Аконит

      Гарри метался по дому валерьяновой кошкой. Напряжение внутри него не спадало — ослабло, но что-то словно щекотало его изнутри. Ему было неспокойно, томительно, он будто задыхался. Вся его прежняя тревожность вернулась с утроенной силой; он не понимал себя, своих желаний, своего тела, мыслей. Все это походило на какое-то безумие. Будто его опоили зельем, и теперь он метался под воздействием чарующих экстрактов, не зная, куда себя деть. Ему то хотелось смеяться, прыгать и радоваться, то плакать, как ребенку, уткнувшись в чьи-то теплые колени, жалобно всхлипывая и мирно затихая, то вновь кружиться и танцевать, и даже, Мерлин, петь что-нибудь сладостное о верности и цветах. Он попробовал, как делал это всегда в моменты особого волнения, отжиматься и приседать. Попробовал выпить виски, когда упражнения не помогли, и даже решил отвлечься, приготовив себе любимый рулет, что уж с ним случалось совсем редко. Он достал ингредиенты, церемонно надел фартук. Что там? Тесто. Он старательно бежал от странных, пугающих мыслей от обжигающего воспоминания о сегодняшнем диком приступе. Надо сделать рулет. Самое простое. Яйцо, немного муки, гладкое масло в ладони. Гладкое.... Щепотка соды в еще сладких пальцах. Пальцах... Раскатать тонким слоем, закрутить в рулет, поместить... К сердцу, туда, где самый жар сейчас. Держать, пока не подрумянится. Знать, что никогда не отпустит. Не пройдет. Пока не появится ясноглазый.... Сероглазый... И солнце, которому нет больше равных нигде на земле, не перепутает лучом его волосы. Он швырнул тесто об стол. — О боже! О боже! О нет! О боже! Гарри в панике, почти задыхаясь, побежал в душ. Он яростно драил себя мочалкой, намыливал тело, оглаживал его. Он старался представить Криса. Жгучего, порочного, темноглазого Криса. Увидеть, как тот берет его член в рот, как бывало часто в их прошлом, до самого основания, глубоко, жарко. Как он прикрывал глаза, умело лаская, как ему, Гарри, больше всего нравилось. Как он сам брал Криса рукой за голову и с силой направлял, прижимал к себе, выстанывая грязные словечки, но вдруг... Он вновь будто со стороны увидел самого себя, стоящего на коленях, жадно сосущего, гладящего узкие бедра, почти кончающего от страсти и желания. Почувствовал холодную руку на своем затылке и услышал тихий бархатистый сладострастный шепот: — Вот так, мой командир. Вот так. Какой послушный, какой хороший, какой усердный. Да... Да... Да-а-а, сэ-э-эр... И Поттер вновь кончил, уже в своем душе, даже не трогая себя руками, только от одних этих дичайших, жутких, невыносимых образов. — Да что же это! — стонал он, вне себя от беспомощности. — Что со мной?! Какого черта! Обессиленный, измотанный собственными мыслями, он рухнул на постель, желая лишь мирного сна. Зарылся в подушки и одеяло и замер, наслаждаясь минутной пустотой в голове. Успокаиваясь, он стал вспоминать своих любимых учителей, потом родителей и вновь учителей, Хогвартс и друзей. Дни безмятежности и ощущения, что все ясно и прозрачно. Даже свой страх. Ведь он тоже был понятен и объясним — все боятся смерти, все бегут от нее. Он вспоминал и вспоминал. Плохое и хорошее, обычные ничего не значащие вещи и самые дорогие сердцу. Квиддич. Фильмы. Любимого крестного. Буклю. Незаметно подступила приятная сонливость. Быстрое горячее дыхание сменилось ровным, мирным.... Небо, небо, не болит... Не тревожит, не рвется. Поле. Огромное поле, а дальше лес. Ветки хлещут по лицу, легкие, тонкие. Листва такая