***
– Свет мой, а вот и твоя шкатулка! – Марина Александровна грациозно внесла серебряную коробку в просторную комнату и поднесла её к острому лицу высушенной немолодой женщины. Марина подошла к сидящей на стуле дочери и легонько поцеловала её в кончик носа. Юлия грустно улыбнулась. – Софьюшка, что скажешь? – тонким голосом задала вопрос Марина. – Красивая, – женщина не придала должного значения словам сестры. – Ну что ж, дорогуша, пора тебя одевать, – Софья встала с обшитого под золото кресла и подошла к аккуратно заправленной постели, на которой лежало длинное бело-голубое платье с очень завышенной талией и почти прозрачными рукавами-фонариками. – Уже?.. – Юлия начала заламывать пальцы. – Я не предполагала, что так скоро… – Нет уж, милая, мы слишком долго оттягивали этот момент, – Софья говорила с племянницей, не отрываясь от разглядывания платья. – Тебе семнадцать! Марина в этом возрасте тебя уже месяца два воспитывала, – Софья кивнула себе головой и перекинула свадебный наряд через подлокотную ямку. – Мы с твоим папой поженились сразу после его возвращения с первой войны. Это было самое счастливое событие в моей жизни до твоего рождения! Я ждала этого дня с десяти лет… – Марина, оторвавшись от перебирания содержимого шкатулки, облокотилась о светлую стену, контрастирующую с её огненно-рыжими волосами. – А теперь ты сама невеста, – она растроганно взглянула на Юлю. – Но я не люблю его… – едва слышно прошептала Юлия, послушно вставшая со стула по просьбе тёти, которая подала ей платье. – Не стоит беспокоиться. Ты всегда сможешь завести любовника. В Петербурге сейчас это модно (только не рассказывайте Алексею Матвеевичу), – женщина, ходя вокруг племянницы, поправляла ей скрутившиеся рукава-фонарики. – Софья! Что ты говоришь! Для чего переманиваешь мою дочь на сторону черта? Да ведь это же грех! Юленька, не слушай. Семья есть доверие, любовь, взаимоуважение. Но о каком уважении к одному супругу можно вести речь, если второй супруг засматривается на других? Хорошему человеку и настоящему семьянину будет совестно даже помыслить об эдаком! – Оставь это, Марина. Полагаешь, что они пренебрегают другими дамами? Пожалуй, только Владимир хранит верность (возможно, Лев тоже будет по условиям рядной записи, если не желает жить под деревом). Мне известно о встречах Алексея с княгиней Рагозиной, но что поделать? Человека на шестом десятке не перекроить, да и толку? Он меня любит, пусть и часто строг (бывает, прячет иностранные книги). Не рушить же семейное счастье из-за мелочей? – Марина охнула с нескрываемым удивлением и посмотрела взглядом откровенного несогласия. – Ко всему прочему, у меня хватает своих секретов, – Софья игриво стряхнула нитку с платья покрасневшей Юлии. – Кстати, Юленька, ты уже дочитала тот французский роман? Княгиня Морозова просила одолжить ей. – Жули, забудь эту беседу! А свадьба… это необходимо, – мама умоляюще посмотрела на дочь. – Мы с Володей не хотим, чтобы ты, подобно мне, не спала ночами от постоянных переживаний. Ты ведь помнишь, как отец уходил на вторую войну? Не сердись на нас, родителей. Не по простой своей прихоти выдаём тебя за Льва Петровича. Размышляя о решении нашем, приняла было его за ошибку, но вспомнились мне вдруг те кошмарные четыре года. Благослови Господь, чтобы никогда боле ужас войны не коснулся ни нас, ни кого-либо другого! Поначалу твой папá и вовсе не писал. Я сходила с ума! Меня не отпускал его образ: будто он бездыханный и весь в крови лежит в яме с письмом в пробитых до костей руках, где спрашивает, как живёт его маленькая Юленька, оправилась ли она после смерти Белки (надо же, гончую заяц задрал!), и как существую я без него унылую холодную осень. Представлялось, что рассказывает он о грудах тел ни в чём неповинных мальчишек, отстаивающих