От тепла и обратно

апрель, 2015

      Алика поправила тонкий кожаный чёрный ремешок часов на худом запястье и неприязненно поморщилась. Они сидели в ожидании начала литературы вот уже тринадцать минут, и то с одного, то с другого конца класса слышались классические шутки про правило пятнадцати минут. Одноклассников совершенно не волновал тот нюанс, что это правило работает исключительно в универе.       — Может, стоит им сказать, чтобы не обольщались? — заговорщицки зашептал ей в ухо Илья Муромцев.       — Ты хочешь, чтоб они обозлились? — лаконично вскинула бровь Алика. — Только-только всё успокоилось. Уже соскучился?       Илья усмехнулся и отрицательно мотнул головой.       Его травлю им едва-едва удалось угомонить только к началу апреля: спустя девять месяцев с появления Ильи! И то: нет-нет, да выливались на тёмно-рыжую голову соседа едкие комментарии и жёсткие издёвки.       Алика многозначительно повела бровями и, удобнее устроив телефон в пенале, открыла пасьянс. Литературу она не любила. Вернее, читать книги и размышлять о причинах поступков героев, пробовать на вкус разные рифмы и художественные обороты, разбирать стихи по словам она обожала безумно (в этом плане литература напоминала любимую Аликой алгебру) — строгие формулы, рождающие необходимые чувства. Не любила Алика именно школьные уроки. Учительница русского и литературы по совместительству была их классной, и большая часть уроков превращалась в классные часы с традиционным монотонным завыванием, что они — худший класс в жизни школы. Как будто они сами этого не знали!       — Здравствуйте, седьмой бэ! — дверь хлопнула, пропуская Светлану Михайловну, но гул не прекратился. — В класс зашёл учитель, седьмой бэ! Вы должны встать и поздороваться. А не продолжать сидеть, как у себя дома!       Алика утолкала телефон подальше в пенал и подскочила сразу после приветствия. Илья к этому времени уже стоял, как оловянный солдатик, ровно, напряжённо, пристально следя за мечущейся классной руководительницей.       — Так школа — наш второй дом, — послышался с задней парты голос Миши Михайлова, главного заводилы. — Это вон, те двое здесь, похоже, чужаки.       Алика раздражённо скрипнула зубами, придумывая не менее колючий ответ.       — Заткнись и встань, — оттуда же донёсся голос Шаховского, — ты дебил или где? Нам ещё в первом классе правила объясняли!       — Шаховской, — почему-то вдруг взвизгнула Светлана Михайловна. — Что за выражения? Немедленно замолчи! Ты свои грязным языком портишь…       — Ауру? — хмыкнул Фил, и со всех сторон послышались дружные смешки.       Алика деликатно прижала указательный палец к носу, стараясь не рассмеяться, и кинула взгляд на Илью. Он повёл бровью и одними губами шепнул, что сегодня классуха какая-то слишком взвинченная даже для Шаховского. Алика пожала плечами. Опоздание на пятнадцать минут и чрезмерно истеричное состояние учительницы в сумме приводили к выводу, что была она на приёме у директора и отчитывалась за какой-то очередной косяк одноклассников.       «А это значит, литература нам не светит…» — поморщилась она и, поправив сарафан, осторожно присела, когда им, наконец, позволили.       Светлана Михайловна металась туда-сюда, что-то говоря о безответственности, пропусках и даже приплетая к чему-то уголовную ответственность, на рубеже которой они стояли. Алика провела пальцем по экрану, проверяя дату: действительно, до её дня рождения оставались лишь две недели. «Оч-чаровательно», — без восторга выдохнула она, заканчивая раскладывать «Солитер».       При мысли о грядущем торжестве стало вдруг совсем-совсем кисло. Алика ловким взмахом спрятала телефон в карман и раскрыла толстую тетрадь по литературе, исписанную непроверенными домашними работами. Эссе за эссе, ответы на вопросы, анализы стихотворений копились с самого декабря, а Светлана Михайловна только лишь грозилась собрать тетради, но никогда этого не исполняла.       