Мы

Последний день слепых прослушиваний тянется так долго, что нарушает все существующие пространственно-временные законы. Кажется, скоро я сотру себе зубы в порошок, из последних сил стискивая челюсти в ответ на очередную глупую шутку. Тина мечется беспокойным взглядом между нами с Потапом и всё чаще трогает волосы в попытке скрыть волнение. Дружественная атмосфера трещит по швам, пока ужаленное мной самолюбие лысого рэпера сочится ядом с каждой его фразой. До конца съёмочного дня ещё часов пять, не меньше… Слышу от участника причудливое «экосексуал», которое вызывает мгновенное отторжение. Настя, почуяв моё замешательство, кружит над ним как коршун над добычей. Подбрасывает раздражающих дровец в костёр моего самообладания и, торжествующе улыбаясь, несётся ко мне с телефоном в руках. Гордо вопит что-то по пути, но я слишком устал, чтобы это слушать. Это всё вообще слишком. Резко подрываюсь с кресла, чем приковываю к себе четыре пары удивлённых глаз, и широкими шагами покидаю сцену. В ухе раздаются мольбы и угрозы, поэтому я сдёргиваю с себя микрофон и на ходу вручаю его ассистентке. Меня раздражает абсолютно каждая живая душа в этом пропитанном лицемерием павильоне. Трясущейся рукой с первой попытки не могу открыть дверь собственной гримёрки и тихо ругаюсь сквозь зубы. Ещё спустя мгновение тонкие пальцы несмело накрывают мои. — Позволь мне, — шёпот Тины скользит по моей спине, осыпаясь к нашим ногам. Не могу заставить себя развернуться или хотя бы ответить, потому что буквально разрываюсь от гнева и усталости. С её помощью, наконец, справляюсь с злосчастной ручкой и окунаюсь в успокоительную прохладу полутьмы. Не поворачиваясь тянусь к косяку двери и пытаюсь закрыться от мира. Не получается. — Поговори со мной, — она тихо продолжает, придерживая дверь. С шумным выдохом разворачиваюсь и замечаю бушующее море в её глазах. Малышка беспокоится? — В прошлый раз это плохо кончилось, кенгуруш, — стараюсь звучать ровно, но скопившееся раздражение всё равно выливается вместе с последним словом. Девочка смотрит внимательно, слой за слоем снимая с меня наспех наброшенные маски из безразличия и хладнокровия. Под ними синим пламенем догорает моё спокойствие. Снова тянет руку и хватается за мой палец. Сознание решает игнорировать табун мурашек от её прикосновения. Отстраняюсь, разрываю контакт. — Что с тобой? — в её зрачках плещется усталый испуг, навеянный этим бесконечным днём. Выдыхаю. — Тань, иди к себе, ладно? Извини, не смогу тебя проводить, — всё же захлопываю дверь перед самым носом малышки. Горячий воздух безостановочно циркулирует по моим лёгким, распаляя всё больше. Когда я успел стать таким чувствительным к чужому недержанию? Почему паре надоедливых мух так легко удаётся выводить меня из равновесия? Неприятная догадка плещется на задворках разума с первого дня слепых прослушиваний и сейчас снова напоминает о себе. Что, если я завидую? Что, если моё раздражение от невозможности касаться Тины в любое время и при любых обстоятельствах разжигает и поддерживает во мне всю эту злость на «главную пару года»? Неужели моя зависимость настолько глубоко засела в мозгах, что теперь контролирует даже неосознанные реакции? — Что, Григорьевна, тебя не пускают в обитель тьмы? — хохот Потапа отбивается от стен коридора звучным эхом и достигает моих ушей, — Так Дракула там, наверное, уже лакомится кем-то! Мозг не успевает за реакцией тела, которое мгновенно оказывается у двери и дёргает ручку. Яркий свет резко бьёт по глазам и заставляет поморщиться, но даже в этом состоянии мой взгляд сразу вылавливает голубые океаны напротив. — Лёш, ты не оставишь нас? — она стреляет в меня молчаливым предупреждением и поворачивается к Потапу. Кривая ухмылка прочерчивает его лицо, а ладонь скользит по тининой спине всё ниже и ниже. Серьёзно? — А что, я бы посмотрел