интересы короны, и совсем юных девушек, изуродованных до безобразия в осаждённых крепостях. И над всеми вьются орды коршунов. Дурно мне сделалось! Неделю с постели встать не могла. Ты, Жули, верно, помнишь это. Всю зиму я провела в мучениях после болезни! Только в марте, аккурат на твой одиннадцатый день рождения, передал ямщик первую записку. А Лев… он не военный и притом очень богат. С ним тебе будет безопасней, чем с… – Марина тут же прикрыла рот руками, увидев проступившие на глаза Юли слезинки. – Мы бы не выдали тебя за Льва, если бы не были уверены в твоей беззаботной старости. – Мариша, ты глянь на эту красавицу! Покрутись, – Софья больше не влезала в «сердечный» диалог. Она отпустила племянницу, чтобы та могла покружиться. – Просто прелесть! Раздался неуверенный стук. – Войдите! – звонко крикнула Марина Александровна. Сердце Юлии пропустило несколько ударов, когда в проходе показался Николай. На длинной тонкой шее девушки проявилась бешено пульсирующая вена. – Здравствуйте, Марина Александровна. Добрый вечер, Софья Александровна, – Николай сдержанно качнул головой, но всё его тело слегка дрожало. – Как ты сумел пройти мимо Владимира Владимировича? – Марина удивлённо приподняла брови. – Мне помог Михаил Владимирович, – молодой человек застенчиво приподнял уголки рта. Юлия не обращала взор ни на озадаченную мать, ни на возмущённую тётю, смотря только на Николая. – А Алексей Матвеевич? – Софья прищурила глаза. – Где он? – Михаил Владимирович сказал, что Алексей Матвеевич с Константином, Платоном и Жоржем уехали ко Льву, – Николай поджал губы. – Они вместе поедут в церковь ждать вас. Марина с сожалением посмотрела на застывшую дочь и, тяжело вздохнув, обратилась к сестре. – Софьюшка, отойдём ненадолго в гостиную. – Но… – Софья недоумённо взглянула на Марину, а затем на мрачную Юлию,.– Хорошо. – Будь благоразумна, Жули, – мама ещё раз ласково улыбнулась, и женщины закрыли за собой дверь. Николай, больше не робея, положил на деревянный стол сначала небольшой букет из пурпурной сирени и белых роз, затем – стопку бумаг и немедленно подбежал к Юлии. – Mon ange, mon bel ange*, – он крепко обнял девушку за плечи. – Ne pleure pas, mon amour…** – Юлия обхватила лопатки Николая своими маленькими ладонями и уткнулась в его широкую грудь. – Где же ты так долго был? – она подняла на молодого человека большие голубые глаза, из которых по вспыхнувшим краской щекам текли слёзы. Николай же, напротив, старался оставаться твёрдым в лице. Из щели приоткрытого окна дунул прохладный ветерок, отчего молодые люди вздрогнули. – Жули… – Николай приблизился к её вспухшим губам, но девушка смущённо отвернулась и отошла на шаг от молодого человека. – У меня через два часа свадьба, – Юлия вяло опустилась в кресло, где недавно сидела её тётя, и облокотилась лбом о шкаф. – Тu dois partir maintenant***. Николай присел на пол, застеленный персидским ковром, возле Юлии и аккуратно взял её ладони в свои. Она посмотрела на молодого человека: в её заплаканном взгляде смешались глубочайшая любовь с небывалой тоской. - Je t'aime de tout mon Coeur****, – он шептал, целуя холодные кисти, которые девушка неохотно, но ради приличия пыталась убрать. – Зачем ты это делаешь? – Юлия, поджав губы, измученно прикрыла глаза, из которых вновь потекла тонкая струйка слёз. – Je ne peux pas vivre sanstoi*****, – мужчина, вставая, осторожно потянул руки девушки на себя, вынуждая её вернуться в вертикальное положение. – Давай убежим? Я обещаю, что ты никогда больше сюда не вернёшься, – он прижался лбом ко лбу Юлии и положил свою широкую ладонь на её пухловатую щеку. – Куда? – она не открывала глаза, внимая каждому слову Николая. – В Англию, в Пруссию… – голос становился тише. – Потом во Францию, когда там станет безопасней. Ах, Франция! Свободная