Она в принципе всегда только грозилась.       Грозилась привести на родительское собрание директора; грозилась написать на них докладную; грозилась отказаться от классного руководства (но, видимо, копейки доплаты были дороже собственных нервов); грозилась вызвать родителей Михайлова и Шаховского в школу…       Но всё оставалось по-прежнему.       — Потому что всё идёт из семьи! — грянул визг классной руководительницы над самым ухом.       Алика захлопнула тетрадь и подпёрла кулаком щёку. Учительница, как обычно, застыла у их с Ильёй «самой примерной» парты и сейчас полоскала не то всех, не то кого-то конкретного. Алика слушала вполуха, больше с усталой усмешкой наблюдая за соседом, который только и успевал уклоняться от чрезмерно эмоциональных взмахов классной.       — Вот когда я учила… — протянула Светлана Михайловна, и класс дружно охнул. — А что вы вздыхаете? Да, я буду говорить, потому что когда я начинала учить, дети были другие! Они были послушные, не дерзили, всё примерно делали. И никто даже не смел заикаться о своих правах.       Илья повернулся к Алике и доверительно пригнулся к её уху:       — Нет, отчасти она права: сейчас слишком много все говорят о своих правах, а об обязанностях — ни гу-гу. Но говорить, что в Союзе было лучше… — Алика активно закивала.       — Илья! Вот что вы там с Мельниковой обсуждаете? — гнев коснулся и их.       — Семьи, Светлана Михайловна. Знать свои права не так уж и плохо, на самом деле. В современном мире знание прав позволяет человеку избежать неприятных ситуаций.       — А ещё уйти от заслуженного наказания, — скривилась учительница, — вот, о чём я и говорю. Мать Муромцева работает в полиции — пожалуйста, Илья знает всё о правах.       Илья дёрнулся, как от пощёчины, и шея его пошла багровыми пятнами не то негодования, не то ужаса. Алика холодно поджала губы, впиваясь озлобленным взглядом в учительницу. Только-только улеглась травля, только-только все сделали вид, что забыли, кто мать Муромцева, как классная руководительница решила вскрыть рану! Решила запустить всё по новой, а ведь её обязанность состояла как раз в другом: поддерживать тёплую и уютную атмосферу в классе. «Хорошо рассуждать о чужих обязанностях, когда свои выполняешь через пень-колоду», — скривилась Алика.       Светлана Михайловна, насев на Муромцева (второго лучшего ученика в классе!), видимо, не планировала переключаться на кого-то ещё. Разумеется, новенький был лучшим примером, лучшей жертвой — ну и что, что он один вместе с Аликой тянул всю успеваемость! Она начала перечислять все его незначительные грешки, пытаясь как-то связать с матерью.       — Из парней, выращенных одной матерью, как правило, получается непонятно что, — вдруг сказала Светлана Михайловна, — у меня был ученик. Мать его баловала, во всём ему потакала, а он оказался… Кхм… Нетрадиционной ориентации. Вот вам и результат!       Илья закатил глаза и повернулся к Алике, обхватив ладонью лоб. Она лаконично приставила к виску пистолет из пальцев. Оба уже предвкушали новую волну оскорблений, готовую опрокинуться на Илью, воспитываемого одной матерью.       Светлана Михайловна, тем временем, ушла от Муромцевых и стала песочить все неполные семьи. Глубоко верующая в бога и коммунизм, Светлана Михайловна искренне считала, что разводы — это грех и только неблагополучные и глуповатые люди не могут сохранить семью.       В груди Алики жгуче царапалась злоба. Перед глазами замелькали регулярные конфликты родителей по поводу её воспитания и отцовского транжирства, проигранная в казино машина, холодные автобусы и мерзкий взгляд поверх очков Светланы Михайловны, когда Алике нужно было отпроситься на один день в суд.       