на дрессировку Дракулы, — он посмеивается и улыбается мне. Должно быть, проверяет, оценил ли я очередную оригинальную шутку, — а то он в последнее время совсем от рук отбился! Отрываюсь спиной от дверного косяка, на котором искал приют и поддержку, и делаю шаг в сторону шутника. Мне уже всё равно, что мы взрослые люди, профессионалы и коллеги, и что подобное поведение нам не к лицу. Черти внутри меня носятся по встревоженному сознанию и визжат от злобы и предвкушения. Хрупкая фигурка Тины тут же выпутывается из медвежьих объятий и на всех скоростях врезается в моё тело. Хватает руками за плечи, пытается заглянуть в глаза. Торопливо подталкивает назад, обдавая шею горячим дыханием. Очередной приступ раздражения понемногу рассеивается, когда спасительная дверь вновь отрезает от меня всю окружающую грязь. — Пора бы уже привыкнуть к этим специфическим шуткам, — девочка устало вздыхает и на всякий случай подпирает спиной выход из гримёрки. Чувствует, насколько сильно во мне скребётся желание показать Потапу, что в действительности означает фраза «отбиться от рук». — Не собираюсь к этому привыкать, — резко бросаю и облокачиваюсь на столик. Кожей ощущаю на себе прицел прожигающего взгляда и дёргаюсь в попытке сбросить напряжение. — Он ведь и продолжает это всё только потому, что ты ведёшься. — Я обозначаю границы. Ведёшься как раз ты — тем, что не первый год терпишь, — взлохмачиваю волосы, пытаюсь отвлечься и не кинуть в свою девочку болезненное раздражение, — Мы уже вели похожий диалог, и он закончился дерьмово. Тебе лучше уйти. Тина делает пару шагов во время моего короткого монолога и замирает на месте, услышав его окончание. Медленно выдыхает. Молчанием, повисшим между нами, можно порезаться. — Ты хочешь, чтобы я ушла? — внимательно уточняет, полосуя мой позвоночник взглядом. — А ты хочешь остаться и поругаться? Слышу за спиной осторожные шаги и молю всех богов о спокойствии. Закипаю с каждым мгновением всё сильнее и совсем не хочу обжечь Тину, но продолжаю молча ловить стук её каблуков, пока бледные ладошки не обвивают мой торс. — Вообще-то, я планировала заняться чем-то другим, — выдыхает мне в спину и покрепче обхватывает руками. Эти её бешеные флюиды вступают в борьбу с кричащими во мне чертями за право власти над моими желаниями, и я в отчаянии сглатываю. — Я не хочу трахать тебя, чтобы переключиться, — трясу головой, пытаясь освободиться из её соблазнительного плена. Но Тина не собирается отпускать. — А другие причины есть? — трётся щекой о мой позвоночник, скользит ладошками вниз по груди к животу. Кошка. — Для других причин у меня нет ни сил, ни желания, — снова медленно выпускаю воздух из лёгких, чтобы вместе с ним высвободить из измученного организма хотя бы частичку раздражения. Как же, чёрт возьми, я устал от этих эмоциональных качелей. — Ну, с желанием я тебе точно могу помочь, — даже стоя спиной ощущаю, как губы девчонки растягиваются в вожделенной улыбке. Резко разворачиваюсь, размыкаю её крепкие объятия и сжимаю ладонями вздрогнувшие плечи. Тина перестаёт дышать, натолкнувшись на мой полный ярости взгляд. Бог свидетель, я не хотел, чтобы она видела меня в таком состоянии. — Ты слышала, что я сказал? Уходи, пожалуйста! Я хочу побыть один! — Не ты ли мне говорил, что больше не нужно со всем справляться в одиночку? Словно в замедленной съёмке наблюдаю за тем, как расплавленные соблазном зрачки обращаются в сталь и покрываются наледью. Знаю каждую микроскопическую интонацию этого взгляда наизусть, но всё равно гипнотизирую леденеющие радужки. С всегда поражающим меня хладнокровием малышка отступает в центр комнаты. Вокруг нас мгновенно падает температура, и мне снова кажется, что сейчас Тина произнесёт свой любимый приговор. Сколько таких сцен было между нами? Сколько ещё будет? Сколько мы выдержим? Но она молчит. Разрезает