Вакцина

— Может случиться такое, что полукровный испугается резкой и очень частой вспышки адреналина или подобного чувства. Чаще всего они думают, что сходят с ума и прибегают к наркотическим средствам. Наш организм не подобен людскому и будет видеть эту траву как что-то очень опасное, смертельное. Он будет бороться с ней пока все отключено, ведь так намного легче. Вдруг в классе, полностью окутанным тишиной и бездействием, появилась чья-то рука, и она прервала монолог наставника. Генрих усмехнулся. Хоть кого-то интересовала тема урока, кроме как его самого. Он показал жестом встать и задать ученика мучивший его вопрос. Черные волосы слегка подпрыгнули, когда мальчик резко встал с места, выпрямляясь, словно по струнке. Первое, что Генрих заметил и что выделяло его из общей массы — два больших зеленых глаза. Они мгновенно впились в душу, пытаясь своим светом осмотреть каждый уголок грешной души. Почувствовав это на себе, стало некомфортно. Он опустил голову, дабы разорвать контакт. Но мальчик не опустил, он выглядел непоколебимо и уверенно в себе, словно делал так явно не первый раз. На него посмотрел сидящий рядом парень в очках, который был на несколько лет младше его. Лохматый, худой, но довольно высокий. Он должен был находиться в другом отделе, ведь по возрасту еще не подходил в данный. Перевели из-за отца, который был готов платить за то, чтобы парня отправили на ранг выше и мог как можно быстрее присоединился к военным действиям. Отец сам сознался, но в мягкой форме, что хотел избавиться от сына. Генрих об этом догадывался с самого начала. Его действия, запросы и зашуганный мальчик рядом говорили сами за себя. Когда наставник стоял в кабинете и смотрел в глаза герра Лоренца, было желание снести ему голову. Флаке был лишь испуганным ребенком. Он явно не хотел во всем этом участвовать, как и Генрих смотреть в эти без горя и стыда глаза. Лоренц не отрывал взгляд от стоящего, смотря на него так же завороженно, как и наставник. — Назови свое имя. — Генрих прикусил дужку очков и наклонил голову, продолжая наблюдать за обоими. — Тилль Линдеманн. — Твердо ответил вокалист, положив руку на сердце. — Я хочу знать, почему случаются такие попадания на Землю и можно ли их предотвратить. Генрих удивленно распахнул глаза, еще больше наполняясь восхищением. Другие тоже не обделили его вниманием. Кто-то покосился, кто-то злобно зыркнул, сжимая кулаки. Но сам Тилль никак не переменился в лице. Он все еще держал ладонь на груди, а взгляд его был полон серьезности. — На самом деле вопрос хороший, — надев очки, произнес Генрих, — дело в том, что в родительском составе может быть человек, который уведет дитя на Землю. На второй вопрос он не смог дать ответ. Он сам не знал, можно или нет. Чаще всего человеком оказывалась женщина. Ей обычно было дело до ее ребенка, но Высшему — никакого, поэтому она уходила с ребенком в свободное плавание. Только потом до Высшего могла дойти вся ситуация, но хвататься за голову будет уже поздно. Ведь человек утерян. Но все мы разные. Кто знает, может дитя от человека будет нужен Высшему. Но все они, если не являются девиантом, а это большая редкость, думают лишь о себе. Тилль кивнул и сел обратно, намереваясь продолжить слушать речь наставника, но тот замолчал, не решаясь сказать и слова. Он продолжал смотреть мальчику в глаза, чувствуя, как в груди нарастала необъяснимая тревога. Он видел в нем то, что другие разглядеть не смогли. К примеру, его же одноклассники. В мальчике явно горел огонь. При чем, он не был сильно заразительным. Возможно, Тилль его старался скрывать, поэтому никто и не замечал… Но почему Генрих заметил? Почему вообще он отдавал ему столько внимания? Нашел родственную душу? Возможно, Генрих долго искал среди пустых существ тот самый огонек, который освещал все на своем пути, но что-то подсказывало, что гореть он будет не долго… Прозвеневший звонок встрепенул Генриха. Любопытное множество детских глаз прожигали его все это время, пока тот пытался сложить целую картину воедино. «Девиант…» — подумал он, поправляя очки указательным пальцем. Весь класс вышел из кабинета, так и не дождавшись указаний наставника. Кинув им в путь напоминание о домашней работе, он погрузился в полную тишину, когда последний ученик закрыл дверь. Поставив цель, он наблюдал за Тиллем в течение учебной недели. Пытался найти тех, с кем он хорошо общался, но мальчик всегда был один. Даже за партой. Генрих разрешал детям садиться, куда их душа пожелает, но Тилль всегда занимал лишь одно место и был он за ним один. В один прекрасный день наставник решил поговорить с Тиллем после уроков. Звонок прозвенел неожиданно