Остановка

      Пашка Француз.       А ведь она и думать про него забыла. Здесь, в Зоне, со смертью мирились легче, чем на Большой земле. Да и вообще, здесь во всём было легче, некогда сталкерам сопли распускать. Дома бы после всего, что с ней случилось ей бы всяко психушка светила, а тут ничего, живёт. Не хорошо правда, но живёт. Ест, спит, улыбается даже иногда, смеётся. Особенно смешно ей становится, когда кто-нибудь из парней цепляется языками с «Долгом». Что что, а с чувством юмора у свободовских парней полный порядок. Янов. От него до города уже рукой подать. Да что рукой? Это ведь почти Припять. Та самая. Влекущая. Ставшая могильником для сотен неосторожных храбрецов. Она звала её. Манила теряющимися в утренней дымке девятиэтажками и непроглядно-чёрными зрачками прячущихся в глубине окон винтовок.       Иногда со стороны города слышалось отдалённое эхо выстрелов. И тогда она сначала замирала, а потом матерясь себе под нос поворачивала назад.       Сталкерам в Припять был ход заказан. Это она понимала. А ещё она понимала, что перестать шляться по местным лесочкам она не может. Никак не может! Если однажды ей удалось пройти в Припять, то почему бы этому не случиться вновь.       Вот она и искала. Забиралась в такие ебеня, что даже Лоцман крутил у виска и просил остановиться. — Ты играешь с огнём, девочка. Что было, то прошло, хватит, — говорил он ей, но в ответ Кира только криво ухмылялась и бросала на стол карту с очередными пометками. — А здесь? Вот здесь-то что? — спрашивала она сталкера. — Жопа полная здесь, вот что! Тут не пройти, болота, — хмурился и качал головой проводник. — А вот здесь и здесь по-любому снайпера засели. Что смотришь? Не веришь? Иди и проверь тогда.       Лоцману Кира верила и проверять эффективность расстановки монолитовских снайперов вовсе не стремилась. А потому снова и снова кружила в окрестностях Юпитера и думала о том, что он ждёт её.       Да, он ждет её, обязан ждать. Тот наёмник. Он обязан ждать её, обязан думать о ней, помнить о ней! Она ведь клялась, в спину ему клялась, что убьёт его. Стояла безоружная и жалкая и плакала ему вслед. Кричать не могла, не давали сломанные ребра. — Я убью тебя, слышишь?! Убью! Стой! Стой, сука! — тихо, почти одними губами шептала она, но это урод уже равнодушно повернулся к ней спиной, наверное собрался вернуться в свою драгоценную Припять. — Сука! — выдохнула она и осторожно опустившись на корточки подхватила с земли увесистый булыжник. Размахнулась. Бок снова пронзила боль. Но она попала. Попала она ему прямо в спину. Наёмник выругался, а она превозмагая боль, бросилась на него и попыталась вцепиться ему в глаза. В его похабные, такие красивые глаза. Наверное бабы текут от таких глаз. Ничего, сейчас у тебя их не будет, — схватив его за плечо ещё успела подумать она, а в следующее мгновение охнула и скорчилась. Удар наёмника пришёлся прямо в солнечное сплетение. — Отдохни пока, — услышала она его голос. — Я тут тебе кстати ствол оставил. Вон у того дерева лежит. Я же не зверь какой, без оружия тебя посреди Зоны оставлять. Но патронов мало, учти. Так что идти за мной не советую. Сомневаюсь, что Глок бы хотел, чтобы ты погибла из-за собственной дури. Наверное ты ещё всего не понимаешь, но послушай. Если ты вернешься в Припять тебя рано или поздно поймают. Изобьют, возможно изнасилуют, хотя почему возможно, сама знаешь, в Зоне с бабами напряг. А после, если останешься жива, если кому-нибудь не придёт в голову прирезать тебя раньше, тебя казнят. Казни обычно совершаются днем. Тебя выведут на улицу. Далеко уводить не станут, не надейся. Там тебя поставят на колени, руки будут связаны за спиной. Ну а дальше пуля в затылок. Или ножом по горлу. Может быть живот вспорят. В лучше случае. Если в настроении будут поиздеваются, отрежут тебе что-нибудь. Уши, нос, губы, язык. Глаза возможно выколют. Потом может быть забьют арматуриной. Весь процесс отправят в сеть. Показательная казнь на то и показательная, правда?       