Янтарные чётки

Нуцал злился. Злоба была его обычным состоянием, она и родилась-то, наверное, с ним вместе, она кипела в нём, как смола в котле. Ни одному светлому лучу не удавалось проникнуть в его душу, не ведавшую ни жалости, ни к кому любви. Вот и сейчас ярость стискивала его грудь, светилась в янтарно-жёлтых глазах. Из горла вырывалось хриплое, ничего хорошего не предвещавшее рычание. Нуцал научился обуздывать свою злобу и стоял спокойно, не забывая держать торчком уши и угрожающе вздёргивать верхнюю губу. Он выжидал, когда противник, молодой и сильный волк, нападёт первым. Владыка долины, обладая богатым опытом, знал, что так всегда и случается — соперник, обманутый ожиданием, не выдерживает и бросается, тогда можно делать с ним что угодно. Новичок глуп, если не понимает этого. Другие волки могли бы поведать ему, что не он первый задумал свергнуть вожака — могли бы многое рассказать, умей они передавать события былого от поколения к поколению. Волчьи поколения менялись, а вожак оставался. Волки, нынче населявшие долину, не знали, что когда-то сам Нуцал явился сюда тощим бродягой, что Кашкар и Жандар первые пытались разделаться с ним и поплатились шкурами. Никто уже, кроме самого Нуцала, не помнил ни Кашкара, ни прежних лет, давным-давно нет в живых волков, заставших его появление в долине. Что там, нет давно и людей, помнивших Нуцала человеком! Кто умер от болезни или старости, кого унесли бесконечные войны, сотрясавшие Страну гор. Да и мрачный дворец в Хунзахе давно разрушен до основания, и гордый род Нуцаби рассеялся по свету. Нуцал сам принимал чужака в стаю, как не раз делал прежде. Жизнь летела своим чередом, одни волки уходили в поисках подруг, создавали свои семьи, к Волчьей долине прибивались другие. Нуцал указывал им место в зависимости от возраста и охотничьих навыков, пояснял, что можно делать и что не позволяется, а далее пришлый сам добивался расположения приглянувшейся волчицы и взращивал с нею потомство. Нуцал не интересовался семейными делами, ни одна волчица не сумела увлечь его и принести ему волчат. Но вот очередной новичок вообразил, что способен померяться силами с самим Нуцалом. Случалось иногда и такое. Чужак начал терять терпение. Он тоже скалился и держал торчком уши, топорщил шерсть на загривке. Но разве этим проймёшь хитрого Нуцала! Подзадоривая соперника, Нуцал повернулся боком, словно бы невзначай подставив под удар шею. Чужак не мог упустить такой возможности и прыгнул всё-таки. Нуцал тут же отскочил, острыми клыками вспоров ему плечо. Из раны хлынула кровь. Ухвати Нуцал чуть повыше, юнец тут бы и протянул ноги. — Рановато ты, щенок, затеял тягаться со мной! — рассмеялся вожак, покачав головой. — Ты теряешь хватку, асалак*, — отбрехался захромавший чужак. Что ему теперь оставалось? — Ты мог убить меня, а сам только оцарапал. — Мог бы, — согласился Нуцал. — Но к чему прекращать забаву раньше времени? Попробуй догони, сын шелудивой кахпы! И Нуцал закружил, заставляя противника следовать за собою, этому приёму он выучился ещё у Кашкара. Он нарочно медлил, подпуская его совсем близко, притворялся запыхавшимся, свесил язык для убедительности. Чужак уверовал, что способен и на трёх лапах одолеть повелителя долины: не раз и не два его пасть захлопывалась в опасной близости от нуцаловой шеи. Меж тем силы понемногу оставляли его. Наконец Нуцалу наскучила игра. Вновь увернувшись, он прыгнул вбок, на мгновение оказавшись вне поля зрения соперника, и тогда со всей силы толкнул его грудью, а затем у всех на глазах рванул его беззащитную шею. Схватка окончилась. Побеждённый корчился на земле в предсмертных судорогах. Нуцал отвернулся. Он знал, что сейчас волки довершат начатое им, и это было единственное, к чему он не смог привыкнуть за годы, проведённые среди зверей. — То-то же, сопляк! Вот тебе инкилаб**! Я не из тех, кто уступит трон захватчику! — проворчал угрюмый Нуцал. Слово «инкилаб» вошло в обиход сравнительно недавно, но от частого употребления стало привычным горцам. Одни лелеяли его, другие на дух не переносили. Нуцал относился ко вторым. Волк говорил правду: изо всех правителей Страны гор лишь он один сохранил земли свои в неприкосновенности. По-прежнему никто из людей, несмотря на изменившиеся порядки, не смел посягать на Волчью долину. С Нуцалом шутки плохи! Только попробуй затронуть его, в отместку кабаны вытопчут посевы, волки перережут всю отару, зайцы погложут кору плодовых деревьев, мыши погрызут корни. Задабривая