Враг Федерации

*** Команда геологоразведки только-только приступает к исследованию дилитиевых пластов на безжизненном спутнике одной забытой аграрной планетки. День обещает быть скучным, «веселье» ждёт только работников транспортатора, гражданского и промышленного. Да тех, кто сегодня на складе. Кирку надо лишь подписывать накладные, чтоб ему потом не предъявили некоторые, что он мало привёз. Он тыкнет в документ и скажет, что это максимально безопасный вес дилития-сырца, который не сдетонирует в варповом сжатии-искажении. В любом случае, они тут надолго. На следующий же день после того умопомрачительного секса, что был между ним и Споком, ему пришлось вылететь в эту экспедицию. И он с радостью взял бы вулканца с собой, но Кхали-Кали недвусмысленно намекнул, что негоже посторонним знать планеты, на которых Монк Бэй без палева добывает столь редкие и дорогие ресурсы. Нарушь он эту рекомендацию, добром бы это не кончилось. Пока всё шло, как задумано, и он не хотел рисковать. Он ведь вернётся на базу в итоге, когда придёт время. Изредка Кирк поглядывает на молчащий падд. Сообщения нет, что радует. На мостике ленивая, тихая альфа-смена, и он почти задремывает в кресле, подперев подбородок кулаком. Негромкий сигнал падда заставляет его поморщиться и разлепить глаза. Не очередной отчёт отдела? Из Монк Бэя? Хм, неужели началось? Слишком рано. И тут он бледнеет, как мертвец. Это не то сообщение. «Дорогой Джим, у меня для тебя печальное известие. Твой вулканец по имени Спок серьёзно болен. Я делаю, что могу, но надежд нет. Скорее возвращайся в Монк Бэй. Возможно, ты успеешь с ним попрощаться. Прилагаю подтверждающий файл. Подпись: капитан Гильгамеш». На мостике внезапно темнеет, а затем и холодеет. Кирк словно сквозь стену слышит, как чей-то падд ударяется об пол. Через секунду он понимает, что это его собственный. А ещё через секунду — что он медленно, но верно теряет сознание. Он вцепляется в подлокотники, в середине груди появляется неприятная и непонятная колотьба. Вероятно, все уже всполошились и смотрят на него с испугом, в темноте не видно. — Нашатырь, — произносит он. Своего голоса он распознать не может, но физическая память подсказывает, что громкость нормальная. Почти сразу же под нос ему суют пахучую, спиртово-холодную гадость, чем-то усиленно мажут виски. Постепенно окружающий мир возвращает себе звуки и краски, а колющая боль превращается во что-то тяжёлое, медленно перекатывающееся в груди. Молодая йомен обеспокоенно смотрит на него, в руках ингалятор и диффузор, другой сидит на корточках у раскрытой аптечки, готовясь передать гипошприц с антигистаминным. Остальная команда мостика на своих местах, но все лица повёрнуты к нему. Они понимают, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Кирк забирает у йомена диффузор, ещё раз проясняет сознание гадко-едким ароматом. Делает знак, что всё в порядке. — Сулу, сколько времени до Монк Бэя на девятом варпе? — 48 часов и 28 минут, капитан, — рапортует навигатор. Кирк зажимает интерком. — Всем группам высадки срочно прекратить любые работы и вернуться на «Даггер». Транспортаторная, отчёт по завершении. Складским помещениям срочно закрепить все грузы в положение транспортировки, отчет по завершении на мостик. Доктор Маккой — в зал совещаний на первой палубе. Машинное отделение — подготовить двигатели к длительному и глубокому варп-прыжку. Мостик, сразу по готовности корабля — максимальный варп, направление — Монк Бэй. — Уровень тревоги? — отваживается напомнить рулевой Сулу. Кирк отрицательно качает головой: — Угрозы экипажу нет. Нам приказано срочно вернуться домой. Он поднимается из кресла, чувствуя себя довольно сносно, хотя мир всё ещё слишком серый. — Ёль-Ёль, мостик на тебе. Орионка занимает его кресло. В зале совещания его уже ждёт недовольный, как доброе утро, Маккой. Однако его недовольство необъяснимым образом исчезает, когда он видит Кирка с паддом, стиснутым в пальцах. — Джим, что случилось? — Умеешь ставить диагнозы по видеозаписям? Он почти роняет падд на стол, разворачивая над ним проекцию экрана устройства. — Это