Враг Федерации

*** — Эй, ты думал, тебе так и позволят тут сидеть без дела и поедать траву из репликатора? Очевидно, на такое заявление ничего нельзя ответить и Спок вынужден буравить взглядом незнакомого йомена, андорианца нетипичной расцветки, терпеливо ожидая, пока тот, наконец, скажет нечто полезное. — В лазарет. Пробирки мыть. Спок собирается возразить, что уже давным-давно никто так не поступает с лабораторной тарой в целях очистки, но снова одёргивает себя. Вероятно, это разновидность шутки. Продолжение предыдущей эскапады. Его ведут в лазарет уже знакомым путём, где его встречает взлохмаченный доктор Маккой. Либо недавно проснулся, либо ещё не ложился. Пол приёмного покоя заставлен коробками. Судя по всему, у доктора прямым ходом идёт приём необходимого инструмента и заодно инвентаризация. — Видишь ту огромную коробку? — Маккой сразу берёт его в оборот, не испытывая ни естественного страха, ни пиетета. — Разбери препараты в ней и загони в систему. А потом разберёшь вторую, такую же огромную. Пихай разобранное в ящики в стене на складе. — Вам не страшно доверять это мне? И почему я? Его встречает сардоническая ухмылка на небритом невыспавшемся лице. — Да потому что любой йомен посчитает своим долгом под шумок ширнуться этой дрянью и отвалиться, а мне это ой как надоело. Половину они всегда перепутывают, названия не соответствуют содержимому, количество не то… Они вояки, а не логисты, а у меня ещё дел выше крыши сегодня. Да и поспать не мешало бы… — он задумчиво чешет шею, вытянув подбородок вверх. — И я подумал, раз уж ты у Кирка в любимчиках, то задним числом сюда он тебя пустит. Тем более, для полезного дела. Ему, значит, можно тебя использовать для помощи с тем долбанным уравнением, которым он меня и Скотти уйму времени подряд долбил, а мне нельзя? Ну уж нет, — Маккой прищуривается и упирает руки в боки. — А если ты думаешь, что тут удобная позиция, чтобы на меня напасть, то лучше подумай ещё раз. Через всю комнату не допрыгнешь, но кольцо — это меньшее из зол. Нападёшь, и я тебя выпотрошу и кастрирую. А Кирку скажу, что так и было. — Вы при любой неудачной операции воспроизводите этот тезис капитану? — Ну почему же неудачной? — мрачно добавляет доктор. — Ладно, приступай, раньше начнёшь — раньше закончишь. Маккой уходит в соседнее помещение с несколькими больными, за стеклянную перегородку, усаживается за старенький, но щедро модернизированный рабочий терминал. Уколов Спока подозрительным взглядом, добавляет жест «я за тобой слежу». Спок едва слышно вздыхает. Кажется, его рабство началось уже здесь, а не в момент продажи клиенту. Но во всём этом есть несомненная польза. Он узнает, какие гипо, вакцины или наркотики, и в каком количестве поставляются в лазарет и будут в нём храниться. И, второе. «Помощь с долбанным уравнением». Возможно, что последняя задача в планшете, которую предложил ему Кирк, была его собственной разработки. Предыдущие, вероятно, тоже, но они не были настолько… нетипичны и сложны. К сожалению, Спок понятия не имеет, правильно ли он её решил. *** На следующий день его снова бросают на разбор залежей лазарета. Он не видел, чтобы других пленников направляли на какие бы то ни было работы, так что решил рассматривать своё положение как преимущество. Сидеть в камере практически без движения и внешней информации вредно для здоровья. Сортировка идёт по плану и методично. Спок ориентировочно знаком с названиями препаратов и веществ. Маккой работает в соседних помещениях, курсируя между стационаром, лабораторией и, возможно, операционной. Двое йоменов охранников сегодня дежурят на стульях у выхода со склада. Они лениво переговариваются на смеси языков и местном пиратском наречии, не понятном непосвящённому. Спок обращает на них внимание лишь когда один из них, что пониже ростом и посмелее, подходит к только что распакованному ящику с препаратами. Даже не взглянув в сторону вулканца, йомен хватает пару-тройку капсул и прячет в карман. Спок не может что-либо предпринять или сказать ему. Да и не собирается. Он бросает короткий взгляд в спину уходящего пирата, замечая, как мгновенно повеселел и оживился второй йомен. Немую