даже для самого Генриха, который был увлечен рассказом связанный с темой урока. Ему она всегда нравилась и казалась самой интересной из всего учебного курса. Встрепенувшись, он поймал взглядом Тилля и, окликнув его, попросил ненадолго задержаться. Подняв класс, он дал им указания по поводу домашней работы и указал на доску, после — разрешил расходиться. Обычно ученики быстро собирались и выходили из класса, но на этот раз двигались лениво. Поторопив их, Генрих сел обратно за свое место и отметил в журнале нескольких человек. Тилль наблюдал за движениями наставника и ждал, когда народ перед ним разойдется. Его терзали сомнения по поводу разговора с ним. Была мысль слиться с толпой и быстренько выйти из кабинета, но из-за нерешительности не сдвинулся с места, смотря в поток толпы. Все что-то бурно обсуждали между собой, кроме парня, который обычно сидел напротив Тилля. Он так же ждал, когда ученики пройдут, прижавшись к парте. Когда все разошлись, он быстрыми шагами вышел из кабинета. Генрих проводил его взглядом и кивнул Тиллю. — У меня есть к тебе пара вопросов. — Генрих жестом подозвал мальчика к себе. Немного пошатнувшись, он подошел ближе и встал перед наставником, смотря тому в глаза. Странная у него была привычка. Наставник же повел плечами, пытаясь отогнать табун мурашек, бежавший по рукам. — Кем ты являешься по расе? Тилль поник, пряча взгляд. Он резко помрачнел, словно услышал в свой адрес что-то крайне отвратительное и задевающее. — У Вас должна быть вся информация обо мне, поэтому я не понимаю смысл этого вопроса. Генрих хмыкнул и потянулся к ящику в столе. Открыв его, он перебрал несколько документов и нашел тонкую папку. Полистав несколько страниц, он нашел лист, не вставленный в нее. Получив его в руки, Тилль быстро пробежался глазами по тексту и понял, что это лист с его данными. Он все внимательно прочитал еще раз, не понимая, для чего наставник дал его. Но потом, когда спустился к строке с расой, удивился. — Высший? — Дрогнувшим голосом спросил Тилль, но тут же осекся. — Это же не правда? — Генрих положил бумагу на стол и уперся о него локтем, продолжая наблюдать за мальчиком. Линдеманн замялся. Не зная, что ответить, он просто стоял молча, потупив взгляд в пол. Ему мало что было известно об этом инциденте, но он знал, что высших уважали сильнее, поэтому и осекся, стараясь не вызвать подозрений, хоть и понимал, что его и так раскусили с треском. — Ясно. — Генрих взял Тилля за плечи и повернул к себе, заставляя, как и в начале разговора смотреть в глаза. Он же, дернувшись, снова встал прямо. Психологически наставник прекрасно понимал его. Мальчик неустойчив, прислушивался к общественному мнению и статусам, которое оно давало. Так получилось и сейчас. Генрих догадывался, что мальчику не случайно написали в расе «высший». Точно не на пользу ему, но и не на вред. Думали, что не на вред. Ведь оборотня в толпе высших узнать будет очень легко, так же и наоборот. Но не только действия подобные перевертышам выделяли его из общей толпы. Он тянулся к другим, старался выделяться на уроках, помочь. Он не думал только о себе как это делали многие, что и заинтересовало наставника. — Ответь мне. Тилль был на грани плача. Глаза находились на мокром месте, но он продолжал смотреть на Генриха, стоя ровно и неподвижно. — Ну же! — Мужчина встряхнул его и этим заставил Линдеманна опустить голову. Он понимал, что на него давить не стоило. Не хотел быть его врагом. Скорее наоборот — хотел стать хорошим учителем, который всегда выслушает и поможет, пока другие отворачивались. — Тилль, — обратился он, — я хочу помочь, ведь прекрасно понимаю тебя. — Но вы не понимаете. — Почему же? — Да хотя бы потому, что Вы — высший и все вокруг Вас, как ни крути, уважают! — Тилль выбрался из хватки и фыркнул, отступая. Не мог Генрих сказать, что его уважали. Очень долгое время местные считали его шпаной, пока не узнали, что он работает в отделе по учебному делу будущих детей для военного дела. Да даже после того, как много узнали — уважения не прибавилось. Общество высших от людей мало чем отличалось. И там, и там есть и хороший народ, и выродки, которым сколько времени вдалбливай одно и то же — не поймут. Мальчик совершенно не понимал этот мир и видел в нем только врагов. Не боролся с ними, старался задобрить… Он не был наивен, он пытался видеть в пустых душах хоть какой-то свет. Как и Генрих когда-то… — Все мы одинаковы. Нет на самом-то деле высших, низших и подобных. Есть середина, которую сломал сам же народ, решив, что будет нужным поделить на несколько ступеней. Я — середина, ты — тоже. Эти ступени, как я считаю, не нужны. Генрих давно