И на этот путь оснеженный
Если встанешь — не сойдешь.
И душою безнадежной
Безотзывное поймешь.
Она провела так много вечеров в камере, а теперь казалось, будто очутилась здесь впервые. Все вокруг вдруг стало незнакомым: и подрагивающий под, с позволения сказать, потолком огонек света, и заунывный вой ветра сквозь брешь-окно в стене, и мерные удары капель где-то в конце коридора. В центре всей этой новой картины был… Он. Он и волнующе приоткрывшийся вдруг бархатный полог тайны. Как бы Гермиона ни старалась отводить взгляд, тот все равно сбегал к Нему, притягиваемый, будто магнитом к бледной коже, нечеловеческим чертам, черным, чернее, чем вечная темнота над Азкабаном, глазам. Бросив все попытки что-то изобразить, расписавшись в собственном непомерном любопытстве, она взглянула прямо, вроде бы впервые. Остановилась на секунду, выдохнула — даром, что от волнения сердце вдруг зашлось в сумасшедшем ритме. Так она чувствовала себя, когда в спешке вырвала — какое ужасное пренебрежение! — страницу из книги и черкнула несвойственным ей почерком «трубы». Обнаружив себя стоящей в центре камеры, на том же самом выдохе Гермиона опустилась на пол ужасно далеко от стены и ужасно близко к нему — тут уж как посмотреть, что было страшнее. Ее-не-ее черное платье жутко сдавливало ребра, точно у героини дурного романа, только обморок никто не оценил бы. — Часть души можно переместить в другой предмет? Он ожидаемо молчал, а Гермиона отчего-то вдруг почувствовала себя живой, настоящей — не той оболочкой и не дрейфующим морским коньком. Информация о крестражах впервые оказалась так рядом, такая желанная и раньше недоступная, такая завораживающе-манящая, как шепчущая тьма, близкая, будто протяни кончики пальцев — и ухватишься. Она точно намеревалась ухватиться, впиться хоть ногтями, хоть бы даже зубами поглубже и вырвать всеми силами любой крошечный шанс на жизнь Гарри Поттера. — Сидя здесь, вы не создадите новый крестраж. Вам не выгодна смерть Гарри, как бы вы ни хотели обратного, — с нажимом продолжила она и будто бы даже подалась чуть вперед: — Осколок можно переместить, или нет? Лорд едва уловимо прищурился, прошелся по ее лицу взглядом. — Можно, — задумчивый голос и чуть склоненная вбок голова сигнализировали о его очередной насмешке, да и к черту. — Но… — Как?! — собственный голос показался чужим и слишком резким. Ни разу она не видела еще, чтобы Он наклонился вперед. Ей почудилось — точно, только почудилось — что в черных глазах напротив сверкнуло одобрение. — Но, видишь ли, сколь мне не выгодна смерть… Гарри Поттера, — имя друга звучало точно старательно собираемая по щекам горечь какого-то мерзкого зелья, — столь и не выгодно открывать тебе способы его переместить. — Мне нужно, чтобы Гарри Поттер жил, — почти что заглавие ее нынешней жизни. В конце концов, все было зря, если он не останется мальчиком-который-выжил. Ни в чем не останется смысла, извечный траур таковым и останется — без родителей, без Рона, без молодости, без десятков тех, кого они потеряли. Кто-то выроет еще одну могилу, а что останется ей? — Если есть… способ, — буквы лихорадочно сбивались в слова, казалось, что малейшее промедление все разрушит, — мне нужно только переместить. Я не уничтожу его, спрячу, куда вы скажете. Я достану воспоминание из головы и принесу его вам, чтобы вы лично его разбили. Мне нужно, чтобы Гарри Поттер жил. Он приподнял подбородок, смерив ее странным взглядом — что-то на грани забавлявшегося и оценивающего. Лениво обвел языком внутреннюю сторону щек, отчего его вид сделался то ли задумчивым, то ли насмехающимся. — Не хочешь ли ты, чтобы я поверил тебе на слово?***