из Монк Бэя тебе прислали? — замечает Боунс. — Там что, своих докторов нет? — Нужно твоё мнение, — напряжённо выговаривает он. — Для того, я думаю, и прислали. — Разведка доложила, что минуту назад ты едва не упал в обморок, при этом сидя в кресле. — Помолчи и посмотри. Я тоже ещё не видел. Маккой заставляет его сесть и садится сам. Кирк запускает первый файл. В этой каюте нет абсолютно никакой мебели или выступов на стенах. Кирк вглядывается в соотношение габаритов: это одиночная камера, вырубленная в толще его астероида, на нижних этажах. Он не к месту вспоминает про два метра горных пород, способных остановить телепатическое влияние. Спок сидит неподвижно и вроде в той же самой позе, в какой обычно медитирует, его глаза закрыты, лицо спокойно. Но что-то в ней не так. Слышен обрывок фразы, брошенной Кхали-Кали у самых дверей в камеру: — …никаких, сука, фазеров! Он всё равно не ляжет, а вы ему мозг поджарите. Кхали-Кали заходит в комнату. Спок поднимается с пола единым пластичным движением, словно его за плечи подняло что-то внешнее. Кирк не припоминает за ним подобного. Кхали-Кали лукаво произносит, словно знает какую-то одному ему известную тайну: — Почему ты от всех отказываешься? У тебя есть уважительная причина? И тут Спок холодно усмехается, обнажая острые клыки, и его лицо выглядит пугающе откровенным и непривычно уверенным в себе. Он двигается с места, и Кирк понимает, до какой степени были раньше скованы обычные движения Спока. И зверю в его лице не требуется прямая осанка — это бесполезная приблуда, с ней ни защититься, ни сделать прыжка. Нынешняя гибкая пластика движений будто говорит: не приближайся, не прикасайся, готовься быть разорванным на части. Вот как выглядит Спок, когда не скрывает свою силу, а намеренно демонстрирует её. Те моменты раньше, когда Кирк думал, что вулканец её не скрывал, теперь походят на детский лепет по сравнению с тем, что сейчас он видит в камере. Погнутая столешница? Не смешите. Сейчас это — черноглазый демон с настоящими демоническими силами в призрачно-бледных руках. А маленький Кхали-Кали бесстрашно стоит напротив. Зверю ничего не нужно. Поэтому со зверем нельзя договориться. — Не твоё дело, — грубо отрезает Спок по-вулкански. А дальше следует длиннющее, витиеватое обращение, которое переводчик осилить не может даже приблизительно. Спок мрачен и холоден до крайней степени, но к этому добавляются чужеродные ноты — кипящая злость и гордая ярость загнанного животного. — Если тебе не за кого бороться, то почему ты хочешь убивать всё, что движется? — продолжает Кхали-Кали, и это переводчик криво, но переводит. — А если есть за кого, почему ты предпочитаешь смерть в муках, глупец? Они обходят друг друга по кругу. В руке Гильгамеша расправляется длинный золотистый шест чуть ниже его роста. Первобытная, праведная ненависть сквозит в сосредоточенном, немигающем взгляде Спока. И тут комната, кажется, вибрирует. Лишь спустя десяток секунд, когда тембр чуть меняется, становится ясно, что это всего лишь рычание — низкочастотное, глубокое, громкое и непрерывное. Оно вырывается устрашающим потоком из несомкнутых челюстей Спока. И он не собирается останавливаться. Его рык переходит в оглушительный вой и свист, поднявшийся до нестерпимо высоких высот, а потом снова стремительно рушится вниз, до самых басов. И словно в этом заключены какие-то слова и смыслы, которые понять мог только знающий. Кхали-Кали отвечает ему лающе, но рычание и вой его содержат больше согласных и чего-то отдалённо похожего на примитивные морфемы, а последние звуки отрывисто и звонко клокочут у него в горле, будто он степная птица. Единственное, что ясно, как день — это тон. Они ругались, на чём свет стоит, и никто не хотел уступать. Они за что-то боролись, о чём-то спорили, но за что и о чём — переводчик молчал. Анализатор переводит строчками стандарта внизу только фразы, которые может распознать на слух. Но, как выяснилось, распознать с бранящегося вулканского он способен абсолютно нихрена. Они кричат на том наречии, на котором ревут сцепившиеся в схватке дикие животные. Возможно, этот