думал над этой темой. Еще, возможно, когда сам был маленьким. Ему никогда не нравилось, что все расы, кроме высших, принижают. Не понятно за что. Они такие же, как все. Народ сам надумал, что те или иные ниже, при этом никак не обосновывая. Но чего еще никак не понимал Генрих, уже будучи повзрослевшим, это полное отсутствие эмпатии. Он общался с множеством высших и видел эмпатию только у тех, кого считали психическими больными. На деле все было куда проще. Они чувствовали любовь к другому существу. Высшие считаются самыми эгоистичными существами из всех. Генрих долго пытался понять, от чего это идет. Что за некий сбой, который полностью отбивает сочувствие и подобные чувства к другим существам? Но так же он думал, что может это действительно является нормой, а то, что чувствуют люди и существа с девиантным поведением — нет? Наставник махнул рукой, понимая, что снова ушел в себя. Он часто погружался в мысли, когда кто-нибудь заводил речь про чувства. Посмотрев на Тилля, он увидел его завороженный взгляд, который, кажется, оставил в наставнике дыру. Генрих глубоко вздохнул и потер ладонью район груди — ее пронзила фантомная боль. Он понимал, что все стремление Тилля попасть в общество и хоть немного его изменить провалится, ведь существа увидят в нем лишь психически нездорового парня или все сошлют на то, что все оборотни — люди. Ему в будущем будет очень трудно. Пока не случится переворот, и все расы не примут — каждая из них будет мучиться. Он перевел взгляд на лист у себя под локтем. — Завтра поговорим по поводу расы. Такого не должно быть. — Мужчина устало прикрыл глаза и уперся о спинку стула, вытягивая ноги. — Я надеюсь, что ты найдешь друзей, которые захотят с тобой общаться. Ведь ты — довольно интересная личность. — Что меня так выдало? — Внезапно спросил Тилль. Генрих замолк, мигом задумываясь. До этого он прекрасно видел в мальчике отличия, но сейчас, когда об этом спросили в лоб, он словно растерял все мысли. — Я… Не успел он что-то сказать, как в кабинет с грохотом ввалился мальчик. Он видимо слишком сильно надавил на дверь. Упав на пол, он тихо простонал. Генрих забеспокоился за очки, ведь те могли повредиться. Подняв голову, наставник улыбнулся, встретившись со светлым взглядом. Очки были в норме, что не могло не радовать. Но парень тут же встал с пола, когда посмотрел в ответ, и выбежал из помещения. Тилль побежал за ним, а Генрих тихо рассмеялся, накрывая ладонью глаза.

***

— Смешанный? Серьезно? Рядом стоящие Тилль и Флаке тоже ничего не понимали и лишь вопросительно глядели на Генриха. Его пожирало жгучее чувство вины, тревожности и усталости. Когда он почувствовал на себе эти бурящие в нем дыру две пары глаз — по спине пробежались мурашки. Тело готово было отдать концы, оставляя в действии только мозг. Из головы совершенно вылетел тот факт, что сейчас они оба стояли рядом, выслушивая вечное недовольство ворчащего мужика, словно у него никогда не было возможности выплеснуть гнев раньше. Стояли и ждали, отправят ли их на смерть в этот раз или дадут подышать спокойно воздухом еще несколько недель. В груди все время неприятно давило, и Генрих готов был поклясться, что если бы рядом был нож, он вонзил бы его в себя, пытаясь вырезать кусок, где именно находилось это чувство. Он повалился на стул и провел рукой по черным прядям с легкой сединой. Случай был тяжелый, ведь при единой ошибке все могло прийти к очень не благоприятным последствиям. Он мог потерять то, к чему привязался и что полюбил. То, что видел почти во всех самых важных промежутках времени. То, что воспитывал собственноручно. Потом смотрел на это гордым взглядом, понимая, что вырастил настоящих бойцов… — Вы понимаете, что это бред? Полукровный прожил на Земле всю свою жизнь и чертей в его голове, как у меня седины в волосах. — Наставник оттянул полностью седой локон. — Да, он может стать единственным, кто поможет обеим расам и поставит между ними точку, но… Генрих провел рукой по лицу и тяжело вздохнул, смотря на лежащую перед ним бумагу. Осталось лишь поставить подписи и отправить учеников в долгий путь, но никогда еще он не видел настолько бредовых «но». Они валились как снег на голову, полностью выбивая из колеи здорового мышления. — Герр Фриц, мы понимаем, что Вы обеспокоены новыми правилами, но эта личность крайне важна. Она нужна обеим сторонам одинаково, и если хоть кто-то позволит ее перетянуть на свою сторону, это будет звучать как вызов. — Девушка в сером пальто развела руки в стороны и пожала плечами. — Какой к черту вызов? Вы сами слышите, что говорите? — Генрих указал на Флаке. — Вы серьезно думаете, что у этих двух будет что-то