Разбитое зеркало

Планета вздохнула. Так глубоко и протяжно, что несущийся с моря поток свежего воздуха со вкусом соли обвил Райли уютным коконом. В такие моменты, когда в глаза бил закат, а в затылок — крики чаек, хотелось загрести мир в ладони и поднести к лицу как шарик со снегом внутри. Не трясти, а, бережно покачивая, любоваться и убаюкивать после всех потрясений. Залатали, зашили, заделали все раны, нанесённые монстрами, которым мир не принадлежал и принадлежать не будет. Райли слышит тянущийся от базы запах машинного масла и железа. Они сами еще столько раз ударят, расколют и раскрошат, что  пытались восстановить. Может, кайдзю были бы Земле лучшими хозяевами чем они? В горле оседает некое сожаление, а плечи сами собой расправляются, чувствуя облегчение после избавления от ноши всемирного спасителя. На Райли накатывает сонливость, перемежающаяся с приступами счастья от того, что всё закончилось, и всполохами острой печали… тоже не секрет, по каким поводам. Мягкая подушка тишины окутывает шаттердом, и Райли сваливается в нее резко и неожиданно, самым бессовестным образом отключаясь. Он не помнит, когда последний раз все конечности чувствовались такими легкими, практически неосязаемыми, наверное, никогда. Райли падает на собственную постель в чем есть: какой-то первый попавшийся свитер, в который он успел переодеться; штаны с широким ремнем и тяжелые ботинки, снять которые у Беккета не было сил. Темнота накрывает его плотным одеялом, и нет для Райли колыбели лучше чем эта. Впервые за долгие годы он засыпает, зная, что его никто и ничто не разбудит. Разбудило. Его разбудил гул, такой знакомый, но в то же время как будто чужой и болезненный. На весь шаттердом стоял стон тяжелого металла егеря. Райли распахивает глаза, сталкиваясь с кромешной теменью, и сердце его заходится, в сбитом волнении ударяясь о грудную клетку, хоть он даже не до конца успел опознать природу звука. Глаза Райли никак не могут привыкнуть к темноте, и он очумело водит ими из угла в угол под аккомпанемент мучительного и надсадного скрежета огромной машины. Он порывается вскочить, узнать причину такого чрезмерного шума, но не может даже приподняться: ему страшно. Райли ни с чем не мог спутать стенания покалеченного егеря, и тут начинаются проблемы. Егерей не осталось. Ни одного. Райли априори не мог слышать этого пронзительного звука. Но то, что он всё-таки слышал, было настоящей мольбой о помощи… И Райли закрывает глаза, по-детски наивно прячась в колючее одеяло и игнорируя душераздирающие стоны металла. Это было сумасшествием. Райли, как может, успокаивает себя тем, что его уставшее до невозможного сознание играет с ним такие не смешные шутки. Утро разбитое. Райли не помнит, как уснул, но его радует, что у него это получилось под сопровождение рёва егеря. Только вот какого? Райли запивает своё беспокойство холодным кофе и целый день сидит в столовой, не зная, куда ему податься. Возвращаться в ангар к Бродяге, где самого егеря нет, не душераздирающе, но неприятно. Какая-то машина, пусть и та, с которой ты практически сросся, небольшая плата за благополучие планеты. Райли ни о чем не жалеет. Возможно, Райли немного не знает, что ему делать дальше. Возможно, его расстраивает, что Мако довольно спокойно сообщает, что уезжает. Возможно, он очень сильно благодарен Тендо, приносящему новость о том, что еще некоторое время шаттердом будет следить за активностью в Тихом океане, и Райли может остаться. И однозначно ему больно видеть подавленного Герка, судорожно собирающего вещи. Свои и Чака. У Райли похмелье. После окрыляющего опьянения победой, которое длится всего ничего, головная боль беспощадно бьёт по вискам и затылку. Райли не знает, о чем ему думать, и в принципе делать этого не хочет. А потом он слышит гул, заставляющий покрыться кожу мурашками. Именно этот звук Райли слышал ночью. Беккет оглядывается и понимает, что вокруг ни души. А звук продолжает нарастать и бить по нервам своими лязгами. Райли встаёт, чтобы найти источник и окончательно разобраться, шизофреник ли он. Почему-то он даже не замечает, что по пути к ангару Страйкера никого не встречает. Металл трещит, словно егеря разрывает на части, наполняя весь шаттердом таким шумом, что удивительно, почему к нему не сбежался народ. Когда машина появляется в поле видимости Беккета, тот замирает как вкопанный. У Райли стремительно холодеют ладони от зрелища покореженного Страйкера. Страйкера, лишенного одной руки, будто бы неаккуратно вырванной, с пробитой кабиной пилотов, зияющей дырой, и с беззащитно оголенным реактором. Он напоминает игрушечного робота, которого пропустили через плохую мясорубку. Перемолотило, порвало, но не до конца. Страйкер перепачкан копотью, и возникает ощущение, что он прополз все девять кругов ада, чтобы выбраться обратно на землю. Узнать в этом месиве проводов, торчащих трубок и помятых кусков металла одного из знаменитейших егерей невозможно. Райли каким-то шестым чувством понимает, что это он. Ни Бродяга, ни Альфа, ни Тайфун. Страйкер. За разглядыванием останков егеря Райли не сразу замечает его. Чак копается в какой-то коробке с торчащими проводами, стоя прямо под ногами егеря, хмурится, матерится, запутываясь пальцами в разноцветных кабелях, и в целом ведет себя, будто не знает, что он мертв. Рядом с ним шипит любимое радио, которое Хэнсен периодически стукает кулаком. Райли не пугается. Весь страх потрачен. Сейчас он просто не верит, убеждаясь в своей психологической истощенности. Он думает, что нужно просто развернуться, уйти, уехать и больше никогда не возвращаться. Но для начала выпить снотворное. А потом Чак поднимает на него взгляд. И Райли теряет сознание.