прото-язык — ещё одна хорошо оберегаемая вулканская тайна, которая до сих пор не поддалась натиску общества свободной информации. Возможно, вещи, о которых они на нём говорят, совершенно не для праздных ушей, и сведут на нет всё представление о вулканцах как самых гуманных, последовательных и рассудительных во всей галактике. А потом оба вулканца принимаются орать одновременно, постепенно повышая громкость. Тембр их голосов совершенно не человеческий, и от этого кровь застывает в жилах. Кхали-Кали замолкает раньше, а Спок лишь понижает частоту, но потом тут же снова переходит на нечто грозно-обвиняющее, душераздирающе непрерывное. Теперь звук не просто нечеловеческий, он уже не походит на голос живого существа. Крик длится и длится, перетекает, выбаливает, рассказывает, упрекает, разрывается на части и соединяется вновь. По грудной клетке видно, что во время этого Спок продолжает нормально дышать. Он пропускает воздух через себя непрерывным потоком. Неужели через дыхальца? Они раскрылись или он их расковырял? А потом, словно по невидимому сигналу, вулканцы сцепляются. Катятся по полу, отпрыгивают в разные углы. Свой шест Гильгамеш использует по назначению, но Спок лишь оскаливается, ухмыляется и чешет место удара в основании нижней челюсти. Кхали-Кали собран и предельно сосредоточен, ему не до улыбок. Он внимательно следит за передвижениями противника. Снова сшиблись, разбежались. Снова звериная перепалка отрывистыми, слишком громкими для камерных микрофонов возгласами. В конце вопль Спока снова поднимается за секунды из басовых октав до жгущих уши высот и переходит в шипение. Кхали-Кали бросает непонятное слово, шипит в ответ и снова атакует его посохом. Кирк не может понять, как умудряется Кхали-Кали, такой маленький и щуплый по сравнению со Споком, противостоять ему. Уж не древние ли знания о рукопашной обороне ему доверили хранить? Кирк такой драки никогда не видел. Безобразной, непонятной и страшной. Нет, он видел, как дрались насмерть, где каждый любой ценой желал убить другого, из-за мести, гнева. Здесь… ни он, ни компьютер не могли понять причину столь жестокого противостояния. Видя всё это, Кирк не может не задать себе несколько вопросов. Что нужно сотворить с вулканцем, чтобы сделать его столь кротким и зажатым, каким был Спок в обычном своём состоянии? И что с ним нужно сделать, чтобы превратить в подобного демона? В итоге драки изрядно измученному, глубоко и часто дышащему Кхали-Кали удаётся осуществить вулканский нервный захват. Его руки со спины практически вонзаются в основание шеи Спока. С тем же успехом он мог начать его душить. Он удерживает его несколько минут, прежде чем тело сдаётся, а угольно-чёрные глаза медленно угасают, натягивая сверху плёнку третьего века. Кхали-Кали кладёт его на пол. Его конечности дрожат от напряжения после изматывающей схватки. Он шепчет, но за стеной его слышат. — Что, обдристались, смельчаки? Со мной всё в порядке. А теперь не беспокоить. Кхали-Кали садится у тела, положив голову Спока к себе на колени. Его пальцы лежат на пси-точках, лицо с закрытыми глазами сосредоточено и напряжено до крайней степени. Периодически оно сильно дёргается, будто от сложных эмоций или чисто физической боли. На этом записи заканчиваются. Кирк оборачивается на Маккоя. — Это же не может быть?.. Тот не выглядит напуганным, лишь сугубо мрачным и профессиональным. Он задумчиво грызёт ноготь, брови сведены, словно перебирает в голове невидимые варианты. — Пон-фарр, это определённо пон-фарр. Стадия лихорадки крови, последняя. Plaktow. — Да как так?! — Джим вскрикивает и вскакивает с места. — Проверь по личному делу, когда он брал отпуска. Ему приходится по примеру друга взять себя в руки и порыться в данных. — Раз в три года, иногда раз в четыре года, — сообщает он. — У него сбитый цикл, да ещё с разной периодичностью, — выносит Боунс вердикт. — Вероятно, длительность и интенсивность его тоже всегда была разная. Этого следовало ожидать, он же гибрид. — Почему он так кричит? Точнее, они кричат? — Да, иногда они кричат во время Амока, это нормально. Джим, умерь