Пальцы щелкнули перед лицом, вырывая ее из собственных мыслей. Вокруг все залилось теплом, шумом двигающихся стульев, гомоном людей, а казалось, кругом должны были быть каменные мокрые стены. — Грейнджер, ты меня пугаешь, — взгляд сбежал на острый срез черных волос и вишневые недовольно поджатые губы. — Извини, — пробормотала Гермиона, поднеся к губам низкий бокал с огневиски. Пальцы Пэнси лениво вели по кругу соломинку в коктейле, но перед глазами было лишь одно — воспоминание, как ее собственная рука легла на бледную кожу, неожиданно горячую, как парили искры заклинания, которое она повторяла следом за тяжелым низким голосом, раздававшимся будто в ее голове. — Так что мы отмечаем? — А?.. — Мерлин, давай выйдем покурить. Под полы пальто ворвался холодный ветер, лизнул шею. Араминта скользнула по руке, прижавшись ближе. По руке, к которой прикасался Он, пока она давала клятву. Она почти не спала, пропустила занятия и отпросилась с дежурства, и только под вечер следующего дня невесть как добрела до камина, чтобы пригласить Пэнси в паб. Горячая рука. Острые ногти на ее коже. Гулкий шепот. Клятва. Поднося сигарету к губам, Гермиона глупо смотрела на заметенную вьюгой Косую аллею, пытаясь взвесить, насколько влипла. Сыграть по правилам против шулера? Дайте два, лишь бы Гарри Поттер был жив. Дать клятву Лорду, что не будет уничтожать осколок? Еще лучше! Мерлин, она не влипла, она прямо-таки превзошла себя. «Если. Я точно произнесла, что не уничтожу крестраж, если Он расскажет» — вновь и вновь повторяла она. — Это Поттер, да? — Где? Паркинсон сделала затяжку, закатила глаза, и, кажется, пробормотала что-то в рифму. — Из-за него ты сама не своя? Что-то случилось? — Он… ничего не говорит, — пространно ответила Гермиона, не сильно улавливая, о ком именно шла речь. Да и что там — в обоих случаях не соврала бы. Лорд не спешил посвящать ее в ритуал, затребовав перед этим еще несколько зелий. Пять склянок уже лежали в сумке — она успела зайти в лавку мерзкого старика перед встречей с Паркинсон. — Паршиво. Я хотела… — под вопросительным взглядом Гермионы та поморщилась и щелкнула кончиком красного ногтя по сигарете. Отъезд из Хогвартса пошел ей на пользу, она вновь напоминала себя и уже сложно было представить, что невозможно элегантная Пэнси недавно пекла пироги на кухне маггловской квартиры. — Мне нужно собрать рекомендации, чтобы получить пропуск к Драко на Рождество. Имя Малфоя она произнесла вроде бы буднично и мельком, но от Гермионы не утаилось, как ее голос дрогнул. Ветер подул сильнее. Веселая толпа, кутаясь в шарфы и смеясь, кучно зашла в бар, топотом сбивая снег у порога. Гермиона прикусила щеку изнутри, задумавшись. — Пэнси, у меня идея.***
— Идиотская идея, это — идиотская идея, Грейнджер! — шипела Паркинсон, перехватывая в руке сумочку. Звук ее тонких каблуков остро отлетал от стен коридора, будто десяток рикошетящих редукто. — Мы просто попробуем, — в сотый раз повторила Гермиона, покосившись на проходящего мимо заглядевшегося молодого целителя. Пэнси, одетая с иголочки, ярко выделялась на фоне унылых интерьеров Мунго, и, должно быть, так справлялась с волнением. А этот тянущейся за ней шлейф вишневых духов… на ее фоне Гермиона выглядела не лучше бледного призрака. — Я хотела, чтобы ты его попросила! И вообще, тебе не идет голубой, это еще на