***

— Райли! РАЙЛИ! От чьих-то попыток дозваться голова Беккета начинает болеть еще сильнее, чем от шишки на затылке, полученной при падении. Райли открывает глаза. Над ним обеспокоенное лицо Ньюта, за чьей спиной пустой ангар. Ни Страйкера, ни Чака, ни радио. Ничего. — Ты чего тут разлегся? — с истеричными нотками в голосе спрашивает он и обхватывает Райли за плечи, предпринимая тщетную попытку поднять. Райли хрипит в ответ, самому себе напоминая радио, и неловко пытается встать на дрожащие ноги. — Мако уехала. Думала, ты ее проводишь. А ты тут… Ты в порядке? У тебя кровь. Ньют проводит пальцем под своим носом, и Райли повторяет его движение, чувствуя пальцами шершавую корочку засохшей крови. — Давай я доведу тебя до… — До моей комнаты, — еле выговаривает Беккет. — Но… — Нет. Его шатает, и перед глазами всё плывёт, поэтому плечо Ньюта приходится кстати. Гайзлер всё ещё наседает с советами посетить доктора, но Райли отмахивается от него, с облегчением закрывая перед чужим носом дверь своей комнаты. Он аккуратно кладет голову на подушку и закрывает глаза. Заснуть не получается. От тошноты, головокружения и навязчивых мыслей. А через пару часов это начинается снова. Скрежет и стоны, которые слышит только Райли. Он тяжело выдыхает в подушку, понимая, что не уснет сегодня. Его подмывает встать, опять пойти в ангар и немного ближе подойти к Чаку. Ничего же не случится? Он же… Райли резко выпрямляется, садясь на кровати. Чак мертв. И пусть даже если он галлюцинация больного сознания, Райли хотел бы увидеть этого мерзавца еще разок. Он медленно бредет на негнущихся ногах по базе, опираясь рукой о стену. Даже скрежет уже не пугает. Картина идентична вчерашней. Полуразорванный Страйкер, недовольный Чак и хрипящее радио. Райли останавливается на мгновение и наблюдает. Чак. С макушки до кончиков ботинок Чак. Ничем не отличающийся от живого. Того, которого Беккет видел буквально три дня назад. Райли осторожно делает шаг ближе. Потом еще один и еще. Чак не отвлекается от работы, только прибавляет хрипы на радио. Райли останавливается в трех метрах. И тогда Чак смотрит на него. И молчит. Райли сжимает руки в карманах и прерывисто дышит, потому что он ошибался, думая, что его это не пугает. Еще как пугает. До дрожащих коленей пугает. Пугает больше тысячетонных монстров. Чак не прекращает смотреть на Райли своим надменным взглядом и опирается руками на стол, наклоняясь вперед. Настолько живо и естественно. Призраки вряд ли так могут. — Чего тебе, Беккет? — неожиданно говорит он. Его голос яркий, человеческий, резко выделяется на фоне гнетущей атмосферы стонов и хрипов, будто из преисподнии. Райли открывает рот, чтобы ответить, но язык прилипает к небу и отклеиваться категорически не хочет. Зато Беккет делает вперед два размашистых шага, вполовину сокращая расстояние до Хэнсена. Чак не реагирует. — Чего трясешься-то? — вновь подает голос Хэнсен и подбрасывает в руке гаечный ключ. Райли действительно понимает, что дрожит. И дрожь успокоить не может. Чак пинает из-под стола стул в его направлении, и Райли без сомнений садится. — Как