ледяным взглядом всю мою душу на мелкие кусочки и едва дышит. — Что ты хочешь от меня услышать? — тру переносицу, концентрируя беспорядочные мысли в голове. Меня бросает в жар от злости на этот день и пробирает холодом любимых глаз. Тина едва заметно вздрагивает и обнимает себя руками. Делает ещё один шаг назад, всё больше и больше отдаляясь от меня. Тяну руку в попытке остановить её, но малышка отшатывается и качает головой. — Ничего… не хочу, — её голос в последний раз трясётся в лихорадке эмоций и затем окончательно застывает, — вернись на площадку, или Вова придёт к тебе сам. Резко разворачивается и захлопывает за собой дверь. Этот звук оглушает моё нутро, разбивая на части. Подрываюсь и покидаю гримёрку вслед за Тиной. Она мелко семенит на своих каблуках в конце коридора, так что мне не составляет труда достичь хрупкой фигурки раньше, чем она окунётся в свет прожекторов и сотен любопытных глаз. По пути растягивает красные губы в искусственной улыбке и сжимает руки в кулаки. У самого выхода к сцене протягиваю ладони и с силой прижимаю к себе любимое тело. Девочка вздрагивает, врезаясь в меня спиной, и перебирает ногами, чтобы удержать равновесие. Утыкаюсь носом в пшеничную макушку и вдыхаю успокаивающий запах. Тина молча берётся за пальцы, что вжимаются в её живот, и осторожно размыкает хват. Проводит ладонями по моим, слегка поглаживает кожу, и в следующее мгновение уносится на сцену, забирая с собой мои крохотные надежды на возвращение к внутреннему балансу. Черти внутри вяло рычат и ворчат, завидев впереди Потапа с Настей, и я спешу перевести взгляд на свою девочку. Поджимает губы и легонько кивает подбородком на кресло. Моя маленькая командирша. Без особого энтузиазма досиживаю до окончания съёмочного дня, изредка поглядывая на сверкающий уведомлениями телефон. Таня Либерман старательно отвлекает меня от всего дерьма вокруг, хотя вполне могла бы этого не делать. Имела бы полное право плюнуть на моё настроение и заниматься своими делами. Это было бы справедливо, потому что я снова и снова задеваю её чувства. А она — мои. Неужели нас всегда будет кружить в этом эмоциональном вихре? — Я руками и ногами за Тину, — концентрирую в голосе последние силы и прерываю балаган на сцене. «Главная пара года» никак не может успокоиться, раздувая интригу на пустом месте. Малышка скользит по мне благодарным взглядом, когда я подхватываю её ладошку и помогаю спуститься со ступенек. Уносимся практически одновременно, как только слышим команду режиссёра. У неё — фотосессия, запись сторисов, тик-токов и прочей белиберды. У меня — головная боль и температура. Сталкиваемся усталыми физиономиями в коридоре, и я пытаюсь выдавить улыбку. Выходит, очевидно, паршиво, потому что на лице у Тины в ответ не дёргается ни один мускул. — Хочу забрать тебя, можно? — осторожно продираюсь через ледяную ограду её взгляда. Она смотрит так, будто собирается сказать что-то болезненное. Вымученно-обречённо скользит взглядом по моему лицу, и я понимаю, что внутри себя она уже провела совещание со всеми своими чокнутыми личностями и вынесла малоприятный вердикт. — Я поеду домой, Дан. — Хорошо, тогда я поеду с тобой, — слышу нотки безразличия в её голосе и мгновенно напрягаюсь. Нет, малышка, ты же не решила вновь творить свои глупости! — Ох, видишь ли, я хочу побыть одна, — повторяет мою брошенную в порыве злости фразу и обходит меня, собираясь скрыться за дверью гримёрки. Впечатываю ладонь в дверной косяк, предупреждая Тинино одиночное паломничество, и мы вновь, как в старые добрые времена, остаёмся наедине с одной на двоих недосказанностью. — Ты знаешь, почему я так сказал. — Потому что ты чёртов эгоист! Несколько раз моргаю и хмурю брови, осознавая произнесённые ей слова. Напрасно я решил, что окончание съёмок вернёт нас в гавань спокойствия. — Я был зол, — произношу