подобное в мыслях? Революция? Смешно! Девушка глубоко вздохнула. Она выглядела очень устало, но сдавать позиции не собиралась. Странно, что такую молодую мадам поставили на решение дел по вылазкам на Землю. Обычно на их место ставят уже девушек в возрасте. Генрих выбивал ей мозг на протяжении часа, говоря, что это все — бред, который не понятно для чего придуман и какие для того были намерения. Убить нескольких военных и почти всю расу? Это вообще норма? С какого черта геноцид стал считаться среди высших нормой? Какого черта они поставили себе такой статус? Возомнили себя богами, просто из-за того, что у них были способности к управлению несколькими стихиями и поставили собственные ебаные правила. За некоторые хотелось собственноручно убить, но понимание, что тогда ничем не будешь отличаться от этой шайки отбитых долбаебов, прилипло противной жвачкой. — Не мною эти правила придуманы — не мне их и изменять. Или принимайте или можете уйти. Возможно, хоть живы останетесь. — Она махнула рукой и отвернулась. — В том-то и дело, что выжить они вряд ли смогут. Я прочитал биографию этого… — Генрих нахмурился, стараясь вспомнить имя. — Рихард Цвен Круспе? — Он глянул на Тилля и, получив положительный кивок, поднял брови. — У него в голове — самый настоящий дурдом и если впадет в кому, то ребята оттуда не выберутся. Сам «подопытный» тоже адекватностью не отличался. У Генриха глаза на лоб полезли, когда он прочитал всю информацию, какую смогли о нем добыть. Рихард был лишь подростком, выращенным в компании токсичного отца, который никак не хотел принимать сына и каждый раз кидал в его сторону крики о том, что тот глупый щенок, не видевший жизни и пытающийся что-то судить. У парня дурдом в голове, что уже говорить об агрессии, которую он выливал на окружающих, покрывая их липкой черной жижей. Он слепо раскидывался ей во все стороны и так будет продолжаться до тех пор, пока не придет конец всей операции. — Эти так называемые «черти» — обращенные и зараженные. Да, это люди, но они поглощены отрицательными эмоциями Рихарда, которые чаще всего плещут через край. Укус заразен и думаю тут объяснять не надо, почему. Заражение — это цепная реакция, передающаяся от одного человека к другому. Да, думаю, это и так понятно? — Девушка глянула на Тилля и продолжила, — Единственный способ убить — ровный выстрел в сердце или снесение с головы. Сдвинув брови, Генрих просиял, вспоминая свое первое впечатление об этом парне. Те твари, которые будут порождены в его голове — чувства, полные отрицательных эмоций. Они слепы, так же, как и эти твари, сильны и их слух очень острый. При этом, захватив жертву, полностью изменяли ее вид и мышление, превращая во что-то очень страшное. Он хотел задать пару вопросов, но девушка его перебила: — Я и не должна была Вам все рассказывать. Будьте благодарны, что благодаря мне знаете подробности. Теперь если сам Рихард вдруг обернется в подобную пакость — не пугайтесь. В его крови, как-никак, кровь оборотня. Знаете остальные правила? Что будет за раскрытие всех карт в коме? — Казнь. — Ответил за них Генрих. — Тоже бред, как по мне. — Пожалуйста, подпишите или свалите, я устала с вами сидеть. Толкнув Флаке в бок, наставник кивнул на лист и вышел из-за стола. Он понимал, что еще несколько минут сидения за столом и упорных гляделок с листом бумаги приведут его к нервному срыву. У Лоренца, так же, как и у Тилля, не было никакого желания подписывать лист бумаги. Словно они ставили подписи на собственную добровольную, но очень оттянутую казнь. Оба прекрасно понимали, что их ждет смерть. Если не от палача, то от тварей в голове полукровного… Смешанного? Тилля бесило, что из-за принятых норм по восседанию высших над людьми, смешанного считают полукровным. Он готов был сломать эту ручку из-за бурлящей внутри злобы и негодования. Он мог бы… Поставив подпись, он через плечо дал ручку Флаке. Генрих видел, как Тилль кипел. Прекрасно его понимал. Но не мог никак поддержать. Даже кинуть что-то крайне безобидное. Этот факт так же выводил из себя. Несмотря на то, что он любил их, уважал, гордился и пытался сделать их еще сильнее, из-за норм причинил этим обоим столько боли… Ему приходилось оставаться равнодушным, а у себя в кабинете улыбаться, понимая, каких парней создал, но при этом он часто хотел прибежать к ножу за собственные действия. Он убивал чуть ли не своими руками остальных существ, которых избрали для военного дела. Он с самого начала знал, что из живых в этом лабиринте останутся только Тилль и Флаке, но ничего поделать с этим не мог. Кивнув в сторону, наставник пошел к выходу из помещения, прожигая взглядом сидящую девушку.

