Смерть придет и найдет
тело, чья гладь визит
смерти, точно приход
женщины, отразит.
Это абсурд, вранье:
череп, скелет, коса.
«Смерть придет, у нее
будут твои глаза»
***
Хмурый утренний свет тлел за окном. Гермиона резко вскинула голову и тут же поморщилась от боли в затёкших мышцах — так и уснула за обеденным столом. Память ржавой холодной иглой прошила сознание. Ей вдруг показалось, что взгляды всего мира обратились к ней, сидящей в своей маленькой квартирке, совершившей непоправимое. Он. Здесь. Просто немыслимо. Пространство всей комнаты будто бы схлопнулось вокруг черепной коробки, сдавив гудящей бетонной конструкцией виски. Чуть ли не наощупь открыв кухонный ящик, она откупорила зелье от головной боли и осушила колбу в один глоток. Следом открутила кран холодной воды, жадно отпила из стакана и запустила пальцы в волосы, молясь, чтобы оно подействовало как можно быстрее, отсчитывая минуты до, как ей казалось, неизбежного. Она ждала, что за дверью вот-вот послышатся голоса авроров, толпа журналистов примется наводнять улицу под окном, а в стекла наперебой начнут биться совы. Последнее именно так и случилось, но, отворив створку как-то смиренно и отрешенно, подрагивающей рукой, она запоздало поняла, что в цветных свертках не сообщения об аресте, а рождественские открытки. Ворох картона с заколдованными оленями, отбивающими копытами разлетающиеся вокруг яркие звезды, заполнил подоконник. Ещё позже Гермиона сидела на самом краю дивана, сжимая кружку со слишком горячим чаем — не рассчитала силу греющих чар. Электрический чайник при попытке вскипятить воду гулко буркнул, что-то щелкнуло и он замолк — проработав все лето бок о бок с колдующей волшебницей, он вскинул белый флаг от короткого соседства с лишенным магии Лордом, больно ударив по самооценке. Запертая дверь в спальню находилась прямо перед ней, но смотреть на нее было в тягость — взгляд постоянно сбегал на что угодно другое, впрочем, не находя утешения и там. Стопка газет у камина, упавший на пол плед, раскрытая «История Хогвартса» — все напоминало о вчерашнем вечере, глумясь над молчаливым шоком новоявленной преступницы. Стоило бы перебрать в голове перспективы, но те были одна туманнее другой, да и разум отказывался принимать один ужасающий и простой факт: она помогла сбежать самому опасному темному волшебнику. А еще почти что убила человека. Балансируя между волнением и ужасом, Гермиона подошла к двери и прислушалась. Несмело занесла руку, притормозив за сантиметры от поверхности дерева. Разжала кулак, досчитала до трех, скользнула пальцами по ручке. Одернула, будто та была облита кислотой. Прикрыла глаза и, тихо выругавшись, отправилась в ванную. Гостья в собственном доме. Горячая вода почти позволила очистить мысли, пока вновь не вспомнился вчерашний вечер и не настигло понимание, что в этой самой ванной не так давно был Лорд. Смех, да и только: кто бы мог подумать, что беглый преступник, самый страшный волшебник всех времен, получив свободу, первым делом отправится сюда, будто избалованный принц в изгнании? Память о прошлых сутках казалась туманной и ускользающей, оно и к лучшему. Невмоготу было помнить, как Он приказал трансфигурировать азкабанские одежды в мантию, как бесцеремонно занял ее спальню, будто бы давно точно зная, что она снимает однокомнатную квартиру. Должно быть, и впрямь знал, и на роль доносчика не подходил никто, кроме Араминты. Наконец выйдя, Гермиона обновила охранные заклинания на двери. Постоянная бдительность была как нельзя кстати. Прислушавшись и поняв, что квартиру все еще наполняет благословенная тишина, она направилась в гостиную, но, переступив порог, замерла, увидев у окна высокую фигуру. Лорд темным пятном выделялся на фоне ее простых обоев, все вокруг будто бы меркло и тускло под натиском его мрачной ауры. Гермионе казалось, что она успела привыкнуть к его виду, и только теперь стало понятно, как же она ошибалась: очутиться один на один, когда Он возвышается во всю внушительность своего роста, — совсем не то же самое, что подавать зелье сидящему на полу заключенному в камере с сотней защитных чар. Дело было не в его внешности, не в нечеловеческих — совершенно волшебных — чертах, не в гематомах от аврорских допросов — шутка ли: казалось, всего за ночь они почти полностью исчезли, а темные впадины под глазами стали куда менее заметными. Просто весь Он был — эманация собственной магии. И ей вдруг снова стало страшно. — Этих книг недостаточно, чтобы снять браслеты, — для него ее появление не стало неожиданностью. Взгляд Гермионы