сцену разрывает громогласный крик из скрытых в потолке динамиков, принадлежащий, несомненно, доктору. — ТАК БЛЯТЬ! И сам он уже мчится сюда, вооружившись орудиями устрашения сугубо медицинского толка. Йомен подскакивает на месте, бросается к коробке и роняет препараты обратно в коробку, будто они жгут ему руку. Но это его не спасает от гипошприца, что вонзается ему в плечо прямо через одежду. Он вздрагивает то ли от боли, то ли от неожиданности, на глазах его выступают слёзы. Очевидно, состав лекарства вызывает подобную физиологическую реакцию. Маккой долго и упорно распекает охрану, выставляет их за дверь лазарета без стульев нести свой пост. Ужаленный йомен не прекращает заливаться слезами. Второй выглядит на редкость подавленным. Хотя Спок не испытывает подобных гамм эмоций, распознать он их способен. Сказывается практика и то, что люди чаще всего не стесняются выставлять их напоказ. Их ярость и ненависть, жадность и похоть, безусловно, чрезвычайно разрушительны и стали причиной множества смертей и войн, проредивших их популяцию, однако аналогичные чувства вулканцев досуракского периода были в разы сильнее и страшнее. Интересно, что с ними сейчас? Ведь всё осталось в их крови и плоти. Пон-фарр — лишь малая искра того, что было. Даже он подчас склоняется под железной рукой непререкаемой воли и дисциплины. У него такой воли никогда не было. ***  — Присядьте-ка и взгляните на это. На вручённом Споку падде уравнение, похожее на то, что он видел, только дополненное новыми вариантами решения, некоторые из которых даже конечны. Базовая логическая схема или общая система Споку не раскрывается, но он вполне способен сделать вывод. — Похоже на правду? — осведомляется Кирк, хотя явно отлично знает, что здесь всё правильно. Видимо, он выясняет, может ли он проверять. Человек оказывается сзади его кресла и снова нарушает границы. Кладет ладони на плечи, затем перемещает на шею, легко поглаживает большими пальцами затылок, теребит его волосы. Прикосновения почти массажны, поверхностные телепатические сенсоры вновь не докладывают ему об обыкновенных сопутствующих эмоциях — похоти, желании унизить, наслаждении вседозволенностью. Это странно. Человек не способен закрываться от него настолько сильно, особенно в такие моменты, когда в их культуре скорее принято намеренно демонстрировать эту гамму чувств. — Почему вы постоянно меня трогаете? — вынужден спросить Спок, раз уж (как выяснилось) подобные вопросы не вызывают гнева капитана. — Я люблю трогать всё красивое руками. Вас это сильно отвлекает? — Трогайте после того, как я проверю. Тогда я буду уверен в результате. Руки Кирка замирают на его плечах двумя тяжёлыми грелками. Этого достаточно, чтобы полностью сосредоточиться на проверке выражений. — Я так понимаю, такую погрешность задумывается нивелировать с помощью приборов? Это не считается за ошибку? — Вручную. А приборы… а, да что я объясняю! — Тогда — за исключением степени риска, всё в пределах нормы и выполняет условия. Не классической физики, а заданной аномалии. — Отличненько. Спок откладывает планшет на стол перед собой и разворачивается к человеку. — Это ваша разработка, я прав? Кирк отвечает невразумительно-положительным «угумс». — Не понимаю, почему с такими знаниями и способностями вы покинули Звёздный Флот. Здесь вам негде применить свой талант. Он используется частично, фрагментарно, и служит лишь вам и вашему кораблю. — Вы же не ожидаете, что я буду тут раскрывать душу? Спок медленно моргает: — Я не задавал вопроса. Кирк насмешливо приподнимает бровь и усмехается. И снова пытается сбить его с толку скрытой логикой своих действий или намеренным её отсутствием. — Как ты отнесешься к тому, что я тебя поцелую? И, конечно же, непредсказуемым, произвольным переходом в речи с «ты» на «вы» и обратно. — Я думал, пираты не спрашивают разрешения на то, чтобы взять чужое. — Хотя… я передумал, — тянет человек, расслабленно плюхаясь на диван. — Ты быстрее возьмёшь меня в нервный захват, чем я использую кольцо. — Я рассчитываю на то, что меня в ближайшее время выкупит Федерация. Если я причиню вред, вы можете отомстить мне и отказаться от передачи. — Ну