Янтарные чётки

У беды семь ударов. Смысл этого изречения в полной мере постиг колхозный председатель Сурхай, правнук того самого кузнеца Али, что видел, как зайцы барабанили для Нуцала. Старики, качая головами, поговаривали, мол, напрасно потревожили злого духа долины, отсюда и все несчастья, но это не объяснение для Сурхая и уж тем более для хакимов* из города. Совсем недавно вредители напали на плодовые деревья в саду, за малым дотла их не обглодали, да не сплоховал почтенный Хабибулла, вызвал подмогу. Деревья опрыскали инсектицидом, отчего орды насекомых передохли, небывалое нашествие отбили, урожай удалось отстоять. Повреждённые деревья Хабибулла выхаживал, не покладая рук. И кто же, скажите, повинен в беде: злой дух или обычные плодожорки? Сурхай склонялся ко второму предположению, а происки Нуцала объявил глупыми предрассудками. Но, чем больше успокаивал себя Сурхай, тем обильнее сыпались на него несчастья. Распоясались мыши, погрызая всё, что плохо лежит. Комары совсем ошалели на старом болоте, жалили до кровавых волдырей, лезли в нос, в уши, от них страдали не только люди, но и звери, и птицы. Буйволы, смирнейшие из обитателей долины, не находили себе места. Коровы вместо того, чтобы спокойно пастись и пережёвывать жвачку, беспрестанно отбивали хвостами атаки комариных полчищ, отчего сбавили надои. И людям хоть из сакли не выходи. Но недолго торжествовали комары, недолго звенели их зловещие песни. Болотное королевство окурили тем же ядом, что погубил войско Долгоносика. Нашлась управа и на мышей. Комариный мир поредел и притих, а заодно поредело и прочее население болота — яду-то было всё равно, на кого действовать! Так Сурхай отбил второй удар Нуцала и, сам того не зная, нанёс волку ответный удар. Среди прочих, надышавшись отравы, сложил голову комариный владыка Паппатачи, бывший старший нукер Нурулла, нечаянно зацепленный проклятием Гебека. Приказал долго жить мышиный шах Байтарман, обкушавшись ядовитого зерна. Страшно стенал Нуцал, получив горестное известие от чудом уцелевшего Омара, царапал когтями землю, словно б сам хотел зарыться в неё. — Что ты хочешь, чтобы я сделал, Омар? — спросил волк, не поднимая головы. — Память отца моего и почивших подданных требует мести! — негодующе звенел наследный принц. — Докажи, Нуцал, что ты ещё хозяин на своей земле! Прочие соратники поддержали Омара. И только Макру, сидя поодаль, улыбалась своей вечной загадочной улыбкой. Она не понимала, почему ещё жив Нуцал, отчего не разорвалось от горя его жестокое сердце. Волк долго пропадал в горах, когда не стало Долгоносика. Хабибулла не подозревал, насколько приблизился к победе в их затянувшейся войне: в один момент Нуцал готов был пойти к старику и сказать ему: — Ты одержал надо мной верх, Хабибулла! Я в твоих руках. Но он встретил Макру, когда плёлся понуро к воротам сада, и взгляд лисицы заставил волка устыдиться собственного малодушия. Прижав уши, он потрусил обратно в лес. — Так, повелитель, — одобрила Макру, жмурясь. — За несокрушимый дух воина я тебя и люблю, о мой Джанавар**! Сейчас Макру ничего не сказала. Она не разделяла скорбь Омара, а если и сожалела о Байтармане, то потому, что он не попался ей на зуб. Мышиный шах был достаточно упитан, чтобы скрасить лисью трапезу. Рано обрадовался Сурхай! Злой дух не угомонился и принялся шуровать сверхурочно. Ночью прибежал к Сурхаю молодой подпасок. Сурхай не сразу понял спросонок, что ему рассказывают. Баранта, баранта… Что баранта? Одно понятно — беда. Председатель спешно одевался, не попадая в темноте рукой в рукав, пока подпасок досказывал о происшествии. Овец перегнали в урочище у Аждаха-горы, где налетел на них проклятый волк Нуцал. Глаза его горели, но он словно не смотрел ими, он рвал овец с бешеным остервенением, но не унёс с собою ни одной. Он приходил только убивать. Пять овец он успел растерзать, прежде чем отступил под натиском волкодавов. Пять овец для Нуцала немного, а для колхоза — не сданные государству мясо и шерсть, нерождённые ягнята, а если прибавить к общей сумме нанесённого волком ущерба, то цифра в рублях получится совсем неутешительная. Да ещё скажут злые языки, что