечке на ружье и рукояти кинжала, по тому, как он держался, — рассуждал Харахур. Невзгоды кончились и бывшего тысячника тянуло поболтать. — Как его имя, Нуцал? — Булач, дурень ты набитый! — истошно рявкнул повелитель. По его щекам текли мутные слёзы. *Дурши — звезда Сириус. Её появление на небосводе даргинцы связывали с концом лета. Марка (дарг.) — дожди. **Гаяльщики — от слова гай (крик, гам, также облава на крупного зверя), участвующие в облаве загонщики.