Утром после тяжелого разговора с друзьями, пока они готовили завтрак и все еще тихо переговаривались между собой на кухне, Гарри, убаюканный этими приятными домашними звуками, незаметно для себя самого уснул. А проснулся уже в середине дня, в гостевой кровати и чужой пижаме, отгоняя отголоски сонливых воспоминаний, о том что его другу в очередной, впрочем, раз пришлось левитировать его в кровать, раздевать и укладывать, как ребенка. Мелькнула мысль, что из Рона, когда придет время, выйдет отличный отец, строгий и заботливый. Гарри трансфигурировал из своего спортивного костюма себе джинсы и толстовку поприличнее. Страшно хотелось есть, о чем он и сообщил хозяйке дома, едва спустился на первый этаж, где Рон мирно листал журнал, а Гермиона у зеркала делала прическу, закусив во рту шпильки.
— Ты бы принарядился, — улыбнулся ему Рон, оглядывая слишком прозаично-будничный вид Поттера, — у тебя, кажись, свидание вслепую намечается, — дернул он игриво бровями, откладывая журнал на пуфик у ног.
— Брось, Рон, мне не до свиданок, — отмахнулся Гарри, — к тому же, если я кому-то нравлюсь, то этому кому-то лучше сразу не питать иллюзий и знать, какой я на самом деле, — улыбнулся он, — а я — вот такой, — он провел рукой широким жестом по всей своей немного расхлябанной одежде.
— Тоже верно, — согласился Рон, — пойдем, не будем мешать Гермионе наводить красоту. Я сварганю тебе яичницу, это все, на что я способен, но уверяю, она будет отпадной.
После они еще добрых пару часов дожидались Гермиону и по-мальчишески закатывали глаза, дразня ее саму и ее долгие девчачьи сборы и прихорашивания.
Они прибыли в дом Невилла и Луны, видимо, последними, так как уже у калитки услышали смех и звон посуды, милый голос Полумны и поскрипывание паркета. Гарри чувствовал себя усталым и совсем не расположенным к веселью и общению, сказывалась почти бессонная ночь.
Дом Невилла и Луны встретил их мягким мерцанием множества лампочных гирлянд, букетиками в маленьких вазочках, венками из алых и желтых листьев, милыми безделушками и аккуратными вышивками на стенах. Повсюду были разложены мягкие подушечки и славные плюшевые кролики всевозможных размеров и текстур. Царство уменьшительно-ласкательных суффиксов, вот чем был этот милый дом.
Их встретила Луна. Нежно, как всегда, мечтательно улыбаясь, она каждому сказала что-то странно-доброе и коснулась своей маленькой ручкой. Все сразу же заулыбались в ответ; невозможно было устоять перед этой девушкой, перед ее искренностью и ласковыми манерами. Белокурая, невероятно миниатюрная, она, как всегда, была странно одета, но ей все это невозможно шло. Пластмассовые клипсы, искусственный жемчуг, самопальные деревянные пуговицы. Все, до чего она дотрагивалась, что носила, все становилось красивым. Живым.
Гарри окинул взглядом собравшихся в небольшой гостиной людей, кивнул Картрайду и Дину, отметил быстрым, цепким взглядом юношу, смущенно стоявшего возле Невилла. Ладного, темноволосого, по-аврорски статного и явно излишне разряженного для такой обстановки. Видимо, это и был Митчел, о котором говорил Рон и которого пригласили для знакомства с ним, с Гарри. Он еще раз окинул все помещение взглядом, подсознательно ища чего-то в нем, чего-то недостающего или кого-то..
За всеми последними событиями, за всей это неразберихой в себе и вокруг после нелепой, идиотской встречи с Крисом, оставившей после себя какое-то жалкое, трусливое послевкусие, после волшебной встречи с Аконитом, затмившей собой все и вся, Гарри забыл свои непонятные чувства и влечение к Малфою. Забыл тот странный инцидент в кабинете и свое не поддающееся никакому объяснению помутнение. Свои мысли, вторгшиеся в его разум уже после, дома. И теперь все это разом вспыхнуло в нем с новой силой, вырываясь смешной детской радостью, стоило ему заметить в глубине палисадника, прилегающего к дому Невилла, высокую тонкую фигуру Малфоя. По коже пробежали мурашки, тело Гарри словно сделало стойку. Сквозь окруживших его друзей и знакомых, что-то ему говорящих и пожимавших ему руку, он кивал, не думая и не слыша, и смотрел только туда, в сторону палисадника, где закатное солнце ласково-ветрено перебирало легкие пряди серебристых волос. Радость. Его переполняла необъяснимая радость, иначе как было назвать это чувство, просто распирающее его изнутри. Это чувство и мысли скорее от всех отвязаться и пойти на воздух. Невилл что-то тихо, многозначительно нашептывал Гарри на ухо. Что-то про Митчела, робко мнущегося в сторонке у шкафа с книгами. Гарри, продолжая так же не слушая, бездумно кивать, вдруг спросил у Невилла сигарету и пользуясь его минутным замешательством, взял у того всю пачку и быстро пошел в палисадник, наконец-то найдя предлог для себя оказаться рядом со своим аналитиком.