председатель тех овец себе забрал, а списал на волка. В урочище чабаны и два уцелевших пса сгоняли перепуганную баранту. Третий волкодав лежал с перегрызенным горлом. Керосиновый фонарь выхватывал из темноты куски устроенного Нуцалом побоища. Сурхай, кусая губы от злости, смотрел на розовые внутренности, вывалившиеся из распоротого овечьего брюха. — Подожди, проклятый! Это так тебе не сойдёт! Я изловлю тебя и всем докажу, что ты всего лишь зверь, а не злой дух! — поклялся Сурхай. В лесу звери торжествовали победу и славили повелителя. Даже угрюмый Хар-Кар радостно каркал, хлопая чёрными крыльями — в нём воспряла надежда отвоевать долину. А потом люди стали что-то высматривать в горах, искать тайные тропы. Повелителю не нравились эти приготовления, он знал, что за ними последует, но пока не спешил покидать обжитую нору. Да и Макру подтверждала, что ускользнуть они всегда успеют. Между тем тучи над головой Нуцала продолжали сгущаться. Макру, осматривая склон горы Сокровище, обнаружила на одной тропе проволочную петлю. Лиса спокойно могла проскочить под ней, но волк обязательно угодил бы головой в ловушку. — Лишь бы повелитель ничего не пронюхал! — озабоченно подумала Макру. С того дня она стала ещё обходительней с Нуцалом, ласками усыпляя его бдительность. Нукеры всё больше отдалялись от Нуцала. Хар-Кар этого не одобрял, ему, впрочем, вообще мало что в жизни нравилось. Он ясно осознавал, что повелителя пора вытаскивать из уготовленной лисицей западни, покуда он совсем не увяз в ней и не растерял остатки уважения, которое подданные ещё питали к нему. И ворон полетел на поляну с поваленным деревом, где застал оскомину набившую картину: Нуцал снова отослал шакалов, а сам полёживал бок о бок с Макру. — Что тебе нужно? — недовольно буркнул волк. — Говори скорее и оставь нас. — Разве тебе не известно, что беспокоить повелителя следует лишь по важной причине? — ехидно добавила Макру. Нуцал только усмехнулся. — Берегись, повелитель! — предупредил Хар-Кар. — Макру коварна, как тысяча шайтанов. Смотри, как льстиво она вертит перед тобой хвостом, слова её как патока. А спроси-ка, что у неё на уме! — Помалкивал бы, старый клеветник, — лениво потянулась лиса. — Твои советы оказались никчёмны, так теперь ты ищешь, на ком сорвать зло. Она плотнее прильнула к повелителю, бросив насмешливый взгляд на готового лопнуть от возмущения Хар-Кара. — Не веррь ей! Недобррое она замышляет! Пррогони её! — настаивал ворон. Он топорщил перья, выпячивал зоб и самому себе казался воплощением высшей справедливости. — Замолчи! — рявкнул Нуцал. Хар-Кар поперхнулся от неожиданности, да и лисица невольно вздрогнула. — Замолчи! — повторил повелитель. — Довольно я слушал тебя — и чем всё кончилось? Я лишился преданных слуг по твоей прихоти. Так нынче ты задумал оклеветать Макру, но я тебе не верю больше. Убирайся прочь, Хар-Кар! — Что?! — опешил бедный советник. Он видел перед собою гневный взор Нуцала и торжествующий — Макру. Ворон подождал немного, надеясь, что повелитель одумается, возьмёт обратно несправедливое обвинение. Но повелитель молчал и всё так же непримиримо глядел на Хар-Кара. И тогда Хар-Кар уяснил, что всё кончено и долгие годы безупречной службы пошли прахом. Хорошо же! Ему не нужно повторять дважды. Он не скажет глупому Нуцалу, что люди скоро придут по его душу, что они разведали все пути к отступлению, покуда повелитель беспечно нежился под солнцем. Хар-Кар, издав на прощание душераздирающий крик, похожий на визг пилы, снялся и улетел. Он сам пока не знал, куда податься. Ворон утешался тем, что так и должно было однажды случиться: могуществу неизбежно сопутствует бесславный закат. И больше мудрому Хар-Кару не нужен стоящий на краю пропасти Гебек. Ворон тяжело уселся на ветвь расщеплённого молнией дерева, где любил коротать время. — Ну нет, солнцеликий, — думал Хар-Кар, — я ещё останусь здесь, чтоб поглядеть, как ты выкрутишься — а ты не выкрутишься, ручаюсь! И вот когда охотники загонят тебя в угол, я спрошу, не предупреждал ли я тебя. А я предупреждал! Хар-Кар злорадно расхохотался. *Хаким — здесь: начальник, должностное лицо **Джанавар (азерб.) — волк