скользнул по его запястьям, заложенным за спину, и вернулся к книжной полке, которую он флегматично оглядывал. — Откуда вы знаете? Вы что… Небрежно изогнутая бровь подсказала: да, он знал содержание всех этих книг. — Мне еще не доводилось встречаться с таким… эффектом. Предполагаю, что есть нечто общее с принципами анти-аппарационного поля, с примесью алхимии. После завтрака отправляйся в Лютный и принеси все, что найдешь, связанное с этими двумя областями, — невозмутимо закончил он, в пару неторопливых шагов оказался у стола и, сев, смерил ее выжидательным взглядом. Глупо уставившись в ответ, Гермиона пыталась сопоставить в уме сказанные слова, но только его губы искривились, готовясь вновь выдать что-то очередное холодное и пугающее, она тут же заставила себя скользнуть к кухонным ящичкам, в разнобой открывая их и доставая продукты. Конечно же он был голоден… И если в Азкабане она порадовалась бы такой просьбе, то теперь рука с зажатым в ней ножом немилосердно дрожала. Вдруг оказалось, что кроме кошачьего корма и подготовленных кусков мяса для Араминты у нее почти ничего и не было. Привыкшая питаться как придется, Гермиона бросила все свои силы на то, чтобы соорудить что-то хоть сколько-нибудь приемлемое из остатков ветчины, булочки и пары овощных консервов. Меж лопаток все время чувствовался чужой взгляд — неужели он думал, что она что-то подсыпет? Со второго раза подогрев воду и залив кипятком пакетик чая, она поставила результат перед Лордом, почти тут же мысленно ударив себя по лбу — нужно было отлевитировать тарелку, а не подходить так близко. Впрочем, своему состоянию она не слишком доверяла, и случайно разлитый напиток не сыграл бы ей на руку. Когда длинные пальцы сомкнулись на вилке, Гермиона выдохнула с облегчением. Лорд съел все, ничем не выдавая свое отношение к ее сомнительным кулинарным способностям, и это показалось таким обнадеживающим… пока дни вынужденного сожительства не потекли друг за другом, напоминая селевой поток: пока отплевываешься от воды, в следующую секунду обязательно что-то врежется в затылок, заставив вновь захлебнуться. Сосуществовать с Лордом оказалось непростым делом. Конечно, обрушившийся на нее новый уклад милосердно не оставлял времени размышлять о самом факте того, с кем она живет, и корить себя за сотворенное с Диггори… «Оплакивать будешь позже» — она часто вспоминала те брошенные Лордом слова, но, к снедающему ее стыду, в конце дня, расправившись с делами, погружаясь в горячую ванну и прикуривая сигарету, она совсем редко вспоминала о мужчине, которого лишила всего — и мести, и памяти. «От него все равно ничего уже не осталось» — сказанное Лордом абсурдно и действенно залечивало ее свербящий разум. Амос Диггори совсем был на себя не похож. Должно быть, жить без памяти — куда лучше, чем сходить с ума от горя. «Ужасный конец лучше, чем ужас без конца» Она закрывала глаза, подносила сигарету к губам и вспоминала то, ради чего — кого — пошла на все это — ради Гарри. Затем уничтожала сигарету, очищала воздух и одевалась. Распахнуть дверь — и опять встретиться с тяжестью новой жизни. То ли от скуки, то ли по причине своего прескверного характера Лорд не скупился на язвительные комментарии касательно всего ее быта. Чем больше книг, что она покупала, оказывались бесполезными, тем мерзее становилось его настроение. После трех ночей на крошечном диване стало понятно, что ей — или хотя бы ее спине — нужна кровать. — Полагаю, ты знакома с чарами незримого расширения, — лаконично ответил Лорд, а на ее заявление о том, что это теперь незаконно, лишь пространно повел рукой, будто бы сочувствуя. Конечно, никакого сочувствия он не испытывал — лишь глумился над новой властью. Выбора не было: на следующий день ее стараниями квартира обзавелась еще одной комнатой, которую, впрочем, заняла она сама — Лорд не выражал никакого доверия трансфигурированной из стула кровати. Зайдя в свою старую спальню, чтобы собрать вещи, Гермиона поразилась тому, как педантично были застелены простыни, будто никто их никогда не касался. Первее всего она отметила именно эту его привычку. Весь он был — словно воплощение стремления к идеальному порядку. Она часто замечала, как безукоризненно ровно он откладывал книгу в стопку, как с пренебрежением смотрел на брошенные ботинки у двери, как точно, будто по линейке, делал пометки пером на пергаменте. Он показательно кривился от пыли на полках, вынуждая ее убираться каждый день. Бытовые чары плохо давались Гермионе — она смогла вспомнить лишь крошечную часть наставлений