***

Земля растворилась так же быстро, как и все изображение. Тело понесло странным образом вниз, и противостоять этому не было ни сил, ни возможности. Сопровождал полет белый свет, который в отличие от падающего тела, несся ввысь. Все так же резко прекратилось, как столкновение спины с чем-то очень твердым. После, была такая же не очень приятная встреча с полом. Болезненные ощущения расплылись по хребту, словно тот был сломан в нескольких местах. Изогнувшись, стало понятно, что позвоночник в порядке. Это не могло не радовать, ведь залечить позвоночник будет намного труднее, чем ту же прокусанную руку. Оперившись телом о кровать, вернулась и привычная боль в коленях, с которой Тилль провел последние три года среди людей. Глубоко вздохнув, он еле смог рассмотреть округу из-за мутных очертаний и недостатка света, но он видел, как напротив него двигалось что-то большое. Человек. Протерев глаза, Линдеманн махнул головой и вновь попытался посмотреть на стоящего. Двигался он так же неуклюже, как и Тилль вначале. Видимо тоже получил ушиб, столкнувшись с полом. Но ему еще повезло, что с полом. Сам вокалист встретился спиной с металлической спинкой кровати. Когда зрение полностью сфокусировалось, Тилль ахнул, увидев Флаке. Живучий. Одежда его была в земле и прочем мусоре, некоторые участки были порваны. Штаны так же находились в земле. Район ключицы находился в кровоподтеках. В этот момент в голове появились смутные воспоминания, связанные с Флаке, но ничего толком припомнить он не смог. Убрав локон волос с глаз, вокалист посмотрел на лежащего, а потом уже и комнату. В ней стояло однотипное пиканье, а в нос ударял запах хлорки. Как и должно быть, посреди палаты стояла кровать. Рядом с кроватью находился кардиограф, показывающий равномерное биение сердца. Над кроватью было окно. С другой стороны стояла капельница, рядом с ней — прикроватная тумбочка. У дверей выхода из палаты был невысокий шкаф. И все это, кроме кардиографа, белое. Этот цвет за такое малое количество времени уже успел порядком надоесть. Тилль прикрыл глаза, понимая, что ему очень нужен отдых и что из-за перемещения на Землю эффект энергетического средства спал, что печально. Флаке выглядел так же устало и поношенно. Это сыграло Тиллю на руку, ведь биться с ним сейчас не было ни сил, ни желания. Вдруг он понял, что они вернулись в настоящее время и в свой возраст, что вызвало на лице вокалиста улыбку. Однако боль в коленях можно было убрать. — Как будем спасать наши задницы? — Разрывая тишину, спросил Флаке, смотря на Тилля из-за полуопущенных ресниц. Странно, что Лоренц, если судить по последним сложившимся обстоятельствам, говорил так, будто они снова работали над одним делом. Сначала стоял против Тилля и чуть ли не всего мира, а сейчас, как ни в чем не бывало, спрашивал про спасение нескольких потрепанных душ. Тилль чуть приоткрыл глаза и глубоко вздохнул, насыщая легкие кислородом, пропитанным хлоркой. Он никогда не любил этот запах. Вопрос Флаке никак не давал покоя. Военные действия высших против людей и оборотней. Им только дай волю всех истребить вокруг себя — сразу же начнут. Но вот и появился повод. Тилль давно начал подозревать, что и Флаке вступили в какую-то ловушку. Причем, они четко видели ее, но все равно попались… Из-за безысходности. Мало того, что несколько раз чуть не умерли, так еще и подорвали отношения между собой. Потеряли несколько жизней. Где вот сейчас Оливер? Жив ли он… Пауль и Шнайдер? Тилль махнул рукой и уткнулся лицом в одеяло. Флаке понял, что вытягивать из него слова будет пустой тратой времени. Им всем надо было отдохнуть, но о каком отдыхе могла идти речь, если их могут схватить в любой момент? Но было трудно сделать элементарное движение. Он еле встал с пола, что там говорить о побеге из больницы с Рихардом. Он, между прочим, до сих пор не очнулся. — Нам надо найти Генриха, — произнес Тилль, подняв голову. На лице Флаке повисло негодование. Смотрел он уже угрожающе, что заставило немного напрячься. Обычно в такие моменты Флаке читал Тиллю нотации. Коснувшись крови, выходящей из волос, он зашипел и выставил перед собой два пальца. — Складывается ощущение, что голова повреждена сейчас не у меня. — Клавишник криво улыбнулся. — Ты понял, какую дурь сейчас снес? Если надеялся на его помощь, то я могу назвать тебя лишь отбитым на всю голову, Тилль. Сейчас заявления Флаке не понимал уже сам вокалист. Да, Линдеманн надеялся на его помощь, ведь он, на минуточку, наставник. Он тот, кто провел с ними от начала до конца. От школьных дней до последнего дня в военных действиях и учениях. Обычно его ученики должны были положиться на него в трудных ситуациях. Да и Генрих не был тем самым высшим. Тилль долго считал его девиантом. Ему становилось противно от этого факта, пока он не столкнулся с данной проблемой лицом к лицу. — Тилль, пойми, что все существа вокруг — твари. Никому из них мы к черту не сдались. Я не знаю, что руководило тобой в момент рассказа Круспе