Янтарные чётки

Ночь выдалась ненастной. Заунывно свистел ветер, трепал ветви деревьев, луна и звёзды скрылись за сонмом облаков, по кровле стучали дождевые капли. Вздувались в море волны. Небо то и дело освещали вспышки молний, следом гудели громовые раскаты. Страшная, разбойничья ночь! Только тем, чья совесть нечиста, кто не боится грозы, пристало бродить в ту пору, когда хороший хозяин собаку на улицу не выпустит. Именно в такую ночь Хабибулла и Ашура проснулись от настойчивого стука в дверь. — О, беда! — вскочила, торопливо одеваясь, привычная к визитам незваных гостей женщина. — Что стряслось на сей раз? — Кто там? — грозно вопросил Хабибулла. Как будто вторя ему, ударил гром. — Отвори, почтенный Хабибулла! У меня к тебе срочное дело! — ответили из-за двери. Хабибулла по голосу узнал Дибирали и, поспешно отодвинув засов, пригласил гостя войти, обогреться и обсушиться. Через порог переступил человек, закутанный в бурку, с которой ручьями стекала вода. Башлык до половины скрывал его лицо. — Не вздувай огня! — предупредил гость, как только за ним закрылась дверь. — Что случилось, господин? В доме Рахман-бека несчастье? — спросил Хабибулла у бекского эмджека. — Тихо! Никто не должен знать, что я был здесь, — зловеще прошептал Дибирали. — Рахман-бек отправил меня с письмом к шамхалу. Пусть готовится к обороне! Уцмий Кайтагский и Нуцал Аварский собрали войско, у них под началом двадцать тысяч сабель. Через три дня они, подобно лавине, обрушатся с гор на Тарки, и весь южный берег, где русские войска малочисленны, падёт под ударами мятежников. Тебе небезопасно здесь оставаться, хоть, как говорят, Булач-Нуцал мирволит к тебе. На рассвете верный человек будет ждать тебя с женой в миндальной роще. Вы пойдёте с купеческим караваном в Дербент, где расположен русский гарнизон, там ты обретёшь пристанище. Прощай, Хабибулла, да хранит тебя Аллах! — Пусть напасти обойдут тебя стороной, и да сопутствует тебе удача! Пусть рассеются тучи над головой благородного Рахман-бека и судьба благоволит ему! — прозвучало ответное пожелание. Дибирали, кивнув, вышел в ночь. Шаги его мгновенно потонули в шуме грозы. Хабибулла постоял немного перед распахнутой дверью, подставив лицо дождевым струям, осмысливая только что сказанное. Скоро горы задрожат от грохота пушек, фейерверкеры скомандуют «Пли!», завизжит картечь, полетят ядра; зазвенят, сшибаясь, сабельные клинки. Видно, мало пролито крови, неутомимая война требует ещё и ещё. Солдаты белого царя искусны в битве, одолеть их непросто, да и престол в Петербурге стоит нерушим под сенью двуглавого орла. Жалобный плач жены вывел Хабибуллу из оцепенения. — Опять нам скитаться по свету? — причитала Ашура, вообразившая было, что после истории с ружьём изведает покой. Сложив на груди руки, она монотонно раскачивалась, выражая тем самым своё горе. Хабибулла подошёл к ней, обнял, успокаивая. — Полно, полно, джаным. Видно, уж такова наша доля. Давай собираться, негоже заставлять посыльного бека ждать. Булач поначалу часто вспоминал о встрече, едва не стоившей ему жизни. Он представлял, как, не удержавшись на ногах, падает под тяжестью звериного тела, как когтистая лапа придавливает грудь, а угрюмые клыки вот-вот полоснут лицо. И в единый миг свирепый хищник присмирел, спрятал зубы, сконфуженно лёг на живот, подобно собаке, осмелившейся зарычать на хозяина. Что так потрясло волка с пронзительными глазами? Охота получилась неудачной. Добыча неведомым образом ускользнула из-под носа, ушла, как рыба сквозь порванный невод. Обратно все возвращались в скверном настроении, сожалея о напрасно потраченном дне. Кавалькада растянулась по ущелью Ая-Махи. — Окрестные жители прозвали этого волка Нуцалом, господин, — поведал один из загонщиков, когда Булач, чтобы разрядить обстановку, рассказал об удивительном приключении в лесу. — Прелюбопытно, клянусь Аллахом! — рассмеялся Булач. — Отчего ж не Ханом или Уцмием? Расскажи мне о нём, что знаешь, не бойся. Загонщика даже упрашивать не стоило: так ему хотелось перемолвиться с окружающими о давней напасти. — Говорят, Нуцал появился в долине лет двадцать тому назад. Никто точно не знает, откуда он пришёл, что сталось с его стаей, но прежде здесь не водилось волков с серой шкурой. Он один такой. То ли он не заводит себе волчицу, то ли отпрыски не наследуют его масть. Нуцал силён и необычайно умён, а зовут его так… Не во гнев вам, господин… В честь вашего отца, мир