***
Время — девять утра. Именно в это время Шота Айзава появлялся в палате с Фую. Ставил на столик тёплое молоко, из которого шёл мягкий, согревающий запах, и садился напротив неё. Какое-то время внимательно разглядывал лицо девочки. Оно стало бледнее, чем раньше. Такое мраморно-идеальное, недосягаемое. Совершенный ангел. Её запросто можно принять за мёртвую. Единственное отличие от мертвецов — вздымающаяся грудь и наличие пульса. Единственное, что у неё осталось от жизни. Это всё, что не даёт ему окончательно потерять рассудок. Быть может, в этом мире всё ещё осталась какая-то надежда? Однажды она очнётся. Шота в это верил. Он поцеловал её в прохладный носик и сел обратно. — Доброе утро, Птичка. Не скучала? — мужчина выдержал некоторую паузу, мысленно рисуя в своей голове её ответ. — Я решил, что не буду называть тебя «Фую». Наверное, ты тоже не любила это имя. Я обсужу это с твоей бабушкой… Странно, что она позволила твоим родителям дать тебе это имя. Правда, насколько я слышал, она звала тебя несколько иначе. Фумико… Так тебя звали при бабушке? Жаль, что она не заглянула в твои документы. — горько усмехнулся мужчина. — Приходи ко мне во сне. Давай мы придумаем твоё новое имя? Кстати, почему ты не навещаешь меня во снах? Только в тот раз… Приснись мне, пожалуйста. Поговори со мной. — Шота снова замолк, задержав взгляд на своей «собеседнице». Потом вздохнул и опустил взгляд вниз, полностью осознавая, что своего ответа он так и не получит. — Давай я тебе расскажу про моего друга — Обoро…***
На следующий день Шота приходит с пингвинёнком, которого ему сшила Огава. Ставит его на столик рядом с ней и садится на своё место. — Привет, маленькая. — здоровается он со студенткой. — Сегодня я принёс твой подарок. Этот пингвин стал для меня настоящей отдушиной. Прости, что не поблагодарил за него как следует. На самом деле он меня бесконечно тронул. Спасибо. — Шота целует девушку в щёку, на секунду зависает над её лицом, разглядывает вблизи. Фую продолжает мирно лежать, ни на что не реагируя. Брюнет вздыхает, усаживаясь обратно. — Я посоветовался вчера с твоей бабушкой. Она не против смены твоего имени. Насчёт имени… К сожалению, мы не увиделись с тобой этой ночью. Я сам решил выбрать тебе имя. Как тебе имя Мизэки*? Ты такая же нежная и красивая, как это имя. — Шоте кажется, что уголки её губ немного приподнимаются. Внутри «увиденное» откликается тёплым чувством. — Я рад, что тебе оно тоже понравилось.***
— Шота, это уже ненормально! Бог с ней с академией, но ты же скоро и геройской работы лишишься! — Не твоё дело, Каяма! В палату Огавы входят взведённый Шота и не менее раздражённая Немури. Мужчину злит внезапное появление Каямы, нарушившее всю идиллию его утреннего визита. — Шота, это плохо закончится. Понимаешь? Да, эта девочка требует к себе внимания, но не в таких количествах! Очнись! Ты-то в сознании! Вернись к нам на землю! — продолжает его донимать Полночь. — Замолчи… — цедит сквозь зубы Айзава. — Ты сама виновата, что я встретил свою судьбу в этой чертовой академии. А теперь не суйся в это. Уже по горло твоей заботы. Я нужен этой девочке. А вы все можете идти нахер! — выпаливает Айзава. — Можете и дальше месяцами организовывать «спасение других жизней»! Кто знает, может вам повезёт и кто-то выживет до вашего прихода?! — последний вопрос он буквально шипит. — Шота… — тревожно произносит Каяма, пытаясь дотронуться до его плеча. — Успокойся, пожалуйста. Выслушай. — Пошла вон! Оставь нас одних! — гаркает на коллегу брюнет. — Ты не в адеквате. Я завтра тебя навещу. Дверь за Немури захлопывается. В тот день Шота молча сидит в палате с Фую. После утреннего случая он чувствует себя паршиво, но руку девочки не отпускает. Только сжимает сильнее.***
Проходит ещё месяц. На улице рассветает раньше, чем в любое другое время года. От этого как-то светлее и спокойнее на душе. Хочется радовать. Шота входит в палату с букетом цветов, сорванных в парке. Оставляет их в вазочке при входе. — У нас уже июнь. Ты уже больше месяца тут спишь и не видишь, как всё цветёт. Я решил принести к тебе частичку лета. Почувствуй его. — герою снова кажется, что девчонка ему немного улыбается. Это вызывает у него ответную реакцию. — А ведь, если вспомнить, я обещал тебе дать работу. Знаешь какую? Уход за кошками. В моем доме… было… — на этом моменте брюнет заметно мнётся. — Было много кошек. У меня было шесть потрясающих кошек… Сейчас их нет… — факт того, что дома его больше никто не встретит, давит на Шоту досадным грузом. — Не будем о грустном. Просто мне тогда хотелось доверить тебе важную часть своей жизни. Я бы всё тебе за их уход отдал. Мог бы и просто так. Тебе надо было лишь сказать мне, на что ты хотела накопить деньги… — в глазах мужчины щиплет от воспоминания, как девчонка вломилась в учительскую, вручив ему увесистый мешок мелочи, который копила годами. «Для лечения мёртвый птички». — Они издевались над тобой даже деньгами, в которых купались. Давать тебе одни копейки… Страшно жить в такой семье. Давай я лучше про свою расскажу. — переводит тему Айзава. — У меня с отцом и матерью тоже