нет, я не смешиваю личное и деньги. — Я не намерен делать нервный захват или нечто подобное, — произносит Спок, не меняя тона. Кирк колеблется. Его острый взгляд цепко, оценивающе изучает вулканца, словно пробуя проникнуть в его голову. Он рывком поднимается с дивана и подходит к нему. Спок морально и физически готовится к очередной провокации, но вот такого он не ожидает: Кирк нагло хватает его руку и запускает себе под рубашку. Спок вопросительно приподнимает бровь на зависшего над ним человека. — Мне нравится рисковать, — отвечает тот. Будто это что-то объясняет. Он сдвигает его ладонь, прижимая к коже, от чуть выступающей тазовой косточки, на живот и талию. И дальше, до груди, очертив мышцу. На неудобно задравшуюся рубашку он не обращает внимания. Для человека Кирк довольно силён и вынослив, у него крепкие мускулы и несколько побелевших рваных шрамов на смуглой от природы коже. Спок не ощущает под пальцами очагов внутренней боли, значит, травмы, нанесённые во время поединка, окончательно зажили. Человеческое сердце колотится быстро, а взгляд направлен вулканцу в лицо, словно он осмелился погладить опасного хищника, поведение которого предсказать крайне трудно. Но он заходит дальше. Всё так же удерживая его запястье и чуть наклонившись, он кладёт руку себе на плечо. А через секунду — чуть выше, на беззащитную шею. Он не успеет зажать кольцо, и знает об этом. Их взгляды встречаются. Нечитаемый чёрный взгляд вулканца. И испытующий, предельно сосредоточенный и одновременно горящий внутренним огнём — человека. Спок ничего не предпринимает. Лишь позволяет себе утонуть в тактильных ощущениях быстро пульсирующих сосудов на прохладной шее. Наконец, Кирк отступает и отпускает его. Становится прямо, прячет в лихой ухмылке остатки жалящего нервы адреналина: — Это было приятно? — Это было… — Спок подбирает наиболее подходящее слово. — …познавательно. — Надо выпить, — выдаёт человек и резко направляется к репликатору. Спок вспоминает, что капитан уверял его, что не имеет права употреблять алкоголь. Значит, речь идёт о какой-то другой жидкости? Кажется, самый подходящий момент спросить то, что уже давно его волнует: — Я верно решил ту задачу, что вы ставили мне в прошлый раз? Она отличается от той, что я видел сегодня. Это заставляет Кирка замереть у репликатора, развернуться и задумчиво почесать нос. — Ну… — тянет он. — Возможно, вам следует рассмотреть побольше аналогичных задач. Тогда я буду уверен, что вы понимаете, что делаете. — И сколько у вас в запасе подобных? — Это уравнение — все лишь разовый такт одной забавной игры. Хотите попробовать? — он вдруг оживает, заразительно улыбаясь. — Там двое — против запрограммированной системы. Также возможны варианты: один на один, тогда кто-то из нас сыграет за систему, а компьютер — за недостающего игрока. Тот ещё партнёр, скажу я вам. — Судя по тому, что я уже знаю, это игра чисто умозрительная? — Да. Но чтобы в неё играть, нужно знать довольно много об экспериментальной физике квантовых октав и переходной математике медузианских структур. — И теории Гойля о псевдообъёмных пространствах. — О да! — со смешливым жаром отвечает Кирк, весьма довольный его ответами. — Что же, вы действительно готовы? Его настроение меняется очень быстро. Споку редко доводилось контактировать с подобными личностями. Он склоняется к тому, что это скорее плюс, чем минус. Кирк не медля разворачивает на интерактивном столе объёмные физические данные и показатели, среди которых Спок не способен опознать сходу, какие принадлежат системе, а какие игрокам, и что какую функцию несёт. Реальное представление умозрительной задачи оказывается ожидаемо трудным для зрительного восприятия. Хотя бы потому, что глаз воспринимает лишь три измерения, а все остальные шестнадцать, представленные на этой карте, придётся держать в уме. — Я объясню правила, — заключает Кирк. — Первые разы мы сыграем пробно, с отменой ходов, пока я не увижу, что вы поняли и у вас получается. А вот уже потом поблажек не будет. Они садятся друг напротив друга за стол, из-за висящих меток и треков не видно лиц друг друга, и Спок слышит только его голос и видит лишь