Янтарные чётки

Возле колхозного правления яблоку упасть негде. Весть о поимке Нуцала и его слуг-шакалов облетела окрестные аулы с быстротой молнии. Жители от мала до велика сбежались поглазеть на свергнутого владыку долины, столько лет наводившего на них страх. Каждый считал своим долгом засвидетельствовать, как скулит и извивается в путах коварный злодей, однако Нуцал не дал им такого удовольствия. Если шакалы, запертые в большой корзине, скреблись и визжали, тщетно стараясь выбраться на волю, то связанный волк не удостаивал зевак даже взглядом. То ли это был гордец, величественный в своей отрешённости, то ли страдалец, поглощённый переживаниями, сказать трудно. Нуцал словно не чувствовал боли в затекших лапах, безучастно сносил оскорбления и плевки. К нему прикасались, тянули за уши, дёргали за хвост — он не пытался отпугнуть рычанием наглецов, попиравших ханское достоинство. Только один раз пленник вздрогнул всем телом, услышав над собою торжествующий голос Сурхая: — Я всё-таки победил тебя, проклятый волк! Кто же знал, что неуязвимый Нуцал попадётся в простейшую ловушку! Затем он снова замер, тогда как Сурхай говорил народу: — Смотрите же, люди, вот злой дух, притеснявший вас, чьим именем матери пугают детей! Он материален, в жилах его течёт кровь, ему ведом страх. Как бежал он, спасая свою ничтожную жизнь! Смотрите, люди, у него клыки как ножи, утроба его ненасытна, но разбойнику больше не бесчинствовать в наших краях, не резать наши стада. Решим же сообща, что делать с ним! Собравшиеся оживились. Посыпались предложения, одно другого безрадостней для Нуцала. Кто предлагал посадить его в клетку, кто отрезать уши и в таком виде провести по аулам, кто говорил, что пристрелить — и всех дел. Нуцал вздрогнул во второй раз и приподнял голову, услышав: — Из шкуры его сделать чучело, а тушу сжечь! Он так и не разглядел, кто это сказал. Ему хотелось, чтоб скорее уже покончили с ним, всё равно, как. Тогда расточится проклятье, сковавшее Нуцала с Макру. Может, свобода тронет сердце гордой принцессы и она ещё будет счастлива? Тоска стиснула сердце Нуцала, душа его превратилась в сплошную кровоточащую рану. Зачем визжат глупые нукеры, зачем молят о пощаде? Разве не учил их Нуцал, что смерть и позор нужно принимать молча? Он не умрёт в честном бою, как отец, он даже на ноги не сможет встать в свой последний час. О таком ли бесславном конце мечтал он, глядя с крыши дворца на вершину Акаро? — Погоди, почтенный Сурхай! Самый ненавистный в мире голос вывел волка из оцепенения. Люди почтительно расступились, давая дорогу. Нуцал, скосив глаза, следил, как приближается старик верхом на белом ослике. На миг показалось ему, а, может, не одному ему, что то скачет сам Юхаран. Только Юхаран не носил ружья, а у этого кремнёвка за плечом. Волк затрясся от бессильной ярости. Нужно же, чтоб и проклятый колдун видел его унижение! Куда он торопится, хочет первым нанести удар? Что ж, Хабибулла, как никто иной, имеет такое право. Кират остановился, с достоинством качнул головой: вот, дескать, кого я привёз вам. Всадник с молодецкой ловкостью спешился, поклонился людям. — Салам, уважаемый Хабибулла, — учтиво поприветствовал Сурхай. — Мы ждали тебя. Рассуди по совести, как поступить с этим волком. Ведь и тебе он причинил немало зла. — Верно! Суди его, мудрый Хабибулла! — загудела толпа. — Помнишь, как он ломал саженцы? — Знаменитая кремнёвка с тобой. Пуля, выпущенная из неё, пусть покончит с Нуцалом! Старик, печально улыбнувшись, обратился к соструненному волку: — Чаккаги Гвангарав! Немыслимые повороты иногда совершает судьба. Помнишь ту ночь, когда я лежал перед тобой связанный и беспомощный, не в состоянии слова вымолвить в свою защиту? Ты судил меня, а нынче мне выпало судить тебя. И ты тоже нем и беспомощен передо мной. Хабибулла склонился над поверженным врагом, осторожно провёл ладонью по его голове, по спине. Нуцал заурчал, бессильный сбросить руку, вынужденный терпеть безобразные прикосновения. Огонёк жизни вспыхнул в безучастном прежде взоре. А Хабибулла говорил, не переставая поглаживать волка: — Ты прав, Сурхай, немало зла мне причинил Нуцал, гораздо больше, чем ты думаешь. Ведь этот волк мой давний знакомый, я помню его, сколько помню себя. Аульчане с тревогой переглянулись. Одни сочли, что выжил из ума прославленный старик, мысли его путаются. Кого, по каким законам судил дикий зверь? Другие вспомнили, что и впрямь давно обитает рядом с ними проклятый Нуцал, гораздо дольше отмеренного зверю срока. Сколько же лет ему? Кто-то