I never said I'd lie and wait forever If I died, we'd be together I can't always just forget her But she could try MCR — The Ghost Of You
(POV Ивар)
Дверь с грохотом закрылась. Крики сестры стали чуть тише, но все равно били по перепонкам, словно хлыст. Каждый ее вскрик, мольбы о смерти и слезы отдавались болью внутри меня. Мне хотелось ее обнять, успокоить, защитить от всего, как она делала это когда-то, но все, что я мог — это сидеть около двери, сжав голову руками. — Я останусь здесь! — прорычал я сквозь зубы, облокачиваясь на стену. — Ивар… — начал Хвитсерк. — Я сказал! — огрызнулся я. — Что ж, — проронил Олег, глядя на меня сверху вниз, — как пожелаешь. Я удвою стражу и вызову еще лекарей, если это понадобится. Вместо ответа, я кивнул, не в силах что-либо ответить. Мне хотелось остаться одному. — Я помолюсь о ее здравии, — тихо проронила Княгиня Екатерина, и, поджав губы, быстро удалилась. Я и не видел, как она возникла здесь. Тихо и бесшумно. Честно, лучше бы даже не приходила. Князь ушел вслед за ней, пробежавшись по мне оценивающим взглядом. Пожалуй, он никогда еще не видел меня таким разбитым, хотя я старался этого не показывать. Но каждый вскрик Трины выбивал у меня почву из-под ног, заставляя вздрагивать. Я привык к крикам вовремя битвы или казни. Я повидал многое, но это… Это было выше моих сил. «Сколько у меня было возможностей убить ее за все: за предательство, за выбор стороны Бьерна или Лагерты? Миллион, но я не мог. Каждый раз опускал оружие и давал ей уйти, испепеляя взглядом этот быстро мелькающий затылок. Она — мое слабое место. Она была им всегда, хотя я клялся себе, что пересилю, забуду, отпущу, вычеркну из жизни, как неугодную, но стоило ее увидеть — я терялся. Когда-то она была моим светом в темной, грязной жизни, за который я хватался каждый раз. Трина и сейчас им остается, но я не могу ничего с этим сделать, как бы ни хотел… А хотел ли я? Нет. Боги слишком жестоки, что дали мне Ее. Запретная, недоступная, но моя. Была рядом, хоть как-то ощущалась. Прикосновения, взгляды, голос… Пускай так криво, косо, но была, а сейчас готовилась уйти к предкам, но я не был готов отпускать ее. Никогда. Не сейчас, когда я практически все потерял. Только не ее. Не отпущу. Что я могу сделать сейчас, кроме как сидеть и в бессильной злобе ждать? Бог ли я на самом деле, как мне твердили? Смог бы скрыть ее ото всех напастей, спасти и предотвратить эту историю, если бы был сильнее? Будь она со мной, будь она моей, вопреки всем законам, где я и был законом, смогло бы все получиться?» — Трина выживет. Она сильная. Хвитсерк сел рядом со мной, выводя из раздумий. — А ты уверен, что она захочет жить дальше? Уверен, что не бросится под меч в последующих боях, чтобы уйти в Вальхаллу, как сделала это в последний раз? — я криво усмехнулся. — Ты всегда знал и понимал ее больше, чем я, — он вздохнул. Я ничего не ответил. Проведя рукой по лицу, я почувствовал запах крови. Ее крови. Дернувшись, я заскрипел зубами, рыча от безысходности. — Это моя вина. Это я ее оставил, отпустил, — очень тихо проронил я. Эти слова давались с трудом. Каждое приходилось буквально выдавливать из себя, озвучивая самые страшные кошмары и мысли. — Нет. Это был ее выбор. Остаться с Бьерном и Лагертой. Ты же знаешь, что она человек долга и чести. Каттегат ее дом, который она защищала бы до последнего, как сделала и в этот раз. — Она могла это сделать и со мной, выбрав правильную сторону! — Трина дочь Рагнара. Законы у нее превыше всего, в отличие от тебя. По крайней мере, были. Это ты готов наплевать на все, построив новый мир, стереть все правила, но не она. Она будет отстаивать свое до последнего. К тому же, она воспитана в большей степени самой Лагертой и Бьёрном… Это имеет место быть. — Правила, законы, честь… — я огрызнулся. — Скажи это Бьерну! Это его вина. Он во всем виноват! — Это вина