Мышеловка

      Второй мотор * всегда кажется Арсению самым сложным. Один уже позади, другой – маячит на горизонте. Один уже отнял немало сил, другой – пугает неотвратимостью.       Второй мотор всегда идет тяжело. Арсу хочется выдохнуть и перестать тащить самого себя через густое и липкое время.       Так, конечно, нельзя. Эта усталость, эта натужность непременно проступит белыми нитками, станет видна. Это, в конце концов, непрофессионально, потому что каждую импровизацию ты должен играть как первую и последнюю, существуя только в ней, живя только в этой конкретной секунде. Именно это в импровизации для Арса самое сложное, хотя он никогда в этом никому не признается. В театре всегда можно было от самого себя отключиться, перестать для самого себя существовать. Арс гримировался, снимал с себя, словно одежду, свои мысли, переживания, страхи и страсти, надевал на свой каркас персонажа и жил в нем полтора-два часа, не позволяя себе ни на секунду выпасть. Он жил мыслями персонажа, его интересами и переживаниями и так вытеснял из себя свои собственные.       А в импровизации он вынужден оставаться все тем же Арсением Поповым. Мужчиной «под сорок» с богатым прошлым и достаточно ярким настоящим, но едва ли светлым будущим. Мужчиной, который одержим своим коллегой настолько, что не может сконцентрироваться на работе.       Хвала небесам – годы в театре научили «параллелить» – одна часть Арсения существовала в импровизации, работала, генерировала идеи и воплощала их, а вторая – постоянно контролировала все сказанное Шастуну и каждый жест в его сторону. Чтобы не выдать слишком много. Чтобы снова потом не увидеть на видео, как плавится между ними воздух.       – Грим-пауза для Димы и Арсения, – звучит привычный голос, и Арс выдыхает и расслабляется на своем пуфе. Кисти гримера порхают по лицу, стирая с него следы недавней слишком усердной работы. Арс дышит ровно и размеренно, стараясь не выпадать из настроения, не терять ощущение волны, которую поймал. Да, второй мотор всегда самый сложный, но «для второго» все идет не так уж плохо, обидно будет сейчас развалиться на куски.       Сегодня ощущения как-то особенно обострены. На первом моторе Арс этого почти не заметил, точнее – списал на возбуждение от начала съемок, но сейчас, к концу второго становится ясно, что дело не только в работе. Или вовсе не в работе.       Просто Антон сегодня как-то особенно обаятелен. Он смеется больше обычного, много улыбается, кривляется, когда камера его не видит. Живет и дышит полной грудью, словно что-то большое и приятное произошло в его жизни. Впрочем, Шастуну для счастья достаточно и простых, совершенно незначительных вещей. Это тоже – одна из его супер-способностей.       Арсу хочется вспомнить, когда он сам был вот так счастлив – просто и чисто, без оглядки на какие-то события, без повода. Просто потому что у него все хорошо. Хочется вспомнить, но никак не получается. Потому что у Арса всегда что-то не так с миром. Словно в углу кадра все время мелькает какая-то тень. В юности это заставляло все время куда-то бежать, откуда-то уезжать. Сейчас это вызывает только пыльную тоску, какое-то безысходное отчаяние, замешанное на уверенности в том, что пресловутое «лучше» никогда не настанет.       Арс встряхивается и отбрасывает лишние мысли. Хочется выключить голову вообще, но это чревато полным отсутствием хоть сколько-нибудь адекватных идей для шуток. Съемка продолжается, течет дальше бурной горной рекой – опасной, но невероятно красивой. Если не грести, а отдаться течению – разобьет об острые камни. Но если постараться поймать ее ритм, можно получить незабываемые эмоции от покорения стихии.       