были разлады мнений. С профессией они немного прогадали. Я был не из тех, кто по доброй воле пошёл в герои. Однако я знаю, что такое любовь родителей. Сейчас они в другом городе, и порой я скучаю по их вечной возне около меня. Мама каждое утро готовила мне тёплое бенто, а папа баловал хорошими карманными деньгами. В выходные мы обязательно куда-то ходили. В музеи или в развлекательные места. Я ненавидел походы в торговые центры, где мама по нескольку часов выбирала мне новую одежду. Но потом папа покупал мне сладкие моти в качестве утешения. Я любил их подолгу смаковать, пока мы ехали обратно домой. У нашей семьи была общая любовь к животным. Я даже носил одежду той фирмы, где были вышиты мордашки кошек. Помню, как было неловко среди других детей в этом ходить. У мальчиков же всё должно быть в «героике»… Что-то я разошёлся. Тебе нравится моя болтовня? — Шота поднимает взгляд на Фую и в этот раз видит у неё откровенно выраженную, мягкую улыбку. — Птичка? — брюнет касается её плеча. — Ты проснулась? Скажи мне что-нибудь. Фую не отвечает. А улыбка её начинает спадать. Почему-то в тот день ему чудится, что она и правда очнулась. Это хороший день.***
Аномальные реакции Фую называют «двигательными ответами на рассказы своего соулмейта». То есть Огава его всё это время и правда слышала. Врачей это немало удивляет, ведь кома у девушки очень глубокая. Но эти «аномалии» продолжают проявляться. Почему-то ей сильно нравятся рассказы про детство Шоты. Герой вспоминает множество интересных историй из своей жизни и рассказывает ей. На губах девушки иногда вновь проявляется улыбка. Но сама она так и не просыпается. На третьем месяце Шота уже начинает уставать. — Знаешь, у меня больше нет для тебя историй. Может, наконец расскажешь что-то мне? — спрашивает герой, оперевшись лбом о собственную ладонь. Фую молчит. Он слышит только пиканье аппаратуры. Это начинает его донимать. Надо. Продолжать. Терпеть.***
— У меня сегодня День Рождения. — безрадостно заявляет Шота, усаживаясь напротив Фую. — Двадцать семь лет. Чувствую, что я скатился ниже плинтуса. Я должен подавать пример тебе… ещё каким-нибудь мелким детям. Но я скатился. Я живу на улице и почти не моюсь; щетина начинает превращается в бороду, как у старого деда; работаю по ночам и потом торчу с тобой целыми днями. Я не знаю, чего я этим добиваюсь… — он с силой трёт виски и продолжает говорить уже с более безумным напором. — Поговори со мной! Хотя бы в День Рождения! Скажи мне что-нибудь! Что тебе противно в моей компании, что ты устала слышать этот бред каждый день! Пожалуйста, скажи хотя бы это… — в ответ молчание. Шота устало вздыхает, наклоняясь ближе к ее лицу. — А улыбнуться можешь? Ясно… Ты во мне разочарована. Девчонка так и продолжает лежать с каменным лицом, совершенно на него не реагируя.***
На следующий день Шота приходит к ней с сумкой, из которой вытаскивает бутылки крепкого пойла. Как его с этим впустили в больницу — непонятно. Должно быть, работники привыкли к постоянному клиенту, который, вроде как, «приличный». Шота медленно осушает бутылку виски, неотрывно глядя на живой труп, лежащий напротив него. За пол года он уже научился определять некоторые перемены мимики на её отрешённом лице. Сегодня девушка печальна. Это почти осязаемо. — Да, я и таким бываю. — полупьяно давит из себя Айзава, глядя на неё осуждающе, с прищуром. — Я пью, когда становится совсем невыносимо. Когда меня заёбывает это жизненное дерьмо… — Шота выпивает из горла ещё пару продирающих глотков и со стуком ставит бутылку на поверхность стола. — Ты меня довела, Огава! Я хочу сделать тебя счастливой, но как?! Как, скажи мне, сделать счастливой бездушную куклу?! Если так не хочешь жить в этом мире, то просто покинь его! Перестань мучить меня и себя! Проклятье! Ты словно ведьма, околдовавшая меня своими чарами! Да помри ты уже наконец! От дальнейших реплик его отвлекает непривычное пищание аппаратуры. С пульсом девчонки происходит что-то неладное. Сердце Шоты пропускает удар, он делает шаг назад, подальше от бессознательной возлюбленной. Что он наделал? В палату врываются врачи, обеспокоено подбегают к койке пациентки, бросают шокированные взгляды на стоящего здесь героя. — Вы что здесь делаете?! Почему тут стоят бутылки?! Кто сюда пропустил алкоголика?! — орёт одна из медперсонала. — Прочь отсюда, ненормальный! О, Боже! Несите сюда маску… Брюнета выводят из палаты Фую, закрывая перед ним дверь. Он видит, как по щекам Огавы текут слезы. Слышит, как она теряет жизнь. Из руки героя падает бутылка коньяка, разбиваясь вдребезги об идеально вымытый пол больницы. Зачем он это сделал? Зачем приблизил полуживую к своей гибели? Почему он стал таким ублюдком? — Прости… — Шота падает коленями прямо на разбитые осколки, обессилено глядя на закрытую дверь напротив него. Теперь это место для него закрыто. — Птичка, прости! Прости! Пожалуйста, не умирай! — кричит он на весь коридор. К пьяному герою подбегают другие врачи, за руки утягивая его прочь из этого заведения. А он всё продолжает истошно кричать в коридор какие-то извинения и мольбы, как обезумевший.