медленно и тихо, разглядывая решительный протест на её лице, — и не хотел тебя обидеть. — Сомневаюсь, что тебя волновало что-то кроме задетого самолюбия. — Ты сейчас серьёзно? — что она несёт? Нет, нет, это всё какие-то глупости, мы не можем опять утонуть в этом и всё испортить! — Ты хотел побыть один, так будь, — её голос предательски дёргается в конце фразы, выдавая спрятанную внутри обиду. Тина без устали мнёт зубами губу, наскоро освобождённую от красной помады, и смотрит на меня с невысказанной злобой. — Зачем ты это делаешь? — в два шага сокращаю гнетущее расстояние между нами и хватаю девочку за плечи. Деваться ей некуда, поэтому спина, всё ещё облачённая в переливистое платье, врезается в столик у стены. Прямо мне в душу устремляются две ледышки, переворачивая всё нутро вверх дном. Господи, девочка, откуда в тебе такой холод? — Не знаю! Что есть силы она толкает меня своими крошечными кулачками в грудь, и я отступаю больше не от физического действия, а из-за пронзающего недоумения. Делаю шаг назад и наклоняюсь, внимательно вглядываясь в повлажневшие глаза. В них плещется столько чувств сразу, что у меня перехватывает дыхание, а живот скручивает спазмом. — Ты как ребёнок, Дан, — отводит взгляд, не в силах выдерживать мои изучающие зрачки. Покрепче сжимает пальцы в кулаки, которыми только что отпихивала меня, — твои эмоции затмевают всё, и ты ничего кроме них не видишь и не слышишь. Я не хочу с тобой нянчиться. Я знаю, что тебе постоянно приходится меня терпеть, но я не могу… так! Её губы дрожат так, будто тот холод, которым она морозит меня, студит и её тоже. — Я тоже не могу так, Тань! Не могу одёргивать себя всякий раз, когда хочу тебя коснуться! Не могу как школьник прятаться по углам и воровать твои поцелуи в темноте! Тебе что важнее сохранить — секрет или нас?  — Ты же знаешь, зачем я это делаю! — Потому что ты тоже чёртова эгоистка! — Приплыли, — на выдохе шепчет Тина и упирается ладонями в край стола. Мы гоняем горячий воздух по комнате, не в силах ни продолжить разговор, ни завершить его. В моей голове роятся десятки вопросов, на которые я безрезультатно ищу ответы. Тихий всхлип осторожно проносится по краю моего сознания, и я машинально поднимаю голову. Девочка напротив меня шмыгает носом и несколько раз сглатывает в попытке подавить рвущиеся наружу слёзы. Ловлю её затравленный взгляд таким же своим и, не медля больше ни секунды, врезаюсь в желанное тело. Малышка всхлипывает от неожиданности и упирается ладонями мне в грудь. В первый миг я жду сопротивления с её стороны, но она лишь прижимается ближе. Чёрт возьми, где мы свернули не туда? Почему у нас всегда всё так мучительно сложно? Сминаю подрагивающие губы своими, сразу же подключая язык. Получаю мгновенный отклик на свою резкость, и мы едва не вытрахиваем друг друга ртами, безмолвно рассказывая о том, как нелегко нам даётся общая мечта — любить друг друга. Она втягивает мой язык, впивается сильнее, словно хочет, чтобы мы, наконец, срослись в единый организм. Кусаю губы, мучаю вожделенную плоть своими неаккуратными действиями, но Тина отвечает с таким же пульсирующим отчаянием, и я понимаю, что сейчас никакая нежность в этом костре между нами просто не выживет. Подхватываю её под ягодицы, на ходу задирая подол, усаживаю на злополучный стол. Даже не пытаюсь дотянуться до молнии платья. Сейчас вообще не до этого. Девочка мгновенно опускает руки к ремню на брюках, не позволяя себе ни ласк, ни промедления. Не пытается заглянуть мне в глаза, чтобы найти там отражение своей любви, не требует прелюдии и осторожности. Всё, что нам двоим так нестерпимо нужно — стать единым целым и пережить этот ужасный день. К первому мы успешно движемся, но второе… Отодвигаю в сторону трусики и резко врываюсь во влажную плоть. Малышка вскрикивает и едва не бьётся затылком о зеркало на стене, но