На бракоразводный процесс.       К горлу подступил тошнотный ком, верхняя губа часто-часто запульсировала, Алика зажмурилась, прогоняя наваждение и назойливо пульсирующие мысли. А когда распахнула глаза, выдохнула:       — Светлана Михайловна, извините, но это авторитетными людьми доказано, про неполные семьи? Или как?       — Мельникова… — задохнулась негодованием Светлана Михайловна. — Браки заключаются на небесах! Вспомните, мы с вами читали повесть про Петра и Февронью Муромских. Кто-то хихикнул.       — А мы не проходили! — трёхлетнее молчание сейчас выливалось ядовитыми дерзкими словами, за которые ей, наверное, придётся поплатиться; но больше тихо закипать Алика не могла: этот год опрокинулся на неё странным новеньким, Ильёй Муромцевым, родительским разводом, грядущим переездом и совершенно неинтересной учёбой. — Мы готовились к Дню матери. Песни пели про маму! На литературе!       — Я классный руководитель, — приподняла брови Светлана Михайловна, — и распоряжаюсь уроком на своё усмотрение. А тебе, Саша, следовало бы лучше слушать.       — Я Алика! — скрипнула зубами она.       В классе повисла оглушительная тишина. Жадные взгляды одноклассников ощущались холодными мурашками вдоль позвоночника и клокочущей дрожью во всём теле. Слова проливались произвольно, а Алика с каждой секундой ощущала себя больной: дрожало тело, бил озноб, и всё проплывало, как в тумане. А когда Светлана Михайловна сказала, что по Алике заметно отсутствие отцовской руки, она не выдержала. Встала и, схватив подмышку всё, что лежало на парте, сорвала рюкзак со спинки стула. Стук новых каблуков по мятому линолеуму вонзался в уши и отзывался тупой пульсацией в голове.       — Мельникова! С тобой будет отдельный разговор! — поймал её у двери выкрик Светланы Михайловны.       — Не будет, — вполголоса усмехнулась Алика и решительно покинула кабинет.       Находиться там она больше не могла.       Алика собиралась в раздевалке домой трясущимися руками. Растирала лицо, смахивая пряди, пыталась застегнуть сапоги, но пальцы вдруг свело судорогой, и они ничего не могли захватить. Алика рухнула на лавку и в изнеможении ткнулась макушкой в прутья раздевалки-клетки.       — Ты домой? — над самым ухом разлился голос Ильи. — Я тоже.       — Я рада, — прохрипела Алика, сжимая дрожащие руки в кулаки: не хватало ещё, чтобы кто-то заметил её трясучку.       — Я и не знал, что ты такая…       — Какая? — Алика задрала голову и столкнулась с взглядом Ильи.       Тело прострелило тёплой искрой, и тремор исчез в мгновение. Только вот сердце продолжило часто-часто биться о грудную клетку.       Илья глядел на неё с теплотой и небрежной улыбкой — Алика не могла вспомнить, чтобы на неё так смотрел кто-то ещё. Жар под кожей поглотил холодную злобу. Мир куда-то поплыл, и Алика накрыла лоб ладонью, прикрыв глаза. Лоб был холодный, но ощущение лихорадки никуда не исчезло.       — Дерзкая, — усмехнулся Илья. — И чего она на тебя взъелась?       — У меня ж родители развелись, — горечью на языке разлились эти слова, а в глазах защипало; Алика зажмурилась и тихо-тихо выдохнула: — Неделю назад. А это не вписывается в её миропредставление. Да и вообще... Я умная слишком!       — Ох...       Илья замолк — угадал тайные желания Алики. Ей не нужны были сочувствующие выдохи, вздохи поддержки, приободрения или вопросы — от них становилось ещё противнее, и потихоньку теряющие краски воспоминания вдруг становились невероятно резкими и контрастными. Как пару минут назад, когда Светлана Михайловна коснулась темы неполных семей.       — Я не понимаю, как она тут работает, — Илья встал на круглые витки в решётке раздевалке и начал мерно покачиваться на ней взад-вперёд, так что зашуршали и закачались спортивные мешки, продетые через прутья. — Матери говорили, что это элитная школа. Почти самая лучшая в городе, а тут такое эхо СССР.       — Это не всегда плохо, — парировала Алика. — Но в данном конкретном случае — отстой.       Илья угукнул. Алика сидела, прикрыв ладонью лоб и закрыв глаза, а он раскачивал прутья раздевалки, пока один из пакетов не шлёпнулся на пол. Муромцев тут же спешно соскочил с решётки, как будто и ни при чём вовсе. Алика большим пальцем промокнула уголки глаз и обернулась на Илью. Он всё ещё стоял у решётки, как часовой: заложив руки за спину и выпрямившись в струну.       — Это, — он качнулся на пятках, — давай вместе домой пойдём? Раз уж мы сбегаем.       Алика задумчиво потёрла переносицу: обычно она бы отмахнулась без раздумий, ведь идти было десять минут, но сейчас язык не поворачивался отказаться. Алика беспечно пожала плечами:       — Ну пошли.       Домой идти не хотелось. Алика ступала по асфальту, осторожно перемахивая через лужи; Илья шёл бодро, тоже стараясь не испачкать замшевые ботинки в грязном снегу, и изредка поворачивался спиной вперёд, пристально вглядываясь в лицо Алики. «Интересно, я слишком плохо выгляжу? По лицу видно всё, не?» — она засунула руки в карманы тонкой куртки, и огляделась по сторонам.       Этой дорогой она шла почти последний раз. Трёхкомнатную квартиру нужно было разменивать на две: однокомнатную, отцу, и двухкомнатную, им с мамой. Они уже ездили и просмотрели несколько вариантов, но ни одну комнату Алика не могла назвать своим местом.       Некоторые квартиры были далековато от школы, некоторые слишком тёмные, некоторые слишком маленькими и старыми. Какие-то продавцы не нравились маме (а в продажах она понимала!).       — Чего грустишь? — приподнял брови Илья. — Из-за сегодняшнего?       — Да ну, — передёрнула плечами Алика и мотнула головой. — Уже завтра об этом не вспомнит никто.       — Ну не скажи… Я думаю, они такую идею не упустят!       — Но ты же теперь не один.       — Ну да, — протянул Илья, с улыбкой притормаживая. — Ты.       — Нашёл тоже, — фыркнула Алика. — Я не про себя. Я видела, ты там с какими-то старшаками стоял. Кто это?       — Да так, — небрежно отмахнулся Илья.       Алика не стала расспрашивать больше: всё равно в школе тайны не хранятся долго, и все секреты, рано или поздно, выходят на поверхность. А секреты Ильи Алика точно узнает в первую очередь.       Осторожно по поребрику Алика обошла очередную лужу, чуть подёрнутую льдом, и запрокинула голову. Небо сияло лазурью, как в стихотворениях её любимого Лермонтова, но дышалось почему-то тяжело.       — Да что с тобой не так? — поморщился Илья. — Алика, м?       Алика раздражённо нахмурилась:       — Я же сказала: родители развелись. Этого мало?       — Ну, это ведь не всегда плохо. Мои родаки развелись, когда мне девять было. Мать отца выгнала из семьи, и всё. Я, как бы, безотцовщина. Но, честно говоря, я не много потерял. Меня больше никто не шпыняет, подзатыльниками не одаряет, домашку в двенадцать ночи не проверяет. Сво-бо-да.       — А ещё мы переезжаем, — наконец выдохнула Алика, останавливаясь у подъезда. — День рождения, наверное, буду встречать уже в новой квартире. А тут… Тут же всё: моё детство, школа в паре шагов!       — Подумаешь, — авторитетно усмехнулся Илья. — Будешь на автобусе кататься — так многие делают. Или пешком ходить. Город маленький. Его за пару часов обойти можно.       — Ходить не люблю, — буркнула Алика. — Ладно, пока. Ещё квартиру смотреть нам.       — Пригласишь на новоселье? — краем губ улыбнулся Илья. — Или на днюху?       — Посмотрим, — тепло усмехнулась Алика и открыла подъездную дверь.       Илья помахал ей ладонью, она пошевелила кончиками пальцев в ответ.