ныне страна, избавившаяся от гнёта беспощадных феодалов, мыслящих лишь о собственной наживе! Не в том месте, не в том состоянии я родился, Юля! Уедем и никогда не расстанемся. Ты достойна рыцарских подвигов, нескончаемых букетов, чистой любви, а не слабоумного жениха. Влюблённые стояли вплотную и молчали в пределах полминуты, пока Юлия не решилась заговорить. – Нет, Коленька, – девушка мягко отстранилась. – Я не пойду против воли родителей, – она шагнула к окну, подальше от мужчины, и понуро посмотрела на него, начав заламывать свои пальцы. Николай поражённо уставился на Юлию, не ожидая такого ответа. Он подбежал к ней и бросился на колени. – Я вызову его на дуэль! Я убью его! Неужто своими бездарными стишками добился он расположения твоего отца? – вторил Николай, будто находясь в бреду. – Я застрелю его или умру сам! Юленька, mon ange, mon bel ange! Ведь он виноват, что мы не вместе, только он! Ведь видел он, как сильны наши чувства, но всё равно продолжал писать к Владимиру Владимировичу! Михаил Владимирович проболтался об этом моему отцу. Mon ange, один раз, один единственный раз ослушайся, – молодой человек, прерываясь на слова, целовал маленькие оголённые стопы смущённой и испуганной Юлии. – У тебя нет младшего брата, позволь мне надеть, – взволнованный мужчина трясущимися пальцами взял стоящие у кровати светло-голубые с заострённым концом туфли на маленьком каблучке и судорожно надел их на кукольные ножки. – Милый мой, поднимись, – Юлия, стыдливо глядящая на возлюбленного, подала тонкие дрожащие руки. – Виноват, конечно, виноват! Когда-то я считала его близким другом. Теперь я его безмерно презираю, – робко произносила девушка, крепко держа запястье Николая, – Однако я никогда не прощу себе, что так обошлась с самыми родными людьми. И пусть я буду бесконечно несчастна, но это ничего в сравнении с их спокойствием. Пусть будет так, – её бездонные голубые глаза блестели от подступающих слёз. – Ты… ты уверена? Mon ange... – Молчи, – Юлия перебила мужчину. В её тихом голосе послышалась отеческая сталь. – Не говори ничего, пожалуйста, – но вмиг исчезла. – Иногда нужно поступиться собственным счастьем ради счастья других. Нам больше не стоит с тобой видеться, – она говорила громко и уверенно, но продолжая заламывать руки. – И не ходи ко Льву, если я тебе действительно дорога. – Я надеюсь, что ты ведаешь, о чём просишь, – во взгляде Николая виднелась необычайная печаль. – Ежели мы боле не свидимся, я хочу кое-что отдать тебе, – он указал на стопку бумаг, ожидающих своего часа на тумбочке. – Это мои записки о политике Империи, о Франции, о тебе. Прими их, и я обещаюсь больше не потревожить ни тебя, ни твоего… мужа, – мужчина ещё раз бросил взгляд на помрачневшую девушку и вышел из комнаты, из которой тут же послышались жалобные всхлипы.***
– Что же ты здесь забыл, Николай? – отец Юлии почти рычал, глаза его непроизвольно сузились, а сам он крепко сжал трость. – И как ты здесь оказался? – мужчина пристально смотрел на возлюбленного дочери, стоящего как вкопанный. – Здравствуйте, Владимир Владимирович, – Николай решительно выпрямил спину. Его грудь медленно вздымалась. Он раздражённо заглянул за отца Юлии, за которым в мясистую ладонь посмеивался Михаил. Владимир также оглянулся. – Можешь не объяснять, – казалось, что ещё движение, и кончик трости просверлит дырку в мраморном полу. – Павел Матвеевич решил отправить тебя за кордон. Ну что же, скатертью дорога, – мужчина кивнул в сторону выхода. – Всего доброго, Владимир Владимирович, – произнёс оскорблённый юноша, презрительно глядя в глаза Владимира (впрочем, взгляд мужчины был не менее пренебрежительным). Николай, едва не сжав кулаки, стремительно покинул усадьбу. – А ты, Иуда, – Владимир угрожающе приближался к замолкнувшему брату, – свою