Потом она плакала. Сидела на путях, смотрела на небо и шмыгая носом раскачивалась из стороны в сторону. — Как ты мог? — спрашивала она в пустоту и снова спрятала лицо в ладонях. — Как ты мог убить его? Он же спас тебе жизнь. Он спас твою ебучую жизнь. А ты убил его. Ты убил его!       А Зона молчала. Смотрела на неё, каждым, камнем, травинкой и веточкой и молчала. И в этот момент Кира ненавидела её. Всей душой, всем своим сердцем. Да что говорить, тогда она ненавидела всех. Абсолютно всех. Даже Лайт попал под раздачу.       На Янов она вернулась уже поздним утром, пересидела ночь в одном из все ещё стоящих на путях вагонов. Страшно ей вовсе не было, после Припяти все казалось каким-то неважным, спокойным что ли, но благоразумие на этот раз взяло верх. Шляться по ночной Зоне с неполностью заряженым магазином себе дороже.       Вот она и просидела всю ночь пялясь через выбитое окошко на звезды, а едва забрежжил рассвет собралась в путь. Да и было бы что собирать, рюкзак она потеряла ещё в Припяти.       До Янова она добралась благопулочно, а на вопрос охраны, чего это она в таком виде, просто пожала плечами и прошла на свободовскую половину.       Лайт был на месте.       Пнув спящего парня, она усмехнулась. Лайт наверное едва не обосрался от страха. — Совсем ебанулись? — вызверился соклановец, а потом примолк, лежал и снизу вверх смотрел на неё, видать видок оценивал. А видок и впрямь у неё тот ещё, лицо и грудь вон до сих пор болят, нормально так её об дерево приложило. Хорошо ещё, что тот Трамплин совсем слабеньким оказался, так бы монолитчикам её с коры соскребать пришлось. — Тебя что, пчелы покусали? — наконец спросил Лайт и приподнялся, наверное хотел получше рассмотреть её. — Ага, — хмыкнула Кира. — пчелы. А ты… — Где ты была? — зло перебил её Лайт, и она вдруг поняла, что соклановец еле сдерживается. Наверное хочет обматерить или даже ударить её. Испереживался весь бедный, поди уже и похоронил. Ну и помянуть наверное успел, вон как сивухой воняет. А ведь рано, рано ей еще умирать. Даже вон монолитовцы убить её не успели. Хотели, но не успели. Зря гонялись. — В Припяти, — просто ответила она, на что Лайт, презрительно фыркнул. — Не веришь? Вот, — сказала она и протянула руку.       Едва взглянув на ее раскрытую ладонь, Лайт побледнел. Она эту его бледность даже несмотря на совсем тусклую лампочку рассмотрела.       На ладони лежал смайлик. Обычный казалось бы жёлтый значек-смайлик. До недавнего времени он красовался на выпатрашенном и небрежно брошенном танином рюкзаке. То что осталось от сталкерши, Кира не то что трогать, вспоминать не хотела, хотя вроде бы и привыкла уже к виду мертвецов, но все же… — Я видела их, Лайт. И Молька видела, и Таню, и Глока. Да, Лайт, я нашла Глока. Случайно наверное. Меня просто фанатики в тот дом загнали. Спряталась я там, а потом запах унюхала, пошла посмотреть. И он там лежит. Лежит и смотрит на стену! А знаешь почему он смотрит? — вдруг спросила она и рассмеялась. — Потому что его глаза открыты! Он умер с открытыми глазами, Лайт!       Наверное она потом плакала. Ревела и слабо кашляя, мелкими глотками вливала в себя водяру. Это Лайт подсуетился. Увидев в каком она состоянии свободовец закутал её в одеяло и метнулся наверх.       