праху его. Кто-то заметил, что волк обладает таким же воинственным пылом, как владыка Хунзаха, вот прозвище к нему и пристало. — Да, два десятка лет кряду проклятая зверюга хозяйничает в долине, — вмешался уцмий. — Я много слышал о нём и не откажусь украсить его шкурой свои покои. Ведь это Нуцал сорвал нам сегодня охоту да ещё бросился на моего гостя! Я этого так не оставлю! Предлагаю, друг мой, устроить облаву на волков. Булач, предавшись воспоминаниям, медлил с ответом. Двадцать лет тому назад его, чумазого, всего в царапинах и ушибах после падения с обрыва, нукеры принесли во дворец. Слуги захлопотали над больным, но у Булача слипались глаза, он не запомнил, как очутился в постели и как лекарь занимался его ссадинами. Булач звал отца. Мать, гладя его по голове, как маленького, сказала, что отец опасно заболел, заходить в его покои нельзя, чтобы не подхватить заразу. А у самой глаза покрасневшие от недавних слёз. Булач спросил о Саадат. Вот задаст отец второй ханше, узнав, что она сделала! Тинануцал не жалел её: ему никогда не нравилась спесивая ханша с вечной усмешкой на губах, чувствовалась издёвка за ласковыми речами. Но Саадат, к досаде или к счастью, не нашли. Булач недоумевал: ведь отец, такой большой и сильный, никогда не хворал. И в день неудавшейся казни он был здоров. А спустя несколько дней отца спешно похоронили, не позволив Булачу даже взглянуть на усопшего. Осталась лишь надгробная плита, извещавшая, что покоится под нею прах Гебек-Нуцала. Булач в детстве не верил ей, ему казалось, что могила скрывает какую-то тайну. Куда пропали тысячник, неразлучные отцовские нукеры, барабанщики — тоже заболели и умерли все разом? Мать не любила вспоминать о тех печальных днях, строго пресекала все расспросы. Булач подрос и смирился. На волка, отважно защищавшего кабана, Булач не держал зла. Пусть властвует как прежде, незачем тревожить его. — Довольно мы нынче поохотились! Разве нет у нас других забот? — решительно сказал Булач, отвергнув приглашение к досаде загонщика. Постепенно за иными думами и подготовкой к мятежу он забыл о волке. А волк Нуцал не забывал ни на минуту. Он помнил Булача ребёнком и теперь гордился тем, каким статным, храбрым вырос его сын. Нуцал не мог обнять Булача, даже приблизиться к нему не смел. Невыносимая тоска завладела волчьим сердцем. Нуцал бродил по долине как неприкаянный. Он мало ел — кусок не лез ему в глотку. Во сне вставали призраки прошлого — видения эти сделались невыносимыми. Всё, что Нуцал год за годом старался изгнать из памяти, разом ожило и всколыхнулось в нём, доводя до исступления. Он, измучившись, согласился презреть гордость, пойти на поклон к врагу, только бы снова стать человеком, прижать к груди сына, говорить с ним. Но что он скажет Булачу, возвратившись из небытия? Что его ждёт в мире, где он давно мёртв? Весь день Нуцал бежал почти без передышек. На привале он жадно лакал воду из ручьёв, ложился, зализывая сбитые в кровь подушечки лап. Отдохнув, волк во весь опор мчался дальше. Острое, как ожог, нетерпение подгоняло его. Наконец Нуцал совсем выдохся. Тогда он свернул с дороги, забрался в расселину и проспал несколько часов. На исходе второго дня разыгралась непогода. Нуцал, глядя на небо в сполохах зарниц, гадал, не поискать ли укрытие, пока не грянула буря, или не тратить зря время. До Бойнака, куда он стремился, было уже рукой подать, а сердце неудержимо гнало вперёд. Нуцал шёл сквозь пелену дождя, свесив язык, вздрагивая при всполохах разверзавшихся молний. Гром казался ему залпами пушек. То и дело волк отряхивал промокшую шубу, что не слишком-то помогало — шерсть скоро намокала снова. Впереди показались знакомые строения: дворец на возвышении среди дерев, внизу жилища бойнакцев. Сакли притихли, пережидая грозу, нигде ни огонька. Но вот зоркие волчьи глаза приметили движение. На дороге, ведущей из Бойнака в Тарки, показался тёмный силуэт: то всадник, презрев стихию, спешил во владения шамхала. — Какая нужда выгнала его из дома в ненастную пору? — подумал волк. — В этакой темени недолго и шею сломать. Э, погоди, я знаю, куда ты скачешь! Ты торопишься к шамхалу, но я не дам тебе предупредить Тарки о мятеже! Рассудив, что Хабибулла до света никуда не денется, а задержать гонца важнее, Нуцал крупным намётом пустился догонять всадника. Дибирали не сразу заметил преследователя. Конь его тревожно захрапел, начал озираться, мотать головой, перестал слушаться