свои переживания. Именно из-за гибридной природы его, скорее всего, получится вытянуть медикаментами. — Но можно не успеть вовремя. — Это уже зависит не от нас, а от глупости твоего вулканца, который ничего тебе не сказал! — И я не понимаю, почему. Наверное, не успел, всё началось резко… Даже Кхали-Кали ничего не почувствовал, когда исследовал его. — Джим, он летел на Вулкан. Он уже знал. — Я не понимаю, — одними побелевшими губами произносит Кирк. — Поставь себя на его место. А что бы изменилось, скажи он тебе? Ты отвёз бы его домой что ли? — Да, конечно. А есть ещё какие-то варианты? Маккой закрывает глаза рукой. — Пираты не развозят пленников по домам, это и ребёнок знает. Как это могло прийти в голову вулканцу? У них вместо мозга компьютер без единой фантазии. Хотя я бы на месте Спока поступил бы точно так же. Побег был его единственной надеждой. Он просто не успел его осуществить. Не вовремя трезвонит интерком. — Капитан, приготовления окончены, — докладывает Ёль-Ёль, хотя не обязана это делать. Наверное, команда мостика хотела лишний раз удостовериться, что с ним всё в порядке. — Отправляемся, — командует Джим, совладав с голосом. Пол дрыгается под ногами, но вскоре выравнивается. Потрескивает обшивка, сигнализируя, что они погружаются и, соответственно, ускоряются. Потом всё затихает: тишину варпа не спутать ни с чем. Маккой, стоя, чтобы лучше видеть дальние углы съёмки, внимательно перелистывает кадры в поисках одному ему известных примет. — Сколько он продержится? — спрашивает Кирк. — Когда это было снято? Известно, когда начались самые стойкие проявления? — Судя по письму, они вызвали Кхали-Кали, когда поняли, что что-то не так и это не обычный приступ буйства и желания сбежать любой ценой. — Вулканцы скрывают это состояние до последнего. Когда контроль срывается и сознание покидает их, это уже говорит о том, что лихорадка в самом разгаре. — Очевидно, Кхали-Кали пытался его утихомирить, предлагал различные кандидатуры для пары, в том числе и себя, но Спок упорно отказывался. И вот к чему это привело. Сообщение было отправлено 12 часов назад, и только сейчас оно достигло нашего корабля. — И сколько нам идти до базы? — Порядка 49 часов, плюс время прохождения пояса, 2-6 дополнительно. И это на максимальном варпе. Мы очень далеко от Монк Бэй. Чёрт бы побрал этот грёбаный дилитий! — Ладно, скажу, что я думаю, — Маккой отворачивается от кадров, прислоняется поясницей к столу. — Судя по моему опыту, твои бездельники тратят день, чтобы понять, что не так с пленником. Собственно, потому что внимательно они проверяют их раз в сутки. Ещё день потратил Кхали-Кали, не отвлекаясь на письма и намереваясь решить проблему, как у него раньше получалось с предыдущими вулканцами. Когда он убедился, что это не сработает и всё, пизда, он написал тебе. Двенадцать часов шло сообщение. Чуть более двух дней на обратный путь. Когда мы его найдём, лихорадка в такой вот открытой своей форме будет свирепствовать в нём уже по меньшей мере пятеро суток. Это много, Джим. Однако, как ты видишь, Кхали-Кали удерживает его и будет удерживать, пока мы не прибудем. А я сейчас пойду в лазарет и потрачу всё время на изобретение терапии или лекарства, что помогло бы твоему… Споку. Полагаю, Кхали-Кали тоже рассчитывает на это. — Спасибо, Боунс. Кирк выключает экран-проекцию, сгребает падд подмышку, чтобы отправиться обратно на рабочее место. — Нет, Джим, ты идёшь со мной, — спокойно произносит доктор, заметив его манипуляции. — Почему? Я должен быть на мостике! Следить, чтобы мы прибыли вовремя. — Я не только твой друг, но и врач. У тебя шоковое состояние. — А следом Боунс быстро и ровно добавляет: — Я отстраняю тебя от командования, пока оно не пройдёт. Компьютер, подтвердить команду, авторизация МБ-Маккой-11-040. — Команда принята. Это происходит настолько мгновенно, что Кирк не успевает не то что возразить, рта раскрыть! И с каким бесстрастным выражением проделал это Боунс! Обычно он пыхтит, ворчит и хлопочет, как наседка, стоит Джиму что-то подхватить, чихнуть невпопад или внезапно закровоточить в