я в последний момент успеваю обхватить дрожащие лопатки. Жмётся ко мне, обнимая руками шею, пока я с бешеной скоростью вбиваюсь в её тело. Поднимает подбородок, не позволяя себя поцеловать, и стискивает меня бёдрами так сильно, что из моих глаз едва не летят искры. Чувствую приближение собственного оргазма и опускаю пальцы на пульсирующее лоно. Тина протяжно стонет, когда моя рука безошибочно находит клитор и мучает плоть. Сжимаю и надавливаю, не сдерживая себя, и продолжаю вытрахивать из нас двоих все пережитые нервы. Её пальцы впиваются в мою шею перед точкой невозврата, и девочка рассыпается на атомы в моих руках. Мгновенно обмякает, но продолжает прижимать к себе, схватывая мои резкие толчки. В очередной раз наполняю её собой до предела, растягивая и подчиняя тело, и кончаю. Вглядываюсь в лихорадочно блестящие глаза, пока поправляю нашу одежду. Девочка продолжает игнорировать мои взгляды, путешествуя где-то внутри своих переживаний, пока я с громким стуком не ударяю ладонями по обеим сторонам её бёдер, наклоняясь вперёд. Наши лица разделяют жалкие сантиметры, и меня сносит бушующим потоком эмоций, когда малышка всё же решается на меня посмотреть. Вижу в её глазах застывшее безумие, которое мгновенно заражает и мои мысли. — Я не могу так, Дан, — почти всхлипывает, но не отводит взгляд, — мы ничего не можем решить и делаем только хуже. — А что ты собралась решать? — Дай мне время… — Что ты собралась решать? — впиваюсь в голубые океаны напротив, выискивая в них хотя бы намёки на ответы. Бесполезно. Я упустил тот миг, когда Тина снова возвела между нами свою ледяную стену, и теперь, насколько бы я ни приблизился, мне не под силу было разглядеть жизнь за этими холодными камнями. — Хватит! Я тебя прошу, уходи! — Ты не можешь в одиночку принимать решение за нас двоих! — Разве? Я же чёртова эгоистка, и могу ещё и не такое! — Боже, Таня! — с силой сжимаю девичьи коленки, удерживая океанический взгляд, — Посмотри мне в глаза и скажи, что хочешь всё разрушить! — Я люблю тебя, — одинокая слезинка размеренно катится по щеке и аккомпанирует тихому откровению. Я не в первый раз слышу от неё эти слова, но впервые не чувствую в них ничего, кроме бесконечной печали и пронзающей боли, — но этого недостаточно. Отпусти, пожалуйста. — Нет, чёрт возьми! Я же обещал тебе! — лихорадочно перемещаю ладони выше и обхватываю личико. Тина машет головой и тянется к моим рукам, чтобы разжать хват. Её губы снова трясутся в безмолвной истерике, и от этого зрелища мне хочется в отчаянии завыть. Резко одёргивает меня и вскакивает со стола, на ходу поправляя подол. Мне приходится прижать ладони к твёрдой поверхности, чтобы удержаться на ногах. Вся вселенная трещит по швам и осыпается прямо мне на голову, обездвиживая и лишая способности мыслить здраво. Что произошло? Что она только что сказала? Разве такое может с нами случиться? В гримёрку просачивается свет из коридора, и взволнованное лицо Орлова отражается передо мной в зеркале. Его почти не видно за горой цветов и подарков для маленького босса, но двух расширившихся в недоумении глаз мне достаточно, чтобы болезненно зажмуриться. Мы втроём тонем в повисшем неловком молчании, разрываемом только пульсацией моих висков. Кажется, они дробят мои мозги с такой силой, что скоро разобьют череп. — Присматривай за ней, ладно? — рассеянно бросаю палачу перед тем как покинуть поле нашего с Тиной боя. Ни победителей, ни проигравших, лишь две ревущих окровавленных души — как всегда. Стискиваю зубы и гипнотизирую взглядом чью-то открытку в пашиных руках, чтобы не сорваться и не посмотреть на девочку. Знаю, что тогда не сдержусь и натворю что-нибудь непоправимое. Хотя есть ли что-то хуже того, что мы только что сделали друг с другом? Мир осыпается пеплом и катится по моим плечам прямиком в ад. И я отправляюсь следом за ним.