У стеклянных дверей, ведущих в сад, он ненадолго остановился, украдкой издали наблюдая за стоящей к нему спиной фигурой. Ветер трепал волосы Малфоя, вздымая их иногда вверх, вскидывая завитки у высокого лба и сзади на шее. Быстрым привычным движением Малфой завел непослушные растрепанные пряди за уши, чуть приглаживая их.
Солнце все еще протискивалось сквозь тесные кроны деревьев, без разбору грело их шелестящие макушки и ласкало вечерними всполохами.
— Добрый вечер, сэр, — не оборачиваясь, поприветствовал его Малфой.
Когда Гарри подошел поближе, он заметил, что тот что-то перебирает на высоких, спутанных листвой, кустах, плотной ветвистой стеной отделявших сад от дороги. Живая изгородь из малины. Поздние ягоды висели спелыми каплями, каждая словно собрана из алых прозрачных бусин.
Малфой повернулся к Гарри лицом и застыл. Что-то вспорхнуло прямо перед глазами Поттера и приземлилось ему на нос, словно самоцвет, переливающаяся янтарем и изумрудом — стрекоза. Многогранная, дрожащая. Гарри скосил глаза на кончик носа и, сдув обнаглевшее насекомое, посмотрел на Малфоя. Тот стоял по-прежнему неподвижно, и вдруг на его лице расцвела ласковая улыбка.
— Вот ты чудной, — мягко сказал он, и его глаза...
Серые-серые, как грозовое небо в шторм. Купаться в них, забыв о страхе, окунуться как в омут с головой. Пропасть. Исчезнуть. Никогда не возвращаться.
Его губы и пальцы были перепачканы соком малины. Розовые сладкие пятна на подушечках, будто он специально сминал ягоды в своих руках, на нижней губе и у ее уголка.
— Малфой, у тебя... — Поттер сглотнул и подошел ближе, остановившись напротив своего недоумевающего аналитика, извлек из кармана платок.
— Ты испачкался, Малфой, — пальцы Поттера, накрытые тканью платка, потянулись к губам Драко, стирая с них алые разводы.
Малфой стоял, не шевелясь. Когда Гарри наконец убрал свои пальцы, то заметил, как не более чем на мгновение Малфой потянулся вслед за ними, но быстро остановился. Увиденное, едва уловимое это движение, заставило Поттера совершить еще один необдуманный поступок.
— Еще не все, — хрипло сказал он, откинув испачканный платок на траву. Поттер быстрым движением лизнул подушечку большого пальца и коснулся им уголка губ словно окаменевшего Малфоя. Надавив, Гарри легким движением прошелся пальцем по всей губе к её противоположному краю. И когда подушечка пальца замерла в уголке этих дивных бледных губ, он увидел, как Драко несмело приоткрыл рот и лизнул ее языком. Поттер, затаив дыхание, наблюдал, как кончик розового языка Малфоя плавно скользнул по его пальцу и снова скрылся в глубине приоткрытого рта. Недолго думая, словно зачарованный, Поттер надавил чуть сильнее, погружаясь в горячую глубину и чувствуя, о Мерлин, как влажный язык Драко вновь коснулся его пальца, страстно облизывая. Гарри просто не мог оторвать взгляда от загоревшихся диким пламенем глаз Малфоя. Он смотрел как завороженный на это прекрасное порочное действо пока...
— Поттер, — вдруг отдернув голову, тихо и зло сказал Малфой, и серые глаза его потемнели внезапным гневом, обдавая Гарри колючей, ледяной крупкой обрушившегося шторма. Он резко опустил руку.
— Да, да... — надменно и ядовито отозвался Гарри, тут же выплывая из тумана этой неги и фантазий. — Я знаю. «Убери свои поганые пидорские руки от моего лица», — скривился он.
Этот странный, страстный миг, готовый вот-вот вылиться во что-то совершенно невероятное, сумасшедшее, прекрасное и казалось нужное им обоим, рассыпался. Развеялся на миллионы крупиц, опадая к их ногам. Как не взятая высота в отчаянном прыжке через зияющую пасть бездны. Как разбитая, последняя, ошеломляющая надежда.
— Вот именно, — зло ответил Драко и, проходя мимо застывшего, разбитого Поттера, толкнул его, как когда-то, казалось тысячу лет назад, острым плечом и шипя мимоходом: — К тебе кавалер пришел очередной. Сопли свои голубые для него приберегите, сэ-э-эр.
Гарри обернулся и увидел стоящего в нескольких метрах Митчела. Он робко улыбался, неся в руках два бокала вина. И Гарри подумал, что не будь он аврором, он бы, наверное, замучил этого слащавого, навязчивого идиота каким-нибудь Непростительным или чем похуже. Но собравшись, он нарочно громко, чтобы слизеринский гад непременно услышал, ласково сказал:
— О, Грег. Как хорошо, что ты все же решился подойти. Посидишь со мной в саду? Такой чудесный вечер, ты не считаешь? Будто создан для приятного знакомства, — и он с наслаждением увидел, как злобно дернулось плечо уходящего в дом Малфоя.