о его местонахождении в коме, но объяснения народ слушать не будет. Мы двое для них — дьяволы воплоти, ведь подвергли смертям несколько рас. Они убьют нас, не замедляясь… И Генрих так же приложит к этому руки. Флаке понимал, что сейчас разговаривать с Тиллем равно долгому разговору со стеной. Вокалист не любил разочаровываться в тех, кто окружал его. А если все-таки такое случалось, это било по нему, причем довольно сильно. Флаке провел с этой персоной не один год, поэтому смог изучить его досконально. Если не взять его за шкирку и не наорать, он так и будет находиться в себе, не принимая никакую информацию, что так активно пытались дать. Словно маленький ребенок… Взрослый мужик, дожил же до тридцати девяти лет, должен быть опыт, а итог — ребенок. Чертово дитя, которое боится разочароваться в окружающем его мире. — Тилль! — Флаке перешел на повышенный тон. — Сейчас нет времени опять мусолить эту тему! Соберись и пойми, что Генрих — чертов придурок! — Он воспитал нас… — Произнес Тилль. Взгляд его был полон непонятной мольбы. Увидев это, на лице Флаке повисла гримаса отвращения. Видимо его задели слова вокалиста и его желание закончить этот разговор. Внезапно Тилль встал на ноги, чем заставил Флаке вздрогнуть. Вокалиста чуть пошатнуло. Когда было перемещение в мир Круспе, то таких сильных побочных эффектов в виде потери координации не было. Взявшись за спинку кровати и стараясь хоть как-то себя удержать, он медленными шагами обошел ее и сел с другой стороны напротив Лоренца, положив ладони на колени. — Если бы не он, мы бы погибли еще в самом начале операции. — Это его работа — учить детей выживать. Как ты этого не понимаешь? Он нам даже не друг, он… Да он высший же. А ты их терпеть не можешь. Почему же к Генриху такое отношение? — У других тоже работа, но заметь, как его отношение к существам отличалось от соседних наставников. — Да он же тебя чуть не убил! Насильно обратил! Ты и это ему простишь? Тилль вспомнил, как в тот момент все вокруг окружило взрывом, и он остановил обращение, вспоров собственными ребрами бок. Тогда ему помог не Генрих, который еще ко всему прочему исчез, а Флаке. То же самое произошло и на военной базе. Но он был намного мощнее и чудом не задел самого Тилля. Но судя по бинтам на груди и плече, которые все еще находились на нем — задело. — Если бы у него не было важной цели для этого, он бы не стал… — Да какая к черту может быть цель? Это был огромный риск. Ты же чуть не умер. — Но не умер же… — Перестань! — Флаке выставил руку вперед и заставил Тилля замолчать. Он все больше убеждался в том, что говорить ему реальные факты, которые отрицать довольно глупо, бесполезно. — Хорошо, давай тогда начнем с простого. Я. Флаке почувствовал, как в собеседнике возрос интерес. Видимо думал, что обороты немного сбавятся, но Флаке даже не думал об этом. Прикусив губу, он потупил взгляд в пол и, кивнув, начал: — Если тебе так трудно разочароваться в нем, то разочаруйся, наконец, во мне! — Флаке развел руки в сторону и убрал ногу с ноги. — Я — слабый кусок дерьма, который настолько запутался, что встал против тебя. Того, кто выше не только по статусу, который тебе дан из-за семьи и значимой фамилии, а морально, физически. Отрекся. Струсил… Пытался спасти свой зад. Я тебе не друг, не соратник, не товарищ. — Флаке стал загибать пальцы. — Я для тебя должен быть пустым местом, но ты держишь меня. В твоей голове дан какой-то статус моей личности, — указательный он приставил к виску и несколько раз постучал, — потому что не можешь принят настоящий, разочароваться и выкинуть меня к черту. Тилль помрачнел, но не прошло и нескольких секунд, как он поднял горящий взгляд. Флаке всегда становилось не по себе, когда они светились. Буквально. В обладателе с каждым словом росло все большее непонимание. Когда Флаке закончил, вокалист уперся локтем о бедро и поджал губы. Он понимал, что собеседник намекал или на свой уход или… Что он хочет? Почему у него такое странное желание добиться от человека, который провел с ним плечом к плечу, отторжение. — Знаешь, не зря высшие говорят, что чувства — это слабость. Я поддался им, и вот к чему это привело. На самом деле я не согласен с Паулем… Я понимаю тебя. Смерть в этой ситуации, наверное, лучший выход. Странный ком пронеся по горлу, а из глаз брызнули слезы. Он глубоко вздохнул и убрал их тыльной стороной ладони. Он давно думал о том, что ничем толком не мог помочь Тиллю. Словно его отправили вместе с ним как запасного, на случай, если первый не справится. Когда так действительно произошло, Флаке был готов выстрелить себе в челюсть, лишь бы не делать все дело за него. Флаке понимал, насколько он слаб. Сколько раз пускал слезы из-за нее, сколько раз наносил себе увечья и прятался за спиной вокалиста, когда в самой группе происходили разногласия. Лоренц лишь мог казаться уверенным в себе, но на самом деле его словно что-то сломало и теперь былую уверенность не вернуть. Лоренц совсем перестал сдерживаться, и