сердитого повелителя, аульчане оставляли на порогах миски с хинкалом и мясом, зная о пристрастиях волка к человеческой пище. Нуцал охотно принимал подачки, перепадало от него кое-что Макру, Аху и Оху. Словом, звери под его опекой существовали сытно, вольготно, припеваючи, и в ус, что называется, не дули. Минувший век оказался богат на войны, нынешний не только не собирался отставать, но даже норовил превзойти предшественника. Не успел он толком начаться, а сколько уже распрей перенёс! И вот прошлой зимой рухнул царский престол в Петрограде, за ним посыпались другие владения, пошатнулись дворцы — Юхаран был провидцем получше Нуцала. Двуглавый царский орёл лишился всех регалий и беспомощно взирал на происходящее, разинув клювы. Осенью к власти пришли большевики и окончательно свергли его. Смута расползалась как круги на воде, всё шире, шире, шире… Достигла она и Страны гор. Инкилаб! Бедняки, обрадовавшись свободе, поделили ханские табуны и отары, захватили земли, присвоили рыбные и нефтяные промыслы. Горцы, возвращавшиеся в родные аулы после войны с немцами, везли подхваченные на фронте идеи о равенстве и братстве. Иные цепляли на папахи красные ленты. Собирались митинги, создавались и лопались правительства, пылали селения, лилась кровь. А громадный маховик раскручивался дальше, всё больше людей увлекая в противостояние. Кто только с кем не воевал! Зазвучала даже иностранная речь — представители иных держав блюли здесь собственные интересы. Кому охота выпускать из рук столь лакомый кусок, как нефтяные месторождения? Суетливые паранги, педантичные немцы, чопорные инглисы*** — кто звал их сюда? — топтали чужую землю с оружием в руках, даже турки явились учить братьев по вере уму-разуму. Сейчас, нынешней осенью, полковник Бичерахов выгнал большевиков, занял Темир-Хан-Шуру и вёл переговоры с князем Тарковским. Советская власть пала. Большевики кто уплыл в Астрахань, кто ушёл в горы собирать ополчение. Нуцал знал всё это от Хар-Кара. Ворон по-прежнему исправно служил ему, принося на крыльях новости со всех концов света. Нуцал слушал разведчика, лениво вытянувшись на каменном троне. Послушные нукеры распластались поодаль в траве. — Среди тех, кто борется за новую власть в горах, называют имя Хабибуллы, — сообщил ворон. — Не тот ли колдун вырастил персики, повелитель? Волк стремительно поднял голову, дёрнул уголками рта. — Я тебе такие персики покажу, болтун! — Нет, нет, не сердись, мудрый повелитель! — Хар-Кар на всякий случай перепорхнул подальше. — Я к тому лишь… Вдруг тот Хабибулла, с которым ты мечтаешь поквитаться, служит нынче балшибекам? — Если и тот, что мне с того? — волк нарочито широко, с повизгиванием, зевнул, притворяясь, будто новость ему не интересна ничуточки. — Пускай сложит где-нибудь свои старые кости, я не собираюсь ему мешать. Нуцал ненавидел Хабибуллу по-прежнему, но бороться с ним счёл затеей пустой. Колдуна не одолеть нипочём, он единственный, с кем нельзя совладать, порыв к примирению угас много лет назад, засев в памяти Нуцала мучительной занозой. Чудом не издох он тогда, обнаружив пустую саклю, думал, сердце лопнет от горя. А уж как спешил, как спешил принять позор, лапы сбил до крови, вот умора! Он никому не рассказал, куда отлучался и не разыскивал колдуна больше. Годы текли каплями воды сквозь пальцы. — Чьи умы ныне смущает колдун? — невольно подумал Нуцал. Хабибулла в ту самую минуту входил, пригнув голову, чтоб не удариться о притолоку, в домишко на окраине селения Кум-Торкале, принадлежавшего некогда шамхалу Тарковскому. Он сразу очутился в комнате, вся обстановка которой состояла из небрежно застеленной койки, стола с керосиновой лампой, табурета и стула. В углу ещё свалены какие-то не то детали, не то покрытые пылью железки. Хозяин, пожилой человек, облачённый в форму железнодорожника, окинул гостя цепким взглядом. — Ассаламу алейкум, товарищ Андро сын Серго! — поприветствовал Хабибулла, переиначив имя на свой лад. — Здравствуйте, товарищ Сабуров! Много мне доводилось слышать о вас! — поднялся навстречу ему хозяин. Обменялись рукопожатиями, после чего хозяин пригласил гостя к столу, уступив ему стул, а сам оседлал скрипучий табурет. Хабибулла заметил консервную банку, полную окурков, а рядом обрывок контрреволюционной прокламации — их во множестве распространяли среди рабочих. Вот и сгодились на раскурку. — Бросить бы пора лёгкие коптить, — кивнул железнодорожник, постучав по банке пальцем с пожелтевшим ногтем, — да не