длинный тонкий стилус, затрагивающий объекты и многомерные точки. Игра сложна. Это, кажется, вообще не игра в классическом её понимании, потому что в неё не сможет сыграть рядовое существо Федерации, или кто-то без специальной подготовки. Спок никогда не видел так странно сконструированных физических пространств. Грубо говоря, больше половины явлений выходило за рамки физики и логики в принципе. Посторонний наблюдатель скорее приравнял бы их к магическим воздействиям, имеющим разумную природу. Практически нельзя допускать ошибок, но разрешены различные неточности, изменяемая величина которых зависит слишком от многих причин. Трудно определить сразу, будет ли решение ошибочным или удар системы пройдёт мимо. И понятие победы крайне размыто, как за систему, так и за двух игроков, помогающих друг другу не погибнуть. — Занимательно, — произносит Спок, разглядывая утопающую в невидимых измерениях координатную сетку. — Пока от тебя мало пользы, — ворчит Кирк. — Практически всё делаю я, ты слишком долго обсчитываешь каждый ход, да ещё и ошибаешься. Может, тебе не стоит думать так напряженно и положиться на интуицию? Как я. — Вы обходите ловушки с помощью интуиции? — удивляется Спок. — Поразительно. — Полагаю, расчеты происходят где-то в далеких глубинах моего мозга, — легкомысленно заявляет Кирк. — Было бы таким геморроем просчитывать это каждый раз сознательно! — Я не умею по-другому. И при чем тут болезнь. — Вот хоть убей меня, я не верю, что ты не знаешь этого словесного оборота. — Ну вот. Теперь вы говорите про убийство. Кирк сдерживается долю секунды, прикусив губы, но в итоге прыскает от смеха. И смеётся довольно долго. — Боже, хоть кто-то из команды понимал твои шутки? — Не думаю. — Ладно, — прекращает веселиться человек. — Тогда тебе нужно больше практики. — Нет нужды тратить время. Дайте мне исходный код, — предлагает Спок. — Что? — кривится Кирк. — Это мой фирменный секрет. — Дайте мне изучить исходный код, — терпеливо и твёрдо повторяет Спок. — Если вы действительно хотите, чтобы я сыграл в это в полную силу. Сомнения капитана пиратов весьма сильны. Он долго размышляет, периодически сверля взглядом вулканца, который встречает такое внимание прямо и спокойно. Кирк долго бродит из одного угла каюты в другой, покусывая ноготь. — Без возможности редактирования, — наконец, коротко и холодно бросает он и отходит к личному терминалу. — Как вам будет угодно. С терминала он управляет данными на интерактивном столе. Игра сворачивается и очень скоро перед Споком предстаёт её изнанка — голая физико-математическая модель. — Здесь всего шестнадцать измерений, — отмечает Спок. — Это энергетический предел мощности вашей машины. Вы не желаете направить на свою жилую ячейку больше энергии? — Я должен заботиться обо всем астероиде и не стану отнимать необходимое ради собственного глупого развлечения. — Действительно, — признаёт он его правоту. — Я выпишу вопросы и замечания в падд. — У вас поразительная работоспособность, — сообщает Кирк, присев напротив и наблюдая за его изысканиями через призму мерцающих листаемых таблиц данных. — Ничем не отличается от аналогичных характеристик любого другого вулканца, — не отвлекаясь от кода, отвечает Спок. — Загадка, что вы так легко со мной сотрудничаете. — Это самая логичная стратегия поведения в сложившейся ситуации. — А я уверен, что ваше любопытство сильнее инстинкта самосохранения. И никакая это не пресловутая логика. — Каждый останется при своем мнении. — Очевидно. Устав сидеть без движения и какого-либо занятия, Кирк встаёт и тянется, с хрустом разминая плечи и позвоночник. Задравшаяся рубашка обнажает мышцы подтянутого живота и даже самую малость ниже, отчего Спок ощущает, как подбирается для ответного действия его собственное тело. Для прыжка или чего-то ещё — этот холодок по коже, огненный всплеск в крови, лёгкость в напрягшихся мускулах, замершее дыхание. Он теперь точно знает, каково это место на ощупь. Беспощадный укол гормонов, что в очередной раз выдают его железы, не более того. С каждым разом они будут выбрасывать порции всё больше и концентрированнее, пока в конечном итоге его не сорвёт в горячечный