слезы пошли быстрее, попадая в сомкнутые губы. Ему было противно, что он не мог быть сильным, не смог смириться с ролью, которая ему дана. Роль чертового воина, роль высшего, роль, хотя бы, хорошего товарища по делу. Он считал, что завалил совершенно все. Чужая ладонь легла на запястье и резким движением сомкнула пальцы. Клавишник вздрогнул, судорожно начиная думать, что же сделает Тилль. В голове пронеслись все варианты. От лучшего к худшему. Но он лишь поднялся и слегка дернул клавишника за руку. Выдохнув, Флаке повторил действия Тилля, смотря во все еще горящие зеленым цветом глаза. Несколько секунд они так и стояли, смотря на друг друга. Флаке ожидал действий с его стороны и снова перебрал варианты развития событий. Но момент тянулся, словно все в находилось в замедленном действии. Хотелось уже крикнуть, чтобы тот сделал хоть что-то, а не просто прожигал дыру во лбу. Вокалист закрыл глаз и положил подбородок на плечо, прижимая Лоренца к себе, распределяя руки по спине. Флаке словно ударило током, но он улыбнулся и обнял в ответ, разрешая себе расслабиться в объятиях и разрывая ту нить, которая нарастала в нем все это время. Страх, что Тилль ударит его или огрызнется, отпал. Вырос мальчик из состояния вечной злобы на всех. — Если я действительно настолько страшен в твоих глазах, то ты герой, раз смог встать против меня и даже попытался вправить мозг… — Линдеманн меланхолично улыбнулся, вдыхая запах волос Флаке. В груди догорали остатки страха, и он полностью отступил, когда по помещению пронесся продолжительный звук чужого вздоха. Флаке никогда еще не чувствовал такой трепет и настолько теплых эмоций от Тилля. Если и происходили малые искры между ними, то клавишник считал это лишь частью работы, но никак не заботой со стороны вокалиста. В ушах неожиданно показался его крик, когда Флаке попытались убить, а голова выдала его полный искреннего испуга взгляд. Именно этот момент что-то сломал. Показал мужчину в другом свете… Возможно, самому Лоренцу показал иного себя. Словно Тилль и не знал, что так было задумано… для укрепления общей картины в глазах Круспе. Внезапно, вокалист положил ладонь на затылок Флаке и сильнее уткнулся носом в плечо. Нахмурившись и поджав губы, тихо произнес, словно это должен был услышать только клавишник: — Прости. Я не хотел убивать. Даже представить не могу, как бы существовал, не будучи тебя рядом… Я желал лишь защиты и совсем забыл, что ты тоже в ней нуждаешься. Флаке шумно сглотнул, подавляя новый порыв слез и странные ощущения в груди, вызванные голосом товарища. Подняв голову, он чуть приоткрыл рот и опустил руки. Поглощая воздух, пропитанный хлоркой, он совершенно случайно увидел полуоткрытые глаза Рихарда. Он смотрел в их сторону, и в этот момент Флаке был готов провалиться сквозь землю. Он уперся руками в грудь Тилля, и тот чуть зашипел. Под тканью находилось что-то еще. Он понял, что это были бинты и снова обнял друга, утыкаясь носом в плечо. Рихард смотрел с искрой. Не осуждал, словно улыбался глазами, хоть и на лице было полное равнодушие. Смотря на эту картину, у него внутри вспыхнуло пламя огня. — Красиво смотритесь. — Хрипло произнес он. Распахнув веки, Тилль глянул в его сторону, но Флаке не отпустил. Теперь ему казалось, что если отпустит, то потеряет все тепло, которое исходило от чужого тела. — Пауль, — снова пробубнил себе под Рихард, задерживая внимание на Флаке, — что с ним? — Я не знаю. — Ответил тот, вцепившись руками в ткань футболки. — Что он вообще такое? — Видимо гитарист тоже не желал отступать и чувствовал, что Лоренц явно что-то про него знал, если не все. Флаке резко сел обратно, закрывая лицо руками. Пауль был странной точкой, которая обрывала мысли в голове. Если он был вообще им. Лоренц находился рядом еще до того, как пришел к коллективу, который был сейчас. Пауль, Алеша, Кристоф. Все они были с ним, все были как на ладони, кроме Ландерса. Видел краем глаза документы всех, слышал о семьях, которые пытались создать, а Пауль словно был тенью всего, что видел перед собой Лоренц. Он ему казался настолько знаком, но одновременно и нет. Его признание тогда, посреди леса. Было ли это галлюцинацией Флаке из-за его вечных мыслей и догадок о настоящей личности Ландерса? Или они просто чертовы однофамильцы. — Этот парень был со мной, как оказалось, еще когда я вступил на учение по военному делу. Два года мы вместе учились, а потом… На одном из заданий он попал под пулю. Остальные годы обучения я провел с Тиллем. — Но раз он был мертв, с кем мы общались на протяжении стольких лет? — Я сам задаюсь этим вопросом… Его настоящее имя Хайко. В волосах был маленький шрам, который я случайно заметил, пока тот спал… У Пауля он тоже есть. Флаке на автомате говорил о Пауле, как о разных личностях, потому что все еще не мог принять, что действительно столько лет жил и общался со своим старым напарником, совершенно не понимая этого, имея лишь догадки. Тилль сел на кровать и протяжно выдохнул, так же ни