пряная, уже осенняя. Так много звуков. Лесных, разных. Шелест, скрип, птицы, зайцы, цветы. Шепчут, поют, рады ему. И сила. Необузданная, первозданная. Сила физическая, гибкая, мощная, прекрасная. И сила магическая, струящаяся по всему телу — волшебному опасному телу. Полумесяц сливочным леденцом качался, улыбался, здоровался — знает меня, любит. Небо, небо и бег. Свобода, свобода любить, ждать, звать: — Узнай меня. Узнай! Единственный мой, узнай меня... И вой — протяжный, тоскливый и радостный одновременно. Чей он? Мой? Твой? Чей он? Чей я? Гарри вскочил с постели. Запутался в простыне и чуть не упал. Ступни обжег холод пола. Глаза медленно приспосабливались к сумеркам. Была поздняя ночь, он проспал всего пару часов. Гарри помнил свой сон так ясно, так четко. Там было так хорошо, так правильно. Там был Аконит. Он вспомнил, как говорила Гермиона, что он будет чувствовать его, но не думал, что это будет вот так, во сне. Что он будет и им самим, и рядом с ним. Он хотел узнать больше. Понять эти сны, этот зов, эту свою боль. Не в силах ждать, он быстро надел теплый спортивный костюм — серую толстовку и любимые мягкие простецкие брюки, кроссовки — и выбежал на улицу. Он знал, что Гермиона и Рон простят ему вторжение среди ночи. Он не мог, совсем не мог и не хотел ждать до утра. Может, Гермиона что-то узнала. Может, это поможет разобраться, успокоит, вернет ему если уж и не доселе небывалый покой, то хотя бы привычную стабильность. Прохладная ночь. Видимо, недавно прошел дождь, асфальт был темным и влажным. Редкий свет из окон и одинокий мужчина с собакой, поздно выгуливающий своего питомца. Вдалеке слышались звуки музыки и смеха: в двух кварталах отсюда был ночной клуб и светские повесы еще кутили. Гарри прошел мимо нескольких домов, переходя на быстрый шаг, а потом и легкий бег. Мышцы привычно радостно встретили спортивную нагрузку, заменяя тяжесть размышлений всплеском эндорфинов. Легкий ветер обдувал его лицо, снимая жар. Он вспоминал свой сон, бег, свободу, порывы ветра там, в лесу, раздолье. Он пробежал мимо того клуба, откуда доносилась музыка и шум хмельного веселья. — Гарри!!! — услышал он окрик позади и, пробежав автоматически еще пару шагов, обернулся. В паре метров от него, догоняя, шел Крис. Гарри дернулся назад, будто его ударили под дых, еле сдержав порыв развернуться и бежать. Бежать дальше, сделать вид, что не услышал, не узнал, но было поздно. Отвернуться было бы неловко и малодушно. Он сморщился, думая: «Конечно, когда еще было встретить бывшего любовника один на один, как не среди ночи. Когда я весь в раздрае, мечусь от тревоги и бессонницы. Один на улице, в дурацком спортивном костюме с вытянутыми коленями и в стоптанных кроссовках. Лохматый и небритый. Не хватало еще какую-нибудь нелепую шляпу грибника, чтобы завершить картину поражения». — Гарри, — вновь окликнул знакомый мягкий голос, по-девчачьи высокий, с капризными нотками в каждом звуке. — Привет, Кристофер, — отозвался Гарри, подходя ближе. Крис стоял перед ним как ожившая фантазия — в узких серых джинсах и светлой футболке, сверху накинута курточка. Темные кудри собраны в небрежный хвост, глаза горели неестественным алкогольным блеском, алые губы улыбались широко и приветливо. — Я так рад, что встретил тебя, — произнес он, подходя очень близко, почти вплотную. Он положил на грудь Гарри свою узкую изящную ладошку. — Признаться, я надеялся увидеть тебя, но не думал, что это случится так. Ты как тут оказался? — приподнял он