делишки, Рэй? — спрашивает Чак и возвращается к ковырянию в коробке с проводами. — Ты мертв, — шепотом говорит Райли, сомневаясь, что Чак его услышит. Но Хэнсен вскидывает на него раздраженный взгляд и прищуривается. — Я спросил, как твои дела, а не мои, — обрубает он, и Райли кажется, что Страйкер скрипит чуть надсаднее. — У меня нет дел, — выдает Райли, опуская плечи. — Оно и видно, — хмыкает Чак. — Шарахаешься по ночам. — Я не могу уснуть из-за шума, — с легкой претензией отзывается Райли и чуть успокаивается. — Ну снотворного попей, Беккет, что я могу сделать. Мне нужно Эврику подлатать. Райли окидывает взглядом масштабы трагедии егеря, а потом коробочку, с которой возится Хэнсен. И сколько времени он намерен заниматься этим? Десятки лет? Но Чак преисполнен решимости помочь егерю. Райли замечает, с какой нежностью и скорбью он смотрит на Страйкера и упрямо возвращается к коробке. Да. Даже если понадобятся десятки лет, Чак останется на столько, сколько потребуется. — Ты не починишь его, Чак. Чак недовольно складывает руки на груди и исподлобья смотрит на Райли. — Я просил комментировать? — Это нереально, — показывает на машину Райли. Чак переводит взгляд на Страйкера и смотрит пронзительно долго. — Ему больно, — вполголоса говорит Хэнсен, и Райли не понимает, кого он имеет в виду. Как будто и егеря, как будто и себя. И от этого непонимания у Райли горло сводит. Чак продолжает на чистом упрямстве, потому что глаза его гаснут и стекленеют, и Райли мгновенно жалеет о своих словах. Чак поджимает губы и опускает голову с потерянным видом. Словно он попал не туда, куда направлялся. Просто заблудился, а попросить помощи стыдится. — Что ты здесь делаешь? — в лоб спрашивает Райли, допуская в своем голосе непозволительно мягкую при общении с Чаком интонацию. — А ты? — резко и зло отзывается Хэнсен. — Ехал бы за Мори. — Я не хочу уезжать. — Вот и я, — Чак рвано вздыхает, — не хочу. Райли тянет руку вперед и кладет ладонь на ледяную столешницу, поддаваясь порыву как-то быть ближе, поддержать. Чак крутит в руках отвертку. — Так нельзя, — говорит Райли, не понимая, как «так». — Чего ты хочешь добиться, Беккет? — Чак ловит взгляд воспаленных глаз Райли и, как в старые добрые времена, пытается задавить своим нравом. — Помочь хочу… наверное. — Ничем ты не помогаешь, — устало отзывается Хэнсен, и его голос тонет в захлебывающемся хрипами радио. — Тебе нельзя здесь быть, — настаивает Беккет. — А тебе? — Хватит. Ты понимаешь, о чем я. Райли думает, если бы сюда кто-то зашел, увидел бы его разговаривающим с самим собой? — Я здесь, Беккет, и ты с этим ничего не поделаешь. — Чак… — Райли. Райли замолкает. «Райли», сказанное не как вызов или оскорбление, затыкает его, потому что в голосе Чака и просьба, и отчаяние, и горечь. — Прости, — непонятно зачем произносит Беккет. Чак вздыхает и кладет свою руку совсем рядом с ладонью Райли, но не дотрагивается. Опять же черт-знает-каким чувством Райли понимает, что был услышан. Он засыпает лицом на своем предплечье, под какофонию давящих на сознание звуков и недовольное сопение такого живого Чака.