Молли с тех времен, когда та пыталась обучить ее хоть чему-то. Однажды вечером, устав делать все вручную, Гермиона тайком практиковала заклинание чистки полов. Строптивая швабра, вместо того, чтобы отжать воду, с размаху прыгнула в ведро, окатив Гермиону грязными брызгами. — Нашла себе занятие по интересам? — ехидно поинтересовался так некстати вышедший из спальни Лорд, смотря на нее, как на самое бесполезное существо. — Правильно, раз нет эльфа, приходится брать на себя его функции, хотя волшебница могла бы найти дело пополезнее. Но тут уж ничего не поделаешь, такая кровь. Живоглот сочувственно проурчал, но вскоре махнул хвостом и, с достоинством перебирая лапками, приблизился к устроившемуся в кресле Лорду, свернувшись в клубок у его ног. Это было второй особенностью. Так уж вышло, что не только змеи льнули к Лорду — но и все животные. Самые несносные министерские совы, принося Пророк, примирительно складывали крылья и смиренно поглядывали в его сторону. «Животные слушаются меня без всякой дрессировки» — вспоминала Гермиона отрывки памяти, показанные Гарри. День за днем она видела все большее сходство между Лордом и тем мальчиком из приюта, и тем обаятельным юношей, своими идеальными манерами покоряющим сердца преподавателей. Спустя время она почти научилась всегда держать в голове, в каком году он родился. Лорд не упускал возможности вспомнить, что бессмертен и его возраст не играет никакой роли, но столь многое в нем было от чисто английской чопорности тех времен! Лорд неизменно кривился от ругательств, подписывал даты записей и едва терпел ее современную маггловскую одежду. Спустя неделю она вернулась на работу, и времени стало еще меньше. Ни о какой готовке и речи быть не могло, а покупать еду в ресторанах — то же, что спустить весь месячный бюджет за неделю. — Незавидное нынче жалование у героев войны, — сказал он, надменно смотря на фиш-энд-чипс, который она, до смерти уставшая, принесла в первый рабочий день в коричневом пакетике с маслянными пятнами. Пожав плечами, будто так можно было сбросить все вдруг навалившееся на нее, Гермиона водрузила пакет на стол, и, разорвав край, схватила сразу две картошки, отправив их в рот. Была уже почти ночь, свет ламп подрагивал — перебои электричества стали постоянными спутниками жильцов дома с тех пор, как в нем поселился Лорд. Она так внезапно почувствовала себя глубоко несчастной, донельзя уставшей, и не нашла даже сил на хоть какой-нибудь ответ. Схватив еще один ломтик, она взглянула на Лорда, все так же стоявшего напротив. Будто бы только тогда наступило время осмыслить, что происходило последние семь дней. Будто бы только в тот момент на нее свалилось осознание того, с кем она делила квартиру. Плечи как-то сами собой опустились, она уперлась взглядом в столешницу, и едва ли не вздрогнула, когда стул напротив подвинули. Следом — длинные пальцы скользнули к пакету, подцепив кусок обжаренной рыбы. — Магглы развозили это в вагончиках. За мерзкой рыбой с душком прогоркшего масла выстраивались очереди из сирот. Говорили, что это должно было напоминать о хороших временах, — он поднял его на уровень глаз, и эти глаза выражали что-то совсем невообразимое, понятное только после следующих слов: — Мне это напоминало лишь о пирах в Хогвартсе. Полнящиеся едой столы, все, что ты только можешь себе представить. В стенах, защищенных от любых бомбардировок. У меня была палочка, но я не мог попасть на косую Аллею, когда сирот поднимали по ночам, отправляя в ближайшие метро. — Тогда вы решили, что можно расплатиться чем угодно ради вечной жизни? Он промолчал так пренебрежительно, словно она не говорила вообще ничего. — Там были и другие люди. Наверняка там были и волшебники, дети магглов, но никто из них больше не создал крестражи. — Величие не терпит слабости. Они были слабыми, а я — нет, — он откусил кусок. Она прошлась взглядом по медленно движущейся линии челюсти, по полоске шеи, выглядывающей за темным воротником, опустилась к открывшемуся под рукавом запястью. Его тело восстанавливалось с невообразимой скоростью, уже сейчас ни за что нельзя было сказать, что он провел столько месяцев в Азкабане. Какое-то неуемное мрачное предчувствие вдруг затопило грудь. Чужое внимание стало отчетливым, и, опомнившись, она вскинула взгляд, встречаясь с черными глазами напротив — он наблюдал за ней, и под едва уловимо прищуренным взглядом показалось, будто бы ее в чем-то уличили. Отчего-то смутившись, она встала, смято пожелала доброй ночи - даром, что он спал все меньше, и скрылась в своей спальне.