Ненужная пташка.

      Прошла неделя. Фую пришла в академию. Тихая и зажатая. Шоте казалось, что её взгляд стал ещё затравленнее, чем обычно. Ни разу на него не взглянула. На других тоже. Будто спряталась в панцирь от мира. То, что с таким трудом он вытянул из неё, было стёрто без остатка.       «Девочка, тебе не место в этой академии», — Шота мысленно ругал себя. Не её. Просто эти слова он должен был сказать ей семь дней назад.       На перемене она никуда не уходила. Тихо и незаметно рисовала себе что-то в тетради. Айзава наблюдал за ней, лёжа в спальном мешке. Что же не так с этим ребёнком? Почему ему так жалко её?       К ней направились гиены этого класса. Сейчас, адаптировавшись здесь за неделю, они были в поиске своих жертв. Тихая и незаметная Фую стала для них прекрасной добычей. Они уже учуяли её страх. — Эй, ты ж у нас из богатеньких, да? — опёрлась ладонью о парту девчонки рыжеволосая одноклассница.       Фую молчала. Рисовала. — Глухая, что ли? Или… А-а-а! — подсела ближе к ней подружка рыжей. — Решила не говорить с низами общества? Понимаю. Слушай, а сколько твои родители заплатили, чтобы ты училась в академии? Чисто так, для интереса.       Фую продолжила рисовать. Будто рядом была какая-то назойливая муха. Хотя нет. Тут было что-то другое. Девочка словно погрузилась в прострацию. — Вот стерва! — от резкого крика, Фую вздрогнула, перестав рисовать. Застыла, как будто ожидая последующего наказания. — Мы тут льём свои пот, кровь и слезы, а ей хоть бы хны! Наверное, вообще ходить не будет? Да? Зачем ходить, когда и так все по блату? Несправедливо.       Фую отмерла, продолжая рисовать. Шоте это даже понравилось. Откровенный игнор. Она оказалась выше этих стерв. Хотя, в её случае, это будет не лучший расклад событий. — Да хватит рисовать, ты! Ты не в художественном кружке, а в геройской академии! — рыжая достала из портфеля термос с водой и вылила содержимое на тетрадь Огавы. Та сжала губы и терпела, перекрыв глаза темной чёлкой. — Ох, прости, кажется, твоя тетрадка больше не пригодна для рисования. Ничего. Мамочка и папочка новые купят. Денег много, ничего страшного. — Уйдите. — раздалась тихая просьба Фую. — Че? Ты что-то сказала?! Так ты умеешь, оказывается, говорить! — наклонила к ней своё ухо рыжая. — Ну-ка, повтори. Я не расслышала твой писк. — Три объяснительных, и вы отчислены из академии за своё неподобающее поведение. Вы двое, — Сотриголова выразительно взглянул на двух ядовитых змей, присосавшихся к бедной овечке. — Идите в учительскую. Там вы возьмёте листки и напишете свою первую объяснительную — на тему «Я веду себя как злодей по причине…». Следующие пункты перечисляйте сами. Не меньше двадцати. Я проверю. Можете идти.       Две пигалицы, злобно сопя носами, нехотя потопали в указанном направлении. Фую осталась вместе с ним. Несчастное создание. Глядит потеряно на размытый рисунок. Кажется, там были пейзажи. И девочка с темными волосами среди них. Фую не здесь. Фую там. В рисунке. Ребёнок вне реальности. Это плохо. — Фую Огава, если не проявишь характер, то тебя сожрут. — напомнил ей о своём существовании Сотриголова.       Она подняла свои огненные глаза. В таких обычно плещутся страсть, воля и характер. Кто же смог сломать эти страсть, волю и характер? — Как? — отчаянно спросила она. — Как мне стать сильнее, учитель? — печально опустила глаза вниз. — Они же правы? Я тут из-за родителей? Я… жалкая тварь.       У Шоты сжалось в груди. Плохо… Ребёнку нельзя так о себе думать. Даже если вспомнить свою собственную подростковую неуверенность, то по сравнению с Фую — это были цветочки. Она себя чувствует совсем ненужной. Тварь. Как такое можно о себе говорить? Ребёнку?       Ей что-то надо дать. Именно. Он поэтому и оставил её здесь. Уверенность. Стержень. Ей жизненно необходимо это обрести. С ней надо возиться. Возиться с ребёнком, который не станет героем, в отличие от остальных.       Шота садится напротив неё, на корточки, и берет бледную ладонь девочки. Холодную-холодную. Кажется, что если ей не давать тепло, то она от обморожения может умереть. — Посмотри на меня, ребёнок. — говорит ей Шота. Она грустно глядит в ответ. Глаза в глаза. Неуверенно, грустно, но честно. Она всё о себе знает. — Я знаю, что ты очень проблемная. Я знаю, что ты не подходишь под эту профессию. Неуверенная, запуганная, странная, одинокая, несчастная, вне реальности. Я не буду спрашивать почему ты такая. Я просто не брошу. — Шота сильнее сжимает ладонь девочки. — С этого дня ты не одна. Я сделаю тебя сильнее. Договорились?       Дрожит. Глаза блестят, но не плачет. Молча кивает. Шота сильнее сжимает её ладони, успокаивает. Борется с желанием сцепить в объятиях. Просто чтобы она ощутила, что, черт возьми, ему не похуй. Он видит, что с ней происходит. Он не бросит, докопается до сути. Спасёт ребёнка. — Учитель… — скромно обращается к нему Фую.       Шота видит вошедших в класс детей. Отпускает ладошки девочки и встаёт. — Сойку хочешь увидеть? — в полголоса спрашивает её. — Со…? — не сразу доходит до Фую. Когда в её глазах появляется огонёк, Шота едва сдерживает уголки губ. — Да!       Айзава чувствует, как в груди разливается тепло. Ребёнок глядит на него с одушевлённым блеском в глазах. Странно, он и правда стал к ней испытывать особенные чувства. Шота стал это осознавать. Но чувства к ней не как к возлюбленной, а как к своему ребёнку. Может, его «родная душа» — это вовсе не та любовь, которую все описывают? Это уже какая-то иная связь.