неположенном природой месте. — Держись за меня, Джим, и не удивляйся, что тебя почти не слушаются ноги и периодически темнеет в глазах. *** Маккой распластал его по биокровати и был абсолютно прав. Ещё пять минут назад наэлектризованный до безумия, готовый нарезать круги по кораблю в нетерпении, Джим внезапно не ощущает в себе сил даже встать. — Не стоит так переживать, мы его вытащим, — по кругу терпеливо уговаривает его друг, сидя на стуле рядом. — Он наполовину человек, это его и спасёт. Я вполне представляю себе, какой комплекс лекарств требуется и в какой дозе. Вопреки обыкновению, Боунс неловко улыбается, похлопывая его по руке, и с холодной тревогой бросает взгляды на панель состояния над его головой. — А теперь придётся принять парочку гипо… — уговаривают его, как напуганного ребёнка. Кирк заранее жмурится, готовясь к боли и жжению, но ощущает лишь прикосновение чего-то холодного к плечу. Он приоткрывает один глаз. Маккой откладывает пустой гипошприц и берёт следующий. И снова — лишь холодное касание. Когда он тянется к третьему, Джим не выдерживает: — Зачем ставишь столько? И как ты научился делать это безболезненно? Ты так всегда умел что ли? — Это успокоительное, — профессионально отвечает Маккой, никак не отреагировав на тон Кирка. — Затем кое-что для стабилизации давления. — А третье? — Для сердечной мышцы. — Что? Нахрена? — Не пытайся убедить меня, что не чувствуешь там боли, я вижу твои показатели. — Ты намекаешь на инфаркт? У меня же не было никаких патологий. — Нет, не инфаркт, — всё также предельно серьёзно отвечает Маккой. — Человеческое сердце сложный механизм. При очень серьёзных переживаниях возможно развития синдрома разбитого сердца, так называемая стрессовая кардиомиопатия. — Но ты продолжаешь тревожно смотреть на мои показатели. Я вижу в отражении, что ты вывел на экран нейроразвёртку. — А вот это, Джим, тебе знать не обязательно. Держи-ка ещё успокоительного. Этот укол тоже безболезненный, Кирк закрывает глаза, и… Его аккуратно похлопывают по плечу. — Просыпайся, — слышится голос Боунса. — Два часа до входа в аномалию. Приведи себя в порядок, позавтракай и иди на мостик. — Что? — ошалело моргает Джим, приподнимаясь на биокровати. — Ты меня что, взял и вырубил? На всё это время? Поглядев на друга, Джим прекращает возмущаться. Лицо у Боунса опухшее, смертельно усталое и серое. — Во-первых, чтобы ты не сдох, Джим. Во-вторых, чтобы не ебал коллективу мозги и не носился тигром по кораблю без сна и отдыха, и дал им нормально делать свою работу. И, в-третьих, чтобы не мешал работать над медикаментами мне. Кирк замолкает и поднимается на ноги. — Хорошо, я понял. Боунс, ложись спать, а? Ты не сможешь оказать помощь Споку в состоянии выжатого лимона. Успеешь отдохнуть до стыковки. — Так и поступлю, капитан. Наскоро вымывшись, сменив форму на свежую и покидав в себя какой-то еды, Кирк поднимается на мостик. Конечно, на прохождение пояса всегда полагается смена самого квалифицированного пилота. Кирк занимает своё место и командует: — Сулу, гони. Перед ними раскрываются ворота в Монк Бэй. *** Джим старается не бежать. Его постоянно одёргивает за рукав Маккой, тащащий за собой тяжёлый медицинский саквояж. Второй саквояж в руках медсестры, семенящей сзади. Разумнее было бы притащить больного в лазарет, а не наоборот, но Боунс боялся его шевелить до того, как он его не осмотрит и не обколет всем подряд. Тем более, там, внизу, до сих пор дежурил Кхали-Кали. Процесс было лучше не прерывать на транспортировку. Камеру открывают, Джим уже готов броситься внутрь, но Боунс отстраняет его непререкаемым жестом. Из-за его спины он видит, как поднимает склонённую над безжизненным телом голову Кхали-Кали, разрывает ментальный контакт и встаёт на ноги, умудрившись даже не покачнуться. Он идёт прямиком к Кирку, останавливается привычно близко. Его лицо, изрезанное мимическими морщинами улыбок и страданий, серьёзно. Иногда он напоминает Кирку скоропостижно состарившегося ребёнка. — Джим, я сделал всё, что было в моих силах, — молвит он, глядя на него снизу вверх. – Я боюсь, что твой вулканец