поводьев. С трудом успокоив скакуна, Дибирали обернулся, желая узнать причину беспокойства. Прямо на него выскочил огромный остроухий зверь. — Может, чей-то пёс, отбившись от хозяина, увязался за мной? Но ведь собак конь не боится, — подумал эмджек, невольно потянувшись за пистолетом. В этот миг сверкнула молния, красным отблеском отразившись в глазах преследователя, осветив его целиком. Дибирали понял, кто перед ним. — Тот самый?! Прочь, гуль! — рявкнул он. — Некогда мне сводить с тобою счёты. Нуцал тоже узнал человека. — Ты, — облизнулся он, наливаясь обидой за прежнее унижение. — Тем приятнее будет разделаться с тобой! Дибирали выстрелил наугад, больше надеясь отпугнуть волка, чем попасть в него. Не тратя времени на то, чтоб перезарядить оружие, он заткнул пистолет за пояс и хлестнул коня камчой, понукая скакать вперёд. Конь, словно того и ждал, понёсся сквозь тьму и ливень. Чего доброго, споткнётся на скользкой от дождя дороге, и тогда… Дибирали не хотел представлять, что произойдёт тогда. Он слышал волка и преодолел искушение опять оглянуться. Разъярённый Нуцал не отставал. Он налетел сбоку, собираясь ухватить всадника за ногу и стащить с седла. Дибирали, изловчившись, ударил его камчой по морде. Нуцал, не подавая голоса, отшатнулся, потёр лапой нос. Боль отрезвила его. Он прыгнул снова. Перехватил занесённую камчу, вырвал из руки противника и отшвырнул в сторону. Испуганный конь взвился на дыбы, едва не сбросив седока. — Отстанешь ты от меня, харамзада? Я отрублю тебе голову! — пригрозил Дибирали. Пустая, впрочем, угроза: волк получше эмджека знал, как защититься от сабли или кинжала. Нуцал кинулся в третий раз, теперь удачно, острые зубы его вонзились в ногу врага, прокусив до крови. Чуя близкую победу, он потянул человека на землю. Дибирали, закусив губу от боли, выхватил пистолет, размахнулся и, на сколько достало сил, огрел волка рукоятью по голове. Сейчас же тело зверя обмякло и хватка его ослабла. Победитель, оставив поверженного противника, оторвал полосу от рубахи, кое-как перетянул рану, проверил, на месте ли письмо. Более он не смел мешкать. Глотая дождевые брызги, Дибирали скакал вперёд. До того, как забрезжит алая полоса рассвета, он должен добраться до резиденции шамхала. Нуцал очнулся, когда уже рассвело. Гроза утихла. Голову ломило — от души приложил Дибирали. Преследовать его нечего теперь и думать. Нуцал, весь мокрый и жалкий, поднялся, встряхнулся, попил воды из лужицы. И поплёлся обратно в Бойнак. Ему уже было всё равно, кто его сейчас видит и что о нём думает. Он шёл прихрамывая, понуро волоча хвост. Серебристая шерсть после ночи под дождём торчала неряшливыми клоками. Обликом Нуцал походил скорее на беспризорную дворнягу, чем на волка. Это и помогло ему беспрепятственно добраться до сакли Хабибуллы. Здесь Нуцала ждало новое разочарование. Пригибаясь, опустив голову, словно приговорённый к казни, вошёл он в открытые ворота. Окликни его сейчас кто-нибудь — он, наверное, умер бы от стыда. Глядя в землю, Нуцал доплёлся до порога, постоял, собираясь с духом, поцарапался в дверь. И только тогда понял, что внутри никого нет. Сакля молчала. Не поднимался дым над крышей — никто не разжёг очага, не готовил пищу. Нуцал, ещё надеясь встретить хозяев, подцепил лапой дверь — она оказалась не заперта. Волк осторожно заглянул в саклю. Сердце его упало. В сакле чувствовался ещё жилой дух, но обитатели покинули её, причём совсем недавно. Не увлёкся бы Нуцал зряшной погоней за Дибирали — застал бы их за сборами. Пожитки исчезли вместе с людьми, значит, возвращаться Хабибулла и Ашура не собирались. — Хабибулла… — растерянно позвал Нуцал. — Где ты? В ответ тишина. Страшная, гнетущая тишина. Взвизгнув, Нуцал заметался по двору, выскочил за ворота, вернулся обратно, забегал кругами, принюхиваясь. Но что толку? Люди ушли, в какую сторону — неизвестно, дождь смыл их следы. — Хабибулла-а! — в отчаянии закричал Нуцал, сев посреди двора. — Прости меня, Хабибулла! Слышишь?! Он понял, как жестоко, как непоправимо ошибся. Мечта воссоединиться с Булачем угасла навсегда. Ненависть и злоба завладели душой Нуцала. Из глотки вырвался негодующий рёв. — Я проклинаю тебя, Хабибулла! Пусть судьба вечно гоняет тебя, как пух по ветру! Пусть стезя твоя порастёт крапивой и чертополохом! Не знать тебе радости! Проклинаю, проклинаю, проклинаю-ууу! В это время Хабибулла и Ашура шли в Дербент. Волчьи завывания не достигли их ушей.