Янтарные чётки

Уязвлённое самолюбие Хар-Кара вполне исцелилось. Ворон, перелетая с ветки на ветку, наблюдал, как метался Нуцал, всюду натыкаясь на засаду, и трясся от беззвучного смеха. В какой-то миг Хар-Кару захотелось помочь повелителю, крикнуть, что Макру ведёт его в западню, но он одёрнул себя. Пускай Нуцал сполна постигнет глубину своей ошибки. И ворон не мешал совершиться задумке Макру. Хар-Кар видел всё. — Ага, ага, солнцеликий, что я говоррил? Змею ты пригрел на груди! Да поздно р-раскаиваться! — мстительно скрипел он, восседая на ветке. Нуцал не слышал его. Ворон, следуя за охотниками, убедился, что Сурхай не умнее Нуцала. Он не сумел, глупец, распорядиться княжеской добычей, волей судьбы попавшей в его руки, отказался и от богатого выкупа. Хар-Кар знавал владык, ведавших истинную ценность головы Нуцала. Да что взять с чёрной кости, когда и белая кость не отличается умом? Куда им до ясного рассудка Хар-Кара! Разве что мудрый Хабибулла чего-то стоил против него. Посмеявшись над недальновидностью Сурхая, ворон отправился на поиски лисицы. Макру прикусила кончик хвоста. Это не помогло: бурные рыдания сотрясали бедную ханшу, рвались из груди, казалось, она вот-вот захлебнётся ими и испустит дух. Шерсть на морде вымокла от слёз — Макру не пыталась смахивать их. Она и не подозревала, что способна плакать в лисьем обличии, разве что иной раз от ветра или дыма у неё слезились глаза. Откуда столько слёз, что они льются, ровно из бездонной бочки? Разве Нуцал достоин их? — Но теперь ты довольна, Саадат? — вспоминала она, пуще растравливая себя. Он назвал её прежним именем, как не звал уже давно. Довольна ли она? Макру вновь забилась, как пойманная рыбёшка. Отомщена её милая родина, та страна, которую уже не найти ни на одной карте, может, нет и белого дворца, где появилась на свет принцесса Саадат. Кто ещё, кроме Гебека, помнит это имя? Рёв огня больше не постучится в её уши, чёрный враг понёс заслуженную кару, клятва исполнена. Всё кончено. Когда-то Макру бурно возрадовались бы и вознесла хвалу Аллаху. Сейчас она чувствовала себя опустошённой. Она не заметила, когда ненависть истлела в ней. — Заберрись повыше в горы, пока не устрроила в долине потоп! Эй, слышишь ты меня, принцесса? Что с тобой? Рразве ты не добилась своего? Ехидное карканье не сразу дошло до её сознания. Макру, всхлипнув, потрясла головой. Ломило виски, глаза щипало — пепел давно сгоревшей Шемахи разъедал их. Чёрный ворон хохотал. — Что тебе нужно, подлый наушник? Прилетел поглумиться надо мной? — простонала Макру. На настоящий гнев её сил не хватило. — Хотел воздать должное твоей хитррости, принцесса! — распушил перья Хар-Кар. — Глупый Нуцал всё искал врагов среди соседей, а прроморгал в собственной постели! Он прозрел наконец, но что толку?  — Довольно! Оставь меня. У тебя чёрный клюв и злой язык, Хар-Кар, ты смеешь поносить им своего же господина. Это дело моё и Нуцала, и оно… — Макру запнулась, судорога сжала ей горло. — Оно окончено. Ворон и не думал улетать. Как же, когда у него припасено столько новостей! Он распустил веером хвост, хотя павлином от этого всё равно не стал, и с сарказмом воскликнул: — Ха! Ты заблуждается, прринцесса! Лисица подскочила как ошпаренная. Вытянув шею, она обратила к пернатому вестнику исполненный надежды взор. — О чём ты? Что тебе известно, о Хар-Кар? — глухо спросила она. Ворон, притворившись, будто не расслышал, чиркнул клювом о кору раз и другой, что-то выковыривая из неё. Вниз посыпалась труха. Макру, глядя на его упражнения, приплясывала и вертела хвостом, как делала всегда в минуты наивысшего беспокойства. — Что с моим господином, Хар-Кар? Они не убили его? Молю, не томи меня, рассказывай! — не выдержала она. — Твоим господином? — с издёвкой переспросил ворон. — Ну так знай, Макру, старый Хабибулла выкупил Нуцала, и его жажда возмездия горячей твоей, а упрямство способно сверрнуть Сирагинские горы. — О! — воскликнула Макру. В этом коротком возгласе смешались облегчение и недоверие, ужас и радость, то есть вся гамма обуревавших лисицу чувств. Мордочка её просияла. Хар-Кар ожидал гнева, разочарования, однако оказалось, что