Янтарные чётки

Как-то по весне, уже после Гражданской войны, пришёл в аул старик. Ростом не высокий, но и не коротышка. Борода белая, не короткая и не длинная. Одет в поношенный бешмет, на ногах чарыки, на голове папаха. На одном плече хурджин, на другом — кремнёвое ружьё, украшенное серебряной вязью. Руки натруженные, с широкими ладонями. Лицо в морщинах, но не обрюзгшее. Словом, старик как старик. Спину держал по-молодецки прямо, глаза не потускнели от прожитых лет. — Да это же Хабибулла, который разбил казаков в ущелье Ая! Ученик Юхарана! — ахнули люди, узнав незнакомца. Тут же обступили его, пристали с расспросами. Юхарана никто из аульчан в живых уже не застал, знали о нём только по рассказам стариков, а те слышали от своих родителей. Зато подвиги Хабибуллы на слуху. — Где же твоя сабля, почтенный? А маузер? — Ни к чему они мне больше, — улыбнулся партизанский командир, — война кончилась, а в мирной жизни мне привычней соха да лопата. Вот поселиться здесь надумал. Не стесню вас? — Что ты, почтенный! За великую честь почтём принять тебя в нашем ауле! В любую саклю приходи, дорогим гостем будешь. Астапируллах! Сам знаменитый Хабибулла у нас! Люди наперебой приглашали его к себе, но Хабибулла попросил пустить его в ту саклю, где прежде жила семья Багадура. — Да ведь она пустая стоит, всего скарба — гвоздь в стене! — отговаривали его. — Ничего. Мне, старику, немного надо, — стоял на своём Хабибулла. Переступил он порог сакли, где появился на свет Багадур, повесил на гвоздь ружьё и папаху, осмотрелся. Картина ему предстала унылая, как и во всех покинутых домах. Сакля обветшала без ухода, обвалилась труба, давно никто не растапливал холодный очаг, не распахивал ставен, не белил стен. Если что и оставалось из посуды и тряпья, то их давно растащили. Паутиной затянуло все углы. Пахло сыростью. Рассохшаяся дверь сиротливо поскрипывала, тоскуя о масле. — Ну что ж, — засучил рукава старик, — будем хозяйствовать! И давай сновать, как муравей. Живо вымел паутину и сор, натаскал глины и обмазал стены, затем покрыл свежей известью. А вот уж он на крыше, чинит трубу. Приволок из леса хворост — дымок закурился над обновлённой трубой. Привёл в порядок скрипучую дверь. Ожила сакля: любо-дорого поглядеть. Люди зачастили к её порогу, приносили кто миску, кто кувшин, кто котёл, кто что-нибудь из одежды, словом, всё, необходимое в обиходе. И потекла жизнь, когда никто не гнал и не преследовал Хабибуллу за его пророчества. Но один враг, старый и непримиримый, остался у него — волк Нуцал, обломок канувшего в небытие прошлого. Угодно же судьбе вновь столкнуть их! Первым делом Хабибулла навестил могилу Багадура. Он постоял, понуро преклонив голову, погладил шершавый надгробный камень. Холодный камень теплел от прикосновений, и старику казалось, что мальчик слышит его. — Вот и завоевали мы, Багадур, жизнь без ханов и беков, богатства земли принадлежат народу. Жаль, что ты этого не видишь! И Ашура, бедная моя джаным, и дети мои не застали благословенных времён! — он утёр заслезившиеся глаза, помолчал, подняв голову к небу. — Тяжело, Багадур, пережить родных, — горько вздохнул наконец. — Что они знали со мной, кроме нужды да скитаний? Родник журчал и молчал серый валун. И было что-то не так, как прежде. Хабибулла оборвал речь, оторопело уставился на молодое ореховое деревце, выросшее над могилой. Кто же его посадил? Хабибулла потёр вспотевший лоб. Теперь он вспомнил, как в роковой день, за несколько часов до смерти, Багадур спрятал в карман орех, пообещав вырастить молодое дерево. Мальчика похоронили в той одежде, в которой был он в бою. Орех, значит, так и остался в кармане бешмета. Багадур сдержал слово, с того света прислал весточку живым. Старику почудилось, будто кто-то следит за ним. — Это ты, Гебек? — позвал Хабибулла. — Подойди, я знаю, ты здесь! Никто к нему не вышел. Но лёгкий шорох шагов сопровождал Хабибуллу, покуда он бродил, осматривая долину. Ещё в прошлый раз старик дивился: почему пустуют обширные угодья? Почва неплодородная? Так ведь нет, бурьяну и сорным травам вольготно здесь, кустарнику тоже. Из