гормональный шторм. И он будет, как лосось, биться об эти стены в бесплодных попытках отыскать пресноводный исток, в котором родился. Сколько у него времени в запасе? Дни? Недели? Спок утыкается обратно в машинные алгоритмы, прежде чем Кирк прекращает довольно жмуриться и замечает направленный на него взгляд. Он, ни о чём не подозревая, идёт к репликатору и, насвистывая, делает себе кофе. Никто не в силах заметить какое-либо чувство или его проявление, если вулканец того не захочет. Спок собирается сделать очередную заметку в падде и случайно обращает внимание на часы. На них — пять утра корабельного времени. Он пришёл сюда вечером в восемь. Учитывая, что на базе 25-часовые сутки… Такого не может быть. Он попросту не заметил десять часов?! — Капитан, — вынужден подать голос вулканец. — Мы играли почти десять часов подряд. Для человека это слишком много. — Я так и подумал, что ты проголодался, — весело отзывается тот. Перед Споком оказывается тарелка с овощами и огромный стакан сока. — А вот мне проще как-то без этого. Вот кофе — вполне достаточно. И он красноречиво отпивает из чашки. — Я не об этом, — продолжает Спок. — Хорошо, как скажете, — соглашается Кирк. — Мы закончим на этом. — Просмотрите предложенные мной варианты. Эти решения проще и изящнее тех, что сейчас заложены у вас. Они облегчат модель в некоторых местах без потери точности. А прирост производительности может оказаться существенным. Спок откладывает падд и встаёт. — Не так быстро, — Кирк поднимается следом, подходит вплотную, крепко хватает его за подбородок, чтобы он не вздумал отступить или чтобы банально продемонстрировать свою власть. И внезапно целует его по-человечески — губами к губам. Он был прав: Спок едва не вывернулся от неожиданности, но вторая рука непререкаемо удержала его за талию. Вкус кофе. Он понятия не имеет, что нужно делать, но никто и не ждёт от него инициатив. Он позволяет целовать себя, скользко дотрагиваться языком до губ, и не понимает, отчего внутри него не поднимается волна протеста, как всегда в моменты, когда ему что-то навязывают. А потом пальцы Кирка надавливают, чтобы он разомкнул челюсти, и тут же мягкий язык вторгается в его рот, как любопытное, наглое существо. Мурашки сбегают по плечам, обвивают шею прямо под ошейником, сладкой свежей волной спускаются ниже по спине. Усилием воли Спок прерывает дальнейшее распространение непрошенного возбуждения, и тело слушается. Он не решается сделать что-либо в ответ, боясь ошибиться и нарушить хрупкое равновесие. Когда человек нежно прикусывает его губы, Спок не сомневается, что это ласка, и она ощущается таковой слабыми отблесками контактной телепатии. И это на удивление приятно. Он этого не просил, но… если бы Кирк задал вопрос о поцелуе ещё раз, наверное, Спок бы согласился. Кирк разрывает поцелуй, медленно, словно нехотя. Наблюдает за его реакцией, точно прислушивающийся к поступи охотника осторожный зверь. Он никогда не определит, было ли это приятно вулканцу или вызвало отвращение. — Вы свободны, — произносит Кирк, и его расширенные зрачки, оттеснившие светлую радужку к краям, напоминают металлические дула древних ружей. Спок возвращается в камеру, усаживается на койку и выбирает нечто среднее между сном и глубочайшей медитацией. Ему снится светящаяся, подвижная, невозможная к существованию система, висящая в застывшем пространстве. Только во сне она исполинская, как космос, и он понимает все её движения и течи, словно она — живое, мыслящее, свободное создание. На языке появляется вкус кофе и перед глазами вместо глубокого космоса встаёт образ Джима. Вопреки всяческой логике, они продолжают беседовать даже во сне. «А как вы назвали её?» «Игру? Не знаю, не задумывался». «Потому что вам никогда прежде не приходилось упоминать её в разговоре с кем-либо ещё». *** Ему дали как следует отдохнуть (по вулканским меркам), а после доктор Маккой снова взялся за его эксплуатацию, пользуясь тем, что днём Кирк снова был в отлучке. Сортировка так сортировка. Спок не видел смысла возражать даже внутренне. Примерно через час голоса в обитаемой части лазарета заставляют его выйти из сосредоточения работы. Он