даже он, всеведающий, не постиг до конца загадочную натуру Макру. — Нет, Хар-Кар, Хабибулла благороден, я знаю, он не опустится до подлости, — недавно злорадствовавшая Макру лопотала так быстро, что слова сливались. — Я брошусь ему в ноги, стану молить за Нуцала. Или пусть Хабибулла забирает меня, ведь это я навлекла на него несчастья, но пощадит моего Джанавара! Хар-Кар пожал бы плечами, если бы мог. Хабибулла не проверял, идёт ли за ним Нуцал. Он вёл в поводу Кирата и потихоньку напевал: — Велик мой дом — небесный свод… Ослик мотал головою в такт. Шакалы, покорившись судьбе, притихли в корзине. Нуцалу ничего не стоило неожиданно метнуться вбок и помчаться с такой скоростью, какую способны развить утомлённые лапы. Пока старик спохватится, сорвёт с плеча кремнёвку… Нуцал не думал о таком. Он знал, что побеждён, что поистине дьявольская гордость его сломлена, чему полно свидетелей, и злоба иссякла. Взлохмаченный, оплёванный и грязный, он и теперь ещё сохранял остатки величия, но это была одна видимость прежнего грозного владыки. То, что начали изгнание и череда поражений, довершила Макру. Невидимые оковы привязали свергнутого владыку к Хабибулле и Нуцал желал только, чтоб старик сам исполнил над ним приговор и чтоб смерть от руки его была лёгкой. Больше нечего желать. И он послушно следовал за Хабибуллой, замечая, что тот держит путь к дереву Багадура. Да, лучше места не придумаешь, чтобы… Остановив Кирата, Хабибулла снял с его спины поклажу, потрепал ослика по шее: — Отдохни пока, приятель, угостись травой на лужайке. Белый Кират покосился на волка: — А он, дедушка? — А что он? Его трава не интересует, ему другое подавай, — с наигранной беспечностью ответил Хабибулла. — Ты иди, Кират, я позову, когда понадобишься. Нуцал замер. Он догадался, зачем старик отсылает Кирата, и стал ждать. А старик не торопился. Напевая, он открыл корзину, вытряхнул на волю Аха и Оха. Нукеры, ошалело повизгивая, жались друг к дружке, подобрав под брюхо хвосты. — Мы не виноваты, повелитель! — подвывали они. — Мы по-прежнему верные твои слуги! — Что нам делать? Приказывай! — Приказывай им, Нуцал, — разрешил Хабибулла. — Уходите в лес, найдите Харахура и слушайтесь его. Отныне он ваш властелин, — угрюмо распорядился волк. Он опустил голову, чтобы не видеть, как семенят, прихрамывая, нукеры, не веря выпавшему им счастью. Он слишком хорошо знал их, чтоб надеяться, что Ах и Ох предпочтут разделить его участь. Хабибулла поприветствовал изрядно разросшееся ореховое дерево, провёл ладонью по могильному камню, ласково погладил выбитые на нём буквы. Нуцал тоже подошёл и потрогал лапой холодный каменный бок. Хабибулла помялся как будто, запустил пальцы в бороду, готовясь произнести то, что давно, видно, готовил. — Я нынче с просьбой к тебе, Багадур. Хочу, чтоб ты разрешил спор меж мною и Гебеком, ибо мы немало досадили друг другу и оба устали нести это бремя. Ведь и Гебек любил тебя, а он без остатка отдаётся своей любви, равно как и ненависти, — старик испытующе заглянул в жёлтые волчьи глаза. — Правильно ли я говорю? Волк не протестовал против запретного имени. Пусть называет, как угодно, это больше не важно. Они стояли перед немым камнем, человек и зверь, пара шагов разделяла их, над ними шелестел орех. Белый ослик неподалёку щипал траву. Нуцал не отводил взгляда. — К чему лукавить, Хабибулла? Да, храбрый мальчик дорог был мне, я бы не отказался иметь такого сына. Он единственный, кроме тебя, кто меня не боялся. И пусть слышит и видит Багадур: ты победил, Хабибулла. Не силой, силе я могу противиться сколько угодно. Но благородство твоё мне не сокрушить никогда. Я проклинал тебя, ненавидел тебя и твой сад, а ты не погнушался помочь мне. Ты всегда нёс людям добро, а я только и умел убивать да грабить. Я не забыл изречение, начертанное на твоей кремнёвке. Так пусть она послужит доброму делу, но прежде, чем ты убьёшь меня… Исполни мою последнюю просьбу. П-прости меня, Хабибулла! Земля пошатнулась под лапами Нуцала, гром разверзся в его ушах. Он лёг и, весь дрожа, подполз к старику, положил голову на его чарыки. Поражённый Хабибулла увидел, что волк плачет.