В процессе работы Арсений вдруг осознает, что между ним и Сережей существует почти мистическая связь. Что они так много проработали вместе, что могли бы уже перестать разговаривать вообще – их действия всегда выглядят такими слаженными, словно у них действительно есть сценарий.       Сережа бросает невидимый шарик шутки, а Арс ловко его отбивает, даже не прилагая к этому усилий. Шарики-шутки скачут туда-сюда на радость зрительному залу, Сережа с Арсением ловко ими жонглируют, порой вытворяя совершенно невероятные фокусы, и все это так органично, что не описать словами.       С Антоном у Арсения связь совсем иного рода. Нет ни мячиков, ни умения их отбивать. Арсу кажется, что прямо из груди у него тянется лента, привязанная к запястью Шастуна, и когда Антон дергает рукой, Арс тянется следом, чтобы избежать боли, которая непременно наступит, когда лента натянется слишком сильно.       Он все думает об этих шариках и лентах, когда с шокерами на руках входит в декорацию. Свет отсекает зрительный зал, делает его невидимым. Если постараться, то можно перестать замечать и Пашу с пультами, и сидящих сбоку Диму с Сережей. Если постараться, то можно оставить «в фокусе» только себя самого и Антона, с которым сегодня приходится делить «шокеры».       К первому удару всегда оказываешься не готов, как бы ни ждал его. Разряд проходится по мышце, заставляя тебя рефлекторно дернуться и сжаться. Глупое тело не понимает, что от этого нельзя сбежать – оно пытается. Дальше идет чуть легче, но вот первый удар… Он дезориентирует, заставляет тебя потерять мысль.       Арс смаргивает несколько раз, чтобы софкусироваться, осторожно распрямляет руки, которые рефлекторно сжал. Выдыхает через нос и поправляет челку привычным жестом – делает вид, что все в порядке. Лицо Антона слишком близко, от этого кажется, что не хватит воздуха на вдох. Арс отворачивается, потому что боится не сдержаться – снова залипнуть взглядом так, что этого не скроешь. Как назло, на следующее слово приходится очередной удар током, и у Арса аж подгибаются ноги. Нужно скорее угадать букву, но мысли сбиваются в кучу, которую никак не разобрать.       Ощущений слишком много – боль и желание коснуться запретного, но такого манящего тела Антона сплетаются в тугой клубок, нарастают напряжением в животе. Арса распирает этим всем, его несет неуправляемым потоком. Дрожь концентрируется под коленями, а руки совсем плохо слушаются, будто Арс перепил с утра кофе, и теперь тело слегка сходит с ума.       Сердце стучит слишком быстро – не разобрать отчего, то ли от разрядов тока, то ли от того, как хочется быть ближе к Антону. Арс исподтишка смотрит ему в лицо – бросает короткие колкие взгляды. Над губой у Антона выступают капельки пота, волосы чуть заметно липнут ко лбу. Он тяжело дышит, будто только что долго бежал или занимался сексом. Когда его бьет током, он вскрикивает, и этот возглас заставляет Арса – далеко не в первый раз – задуматься, как звучит Антон, когда трахается. Почему-то кажется, что он просто не может быть молчаливым. Слишком уж громко он реагирует на любые физические ощущения.       Антон вообще очень несдержан. Оттого еще сильнее хочется узнать, как бы он целовался, а главное – как стонал бы, если бы Арс все-таки стал ласкать его. О, Арсений это умеет. Нет, конечно, у него чертовски давно не было мужчины. Да и женщина вот уже сколько лет была одна и та же, а в браке скоро лишаешься изобретательности, предпочитая придерживаться одного и того же – пусть предсказуемого, но зато гарантированно удачного – сценария. Но Арс уверен, что еще не растерял навыков.       Он мог бы долго целовать Антона, оглаживая при этом его тело. Так долго, что тот сам стал бы льнуть к рукам, жадно ища большего, чем невинные прикосновения. Тогда Арсений стянул бы с него футболку и прочертил языком дорожку от чувствительной ямки между ключицами до пупка. Там задержался бы, а потом, когда Антону больше всего хотелось бы продолжения, снова вернулся к губам, сводя с ума и истязая недостаточностью таких ласк.       