≫>×≪<
Чуя не ждал гостей, это было видно, но Дазай тоже не шутки ради взялся спиливать петли и пропиливать засовы. Угробить титан его благословил лично босс, уставший надеяться на то, что Чуя без потерь переживёт гормональный шторм, накрывший его после выкидыша. Дазай никогда ещё не был так рад собственным склонностям к порче имущества, и использовал весь обширный арсенал и сумеречный гений своего разума, занимая беспокойные руки и разум полезным делом. Как никогда ощущалось отсутствие Чуи: в нормальное время такие двери у них влетали внутрь помещений вместе с куском стены. Дазай понимал, что скучает по напарнику, но по партнеру, которого получил, он скучал ещё больше, и был намерен вернуть его любой ценой. Беспорядок в комнате вполне передавал череду истерик у парня — битая посуда грудой стекла лежала возле шкафа с разломанными надвое полками, вещи для беременных застелили пол возле кровати, завязанная узлом лампа валялась у входа. Про опрокинутые тумбы даже говорить не стоилт. Дазай шел, как по минному полю, и между бровей у него все сильнее углублялась тревожная складочка. Сам его малыш свернулся в гнезде из подушек и одеял, и спал, мелко и поверхностно дыша. Глазные яблоки бегали под веками, и Осаму со вздохом принялся раздеваться. Узнать кошмар он мог вслепую. Оставшись в одних боксерах, альфа разгреб себе местечко, убедившись, что там нет ничего, что может воткнуться ему в бок при неосторожном движении, и с облегченным вздохом вытянулся на мягкой постели, после чего бережно выпутал свое сокровище из кокона. Омега, почуяв тепло, прилип к нему моментально, трогательный и хрупкий, сжимающий разбитые руки в кулачки. Дазаю хотелось поцеловать каждую опухшую костяшку, каждую ссадину. Обручальное кольцо, предусмотрительно снятое с руки, блестело гранями возле подушки. Осаму с тихим вздохом погладил напарника-партнера-мужа по спине и плечу, тронул колтун, в который превратились спутанные волосы. Худоба и слабость Чуи были объяснимы, но тревожны. Осаму, конечно, просил принести им еду, если у него все выгорит и Чуя на радостях не запустит в него срезанной дверью, чтобы не лез, но острый соблазн и такая же нужда шептали прямо в ухо еще раз доверить Мори здоровье своей хрупкой пары. Если Чуя не будет есть сам, сломленный депрессией, кормить придется силой. Доктор сможет влить хоть что-то по вене, Дазай же ничем, кроме уговоров, помочь не сумеет. Собственная бесполезность заставляла скрежетать зубами. Осаму мог напугать до смерти, мог пытать до безумия, мог справиться с планированием грандиозной аферы, а вот заставить своего партнера прекратить убивать себя — не мог. Ирония жизни: знать все о самоубийствах, но быть бессильным в его предотвращении. Осаму ненавидел чувство юмора госпожи Судьбы.≫>×≪<
— Что ты здесь делаешь? — сиплый шепот будит Дазая спустя несколько часов. Чуя сидит рядышком, бледный, с погасшими глазами и сухими губами в трещинках. У альфы сердце кровью обливается и нежность становится какой-то надрывной. Пальцы машинально трогают острую скулу, гладят щеку с кожей пергаментом. Чуя жмурится и дрожит, словно он его ударил. К горлу у обоих подкатывает комок. — Сторожу сон своего мужа, — чистосердечно сознается Дазай. У Чуи алеют уши — единственное доказательство его стыда. Глаза он прячет, не в силах смотреть в лицо партнеру. — У нас не будет детей, тебе не за что брать ответственность, — глухо роняет он в конце концов, опустив голову. — Я дефектный, — шепчет Чуя, и жмурится, сдерживая слезы. Он отдал бы все, что имеет — квартиру, мотоцикл, деньги — за удивительную двойную тяжесть в животе и легкие пинки по почкам в будущем, за зверский аппетит и поцелуи его счастливого альфы. — Не говори глупостей, — Чуя всхлипывает, распластанный по чужой груди, а Дазай, горячий, сильный, надежный Дазай, держит его в захвате, прижимая к себе, сердито прикусывая горячее ушко. — Все можно изменить, пока мы живы. Исправить можно не все, но, знаешь ли — я наконец-то могу поухлестывать за собственным напарником и соблазнить собственного мужа. И впервые сходить с ним на свидание. Увести в темный лес — и взять на ковре из цветов и трав, — с хищным урчанием-рычанием Осаму подхватил рвано ахнувшего омегу под ягодицы и принялся сползать с кровати. — Тебе нужен душ и привести себя в порядок. Я не оставлю тебя только потому, что причиной нашего брака стала беременность после первой же течки — страшная редкость, между прочим, особенно в нашем возрасте, особенно двойня. Чуя, едущий в ванну на руках, держался за горячие плечи альфы, цеплял бинты пальцами и сопел в пахнущую медикаментозной горечью кожу. Ему не верилось, что можно захотеть остаться с таким, как он, если нет гарантии, что у них вообще будут дети. Но Дазай смотрел так… Чуя не понял, когда мерзавец из ехидного саркастичного ублюдка превратился в… Мужчину. В его мужчину, что немаловажно. Хотелось плакать от радости, но Чуе из-за гормонов вообще постоянно хотелось разводить сырость. — Я буду брать тебя столько раз, сколько мы захотим. Я проведу рядом столько утечек, сколько у тебя будет, и сманю в каждый свой гон. У тебя не будет никаких шансов не понести, — безапеляционнно заявил он, расчесывая мыльный колтун на голове Чуи. В животе от таких слов дергало, бархатный голос кружил голову — как же Накахара хотел этого всего! Мори-сан выдохнул с облегчением, увидев, как тем же днем Осаму провожает Чую к сестрице Кое — приводить себя в порядок. Ничего. Волосы подравнять, ноготочки сломанные подрезать, и в Накахаре чудовищную пародию на него же, вышедшую из заточения, никто не узнает. Дазай, на удивление, очень серьезно отнесся к идее повзрослеть, завести мужа и детей. Теперь даже его обидные подначки Чуи походили на дерганье косичек. От этой мысли босс тайком захихикал, прижав руку в перчатке к губам, и тут же сделал невозмутимое лицо. Идущий в обратную сторону Осаму прикрывал пальцами наливающийся фингал — у Озаки явно наболело. Тот факт, что он никак не мог поучаствовать в скоропалительной свадьбе, бесил его ничуть не меньше, чем выбор Чуей Дазая.