их обоих. Не мне говорить о запретном влечении или нездоровой любви между ними… Боги терпеливы, но они умеют наказывать. Они переступили черту. — Не говори так! — я дернул головой. — Это вина Бьерна в первую очередь! Всю ее жизнь он держал ее рядом, как псину на побегушках, не давая ей и вздохнуть свободно. — А ты бы дал ей вздохнуть полной грудью? Ты так же не можешь ее отпустить. — Да. Я же отпустил ее… И что из этого вышло? Нечеловеческий крик сотряс воздух, заставив меня вздрогнуть. — Если бы я ее убедил, этого всего не было бы! Если бы она осталась со мной, она бы сейчас не умирала, истекая кровью от потери ребенка из-за Бьерна, который не смог сдержать себя, хотя он мне когда-то клялся, что не притронется к ней. Отпустит ее, дав ей нормальную жизнь, а не эти нездоровые отношения, граничащие с безумством! Его страсть так получить желаемое теперь убивает ее! В бессильной злобе я ударил кулаком в стену. — А если бы она осталась с тобой, то что? Вы бы забыли про порицания народа, гнев Богов? Что?! — Я и есть Бог, Хвитсерк, если ты забыл! Я бы создал другой мир с новыми устоями, наплевав на все, потому что могу! — Не думаю, — он покачал головой. — Ты, кажется, забыл слухи, которые ходят в народе: что Бьерн на самом деле сын Ролло, а… — Да-да, а Трина, дочь самого Одина. Это не оправдание! И это всего лишь слухи. Если бы Бьерн на самом деле сын Ролло, он бы не претендовал на престол и не бился бы так рьяно за него. А Трина дочь Рагнара. Ты сам это знаешь. — Они могли знать то, чего не знаем мы. И скрывать это. — Бред! — Если ты так хочешь, вини старшего брата. Это твое дело. — Вот именно, что только мое, а не твое! — снова огрызнулся я. — Тебе было всегда плевать, хотя я старался до вас всех донести, что он опасен для нее, но мне никто не верил! — В конце концов, это был ее выбор или происки Богов, не знаю… Мы не можем ничего изменить. — Добавь еще, что мы можем только молиться, и я точно тебя убью. Я сжал и разжал кулаки, которые тряслись мелкой дрожью. — Обещаю, когда пройдет зима, когда мы двинемся походом на Каттегат, я уничтожу Бьерна, отвоевав свое. — Как скажешь. Хвитсерк, тяжело вздохнув, встал: — Мне, кажется, нужно выпить. — Иди, — я дернул головой, сверля взглядом соседнюю стену. — Ты только не понимаешь одного, — очень тихо начал брат, — что ведешь себя сейчас ровно так же, как и Бьерн. Трина вам не вещь, она наша сестра. Вы каждый по-своему нарушаете закон, облекая желание в некую нездоровую любовь. Только один скрывал это, отторгая, а ты же хочешь все переиначить, чтобы получить свое. — Я считаю, что если Боги позволили мне чувствовать к ней нечто большее, чем должно быть на самом деле, то это все неспроста. Значит, так нужно. И противиться этому я не в силах. — Ты и не хочешь. — И не захочу. Тяжело вздохнув, брат ушел, оставив меня одного наедине со своими темными мыслями, которые опутывали меня, как паук плел свою паутину для жертвы, которой был я. Пожалуй, за все время это был первый, и, надеюсь, последний наш подобный откровенный разговор с Хвитсерком. В чем-то он был прав, но я не хотел этого признавать. «Я никогда не чтил все эти законы и правила, которые были, как кость в горле. Понятие «нормальность» уже отсутствовало при моем рождении. Я их рушил и строил свое, что считал правильным. Только я один мог пойти против сложившихся правил, потому что у меня хватало смелости и духа противостоять им ровно до этого момента. Я строил свой правильный мир, где я не калека, а викинг, человек, воин, получавший то, что хочет. Доказав всем, что я не слабый младший сын Рагнара, а Бог, я мог создать свой мир, но мне помешали. Верность, любовь, принятие, правила, законы… Все теряло смысл именно сейчас. Ошибка за ошибкой. И к чему это привело? Я практически потерял единственного человека, которого люблю. Сначала душевно, теперь физически. Так странно и тяжело