Потом Кира рассказывала ему, как стояла напротив всё ещё обитой чёрным дермантином двери, как держалась за ручку. За дверью было тихо, впрочем в Припяти везде было тихо. И она будто тоже застыла в этой тишине, стояла и не двигалась, не открывала. Может чувствовала что-то. Наконец решилась. Потянув на себя дверь, увидела небольшой коридор. И там был Глок. Совсем страшный, такой же, как и лужа под ним буро-черный. Он лежал на животе и смотрел в стену побелевшими глазами. — А ещё там были мухи, Лайт, — закрыв глаза прошептала Кира. — Целый рой чертовых мух. Он будто в каком-то кошмаре отделился от тела и с громким жужжанием бросился ко мне. И я тогда не сдержалась, завизжала и… И монолитовцы меня услышали.       То что происходило с ней потом, вспоминалось, как-то смазанно.       Вот она бежит. Быстро бежит, изо всех сил. Думает ещё, что монолитовцы развлекаются. Другого объяснения почему они её ещё не поймали у неё нет. Она ведь слышала их за спиной, ясно чувствовала на себе взгляды снайперов. Почему они не стреляют? — думала она и неслась по заросшей деревьями улице.       Вот она снова вломилась в какой-то подъезд и сначала бросилась было наверх, но… Глупо. Оттуда ведь будет только одна дорога. Тогда она толкнулась в первую попавшуюся дверь, на этот раз не раздумывала, тело действовал на голимом адреналине. Беглый взгляд. В квартире пусто, грязно. Темно. Сквозь грязные стекла свет пробивается плохо. Помнится дома, в родительской квартире, окна тоже никогда не мыли.       А они уже в подъезде почти за спиной. Что-то говорят, спугнуть не опасаются. Куда она денется? Надоест им бегать — быстро поймают.       Задвижку на раме она дёргать даже не стала, села на подоконник, локтем разбила стекло. О тишине не заботилась. Смысл? Схватилась за раму, втянула сквозь сжатые губы воздух — боль. Резкая, острая. Осколок в ладоне. Пусть. Повезло хоть ногу не подвернула. Бежать. Снова бежать. А ведь в груди уже больно и дерет, остановиться хочется, отдышаться. Но нельзя. Нельзя! Надо бежать. Пока бежит она живая. Оглянулась. Никого. Ушла? Хера. Вон они, из-за угла вывернули. Снова бежать. Пока прямо, потом за дом. А потом… А потом была аномалия. Как раз за углом. Всего лишь Трамплин. Небольшой и наверное совсем слабенький. Но швырнул он её об дерево так, что из груди выбило дух, а в глазах вспыхнули искры. Вот и всё, — хватая ртом воздух, подумала она и скоро увидела над собой двух людей. — Добей! — тихо и равнодушно, как будто речь идёт о чем-то обыденном и неважном сказал фанатик, и она уже открыла было рот, хотела закричать. Но не смогла, снова задохнулась. А худой и нескладный монолитовец уже целится ей в голову. — Пожалуйста, — все же смогла выдавить она из себя и уже закрыла глаза, приготовилась. Но... — Что у вас тут? — спросил какой-то мужчина.       Никто не ответил. Послышались шаги. Быстрые, взволнованные. И руки. Грубые, безжалостные. Они ощупали, надавили. В глазах потемнело. — Это не твоё дело, наёмник. — Моё, — хмыкнул человек. — И не жалко вам? Девчонка же совсем.       А голос знакомый. Где-то она его слышала. Потом вдруг вспомнила, что когда-то лежала также на земле, а в неё целились. Но додумать эту свою мысль не успела, отключилась, а когда очнулась вообще сначала не поняла, где находится. Открыв глаза и увидев над собой грязный потолок, даже подумала, что она дома, в родительской квартире, и что её похоже отпиздили, хорошенько так отпиздили, вон как лицо и бок болят. Но в следующее мгновение она вспомнила про Зону и встрепенулась, хотела броситься бежать, но… Грудную клетку пронзила такая вспышка боли, что она даже застонать не смогла, дыхание перехватило. — И куда собралась? — услышала Кира, и когда чуть отпустило смогла посмотреть.       