принял сознательное решение умереть. — Спок попытался сбежать? — Да, как только ты ушёл, но не успел довести дело до конца. Лихорадка скрутила его на самом последнем этапе, если можно так выразиться. Тем более… — Кхали-Кали вздыхает почти сожалеющее, на мгновение отводя взгляд в сторону. — Его фазер стоял на оглушение. Кирк бросает тревожный взгляд в камеру. Маккой и Чепел всё ещё колдуют над телом. Если есть что колдовать — значит, он ещё жив. — Оппортунисты в системе Чёрной звезды распоясались не на шутку, — сообщает Гильгамеш последние новости. — Настало время их проучить, все боевые капитаны вылетают, как только я сам взойду на борт «Копья». Что и следовало ожидать, «Даггеру» придётся вылетать со всеми, раз он здесь. Кирк не находит в себе сил даже на вздох. Закономерная участь для него, но это справедливо. Если Спок умрёт, то и Кирку туда дорога, гори оно всё огнём, все планы до единого. — Нет, — по его лицу читает Гильгамеш. — Ты останешься здесь, с ним. Обещай, что будешь рядом до последнего. Мы сами справимся. — Обещаю. Кхали-Кали обхватывает его голову ладонями с боков, чтобы Джим наклонил её пониже, и целует его в лоб. Губы Гильгамеша трогает слабая, но искренняя улыбка: — Есть вещи, которые рано или поздно надо сделать. Ни о чём не сожалей. Всё с той же улыбкой он разворачивается и уходит. Кирк смотрит ему вслед и его не оставляет тревожное чувство, будто он упустил нечто очень важное. Но впереди его ждёт нечто, что в любом случае важнее. — Джим, подойди, — наконец, зовёт его Маккой и вручает ему закрытую медицинскую кружку. — Влей в него хотя бы стакан воды. Кирк смотрит на Спока, неподвижно лежащего на носилках. Его глаза закрыты, в чертах лица нет никакого напряжения. И никакой жизни. — Ты позвал меня для этого? — спрашивает Кирк, чувствуя необоснованную волну раздражения. — Возможно, тебе он даст раскрыть свои челюсти. Кирк садится на колени, приподнимает тяжёлую голову Спока. Нащупывает через щёку, где сходятся зубы и надавливает туда. Рот приоткрывается. Джим опасается, что в таком состоянии невозможно заставить кого-то выпить что-либо, но доктор явно знает лучше. Вулканец не приоткрывает век, однако инстинктивно сглатывает воду. — Это поможет? — спрашивает Кирк с дурацкой надеждой в голосе. — Нет, — жёстко отвечает доктор. — Но это облегчит его страдания. Маккой почти рассерженно убирает приборы обратно в саквояж, параллельно формируя отдельную аптечку с медикаментами, экспресс-тестами и капельницами. — Что? — Кирк так сражён его словами, что едва успевает поставить полупустой стакан на пол, прежде чем тот вывернулся бы из его руки. Маккой прекращает копаться и садится, понурив плечи. Тяжело встречает взгляд Кирка. — Лихорадка крови уже прошла и забрала своё, Джим. Тут никуда не денешься. Я бы сказал, начался процесс апоптоза всего организма. Их расплата за насилие над собственными эмоциями с самого младенчества. Чисто физиологический процесс. Кхали-Кали действительно сделал всё, что мог. Местные медики ничем не помогли, а вот он продержал его удивительно долго. Ведь… начало лихорадки пропустили мы все. — Неужели ничего нельзя сделать? — отказывается верить тот. — Такого быть не может. Вулканцы чёрт знает насколько сильные и выносливые.  — Ему оставалась всего пара часов, Джим. Я накачал его всем, что успел придумать в дороге. Это, возможно, даст ему ещё немного времени, чтобы он пришёл в себя на краткий момент, и ты успел с ним попрощаться. Впридачу у него было сильное обезвоживание. Положи его в ванну с чистой водой, а потом поставь вот эти капельницы. В плечо, помнишь как? Кирк кивает. Маккой с тяжёлым вздохом опускает руки. Сестра Чепел завершает комплектацию за него. — Прости меня, Джим. Я обещал тебе, но… — Ты ни в чём не виноват, Леонард. И ты на берегу честно предупреждал меня. Всё лишь на моей совести. — Если думаешь отнести его в свою каюту на руках, будто русалочку, то подумай дважды. Знаешь, сколько в среднем вулканце веса? Разок ты его поднимешь, но тащить я тебе запрещаю по показаниям твоего пошатнувшегося здоровья. Кирк не в том настроении, чтобы