святочном балу было понятно… Вот уж спасибо! Она могла бы и снять мантию — дежурство уже закончилось, но едва ли кто-то оценил бы посетительницу со змеей на руке. Араминта и так была вне себя от того, что минувшим вечером они не отправились в Азкабан. Закатив глаза, Гермиона остановилась у нужной двери. — Тебе нужна рекомендация, а мне — говорящий Гарри. Все честно. — С чего ты взяла, что со мной будет по-другому? — продолжала шипеть Паркинсон. — Мне так кажется, — пространно ответила Гермиона, в глубине души почувствовав укол вины перед Джинни. — Готова? Под ядовитое «нет!» она нажала на ручку, подтолкнув Пэнси вперед. В палату, должно быть, сперва вошел аромат вишни, а затем — сама Паркинсон: Гарри, лежащий на койке, чуть повел головой, почувствовав его, и лишь после взглянул на посетителей. — Привет, — смято прозвучало сбоку, совсем не похоже на тот тон, которым она плевалась в коридоре. В глазах Гарри мелькнуло удивление, и Гермиона решила, что это — хороший знак. Она по-хозяйски прошла к окну, оставив Пэнси позади, распахнула створки, поменяла нетронутые зелья на новые, которые он тоже не тронет. — Привет, Гарри, у Пэнси к тебе дело, — Паркинсон бросила на нее горящий взгляд, вновь сжала ручку сумочки, и, едва заметно приосанившись, все же прошагала к кровати. Гермиона заняла наблюдательную позицию в углу, и очень удачно — стена за плечами оказалась как нельзя кстати, когда Паркинсон, старательно сохраняя чувство собственного достоинства, вытащила из сумки хрустальную емкость с крышечкой. — Это тебе. Пирог, — она сунула ее в руку Гарри и раздраженно стрельнула глазами в дальний конец палаты. — Что? Ты же говорила, что приносила ему. Гермиона не знала, чему удивляться больше: тому, что та подошла к делу так неожиданно-основательно, или тому… — Спа… сибо? — что впервые за долгое время услышала удивленный голос друга, который не сразу нашелся, что сказать. — Пожалуйста. Да, так вот… — со свойственной слизеринцам ноткой надменности тем временем продолжила Паркинсон, старательно делая вид, что уже и не помнила ни о каком пироге. Ее ладони лежали на коленях, идеально ровная спина и приподнятый подбородок выглядели так, будто она ждала королеву на ланч. Тонкие пальцы пару раз скользнули по росчерку короткой прически — в те моменты, когда она говорила про Драко и порядок посещения заключенных. Слушая ее — Мерлин, внимательно! — Гарри чуть хмурился, один раз даже поправил очки, и в конце выдал, будто и не было этих изнуряющих Гермиону недель молчания: — Да… конечно, я подпишу. Удивленная Паркинсон на секунду замерла, нашла взгляд Гермионы — казалось, она и сама не ожидала какого-либо диалога, и, спохватившись, скользнула пальцами в сумку, доставая сложенный пополам пергамент. — Нужно палочкой, — отчего-то смутившись, пробормотала она. Взяв пергамент из ее рук, Гарри рассеяно огляделся и чуть нахмурился — такое выражение появлялось на его лице каждый раз, когда речь заходила о книге из дополнительной литературы или о докладе. По всем признакам о палочке он не думал и давным-давно не брал ее в руки. Гермиона стиснула зубы, но тут же все недовольство вылетело из головы, стоило ей услышать негромкое и неуверенное: — Гермиона, там… подай, пожалуйста. Она вздрогнула от звука своего имени. Показалось, что вот-вот — и упадет. Рвано выдохнув, она резко развернулась в сторону, куда указывал Гарри, и, раскрыв притаившийся в углу шкаф, взяла единственную обнаружившуюся в нем вещь — мешочек из ишачьей кожи, и