черта не понимая. Да, Лоренц говорил о бывшем напарнике, но всего парой слов перекинулся однажды и замолк. Он и подумать не мог, что Ландерс высший или оборотень. Он мгновенно просиял. Его возможная догадка могла сейчас изменить весь ход событий, если она действительно правдива. — Кто он был по расе? — Спросил Линдеманн, пытаясь убрать его руку от лица. Флаке на время задумался. — Я не знаю… Он говорил, что является лишь воспоминанием, но это же не так… Он ведь был до комы. Живой человек. Он мог быть и не человеком вовсе. Тилль действительно задумался, что же он такое? Хотя бы приблизительных ответов не было, да и времени на рассуждения тоже. Он забылся, что находится сейчас чуть ли не на вражеской территории. Встав с кровати, его снова немного шатнуло, но не так сильно, как раньше. Опершись о тумбочку, он склонился над Круспе. Удивительно, что его даже не соизволили переодеть. Лишь ветровку сняли. — Как ты себя чувствуешь? — Не чувствую тела… — Ответил Круспе, переводя взгляд на Тилля. Вокалист глянул в окно. Палата находилась на втором этаже, что не было проблемой. Он кивнул Флаке, чтобы тот проверил шкаф на наличии одежды и стал отключать Рихарда от аппаратов и прочей бурды. Кажется, гитарист догадался, что хотел сделать Тилль. И не возражал. Внезапно на одеяло кинули тонкую папку, а за ним прилетела и куртка. Вокалист убрал ее и взял то, что находилось под вещью. Тонкая, бежевого цвета папка, без каких-либо надписей. Открыв ее, Тилль увидел, что на первой странице были данные Рихарда: его фото, имя, остальная личная информация. Но что ввело Тилля в шок — подпись в самом углу красной ручкой. Слово «устранить» четко красовалось на белой бумаге, привлекая к себе внимание. Показав это Флаке, он увидел ту же реакцию, что охватила и самого вокалиста ранее. Это действительно была ловушка, не зная механизма которой можно было и застрять в ней навечно. В больнице работали высшие, которые следили за Круспе. Высшие узнав, что есть вариант сравнять людской род и оборотней с ними, решили от него избавиться. За этим стоит что-то намного большее, чем простая брезгливость к расе, лишь потому что та ниже. С самого начала Тилль понимал, что в истории высших есть недосказанность. Не могли же они ненавидеть народ лишь за то, что не имели эмпатии к окружающим. Было что-то большее… Намного. Его снова выбило из мыслей, когда в глаза попала красная, молящая себя на себя нажать, кнопка. Она была не большой, а под ней был нарисовал колокольчик и выполняла функцию зова врачей, если пациенту станет совсем плохо. В голове назрел план, как в тихую начать войну, но не осведомив об этом расу полностью. Тилль оторвал взгляд от кнопки и протянул руку Рихарду. Он же, посмотрев на нее без особого доверия, не понимал, чего хотел вокалист. Видимо догадки о его действиях разбились. Он взялся за руку, и она потянула на себя. Гитарист сильнее сжал пальцами чужую ладонь и через огромный труд оторвал спину от подушки. Чувства, что тело на месте, наполняли с головой и они были очень неприятные, ведь это была сводящая все мышцы боль. Она словно разрывала все ткани, как разрывался контакт Круспе с кроватью. Он смог сесть, это уже можно было назвать большим прогрессом. Закинув руку себе на плечо, Тилль взял товарища под бок и, через его вздохи, смог поднять на ноги. Рихарда пошатывало, словно корабль на волнах. Тилль задумался, а хватит ли у него сил сомкнуть руки на шее, что уж там о удержании хоть какого-то равновесия? Если нет, то выльется это в малую проблему. Но, вроде, он не был настолько беспомощен и слаб. Скрестить-то скрестил, осталось понять, насколько тяжел. Вполне возможно было на себе утащить. Это не могло не радовать. — Что ты собираешься сделать? — Спросил Флаке, наблюдая, как Тилль завязывал Рихарду шнурки. — Вывести отсюда Круспе и добраться до отеля, в котором мы остановились. — Ответил он, завязывая последний узел. — Через окно. Флаке глянул на выход и заглянул в него. Второй этаж? При неудачном приземлении на землю, вокалист мог бы переломать себе полностью ноги, но он опередил все созревающие вопросы клавишника: — Мне ничего не будет, не бойся. — Рихард был на его спине и вполне держался, но беспокойство заглушить все равно не получалось. По его просьбе Лоренц открыл окно. В его лицо тут же ударил поток свежего воздуха и шум редких проезжающих машин. На улице стояла глубокая ночь, но по ней все еще было довольно живое движение. Он снова посмотрел на Тилля и уступил место, вставая рядом с тумбой, но вокалист не сдвинулся с места, стоя впритык к стене. Флаке нахмурился, не понимая, чего тот медлит. — Подорви тут все. Тилль, сжав кулак, ударил им по кнопке, и вдалеке показался глухой писк. Глаза у клавишника округлились, а Тилль, наконец, начал действовать. Вид снизу завораживал, но еще больше завораживала собственная идея, которая адекватного человека должна была привести в шок, ведь умрут существа. И имя им — высшие. — Но откуда… — Потом все расскажу. А сейчас — жги!