свою идеальную бровь. — Бегал, — сухо ответил Гарри, отводя взгляд от этой блистательной красоты. — Ах, да... Понимаю, — протянул Крис, мягко поглаживая через толстовку твердые мышцы на груди Гарри, — я хотел увидеть тебя, — вновь повторил он, пытаясь перехватить взгляд Поттера. — Зачем? — жестко спросил Гарри. Воздуха вдруг стало не хватать. Волну злости сменяла волна радости попеременно. — Хотел извиниться. Мне жаль, что все так вышло тогда, — Крис замялся и, убрав руку с груди Гарри, сунул ее в карман. — Не стоит, — отрезал Гарри, — пока, — он уже стал разворачиваться, чтобы уйти, убежать, прекратить этот мучительный ненужный разговор, но Крис схватил его за локоть, разворачивая к себе и притягивая ближе. — Нет, стой. Я... — его глаза бегали, — Паоло, он... Он совсем не тот, кто мне нужен, Гарри, — Крис поджал губы, — он ревнивый, скупой и скучный, — мотал головой Крис и тянул Гарри за руку, отводя в проулок рядом, — я был глупцом, полным придурком, что оставил тебя. Он остановился в темноте двора и вновь коснулся груди Гарри в том самом месте, где клокотало измученное удивленное сердце, так долго ждущее этих самых слов. Так больно сжимающееся сейчас, понимая, что слова эти не стоят и кната. — Ты всегда был лучшим. Лучшим во всем и из всех, — напирал на него Крис, уже обнимая второй рукой талию. — Да, тебе есть с чем сравнить, — досадно процедил Гарри. — Не верь всему, что говорят, — вспыхнул Крис, — я не так порочен. Да, я люблю покрасоваться и пофлиртовать, такова моя натура, но я тоже знаю, что такое преданность и чувства, — он прижался к нему сильнее, овивая, как ядовитый плющ, шепча свои лживые слова, завлекая вновь в бездну сомнений и терзаний. — Не было и не будет никого лучше тебя. Ты такой... Сильный... И ты лучше всех в постели... Ну же, Гарри... — он ласково погладил его через брюки, легко сжимая, — ты же тоже помнишь, как нам было хорошо? Я вот помню. Помню, как ты ласкал меня, как всегда хотел... Гарри... — и он коснулся его губ поцелуем. Мягкие, Мерлин, какие же мягкие у него губы. Пухлые, яркие, и рот такой сладкий, словно он только что пил горячий шоколад. Крис провел языком по нёбу Гарри, сильнее обнимая его. Он прерывисто задышал и углубил поцелуй, лаская, даря нежность, мягкость, свою сласть, запах ванили, покатые изгибы тела. У Гарри на мгновение закружилась голова. Вихрь воспоминаний разом обрушился на него. Смех Криса, его маленькие пяточки, капризно сморщенный носик. Как он вертелся у зеркала, примеряя очередной наряд, пританцовывая. Как оплетал его ногами в ванной, намыливая ему грудь и выцеловывая шею. Его игривый, веселый котенок пришел. Сам пришел и просится домой. Крис... Мягкий, славный, душистый цветочек. Крис... — РЫХ-Х-Х! — вдруг разнеслось громкое злое рычание в темноте тупика. Крис вздрогнул и, обернувшись, отпрянул от Гарри, тут же машинально прячась за его спину. Гарри вгляделся в темноту. — АР-РХ-Х-Х! — вновь раздалось, еще громче злое рычание, и из темноты сначала появились два зеленых глаза, а следом показалось и все огромное, изогнутое, мощное тело Аконита. Шерсть на его спине стояла дыбом, хвост был распушен, когти выпущены и цокали при каждом шаге. Он двигался медленно, перекатывая дивные гибкие лопатки на спине. Не крался, нет, но и не торопился нападать. Глаза его горели так ярко, чуть суженные, опасные. Он рычал, скаля зубы, и плавно приближался. Крис вцепился в Поттера сзади, весь дрожа. — Что это, Гарри? — мямлил он на грани истерики. — Что