поспешила к койке, на ходу выуживая палочку Гарри. Он взял древко аккуратно, но слегка неуверенно, взмахнул и произнес заклинание, оставляя на пергаменте угловатую роспись — его почерк никогда не отличался особой изящностью. Но было все равно. Стоя рядом, закусив губу, чтобы не расплакаться, Гермиона сжимала шероховатую материю в руках и раз за разом проигрывала в голове звук его голоса. Хоть какой-то из ее планов, наконец, сработал, и пусть это пока было мелочью… Получив пергамент обратно, Пэнси вновь сложила его пополам. Она что-то говорила, убирая его в сумку, но повела рукой, и та завалилась на бок. На пол полетели пудреница, позолоченный портсигар, что-то еще… Гарри склонился, помогая поднять упавшие вещи, Гермиона скользнула взглядом по полу, и, перехватив мешочек поудобнее, уже хотела поднять закатившуюся к носку туфли помаду, но замерла. Никто даже сразу не заметил. Пэнси уже поднялась и сделала первый шаг к выходу, а Гермиона все стояла, сжимая и сжимая материю, будто так она станет чем-то другим. — Почему я смогла открыть его, — прозвучало не вопросительно и хрипло. Взгляд расфокусировался, она ничего не видела и не слышала, будто все, что было кругом — только ощущение потертой ткани мешка из ишачьей кожи. — Что? — Пэнси остановилась, но все словно сквозь воду. Распахнув глаза шире — куда уж — Гермиона силой выцепила среди смазанной круговерти размытых пятен зеленые радужки под бликами от очков. — Почему я смогла его открыть, Гарри? Ее голос звенел, а он… он… отвел взгляд. — Что открыть? — в замешательстве переспросила Пэнси, но тут же замолчала. — Я написал завещание. Он произнес три слова, а казалось, что обрушилось здание, погребая ее под обломками. — Ты… что? — В Аргентине уже выращивают василиска, через три месяца… Я так решил, Гермиона. Прости. Кто-то вскрикнул, оглушительно хлопнули створки окон, моргнул свет, что-то двинулось на плече под мантией, усиливая давление. Собственные руки держались за что-то голубое и полосатое, кто-то кричал, Гермиона лишь позже поняла — кричала она сама. В коридоре послышался топот, появившиеся люди зачем-то пытались отцепить ее пальцы от воротника больничной рубашки, зеленые глаза смотрели сочувственно, но спокойно, кто-то грубо толкал ее локтем в ребро, заслоняя своей лимонной мантией Гарри, и неустанно твердил, что ей нужно выйти, но она не могла понять — как же она могла выйти? Просвистело заклинание - она хорошо его выучила, зигзагообразный росчерк и затем полукруг - первое заклинание, которому учили, чтобы успокоить пациентов, но, кажется, все врали. Голоса становились сердитее, пару раз прозвучало что-то про авроров, две тучные колдоведьмы вытолкнули ее в коридор. Отчетливее стал запах вишни, чья-то прохладная рука поддерживала ее со спины всю дорогу куда-то, та же рука поставила перед ней чашку с чем-то горячим и сладким, похожим на чай. Послушно сделав глоток и едва не захлебнувшись от непрекращавшихся судорожных вдохов, Гермиона обнаружила себя в кафетерии, напротив была испуганная Пэнси. Спустя какое-то время в дверях показались Сэм и Невилл, от их вопросов хотелось зареветь только сильнее. Даже Араминта, казалось, ткнулась головой в плечо. Сэм ушел и вскоре вернулся, откупорил какое-то зелье и заставил выпить, не отнимая сочувственно поглаживавшую спину руку, пока оно не начало действовать. За окном Мунго совсем стемнело, когда всхлипы, наконец, сошли на нет, позволив рассмотреть, что на коленях все еще лежал мешочек из ишачьей кожи.