с ним спорить. Пока йомены помогают транспортировать Спока, он неотрывно держит его за руку. Иногда ему чудятся смутные отголоски чужого сознания, расплывчатые дымчатые образы, но вулканец по-прежнему безмолвен. Так что, наверное, он выдаёт желаемое за действительное. Джим готовит ванну с температурой воды 38 градусов по Цельсию. Он раздевает Спока, поднимает и аккуратно опускает в воду. Несмотря на то, что в данный момент он сконцентрирован на мышечном напряжении, Джим вдруг замечает, как морщится переносица вулканца при соприкосновении с поверхностью. И тут же разглаживается, как только она доходит до середины шеи. Кирк вытаскивает его кисти из воды и располагает на краях ванны. Садится рядом на пушистый коврик. Немного подумав, устраивается так, чтобы видеть лицо Спока и одновременно прижиматься к его руке щекой. И, конечно же, держать их пальцы тщетно переплетёнными между собой. Спок непривычно прохладен, словно он и правда выгорел, выжег в себе весь внутренний пламень и потух. — Так тебе будет легче, по крайней мере. Лежи спокойно. Я буду рядом. *** Веки Спока вздрагивают, но их открытие всё ещё грозит ему слишком острой болью. Рука в его руке. Призраки едва сформированных мыслей и образов, заполняющие всё видимое инфополе. Он уже не в камере: даже с закрытыми веками запахи говорят ему, где он находится и с кем. Ванная комната в каюте Кирка. Он узнаёт соприкасающееся с ним сознание. Не то, прежнее, огромное и ультимативно-подавляющее, от которого он смертельно устал. Вот бы увидеть… Странно, что от воды становится и правда лучше. Его явно под завязку накачали медикаментами, иначе он бы уже не пришёл в сознание. Измученное тело принимает прохладу. Вода для жителей песков — обетованная земля загробного мира, состоящая из зелёных долин, пронизанных ручьями и озёрами. Он иссушен, и тело автоматически впитывает влагу, этот процесс инерциален и бессмысленен. Всего лишь диффузия. Краткое облегчение в тот момент, когда он абсолютно точно чувствует приближающееся завершение. И всё равно это приятно испытывать после суток и суток бесплодной агонии без пищи и сна. Он дремлет, то просыпаясь, то проваливаясь глубже в сон, черноту без сновидений. Приоткрывая глаза в краткие минуты бодрствования, он видит Кирка, сидящего на полу, прислонившись к низкому краю ванной ёмкости. Он продолжает прижимать к своему лицу его руку, но Спок слишком устал, чтобы пытаться прочесть что-либо конкретное. Поверхностный контакт лишь сообщает, что разум человека пуст. Опустошён. Невозможно сказать, дремлет ли он или находится в прострации, что сродни трансу. В один прекрасный момент Спок чувствует, что способен открыть глаза чуть подольше. Слизистые восстановились, и лишняя вода уже плохо воздействует на кожу. Холодит, вытягивая необходимое тепло. — Джим, — зовёт он, касаясь неловкими пальцами его щеки. Собственная рука сейчас выглядит и ощущается так, словно является конечностью недавно почившего мертвеца. Кирк рывком поднимает голову, снова вцепляясь в расслабленную ладонь. В его глазах вспыхивает радость, которая тут же меркнет, когда он вспоминает о том, что это лишь слабое прояснение перед тем, как пучина полностью поглотит Спока. — Как ты себя чувствуешь? — очень тихо, почти одними губами спрашивает он. — Тебя вытащить? — Да. Джим порывается приподнять его своими силами, но Спок способен немного двигаться, и по итогу ему помогают встать и перешагнуть край. Спок почти целиком опирается на него, напрочь вымочив одежду. Джим усаживает его на мягкий белый ковёр, на котором ожидал сам, тщательно вытирает полотенцем и, как может, высушивает жёсткие волосы на голове. Спок слегка удивлён, что умудряется не заваливаться в таком состоянии в сторону. Сердце бьётся редко-редко. Почти как у человека. — Вам же известно, что я погибну? — произносит Спок, и верхняя губа его непроизвольно вздрагивает. От слабости, от нервного истощения, посылающего бессмысленные импульсы в произвольные части организма? От бессильных сожалений? Или от чего-то ещё, гораздо более запутанного? Спок уже не может определить. — Это погибель и для