А уже спустя полчаса Гарри готов был выть от скуки и раздражения. Потому что именно эти чувства вызывал в нем его новый знакомый. Наверное, Грег Митчел в других обстоятельствах и кому-то другому мог показаться совершенно очаровательным молодым мужчиной. Он был любезен, обходителен, привлекателен внешне, вкрадчиво интересовался жизнью Гарри и не позволял себе странных, неуместных шуток или слов. Но для Гарри в этот момент он с тем же успехом мог быть неотесанным троллем с дурным запахом изо рта и перепачканной слизью рукой. Той самой, которой Грег словно случайно, вскользь коснулся ладони Поттера. Слишком теплые пальцы, слишком сладкие речи, слишком добрый взгляд, слишком откровенная заинтересованность — все в нем раздражало Поттера. Но начатый спектакль нужно было довести до конца, поэтому из какой-то внутренней своей вредности и обжигающей обиды, больно засевшей у самого виска, Гарри, услышав легкий гитарный перебор, встал и, преодолевая отвращение к самому себе и всему гребаному миру, мягко приобнял Митчела за талию. Они медленно пошли в дом вдвоем.
Луна как раз, как заботливая хозяйка, обходила гостей и доливала им вино в бокалы, Рон о чем-то горячо спорил с Дином, таким же, как он сам, ярым квиддичным болельщиком. Невилл и Картрайд сидели на ковре возле Малфоя, устроившегося в кресле и легко перебирающего струны, звучавшие не совсем даже мелодией. Он хищно сощурился, встречая взгляд вошедшего в обнимку с Грегом Гарри. Поттер с премилой улыбкой демонстративно сел возле Невилла на ковре , периодически словно случайно касаясь руки Грега, севшего тут же рядом.
— Спойте нам, рядовой Малфой. Наш коллега из другого отряда, — он специально особенно многообещающе посмотрел на Митчела, зардевшегося тут же маковым цветом, — не имел наслаждения слышать вас. Прошу, блесните. Порадуйте всех, — при этих словах он, успев перехватить задорную улыбку Рона, немного откинулся спиной на грудь Грега, и тот машинально обнял Поттера с двух сторон, смущенно озираясь на окружающих.
— С удовольствием, сэр. Для вас даже с особой радостью, — так же елейно ответил Малфой, но в глазах его плескалась такая жгучая ненависть, что Гарри даже удивился, что никто кроме него не заметил этого совершенно лживого лицедейства.
Малфой на мгновение прикрыл глаза, а раскрыв их, уже взял четкий, ровный аккорд.
Я жёлтая пыль, я пустыни мираж,
полынь и ковыль я сплетаю в витраж,
Но в вихрях пустыни, в песчаных зыбях
всегда и отныне я вижу Тебя.
Ты ликом прекрасен, ты светел и горд,
тебя ликованием встречает народ,
В гармонии линий ты жрец и король,
я – ветер пустыни. Я – жажда и боль.
И я ненавижу, так как люблю, все то,
что мешает быть рядом с тобой,
Ни с кем на двоих я тебя не делю,
ни в юдоли этой, ни в жизни иной.
Случится ль тебе проходить по мосту –
полынью сквозь камни его прорасту,
Пройдешь ли в долине по кромке воды –
ковылью твои я укрою следы.
Где звонких небес расстилается синь,
от века не вянут ковыль и полынь,
И там я предам смерти, полной огня,
всех тех, кто с тобой разлучает меня.
Но мне не понять, почему вновь и вновь
я ненависть жну, ты – вкушаешь любовь,
Так пускай города обращаются в пыль,
пускай их захватят полынь и ковыль,
И кобра на камне оставит свой след –
где я побывал, там Тебя больше нет!
С последним аккордом Малфой встал, бережно поставил гитару у кресла.
— Я, пожалуй, пойду, — вежливо кивнул он Невиллу, избегая смотреть на кого-либо еще.
— Уже уходишь? — услышал он сдавленный голос Поттера. — Жаль. Без вас, рядовой Малфой, все будет не так, — голос был ровным и спокойным, но чего это стоило Поттеру, знал только сам Поттер.
Малфой посмотрел на него исподлобья. Колко, горько — как та самая полынь...
— Всего хорошего, сэр, — ровно ответил он, ведь Малфой тоже блестяще умел владеть собой.
Ненавижу себя за каждую каплю боли
В глазах цвета хмурого грозового неба
Но плету свою горькую небыль,
Бездарно играю роли
Безразличного,
Нелюбимого,
Временами даже жестокого.
Ходим и ходим вокруг да около,
Водим странные хороводы,
По дуге огибаем броды,
Боимся понять,
Расслышать,
Дать шанс.
Слышишь?
Слышишь, я
Ненавижу. Каждую. Каплю. Боли.
Но перестать мне не хватит воли.
*
Останови меня.
Ещё_Одна_Малфой