деревьев, тоже странность, один дуб, зато могучий, ствол в три обхвата — ураган бессилен выкорчевать его. Крону хлестали ливни, молнии били в самое сердце его, путники опаляли корни пламенем костров, но вопреки всем напастям дуб выстоял, раздался ввысь и вширь. Хабибулла остановился, с уважением дотронулся до шершавой коры. — Да-а, хорошая здесь земля… — протянул он. — Хорошая, хорошая, — тут же подтвердил надтреснутый голос, — уж я-то точно знаю! — Это ты говоришь, почтенный? — спросил Хабибулла у дуба. — А то кто же! — качнулись ветви. — Надолго к нам? — Навсегда. Хотел вот к Багадуру поближе. — Понимаю. А долина заждалась твёрдых рук, устала земля питать бестолковые заросли. — Отчего же люди не расчистят её? — Боятся волка Нуцала, — сердито загудел дуб. — Он зовётся владыкой долины, а сам только тем и занимается, что разбойничает со своим дружком Харахуром. Ещё одно имя из прошлого! Весь Хунзах когда-то держал в страхе свирепый тысячник. — Ничего, с Нуцалом как-нибудь сладим, — кивнул старик. — Есть у меня мечта. Чувствую, самое время претворить её в жизнь. Дел он в долгий ящик не откладывал. Тем же вечером, едва собрались на годекане завсегдатаи и уселись кружком на камнях, Хабибулла выступил с такими словами: — Послушайте, люди добрые! Что если нам сообща вспахать и засеять землю в Волчьей долине? Аульчане поперхнулись, открыв рты, будто им предложили по меньшей мере слетать на луну. Хабибулла сделал рукой широкий жест, указывая на утопающее в зелени пространство, омываемое Варачаном. — Вы теснитесь на террасных полях, очищаете их от камней, по горстке носите землю на свои наделы, столько трудитесь, чтобы сберечь её. Каждая пядь земли дороже золота! А меж тем целая долина пропадает понапрасну. Давайте выкорчуем дикие заросли… — Что ты! Брось и думать о том, почтенный! — прервав искушающие речи, дружно замахал руками джамаат. — Не хватало прогневать Нуцала! Беду накличешь на аул. И не даст Нуцал созреть урожаю, приведёт кабанов, а те потравят посевы. Пропадут наши труды понапрасну! — А вы не бойтесь, ничего Нуцал вам не сделает. И не с такими справлялись! Он пользуется вашим страхом. Не оставляйте ему подачек, покажите, что не он, а вы, люди, здесь хозяева. Люди ни в какую. Одни заранее сожалели о впустую потраченных усилиях, другие беспокоились за скот, третьи — за припасы. Как ни уговаривал Хабибулла, никто не согласился посягнуть на владения Нуцала. Отцы и деды возделывали поля на горных склонах, так было и будет впредь. Сошлись на том, что Хабибулла волен сам сажать в долине что душе угодно, с него, в случае чего, и спрос. Помогать отказались наотрез. И то хлеб. Покончив с ремонтом сакли, Хабибулла рассудил, что не стыдно пригласить особого гостя. Не мешкая, он снова отправился в долину, где и гулял, покуда не встретился с удачей нос к носу: на ветку барбариса сел чёрный ворон, и не кто-нибудь, а сам Хар-Кар. Хабибулла, правда, не узнал соглядатая солнцеликого Гебека: немудрено, сколько воды утекло с того дня, когда он видел его в последний раз. — Не знаком ли ты с волком Нуцалом, о мудрый ворон? — обратился Хабибулла. — С Нуцалом?! Ты спроси ещё, помню ли я собственное имя! — расхохотался Хар-Кар. — Я и тебя знаю, старик, ты вырастил персики в Хунзахе. — Хар-Кар?! — изумился Хабибулла. — Тем лучше. Передай своему повелителю, что в тот час, когда сумрак укроет горы, я жду его у себя в сакле. В той, где жил Багадур, он знает. Ворон от удивления испустил долгий звук, похожий на скрипенье садовой калитки. Чтоб оборванец звал в гости Нуцала, да ещё так уверенно, словно имел на то право? Неслыханно! В прежние времена рот зашили бы негодяю, а нынче нахалы разучились держать языки за зубами. Верно болтают, всё с ног на голову перевернул инкилаб. — С чего ты р-решил, что повелитель придёт к тебе? — Придёт, — не допускающим возражений тоном отмёл Хабибулла. Он продемонстрировал ворону янтарные чётки и сразу же спрятал в карман. Рыжий отблеск отразился на мгновение в мудром птичьем оке. — Так я жду. Не забудь, сегодня. Солнце скрылось за горой Пилой. Сгустились вечерние сумерки, словно кто чернилами