меня, — произносит Кирк почему-то как окончательный, логичный вывод из его слов, хотя подобные фразы всегда бросают в сердцах. — Ты знаешь, когда умрёшь? — Может быть, к утру. Это самое распространённое время для наступления естественных смертей для людей, животных и не людей. Кирк закусывает губы изнутри. — Ладно. Хорошо. Я отнесу тебя на кровать. То есть… обопрись на меня? Но я могу и отнести, правда. — Ты выглядишь как растерянный подросток, — говорит Спок прежде, чем успевает подумать. Он на мгновение закрывает глаза, а когда открывает их, понимает, что лежит на постели. И снова его рука покоится в руке Джима: тот сразу замечает, что он пришёл в себя. Печально улыбается ему, даже не осознавая этого, указывает на придвинутый к кровати журнальный столик. — Маккой оставил мне вот эти средства. Он полагает, они могут помочь, но чем, я ума не приложу. — Полагаю, это снотворное и обезболивающее. Не нужно, мне уже не больно. — Он сказал поставить тебе две эти капельницы, одну за другой. Маркировок нет, так что, полагаю, его личное изобретение. Комбинированные, кстати. — Бессмысленно их использовать. — Я бы попробовал, — серьёзно произносит Кирк. — Это лишь продлит… — Разве не каждый миг драгоценен? Спок медленно выдыхает и вдыхает. — Никогда не думал, что проведу свои последние часы так. — Мгновенная смерть в космосе. Я тоже постоянно думаю, что меня ждёт именно это, — произносит Джим. Он держит несчастную капельницу за середину, будто мёртвую мышь. — Пожалуйста, Спок. Позволь мне. Он действительно умоляет его, и Спок сдаётся. — Давай, — роняет он практически безразлично. Несмотря на нестабильное эмоциональное состояние, Кирк ставит капельницу в плечевые вены быстро и безболезненно, словно всегда ставил их только вулканцам. — Ну как? Сильно дискомфортно? — Нет, я не чувствую. Кирк забирается на кровать, пристраивается рядом с ним, рука об руку, накрывает их обоих покрывалом. Уже привычно переплетает с ним пальцы, но Джим не уверен, шевельнулись ли они навстречу, или у Спока уже не осталось сознательных возможностей для этого. — Гаснут надежды целой галактики. Вместе с тобой, — шепчет человек, прижимаясь лбом к вновь начинающему гореть вулканскому плечу. — Разве это не торжественно звучит? — Красиво. Но я уже не могу понять, почему. Трудно сконцентрироваться. Чувствую твой запах и это, пожалуй, всё. — И какой он? — Приятный. Как космическая пыль. Серебряные вспышки в темноте. Как чай с длинными листьями. Но запах всегда меняется. В другое время, в другой ситуации он был совсем иной, я помню. — И какой же он обычно? — Как терпкий костёр. — Хм. Я думал, по меньшей мере как запах пороха или плазмы. — Костёр часто пахнет как порох, а вот плазма — неживая… Представь костёр на Вулкане, посредине гористой ночной пустыни. Он горит, отгоняя хищников, и из-за него кажется, что ты совсем не одинок. Кирк не знает, что на это ответить, и лишь притирается к нему теснее, обнимает одной рукой, стараясь впитать и запомнить последние живые прикосновения. Внезапно чувствует, как пальцы Спока чуть сжимают его в ответ. Определённо сознательно. Глаза вулканца закрываются всё чаще и дольше. Ресницы движутся, как крылья бабочки, что холодным утром пытается согреться под лучами капризного солнца. — Что ты чувствуешь сейчас? — тихо спрашивает Джим. — Свободу. Кирк на секунду замолкает, проталкивая ёжистый ком, спазмом стиснувший горло. — Пожалуй, обезболивающее Боунс оставил для меня, — замечает он. — Как и снотворное на будущее. — Джим… Кажется, глаза вулканца окончательно слипаются. — Если хочешь спать, спи. Я буду рядом, — успокаивает его человек. Теперь Кирку действительно наплевать на всё, что происходит за этими стенами и станет происходить в ближайшем будущем. Он будет думать потом, он будет решать потом. А если упустит время — то значит, такова его судьба. Он уже и так всё потерял. Он предполагает, что ни за что не заснёт, ведь и так проспал чёртову уйму часов. Но усталость, неподвижность Спока словно перетекают в него, опутывая мозг сонной паутиной, и он засыпает подле него, так и не изменив положения.