это? — почти всхлипывал он. А Гарри как завороженный смотрел на приближающегося Зверя. На его грацию, хищную красоту и пластику. — Прекрасный! Какой же он прекрасный! — Гарри понял вдруг, что все его волнение, головокружение, весь трепет и томление не были вызваны поцелуем и словами Криса. Нет. Он вновь чувствовал Аконита, он ждал его, звал. — Гарри, Гарри! Что ты стоишь?! — истерично кричал в панике Крис. — Сделай что-нибудь! Сделай! Ты же аврор! — Крис, — спокойно отозвался Поттер, не отводя глаз от взгляда Зверя, — беги. И Крис, отцепившись от его спины, побежал, спотыкаясь о камни брусчатки, выбежал из проулка и исчез где-то в свете главной улицы. Гарри не шевельнулся. Он смотрел, как Аконит проводил взглядом Криса и, будто презрительно фыркнув, перестал рычать. Он медленно подошел к Поттеру, на секунду замерев возле него, и вдруг уткнулся своей большой головой ему в живот. Ткнулся лбом, теплым и шерстяным, словно боднул, и так и замер, слегка подергивая ушами. Гарри забыл как дышать. Это было... так... это было... Он медленно присел на корточки, оказываясь вровень с мордой Зверя, глаза в глаза. — Пришел? — спросил он чудесное создание. Зверь тоже сел, окружив себя кольцом хвоста и вытянув свою острую морду вперед, вдруг смачно лизнул Поттера в лицо. — Фу, Ако, фу, лизун, — засмеялся он. Тот помял лапами землю возле и, придвинувшись ближе, положил морду на плечо Гарри. — Ако. Хорошее имя, да? — спросил Гарри, аккуратно, медленно обнимая Зверя за мощную шею, прижимаясь к нему в ответ, зарываясь в мягкую шерсть лицом. — Ако. Буду так тебя звать, ладно? — ласково поглаживал он Зверя по холке и спине. — Ако. Мой Ако. Гарри вдруг понял, что если бы он захотел, он вполне смог бы пленить Зверя сейчас. Ведь беспалочковая магия давалась легко, и он точно смог бы оплести и обездвижить Аконита. Поймать его. Переместить в Аврорат, отдать под суд. Это был его долг, его работа, это было правильно. Но Гарри не собирался ничего из этого делать. Никогда. Никогда еще он не чувствовал себя лучше и умиротвореннее, чем в этот момент. Ничего он не понял, ничего не знал, но сердце его, тело, душа — все тянулось к Зверю, все готово было быть с ним, принять его, разделить с ним его судьбу. Это просто было. Без объяснений, без каких-то смыслов, слов и догадок. Просто было так. — Ако, — гладил и гладил он Зверя, вплетая пальцы в его шерсть, потираясь лбом о его мощную шею. — Ако, мой Ако, — и Зверь урчал возле его уха, терся об него мордой, водил по щекам и виску холодным носом, и вновь урчал. — Покажешься мне, Ако? Покажешь, кто ты? — ласково спросил Гарри, и тут Аконит отступил от него на шаг. Встал, оглянувшись в темноту, будто опомнился. Он как-то тоскливо посмотрел в глаза Гарри и вновь ткнулся в его живот, издав странный, больше всего похожий на скулеж, звук и рванул с места. В два прыжка преодолел зверь расстояние между ним и стеной тупика. Он перемахнул через нее в высоком изогнутом прыжке. Метнулся на фоне уже рассветного неба огромный пушистый хвост и исчез. А Гарри так и стоял в середине проулка с протянутой вслед Зверю рукой. И сердце его волочилось за ним на привязи, ударяясь о камни, цепляясь за кусты. Все в синяках и почти разбитое.

P. S.: Шутка памяти? Грезы? Мираж? Ощущения, запахи, звуки. Мой последний рубеж, мой крестраж, Моя сладкая горечь разлуки. Свою боль принимаю безропотно, Рвет на части, в груди так жарко. И на грани сознания, шепотом Словно выдох последний: "Ако..." *Еще_одна_Малфой