дочь не уберёг, решил испортить жизнь моей? – его уверенный пронзительный бас превратился в почти змеиное шипение. Михаил насмешливо уставился на Владимира и сделал шаг, но тот выставил трость вперёд, не давая толстяку возможности подойти ближе. – Портишь ей жизнь только ты, – он пискляво захохотал, убирая от себя палку. – Я же дал Юле возможность сбежать от отца-диктатора. – Какой благодетельный, – Владимир, прищурившись, вытянул благородное лицо к Михаилу. – Что же ты не помог Аделаиде, десяти лет отроду, когда её увозили в гарем? – он выпрямился, ткнув тростью в пол, – Точно, ты же сам её проиграл в карты. – Замолкни! – Михаил перестал смеяться. Он уязвлённо бросился вперёд, на брата, тряся вываливающимся животом. Владимир отошёл влево, из-за чего бегущий едва не влетел в стену. – Володя! Как тебе не совестно! – из гостиной вышла Марина, придерживая длинное платье, – Как ты можешь говорить оное! – женщина встала перед мужем и, надув губы, устремила на него рассерженный взор. – За что ты мучаешь Михаила воспоминаниями о бедной Адель? – Почему ты не выгнала этого смутьяна? – Владимир сильно схватил за запястье Марину, щёки которой запылали ярче её волос. – Почему из всех ты выбрал этого умалишённого?! Лев с самого детства как не от мира сего! Я сразу была против! – женщина вырвала руку из ослабшей хватки. – Потому что я счёл его самым подходящим вариантом, – уверенно произнёс Владимир и ещё больше выпрямил красивую спину. – Мариночка, Вам неизвестна причина? – Михаил вернулся на прежнее место – рядом с Мариной Александровной, которой ехидно ухмыльнулся. – Она для тебя, Иуда, не Мариночка, – отец юной невесты, скрипнув зубами, угрожающе осадил брата. – Ты ведь от горя пообещал Юленьку Льву, – Михаил, довольный собой, скрестил на груди толстые руки. – Володя?.. – В удивлении Марина выгнула и так дугообразные брови. – Ну же, поведай горячо любимой жене этот интереснейший анекдот, – толстяк злорадно подстёгивал брата. – Аспида, – Владимир нервно выдохнул и ещё крепче сжал основание трости. Здесь отец семейства начал повествовать о покойном Петре Кирилловиче, с которым он водил давнюю дружбу – ещё с семидесятых годов нынешнего (то есть, восемнадцатого) века. Пётр Кириллович, рано овдовевший (его жена – Ольга Александровна – неудачно упала с лошади), помешался на своём единственном ребёнке. Он, поникший после серьёзной утраты, буквально жил ради Льва, не отличавшегося душевным здоровьем (он кричал во сне, часто падал в обморок и иногда даже бредил). Однако, будучи человеком военным, в тысяча семьсот восемьдесят седьмом был вынужден покинуть сына и отправиться на очередную войну. По счастливой случайности, друг юности – Кашкаров Владимир Владимирович – попал с Петром Кирилловичем в один полк. В конце кампании на Владимира Владимировича набросился с ножом разъярённый турок. Пётр Кириллович принял удар на себя. Умирая на руках у друга, Пётр Кириллович попросил исполнить последнюю волю: выдать красавицу-дочку за влюблённого в неё (а теперь ещё и полностью осиротевшего) Льва, как только та станет постарше. Петру было известно о попытках сына добиться руки Юлии Владимировны весь девяностый год в письмах к её отцу. Он также знал, что Лев всегда получал отказ из-за нередких припадков. Разумеется, в этот раз Владимир Владимирович дал своё согласие. – Ты никогда не рассказывал о письмах. Почему ты не посоветовался со… – Марина стояла вся красная от злости. – Потому что я глава семьи и решения принимаю тоже я, – Владимир выпрямился. В его голосе слышались обыкновенные для этого человека уверенность и сталь. – А тебе, Иуда, лучше не ехать в церковь. Марина, идём, – он раздражённо посмотрел на замявшуюся и ещё боле покрасневшую жену. Супруги поднялись по лестнице, оставив разгневанного Михаила наедине с собой.