***

В следующий раз, очнувшись на полу, Райли чувствует себя не так плохо, как предполагал. Он встает практически без боли в конечностях, а день решает провести продуктивно — мешать Ньюту и Германну. Их монотонный научный бубнеж, переходящий в громкие споры, развлекает и отвлекает. На самом деле Райли ждет ночи, чтобы опять вернуться в ангар Страйкера. Почему-то у него нет сомнений по поводу того, что Чак опять там будет. И почему-то Райли больше не беспокоит собственное психическое состояние. Чак не похож на навязчивый мираж, призрака или нечто другое потустороннее. Он самая живая и настоящая деталь той атмосферы, что его окружает. И это Райли подкупает. Заставляет забыть о той реальности, где Чак мертв. Точнее, Райли не забывает об этом ни на секунду, но все меньше в это верит. Он не скорбит, зная, что увидит Чака буквально через несколько часов. И, вероятно, это неправильно? — Вы верите в призраков? — говорит Беккет, не подумав. Ученые отвлекаются от темы диспута. — Нет, — отвечают они хором и пускаются в долгие обоснования своей точки зрения, попутно удивляясь, что сходятся во мнениях, а Райли уже слушать не хочет. Где-то в середине тирады он уходит, и его отсутствие остается незамеченным. Он садится на пол прямо на том месте, где стоял Бродяга и для чего-то прокручивает в голове войну от начала до конца. Это никак не помогает понять причину пребывания Чака здесь. Рядом, на расстоянии полметра, бесшумно опускается фигура. Райли поворачивает голову, чтобы увидеть Чака, сжимающего в руках молчащее радио. Где-то опять скрипит Страйкер. Не так болезненно как впервые, но все так же громко. — Умирать неприятно, — говорит Чак. На лице его ни капли надменности, только отпечаток ужаса и непонятное смирение. — Особенно так, — продолжает он, нервно крутя колесико громкости. Почему он такой живой? — Страшно, Райли. Это так страшно. Чак закрывает глаза и хмурится. Райли хочется что-то сделать, но он может только молча слушать. — В тот момент у меня появились все фобии сразу. Даже те, которых у меня никогда не было. Боюсь воды, боюсь огня, боюсь замкнутых пространств, боюсь умереть. А понимаю это так четко, что мозг плавится. Как думаешь, меня можно считать самоубийцей? — Нет. Конечно нет, — запинаясь, отвечает Райли. — Не утешает. Они молчат. Чак выстукивает пальцами по корпусу радио, а Райли наблюдает. — Скучаю. По всему скучаю. По всем. — Мы тоже. Чак не реагирует, упираясь взглядом в стену. Райли не знает, что происходит у него в душе, как это всё происходит, и почему никак не пройдет. И как помочь тоже не знает. — Ты заставляешь меня думать, что я спятил. — А это разве не так? — хмыкает Чак, и Райли не понимает, шутит ли он. — Мне не хочется причислять себя к сумасшедшим. — А мне себя к мертвым. Мы не всегда получаем то, что хотим. Ты, по-моему, должен это прекрасно знать, Беккет. — Я знаю, Чак. Но я не понимаю, что происходит, и мне это не нравится. Чак оборачивается к нему. — Мне тоже. Райли тянется положить руку Хэнсену на плечо, но тот резко уходит от прикосновения и вскакивает, роняя радио. — Не надо, — бросает он и уходит прочь. В ту ночь Райли не засыпает.

***

Он правда пытается пить снотворное, только вот оно ничуть не помогает. Всю ночь Райли слушает страдающего Страйкера, а днем отсыпается. Так проходит неделя. Однообразная неделя, за которую ни черта не меняется. Когда Райли сдаётся, Чак до блеска начищает какую-то мелкую деталь корпуса егеря. — Опять ты? — спрашивает он, поудобнее наматывая на ладонь клочок грязной тряпки. — Опять ты, — поправляет Райли. Он чувствует себя измотанным и опустошенным. А еще знает, что таким же себя чувствует Чак. — Ты меня и при жизни бесил, Беккет. Дай хоть в смерти обрести покой. Райли замирает, а внутри всё неприятно переворачивается. Ему всё чаще приходится напоминать себе, что происходящее — ложь. Иллюзия, обман, сотканный его собственным предательским сознанием, которое… которое что? Не понимает и не принимает смерть Чака Хэнсена? Он не настолько сентиментальный, чтобы не иметь сил смириться с чьей-либо смертью. — Пока ты торчишь тут, покой не обретешь. Райли самостоятельно дергает из-под стола знакомый стул и плюхается на него. — Пока ты не пришел, я был в покое. Беккету не по себе от того, что он слишком отчетливо улавливает вранье. — Нет. Не был. У Чака нет сил возразить. Он с завидным упрямством натирает металл. — Я не знаю, что должен сказать. — Молчи. — Ты не должен здесь быть. Чак смотрит надломленно, и Страйкер над ними гудит как-то осуждающе. — Мне больше негде, Райли. Райли считает запрещенным приемом использование своего имени таким тоном. Он сразу начинает чувствовать себя виноватым. — Ты мучаешь себя. — Мне не привыкать. На лице Чака появляется кривая ухмылка. — К такому нельзя привыкнуть. — Ошибаешься. Они смотрят друг другу в глаза, и Райли пытается охватить ситуацию целиком. Предпринимает жалкую попытку анализа и с треском проваливается. Ему хочется помочь Чаку и больше ничего. Ему плевать, откуда Хэнсен здесь и как это возможно. Оказывается, в мире возможно всё. — А тени чернее, чем есть на самом деле, да, Райли? От непонятной фразы и неясного тона Чака, сопровождаемого беззаботной улыбкой, Беккета бросает в жар. — О чем ты? — шепчет он, боясь спугнуть установившуюся тишину. Страйкер замолк, смолкло и радио. И теперь тишина не приносила ни капли спокойствия. Только скрипел металл под пальцами Чака. — Не боишься заблудиться в них? — Нет, — отвечает Райли. — Зря. Бойся. Только страх помогает выжить. — А почему боишься ты? — говорит Беккет и наклоняет голову, чтобы увидеть выражение лица Хэнсена. — Ты уже мертв. Чак вскидывает голову, и Страйкер Эврика взрывается громким звуком от одного отвалившегося двигателя. — И даже это меня не спасло. Глаза у Чака черные, неживые, выжженные. Но Райли продолжает в них смотреть. — А я смогу? — А кто спасет тебя? — А я сам разберусь.