узнаёт решительный и уверенный голос Кирка. Вместе с Маккоем они перемещаются в палаты с ранеными. Там были не только пленники с «Экзетеля», но и другие. Некоторые в весьма тяжёлом состоянии, судя по тому, как часто Маккой вынужден был бегать от них в лабораторию и обратно, с новым препаратом. Капитан проверяет их лично? Обычно доктор плотно прикрывал дверь, когда заходил в палату, но сейчас с ним был Кирк, и он забыл это сделать. Говорили они в полный голос, а не шептали. Напрягши слух, Спок при желании вполне мог расслышать всё, что там происходит. Он замедляет темп работы, практически замирает, чтобы посторонними звуками не отвлечь себя. Сначала Маккой рассказывает о каждом пациенте по порядку, делая особенный упор на сроках их выздоровления и то, какие последствия травм ждут их впереди. Спок анализирует услышанное и делает вывод, что на пиратской станции обитает чрезвычайно талантливый доктор. Его крайне рискованные методы лечения дают свои плоды и вытягивают многих с того света. Несмотря на результаты, Федерация никогда бы не одобрила подобный риск. Перед следующим пациентом доктор как будто мнётся. Вскоре становится понятно, почему: повреждения ног кардиссианского подростка обернулись скоропостижной гангреной, и их пришлось ампутировать. Невероятный позор для современной медицины. Но Спок догадывается, что подросток попал на станцию уже в тяжёлом состоянии, с запущенной болезнью. Сейчас же он жив и идёт на поправку. Но тишина, возникшая в том месте, где должна — где всегда раньше была — реакция Кирка на историю болезни — заставляет Спока инстинктивно подобраться и быстро занести пару препаратов в каталог. И снова замереть в ожидании. Нет, так не пойдёт. Он встаёт и бесшумно проскальзывает к приоткрытой двери. Оба человека должны стоять к ней спиной, они не заметят, если он заглянет внутрь стационара. Все пациенты находятся в глубоком искусственном сне. Он видит Кирка, наставившего фазер на кровать с лежащим на ней несовершеннолетним кардиссианцем. Его поза точно такая, какую демонстрируют в обучающих программах в качестве эталонной стойки для стрельбы. Лицо Маккоя отвёрнуто от смотрящего. Он бездействует, потому что шокирован, как и Спок? Потому ли, что это в порядке вещей и он не имеет права возмущаться и оспаривать решения капитана? Кирк стоит так ровно одну секунду, а потом делает выстрел. Цвет луча красноречиво сообщает, что он был поставлен вовсе не на оглушение. По телу пациента прокатывается последняя судорога, и приборы начинают панически пищать, сообщая о смерти и остановке всех жизненных процессов. — Джим, ты совсем ебанулся! — вскрикивает Маккой, хватая его за руку с фазером. Споку трудно распознать, какие именно эмоции заключены в этом вопле. Ужас? Удивление, возмущение? Что-то ещё, чего он не способен понять и интерпретировать? Кирк смело и угрюмо встречает его взгляд. Они молча смотрят друг на друга какое-то время, а затем капитан произносит медленно и тихо, спокойно, но что-то в тоне отличается от обычной его речи. — У него нет ног, Боунс, и ты их ему не отрастишь. Его не продать. И словно в его фразах для доктора заключено гораздо больше смысла, чем может услышать Спок. Маккой выпускает его руку и как будто сдувается, опускает плечи. Спок по возможности быстро возвращается на своё рабочее место, берёт в руки запечатанную пачку противосудорожных. Медленно вдыхает и выдыхает. Машинально распечатывает и пересчитывает. Мир таков. Всех не спасти. Всегда кто-то будет несправедливо и несвоевременно убит или обездолен. Кому-то везёт, кому-то нет, хоть вулканцы не признают концепцию удачи. Просто случайное распределение горя, которое нельзя предсказать или предугадать обычным прогнозом на основе фактов. Можно лишь пробовать уменьшить общее количество горя и его силу, падающую на всех смертоносным дождём. Пока будет существовать Монк Бэй, общая печаль не уменьшится. Неизвестно, будет ли у него ещё возможность посетить склад. Пользуясь тем, что доктор слишком занят, чтобы наблюдать за мониторами, он находит и прячет в рукаве несколько гипо со снотворным и не упоминает их в ведомости. Кирк уходит, и шаги его громкие, как никогда.