могу от него, табачища проклятущего, отказаться. Как посмолишь цигарку, оно и на душе полегчает. Вы-то, извиняюсь, не курите? Да-с… Так что вас привело ко мне? Хабибулла заговорил и с того момента Андро сын Серго замер, потому что боялся пропустить хоть слово, и потому, что у него пересохло в горле. Завтра через станцию Кум-Торкале пройдёт состав, гружённый оружием и боеприпасами. Винтовки, пулемёты, ящики с патронами, они нужны большевикам как воздух! И охраны всей — юнкера да три офицера, и если подорвать пути между Кум-Торкале и разъездом Кафыр-Кумух… Андро сын Серго и подпольщики могут это сделать, у них есть динамитные шашки, а за барханом будет ждать отряд Хабибуллы, в нём две сотни бойцов. Андро сын Серго может верить ему, как себе самому, и все сведения самые достоверные, разведка Хабибуллы, без преувеличения, лучшая в Стране гор. — Лучшей мог похвастаться разве что солнцеликий Гебек, — добавил Хабибулла неизвестно к чему. Жарко стало Андро сыну Серго, он расстегнул тужурку, подвигал по столу жестянку-пепельницу. Он не ожидал, что Хабибулла, громким словом поднявший народ на борьбу за свободу, окажется крепким, но всё же стариком с белой бородой, и уж тем более не ждал от него такой прыти. Стоит ли доверять ему? — Ты не веришь мне, товарищ? — с горечью спросил Хабибулла. — Я готов чем угодно поклясться, что говорю истинную правду. — Нет, не в том дело. Я приятно удивлён, что и в столь почтенном возрасте вы служите рабочему делу, агитируете людей, водите их в бой. Побольше бы нам таких, как вы! Хабибулла понимающе кивнул головой. — Да, давно я хожу по земле, разных людей встречаю, ищу правду. Жену схоронил, сыновья состарились и умерли, а я всё живу. Зачем? — в голосе его вдруг промелькнула тоска. — Почтенный Юхаран рассказывал о радостных днях и люди слушали его, как сказку. И вот, кажется, близко времена, о которых говорил он, но ещё придётся побороться за них. Неужели и впрямь сбудется предсказание? — Юхаран? — удивился подпольщик. — Не слыхал о нём. Так когда же вы родились, позвольте узнать? Хабибулла, вежливо кашлянув, провёл рукою по бороде. Взор его сделался мечтательным, морщины на лице словно бы разгладились. — А в тот день, когда на годекане в Хунзахе почтенный Юхаран проповедовал о чудесах, когда люди научатся доставать сокровища из недр земли… Ну, этому, положим, они уже научились... — И когда это было? — В тот самый день, как отцу моему сообщили, что у него сын родился, а Юхаран предсказал, что я застану чудесные времена. — Так когда ж это было-то? — повторил подпольщик, начиная раздражаться. — Да в том-то и беда, — улыбнулся Хабибулла столь обезоруживающе, что гнев сняло как рукой, — в том-то и беда, что никто этого не помнит. Но отец мой утверждал, что я появился на свет в один день с Гебек-Нуцалом. — Гебеком?! — поперхнулся Андро сын Серго. Да, был такой правитель в Стране гор, жестокий, много земель покорил, ещё больше обложил данью. А потом то ли как-то тяжко заболел и скоропостижно умер, то ли заговорщики подсыпали ему в пищу яд. Словом, история тёмная, истину за давностью уже не установить. Но ведь правил он… Правил он… Андро сын Серго остолбенело вытаращился на Хабибуллу. Сколько ж этому старику лет, если он застал ещё Нуцала Гебека?! — Потрясающий рассказ! Да вам цены нет, товарищ Сабуров! Домик подпольщика Хабибулла покинул ночью, когда луна, похожая на ломтик сыра, взошла над барханом Сарыкум. Андро сын Серго, бесшумно притворив дверь, повёл нового знакомого к зданию железнодорожной станции с возвышающейся над прочими строениями водонапорной башней. Много им предстояло сделать в ту ночь: выбрать место крушения, приготовить всё необходимое, найти арбы, лошадей — ведь непросто разом вывезти такую прорву оружия. На всё про всё одна ночь! Страшное, кровавое время! Ветер беснуется, гонит с моря-Каспия густой туман и тот рваной буркой укутывает солончаки. Протяжно гудит паровоз по прозвищу «овечка», из трубы его валит пар. Он старательно тянет за собою два десятка лязгаюших буферами вагонов. На двери каждого вагона навешена свинцовая пломба. Внутри — ценнейший в нынешнюю взвихренную пору груз. Поезд отсчитывает по рельсам версту за верстой, тащит, тащит пломбированные вагоны, торопится навстречу гибели. Пункт его назначения — Темир-Хан-Шура, столица Страны гор, но туда он не прибудет. * Асалак (тур.) — паразит; в переносном смысле — дармоед, захребетник ** Инкилаб (азерб.) — революция *** Паранги — французы, инглисы — англичане