это осознавать, но Трина — это нечто большее для меня, чем должно было быть в этом мире. Словно двух важных друг для друга людей запихнули в эти маленькие тела, обязав их узами родства по крови. Но что есть родство по крови? Один Отец? Всеотец наш прародитель. Почему мы не могли бы быть вместе? Только потому, что люди это говорят и порицают? Что есть люди в порицании, которые не могут принять волю Богов? Обложившись законами, они сами себе придумали ненужные правила для осложнения жизни, от которых они так нехотя отказываются, лишь бы не чувствовать. А может, я просто злюсь на то, что Бьерн и Трина смогли на это наплевать, переступив черту, но сделали это так грязно и тихо, что аж тошнит. Как два мелких проказника, которые боялись, что их застукают за чем-то неприличным. Они так боялись потерять то, что имеют, так держались за честь, власть и достоинство, что порушили все в один миг. Все свое будущее, если оно имело место быть. Их так держал долг и правила, власть, которая пьянила старшему брату голову, этот трон… Если бы он ее так любил на самом деле, они могли бы скрыться, уйти, потому что Трина достойна большего, нежели чем имела. Она как никто из нашей семьи достойна любви, мужа и детей, которых желала, но отказалась, чтобы просто быть рядом с Бьерном в Каттегате. Путешествовать, познавая мир, сражаясь в битвах, чтобы про нее слагали легенды, как о Лагерте, как о воительнице, единственной дочери Рагнара Лодброка… Глупая девчонка!» Не выдержав своих же мыслей, я снова ударил кулаком по стене, закричав. Боль отрезвляла, но не успокаивала. — Ивар? Из-за угла ко мне вышел Игорь, неся в руках два кубка. — А, маленький князь… Почему не спишь? — Не до сна сегодня. — И то верно. Приняв у него кубок с медовухой, я осушил его сразу же, чуть не поперхнувшись. Так громко и сильно закричала Трина. — Наши лекари ее спасут, — четко и тихо проговорил Игорь, видя мои плохо скрываемые эмоции. — Очень надеюсь, иначе я самолично казню каждого, и Князь мне не помешает. — Она твоя сестра? — Да, единственная. Что, не похожи? — Я видел ее только мельком, когда ее сюда принесли. Говорят, в битве она убила многих. — Они не лгут. Трина умеет сражаться. Это, пожалуй, единственное, что она делает очень хорошо. — Но почему она, имея дитя под сердцем, пошла в бой? — Потому что долг и честь ее народа превыше всего, — я прикусил губу. — Не понимаю… — Когда мы приблизились к границам Каттегата, в лесу мы встретились с воинами, охранявшими периметр. Среди них была и она. А какая может быть реакция у воина, который видит чужака с оружием на своих землях? Защищать. Она сделала то, что велел ей долг. Трина в большей степени воин, а не мать. Безрассудная, горячая и глупая. Я не видел, но слышал, как она сражалась, но сестра не рассчитала силы и ранения, которые могла получить. Уж не знаю, был ли у нее удар щитом в живот или какое-либо падение, но я успел подползти в тот момент, когда она отбивалась с земли из последних сил. Завидев меня, она удивилась и разозлилась. Это было решающим действием в бою, что оставило ее без сознания от удара в лицо. Не приди я чуть раньше, ее могли бы убить, а так я сестру спас и забрал с собой, сюда. Оставь я девушку там, она бы точно погибла. Не успели бы найти, потому что никто не выжил, насколько я знаю. По крайней мере, мне так сказали. А сейчас хотя бы есть маленький шанс на ее жизнь… — Ваши женщины принимают участие в бою… мне не понять этого, –маленький князь покачал головой. — А ты не боишься, что после того, как она поправится, попытается сбежать? — Сбежит? — я впервые тихо рассмеялся, не смотря на складывающуюся ситуацию. — Сейчас конец осени. Зима близко. Она не сможет. Не успеет. К тому же, я больше чем уверен, что смогу ее переубедить. Не в прошлый раз, так в этот, где мне уже никто не помешает. Ты же поможешь мне, маленький князь? Я больше чем