***

После странного, то есть еще страннее, чем обычно, инцидента, Чак не задает пугающих вопросов, а Райли… ночи напролет просиживает рядом с ним. В какой-то момент у него даже хватает наглости выдернуть из чужой руки отвертку и швырнуть прочь. — Ты нормальный? — А Чак бы врезал. Райли изо всех сил старался вывести Хэнсена на тактильный контакт. — Иди сам долбанись. Пока безуспешно. Но Чак его не прогоняет. И Райли не понимает почему. — Расскажи что-нибудь, — просит однажды Беккет. Чак с открытым удивлением смотрит в ответ. И качает головой. — Я не особо помню. — Тогда я расскажу? И не дожидаясь разрешения, Райли пересказывает Чаку всю свою жизнь. Тот, вроде бы, не возражает, потому что каждое слово ловит внимательно, стараясь не подавать вида. Чак слушает, и это приятно. Райли жалеет, что только после его смерти они стали нормально общаться. И нет, это ни на секунду не смешно. — Что ты помнишь после взрыва, Чак? — решается спросить Райли. Хэнсен ведет плечом и тихо отвечает: — Тебя.

***

— Райли, ты в порядке? Выглядишь бледным. — Всё отлично. — Три месяца прошло. Мы сворачиваемся. — Прекрасно. Просто прекрасно.

***

Райли опирается спиной о ледяную столешницу, затылком чувствуя такой же ледяной взгляд Чака. Райли не говорит. Чак не спрашивает. Чак вообще ничего не делает. Как будто и смирился со своим положением. Райли от этого тошно и легко одновременно. — Опять прощание, — задумчиво говорит Хэнсен, и Райли не хочет оборачиваться. — Мне надоело прощаться, — произносит Чак с обидой. Он сидит под ногами Страйкера, опустив голову. Гудит. Всё гудит. Гудит пол под егерем, гудит накаленный воздух, гудят нервы Райли — хотят порваться. Беккет всё же перебирается к Хэнсену. Хочет оправдаться. Не получается. От Чака волнами исходит беспокойство и никакого тепла. Райли может только накапливать эту тревогу и молчаливо рассыпаться от сожаления, что ничего сделать не смог. Ситуация — сон в голове искалеченного жизнью рейнджера, и Райли даже с ним справиться не может. — Райли. — Чак. Мало походит на достойное, вечное, прощание. — Я хотел, чтобы ты жил. — Я знаю. У Райли в горле першит от запоздалого осознания, что это правда всё. Чака он больше не увидит. Не услышит раздраженный голос, не получит язвительных комментариев, не выведет его из себя. Не увидит снисходительный, но всепонимающий взгляд. Не услышит отвратительного «Рэй» и слишком изменившегося «Райли». Возможно, Райли будет скучать очень и очень сильно. Возможно, он уже непозволительно скучает. Чак с ухмылкой поднимает руку и мизинцем повторяет дорожку на лице Райли, прочерченную слезой. — Не реви, Беккет. Как бы тебе ни хотелось, — он рвано вздыхает, словно живой, — мы увидимся когда-нибудь. Только не торопись с этим. Райли знает, что следующей ночью не услышит ни металлического гула, ни старого хрипящего радио, ни Чака. Они сидят под покорёженным Страйкером, надсадно гудящим.