***
Мин резко оборачивается, ища глазами Сокджина. Он мечется по своему саду в его поисках, подобно брошенному котёнку. Ему не могло послышаться. Прошло целых два месяца, он должен был вернуться на службу. Должен был вернуться к нему. Но с каждым днём его надежда на скорое возвращение всё угасает. В то злополучное утро, когда верная служанка умоляла его простить Сокджина, Юнги снова чуть не сломался. Он был в бешенстве. Однако настоящая боль пришла с осознанием того, что его верный командир может не выжить, а на пороге их дворца окажется лежать его голова, любезно доставленная предателями. И тогда Юнги уничтожит весь мир, заставит каждого, кто посмел нанести рану Сокджину, страдать в муках. Он покажет им Ад на Земле. — Дорогой, ну хватит, — Шин Ван, давно заметившая странное поведение сына, мягко удерживает его за плечи, и тут же удивляется тому, как всё тело юноши в её руках сразу же напрягается. — Отец обещал сегодня устроить изысканный ужин на веранде. Не стоит отказываться от такой возможности наладить отношения. — она разворачивает его к себе, натыкаясь на холод чужого мертвенно-равнодушного взгляда. — Я понимаю твою обиду, но и ты меня пойми. Трон никому не может достаться кроме тебя, не давай шанса этим лицемерным советникам даже думать о твоём возможном изгнании. — Он сам всё разрушил и продолжает до сих пор. Статная женщина смотрит на сына в недоумении. Она упрямо продолжает стоять рядом, мешая его погружению в себя. Почему именно сад? Она пыталась допрашивать слуг, но те твердят лишь одно: — Господину нужно побыть наедине, он нуждается в покое. Только у покоя этого пухлые губы, и улыбка настоящая, предназначенная Юнги, сильные искривлённые пальцы, оставляющие синяки на коже и не отпускающие его до самого рассвета. Его поцелуи, что каждый раз обжигали не хуже огня, грозя обратить Юнги в самого настоящего дракона, опьянённого желанием быть, любить и всё это связано с Сокджином. Была бы его воля, Юнги бы не то что армию, весь мир погнал бы на его поиски. А он, находясь в этой клетке, ничем ему помочь не может, только бесконечными молитвами и просьбами, которые неустанно про себя повторяет. — Ты радоваться должен, что Император Сокджина вместо тебя отправил, — женщина чувствует непонятную грусть, сквозящую в каждом слове Юнги. Он страдает, будучи в здравии, увядает, подобно цветку в оранжерее, за которым следят, а толку мало. Всё равно погибает. — Что же с тобой случилось, родной мой? Ты так… В саду, огороженном бутонами роз, женщина снова становится юной госпожой, любящей своего мужа. Она мысленно возвращается в те года, когда во дворце случилась трагедия. Ван Гон часами мог сидеть на скамье в саду и смотреть на любимые розы матери Юнги, посаженные в благодарность за рождение наследника. После её смерти, он проводил всё время здесь, а сейчас… Шин Ван внезапно теряется, обхватывает себя руками. Неужели её сын за свою короткую жизнь успел совершить ту же самую ошибку, влюбившись так, чтобы душу отдать за любимого человека стало не жалко?***
— Ловко же вы его! Командир! Видать у вас ангел сильный, этот ублюдок ничего и не успел сделать, а вы его уже насквозь проткнули. Они пьют оставшееся вино прямо из бутылок. Чонгук показывает ему большой палец, поднятый вверх, и вливает в себя остатки. Парни сидят полукругом. Их около сотни, не больше. Они боялись, что и до утра не дотянут, а нет… Судьба всё же раскрыла для них объятия, сказала, что не время ещё, что у них всё впереди. Израненный Сокджин, обмотанный бинтами поперёк туловища, лежит прямо на земле, позволяя уставшим мышцам наконец расслабиться. Он в блаженстве погружается в темноту сна, предпочитая не отвечать Чонгуку, а у самого вырисовывается образ его личного ангела-хранителя под веками — с бледной кожей и лисьими блестящими глазами, зовущими Сокджина домой. К нему.