уверен, что вы сможете поладить. — С большой радостью. Можешь рассказать мне о ней? Потому что я вижу, что она дорога тебе. Даже больше, чем твой старший брат. — В ней нет сожаления, пренебрежения, жалости ко мне. В отличие от матери, она не душила меня любовью и заботой. И считала меня равным себе человеком, а не так, как отец. Уважала и ценила, а не ставила выше себя, как делали это братья. Даже иногда прислушивалась, не смотря на то, что старше. Она была мне не только старшей сестрой, соратником, но и… — я закашлялся, подбирая слова, — другом. — Была? — Семейные неурядицы, склоки развели нас на две стороны, ты знаешь об этом. По итогу она выбрала не меня, а Бьерна. — Но почему? — Честь, долг, чувство какой-то правды… Я не знаю. Сам до сих пор задаюсь этим вопросом и жалею, что не убедил остаться со мной. Это только моя вина… Перед главной битвой за Каттегат она пришла ко мне ночью в лагерь поговорить, просила остановиться, прекратить войну. Обычно сдержанная, спокойная, она была разозленной, находясь в отчаянии. Я до сих пор помню ее взгляд, когда предложил ей перейти на мою сторону — полный раздражения и боли. Я видел, как эмоции, чувство долга с одной стороны и ее собственные желания с другой, рвут ее изнутри на части. Но вместо второго, она выбрала первое, еще убеждая меня, что это ее выбор. Трина никогда не могла мне лгать, как бы не пыталась. И я ее отпустил. Вот так вот просто. Взял и отпустил. — Может, она любила тебя не так сильно, как ты думал, поэтому выбрала твоего брата? — Не знаю. Может быть и так. Но это не отменяет того, как я ее любил и люблю до сих пор. — Мне однажды сказали, что один любит, а второй дает любить себя. — В этом что-то есть, но ее поведение и поступки до разлада говорили совершенно об обратном: когда я был маленьким, она очень часто возилась и игралась со мной, не смотря на протесты матери. Аслауг почему-то это не очень любила, словно ревновала, но я не придавал этому значения. Мне нравилось находиться со старшей сестрой, которая пела мне и рассказывала сказки. Иногда мы даже вместе засыпали, — я рассмеялся. — Став постарше, Трина брала меня с собой тренироваться, насколько это было возможно в моем положении, — я, хмыкнув, постучал по своей ноге. — Стрелять из лука, метать топоры. И всегда обращалась со мной на равных, прося об этом и братьев, которые любили задирать, осаживала их. Войдя в зрелый возраст, она стала мне лучшим другом, где-то наставником, никогда не переходя границы. Я ждал ее из походов, в которые она плавала с отцом и Бьерном. Трина стала по-настоящему родным и любимым для меня человеком, особенно после смерти матери. Я видел в ней свет, красоту. Видел в ней то, чего не видела ни она сама, ни Бьерн. Ее гибкий ум и смекалка не раз выручали нас из каких-либо передряг, в которые я мог втянуться по глупости и злости. Она всегда знала, как успокоить меня и мою ярость. Она стала для меня всем. Я до сих пор помню ту панику в ее глазах, когда сказал, что ухожу в поход с отцом. Она старалась держаться, но взгляд всегда выдавал ее с головой, даже если она не хотела что-то говорить… — Почему она не пошла с тобой? — Она ушла в поход с Бьерном. Может, оно и к лучшему, потому что, если бы я узнал, что она принимала участие в захвате власти вместе с Лагертой, я бы не смог ее простить. Но и прибыла она тогда вместе с братом не в лучший момент, хотя я был рад, что она дома, снова со мной. И когда мы, наконец, встретились, я готов поклясться всеми Богами, что Трина впервые заплакала, выбегая ко мне навстречу. Я прикрыл глаза, вспоминая этот момент. «Я выполз из дома злой, разъяренный. Лагерта отказалась от поединка, а захват власти остановил внезапно прибывший ее любимый сынок. Идя по тропе, ведущей к новому дому, я слышал перешептывания людей, стараясь не вслушиваться в происходящее. Еще чуть-чуть, и я взорвусь, убив кого-нибудь. Но