залил небо. В ущелье заклубился прохладный туман. Хабибулла затворил ставни и зажёг масляный светильник, поджидая гостя. В том, что Нуцал не выдержит, прибежит, он не сомневался. Действительно, в назначенный час в дверь поцарапались когтистые лапы. Хозяин поспешил отворить. — Ну, здравствуй, Хабибулла, — хмыкнул Нуцал, бесцеремонно входя в саклю — в ней сразу сделалось тесно. Нуцал прищурился на огонь в очаге, с любопытством обошёл кругом комнату, обнюхал все углы. Привстав на задние лапы, тронул носом приклад кремнёвки. — Доброму делу готово служить! Знал бы Рахман-бек, какому делу послужит его любимая вещь! Хабибулле наконец удалось как следует рассмотреть солнцеликого в волчьей ипостаси. Крупный волк с мощным загривком, шкура отливает благородным серебром. Глазища что уголья. Ни малейшего признака старческой немощи, белые клыки не сточились — Хабибулла приметил это, когда Нуцал ухмыльнулся ему. — Не боишься принимать меня под кровлей своего дома? — спросил волк, сев у очага и склонив набок остроухую голову. Он знал, что старик поймёт его. О, почему тот, с кем дано ему говорить — ненавистный Хабибулла? — Не боюсь, потому что в моих руках твоя судьба, — торжественно провозгласил старик. — Я владею тем, что ты давно тщишься заполучить. Послушай, Нуцал, ты ведь не хуже меня знаешь, сколь тяжёл труд земледельца. Зачем же ты притесняешь людей, запугиваешь их? — Какое твоё дело?! — рявкнул Нуцал. Хабибулла смекнул, что мирной беседы не получится. — Полюбуйся, что со мною стало по твоей милости! Ты обрёк меня влачить жалкую участь изгнанника, забрал всё, чем я дорожил, и ты же смеешь совестить меня?! — волк вскочил, всё сильнее распаляясь, задыхаясь от негодования. Ему хотелось укусить врага, но он опасался обжигающих чёток. Поэтому Нуцал усилием воли сдержался. Хабибулла, поражённый этими рассуждениями, вздёрнул бровь. — Вот как? Мне следовало сгореть живьём на глазах жены и детей по твоему капризу? Или ты забыл, Нуцал, как бросил меня в темницу, а после морил в зловонной яме за то, что я достал лекарство для твоего сына? — За сговор с аждахой и злой умысел против правителя, колдун! Книга, написанная таким же, как ты, смутьяном, верно, и сейчас у тебя? Хабибулла примиряюще выставил руки вперёд и предпринял попытку повернуть беседу в то русло, какое замыслил, ища встречи с давним недругом. Но и так уж ясно, что не примет Нуцал предложения, не согласится изменить долину, заставить дикую землю служить во благо людям. Где там! Годы не усмирили гордыню Гебека. — Погоди, Нуцал, так мы проспорим до утра и ни о чём не договоримся. Предлагаю забыть прежние распри. Я попробую снять заклятие, но и ты помоги мне. Есть у меня давняя мечта — вырастить сад, подобного которому нет нигде на свете. Если мы вместе возьмёмся за дело, то превратим Волчью долину в Долину садов. Нуцал захохотал, широко раскрыв зубастую пасть. Это было странное и жуткое зрелище, Хабибулла оторопел — он впервые наблюдал за смеющимся зверем. Украдкой старик коснулся чёток, чего порой не делал и в минуты большей опасности. Владыка долины бесновался долго, до бульканья в горле, до слёз в глазах. — Да ты шутник, Хабибулла! — простонал Нуцал, отдышавшись. — Теряюсь в догадках, какую каверзу ты счёл лучшей: когда вынудил меня удирать от своих же нукеров, или когда мне пришлось лопать падаль, только чтоб не издохнуть с голоду. Сейчас чего ты ждёшь? Думаешь, я лягу на брюхо и облобызаю твои чарыки, моля о прощении? — Я мыслю единственно о прекращении вражды. Мир огромен, но, выходит, двоим нам тесно в нём. Отчего так, Нуцал? Значит, ты отвергаешь моё предложение? — Отвергаю! — клацнул челюстями волк. — Только посмей сунуться в мою долину, пожалеешь! Ни волшебные чётки, ни ружьё не помогут тебе! Высокомерно подняв голову, Нуцал покинул саклю, оставив противника стоять посреди комнаты. Хабибулла сокрушённо пожал плечами. В Книге Мудрости наверняка отыскалось бы изречение на подобный случай, однако Хабибулла и без поучений верил, что с намеченного пути сворачивать нельзя, даже если он крут и тернист. Если Нуцалу угодно воевать, он получит войну.