Он расстегнул бы на Антоне джинсы, но не стал бы снимать их полностью, только спустил немного, чтобы можно было пробраться рукой под резинку трусов. Он знает, как чередовать почти невесомые касания с внезапной жесткостью, чтобы заставить буквально молить о продолжении. Когда Антон совершенно потерял бы голову от этих ласк, Арсений сам разделся бы и медленно опустился на колени, не прерывая зрительного контакта. Изнуряюще долго он покрывал бы поцелуями низ живота Антона, пока, наконец, не сжалился бы, и не коснулся губами влажной головки члена.       Какой у Антона член, тоже было дьвольски интересно. Арсению не то чтобы было это так уж важно, просто разбирало любопытство. Хотелось почувствовать вкус и запах, сделать их частью себя, вытатуировать в сознании, чтобы никогда уже не расставаться с этими воспоминаниями.       Арса выносит от этих мыслей, ему трудно дышать и связно думать, а от катастрофического провала спасает только достаточно длинная и свободная рубашка. Когда «шокеры» заканчиваются, и Арс слышит долгожданное объявление о перерыве перед третьим мотором, он едва сдерживается, чтобы не броситься в туалет бегом, и просто туда пройти.       Он хлопает дверью дальней кабинки, запирается и долго стоит, просто закрыв глаза и тяжело дыша. Член натягивает брюки, требует к себе внимания, и Арсений чувствует себя спермотоксикозным школьником, который возбужден так сильно, что даже не заморачивается тем, где именно подрочить.       Оглушительно громко в гулкой тишине вжикает молния брюк. Арсу душно, а еще – невыносимо стыдно, но он просто не чувствует в себе сил сдержаться. Он спускает штаны и проводит языком по ладони. Отвращение к самому себе чувствительно бьет в висок, но остановиться не получается. Арсений дрочит, закрыв глаза, опершись спиной о кафельную стену туалета чертового «Главкино». И представляя – вспоминая – лицо Антона, которое было к нему слишком близко всего несколько минут назад. Поначалу он представляет, что это рука Шастуна, а не его собственная, ласкает его возбужденный член. Потом – что Антон стоит на коленях и робко целует его. Потом – что Шастун лежит, раскинув свои невозможные длинные ноги и, сгорая одновременно от желания и волнения, тяжело дышит и закрывает глаза, когда Арсений медленно – тягуче и сладко – входит в него, погружаясь сантиметр за сантиметром…       А потом вдруг картинка резко сменяется, словно кто-то топорно смонтировал две пленки, и вдруг вместо жаркого порно пред глазами Арсения начинают мелькать какие-то совершенно безобидные, трогательные мелочи. Как Антон смеется и закрывает лицо ладонью. Как улыбается, но пытается эту улыбку сдержать, и его лицо становится невероятно комичным. Как задумывается и, не замечая этого, приоткрывает рот. Как спит в автобусе, натянув капюшон на самые глаза…       Арс делает еще несколько слишком поспешных, каких-то нервных движений и кончает, едва сумев сдержать стон, для чего приходится с силой закусить губу. И вот тогда его накрывает таким омерзением, что к горлу аж подкатывает тошнота. Арс нарочно долго моет руки, выйдя из кабинки, словно хочет смыть воспоминания о том, что только что сделал. Но не помогает.       Вообще ни что ни от чего не помогает.       До третьего мотора остается совсем немного. Арсению хочется перестать существовать. Раствориться. Развоплотиться. Чтобы во Вселенной не осталось ни единого его следа. Но нужно работать. Арс собирает себя по кускам, кое-как склеивая их между собой, смотрит на себя в зеркало и растягивает губы в улыбке. Шире. Еще шире. Еще… Пока не покажется, что все действительно хорошо. Челка липнет ко лбу. Нужно идти гримироваться…