громкий оклик по имени заставил меня затормозить и вглядеться в бежащую в мою сторону фигуру: Трина неслась со всех ног ко мне, не разбирая дороги, иногда снося людей. Русые волосы выбились из косы, разлетаясь на ветру. Синие глаза смотрели на меня с радостью, но где-то на дне плескалась затаенная паника, которая медленно отступала. — Ивар! Девушка подлетела ко мне, попадая в объятия. — Трина, — выдохнул я, утыкаясь носом ей в макушку. Родной, почти позабытый аромат, которого мне так не хватало. Я уже успел и позабыть. — Ты вернулась. — Самое главное, ты вернулся! — она заглянула мне в глаза, сжимая мое лицо в своих руках. — Ты жив! — Неужели я настолько плох, что ты не верила, что я вернусь? — Нет, — она помотала головой. — Я боялась. — Наша воительница еще может чего-то бояться? — Потерять тебя? Да.» — Во всех твоих историях очень часто фигурирует твой старший брат — Бьерн, — проронил внимательный Игорь, выводя меня из воспоминаний. — Он и есть помеха? — Теперь ты понимаешь, почему я его так ненавижу? Он отнял у меня все. Дом, трон и ее! Договорить нам не дали. Дверь в комнату сестры отварилась, откуда вышли женщины, неся деревянные тазы с кровавой водой и какими-то тряпками. — Жить будет, но она потеряла ребенка, — ответила одна из них, глядя на мой немой вопрос в глазах. Я слишком боялся что-либо спросить, потому что не хотел слышать ответ, который не желал, но услышав нужную для меня правду, почувствовал, как с сердца спадает камень. — И я не до конца уверена, что в будущем она сможет иметь детей, — продолжила женщина, глядя на меня. — На все воля Богов, — прорычал я, вставая с пола, опираясь на костыль, стараясь взять себя наконец-то в руки. — Я могу войти? — Она слишком слаба сейчас. — Я присмотрю за ней. Если что, смогу позвать на помощь. — Как скажете, господин. Женщины быстро удалились под моим тяжелым взглядом. — Иди спать, маленький князь, — я посмотрел на Игоря, стоявшего рядом. — Я накажу, чтобы завтрак утром принесли сюда. — Спасибо. И больше не проронив ни слова, я похромал в комнату Трины. Девушка лежала на кровати, белая, как полотно. Под глазами залегли темные круги. Волосы были растрепаны по подушке. Болезненный, слабый вид. Такой я видел ее впервые. Трина всегда оставалась в моей памяти храбрецом и стойким воином, хотя ее не раз латали. Сердце больно сжалось, пропуская удар. — Что же он с тобой сделал… — прошептал я, подходя к краю кровати. — Моя маленькая глупая старшая сестра. Мне снова хотелось кричать, сносить стены, вцепиться, в конце концов, в глотку Бьерна, придушив, но только суметь защитить ее от всего зла и боли, которые пали на хрупкие плечи любимого человека. — Ты не достойна этого. Не достойна боли и страданий, которые выпали тебе. Это я виноват. Прости меня, — все шептал я, аккуратно касаясь ее руки. — Ивар. Очень тихо и слабо позвала меня сестра. — Я здесь, — пробормотал я, совершенно теряясь в эмоциях, беря ее за руку. — Мне не за что тебя прощать. Это я виновата. Ты во всем был прав… — Молчи, — я резко оборвал ее. — Тебе нужны силы. Спи, а я побуду рядом. — Не уходи. Побудь со мной хотя бы чуть-чуть, — прошелестела она, словно в бреду. — Я больше никогда не уйду. Аккуратно, старясь не потревожить покой сестры, я лег рядом. Костыли с глухим ударом упали на пол, словно намекая, что я никогда не буду тем, кто сможет защитить ее не только от самой себя, но и внешнего мира. Эта мысль покоробила меня, заставив скрежетать зубами. Трина положила голову мне на плечо, тяжело дыша. — Ребенок. Мой ребенок. Из ее глаз потекли слезы, которые я сразу же вытер тыльной стороной ладони. — Не надо слов. Что было, то было. На все воля Богов, которую нам не понять. Дальше все будет по-другому. Самое главное — ты жива. Остальное неважно. Поцеловав ее в лоб, я убрал с лица запутавшиеся волосы. — Отдыхай. Никто больше тебя не потревожит.