Одетый в монолитовскую форму мужчина сидел у стены и хмуро пялился в свой наладонник. И хоть его лицо наполовину было скрыто, она узнала его. Тот наёмник. Тот самый наёмник, что когда-то от души вывалял её в грязи, и которому Глок сохранил жизнь. И она вспомнила. Всё вспомнила. И как бегала от монолитовцев вспомнила, и мёртвого, такого страшного теперь Глока. А ещё она почему-то вспомнила Пашку Француза. Он ясно так перед глазами встал. Он, убитый им монолитовец и бредущий по минному полю Глок. Это был не контролёр, — подумала Кира тогда, и пазл почти сложился. — Я помню тебя, — прохрипела она, и мужчина наконец оторвался от наладонника. — Я тебя тоже, — ответил он и вдруг спросил. — Ну что, отомстила за муженька своего?       А она могнула, растерялась, не ожидала такого вопроса. — Нет, — тихо ответила Кира и отвернулась, стало мерзко, она ведь чувствовала, что он издевается, смеётся над ней. — И не отомстишь. Икар его как шакала прирезал. Я сам не видел, но говорят, что его кишками все кусты измотами были. — Почему? — спросила Кира. — Почему прирезал? Не знаю. Но точно за дело. Хоббл той ещё мразью был. — Почему ты спас меня от них? Ты же спас меня, верно? Или… — Ну… Спас наверное, — ответил мужчина и хмыкнул. — А почему сам не знаю. Может приглянулась ты мне. А может просто для разнообразия. Надо же когда-нибудь начинать делать что-то хорошее. В общем давай, приходи в себя и пошли отсюда. Из Припяти я тебя выведу.       Она тогда покачала головой и выдала совсем банальную, но такую подходящую к ситуации фразу. — Почему я должна верить тебе? — спросила она. — Можешь не верить. Хочешь, вали, — равнодушно пожал плечами наёмник.       Она тогда выругалась, вновь попыталась приподняться, но охнула, а мужчина даже не подошёл, просто наблюдал за её мучениями. И только когда её чуть отпустило, бросил ей какой-то шприц. — У тебя похоже ребра сломаны, — сказал он. — Похоже, — слабо ответила она, и мужчина рассмеялся. — Ну постельный режим обеспечить тебе не могу, но забинтоваться могу помочь. — Обойдусь, — буркнула в ответ Кира и вопросительно посмотрела на него.       Он похоже никуда не торопился, даже поинтересовался: — Уколов что-ли боишься? Или не доверяешь? — Тут оба варианта вполне подойдут. — Зря, — рассмеялся мужчина. — Это всего лишь обезболивающее. Ты без него идти не сможешь, тебе ещё кажись ногу приложило, а вообще везучая ты. И что с тобой не так? — Сама не знаю, — ответила Кира и подумав, что если бы этот странный наёмник хотел бы убить её, то давно бы это сделал, прямо через штаны сделала себе укол. — Пару минут ждём и потопали, — весело потёр руки мужчина. — Ты кстати пить хочешь? — Да, — ответила Кира, и тогда наёмник подошёл к ней и присев возле неё на корточки протянул фляжку. — На здоровье, — сказал он.       Они не таились, шли спокойно, иногда на их пути встречались монолитовцы, иногда он заговаривал с ними, иногда равнодушно проходил мимо. — Кто там у тебя? — один раз кивнул на неё фанатик. Совсем старый, почти что дед. Или ей только показалось, что дед, под маской то особо не рассмотреть. — Девка… — притянув её к себе за талию ответил наёмник. — Наши её потрепали. Но девочка не в обиде, понятливая. Сюда больше ни ногой. Правда, милая?       Когда она кивнула, сектант хохотнул и окинул форму найма насмешливым взглядом. — Я смотрю ты снова уверовал? — спросил он. — Почти.       А монолитовец вдруг стал серьезным и покачал головой. — Доведут тебя бабы до беды, брат, помяни моё слово. — Какие бабы? — сделав круглые глаза, совсем развеселилися наймит. — Нету у меня никаких баб! А ты чего стоишь? Пошли. И они пошли. И долго шли. И уже когда Припять осталась позади, Кира поняла, что это он убил Глока.