из охотников тоже усомнился. — Возможно ли такое, почтенный? Нуцал не старый, он матёрый волк в расцвете сил, на нём ни одной седой шерстинки. А зубы какие! В том, что зубы Нуцала действительно не сточены и все на месте, любопытные уже имели возможность убедиться. Да и Хабибулла отлично знал — в клочья изорвал волк рукав его черкески тогда, у камня Багадура. — Ещё мой дед знал его. Удивительный зверь, — поцокал языком Сурхай. — Может, и впрямь в зоопарк его, пусть учёные разбираются? Хабибулла выпрямился, обернулся к председателю. Многоголосый возглас удивления воспарил над толпой, когда старик попросил: — Не надо в зоопарк! Отдай Нуцала мне, о Сурхай! Что хочешь проси за него. И нукеров его не убивай, довольно крови, лучше отпусти их. Сурхай опешил. Да и кто б не опешил на его месте? Он всплеснул руками, растерянно оглянулся на аульчан, потом на волка. — Отпустить?! После того, как их с таким трудом изловили? А что ты будешь делать со зверями, почтенный? Неужели приручить думаешь? Как отказать герою недавно отгремевшей войны, овеянному легендами, облечённому всеобщей любовью? Как обидеть человека, вырастившего сад, приятный и сердцу и глазу, учившего жить по совести? Ничего не попишешь, сами же вручили старику право распоряжаться пленными на своё усмотрение. Сурхай решительно рубанул воздух рукой, неожиданно ощутив громадное облегчение, словно сбросил с плеч непосильную ношу. — Хорошо, забирай Нуцала, почтенный, он твой! Ничего мне не надо! И шакалов, так и быть, бери! Некоторые запротестовали было, но Сурхай знаком велел им замолчать. Меж тем Хабибулла распутывал ремень, стягивающий страшную волчью пасть. Люди с интересом ждали, что будет. Нуцал хитёр. Притворился смирным, видя, что деваться некуда, а сам ждёт благоприятного момента. Насторожился и пленник, не понимая, что нужно старику. Какую казнь он готовит? Хабибулла наконец развязал ремень. Нуцал издал сдавленный стон, с усилием приоткрыл рот. Хабибулла завозился с верёвками, опутавшими лапы, крепкие узлы никак не поддавались. Кто-то из аульчан протянул ему кинжал. Хабибулла, поблагодарив, рассёк путы и отступил. Нуцал вильнул хвостом. Хабибулла оказывал ему милость, позволив принять смерть стоя, как подобает воину. Нечто вроде благодарности шевельнулось в волчьей душе. Нуцал кое-как поднялся на онемевшие лапы, но пошатнулся и упал: слишком долго путы перетягивали его жилы, в них ещё не восстановилось кровообращение. Кроме того, его мучила жажда. Шакалы грызлись в корзине, казалось, там шуршат лапками тысячи насекомых. Нуцал молчал, не смея просить старика об ещё одной услуге. Если попросит — значит, Хабибулла окончательно возьмёт верх в их странном противостоянии, таком старом, что исток его затерялся в сонме минувших лет. Хабибулла понял. Достав из кармана фляжку, он отвинтил крышку и, снова наклонившись к Нуцалу, предложил ему воду в ладони. Ноздри волка жадно затрепетали. Он глядел то на флягу, испещрённую узором в виде переплетённых ветвей, то на протянутую руку. Не выдержав пытки, презирая сам себя, он лакал воду, что старик наливал для него в ладонь, покуда фляжка не опустела. Вода придала ему бодрости. Нуцал в знак благодарности лизнул руку Хабибуллы и поспешно отвернулся. — Вот и славно! — подытожил Хабибулла. С помощью аульчан он приторочил к седлу корзину с шакалами. Ах и Ох примолкли, удивлённые тем, что плетёная тюрьма плывёт и качается под их ногами. От тряски рана Аха открылась, пришлось срочно заниматься ею. Ох сопел, уткнувшись мордой в прутья. Нуцал встал на ноги, встряхнулся, растерянно оглядел людей. Казалось, он забыл, что враг выторговал себе его жизнь и волен делать с ним что угодно, что хуже самой мучительной смерти. — Как ты поведёшь волка без привязи, почтенный? — Думаешь, не сбежит? — А так и поведу, — пожал плечами простодушный Хабибулла, — полагаю, его лапы достаточно окрепли. Идём же, Нуцал! Гордость Нуцала, несломленная лишениями и неудачами, вступила в противостояние с совестью, едва заявлявшей о себе, но всё-таки существующей. Многое воскресло в памяти его, пока он глотал пересохшим горлом живительную воду. Хабибулла спас Булача — и как Нуцал отплатил ему? Столько зла причинил, что не измерить никакою меркой. Что оставалось ему, покинутому всеми, кроме как признать поражение? — Ты одержал надо мною верх, о Хабибулла, и волен распоряжаться мною, — тихо сказал он. Низко опустив голову, как наказанный за провинность пёс, свесив плетью хвост, он поплёлся за стариком. Люди, перешёптываясь, провожали необычную процессию.