Мышеловка

      Через несколько городов Арса, как ни странно, немного отпускает, и он даже начинает относительно нормально высыпаться. И пару раз ловит себя на слабом уколе легкого оптимизма – гастроли близятся к концу, а это значит, что скоро можно будет вернуться домой и на какое-то время поставить мысли об Антоне на паузу. В один из таких дней, в дороге между городами, когда настроение у Арсения если не позитивное, то хотя бы не такое паршивое, как раньше, он дурачится в проходе между сиденьями микроавтобуса, отчаянно выплясывая под орущую из колонки музыку.       Вообще-то он хорошо танцует, но сейчас ему не хочется двигаться ни красиво, ни сексуально, хочется просто веселиться и дергаться в такт задорным ритмам. Кажется, это настроение всецело разделяет и Оксана, также отплясывающая в нескольких метрах от Арса.       Вообще всем сегодня как-то неправдоподобно весело – Дима со Стасом наперебой врубают старые хиты, Антон пытается подпевать, Арс с Оксаной танцуют и даже Сережа не спит, как привык, а качает головой в такт музыке.       Микроавтобус подскакивает на ухабах, качается из стороны в сторону и пару раз так лихо влетает в яму, что Арса бросает чуть ли не по всему салону.       – Арс, братан, – после очередного такого финта подает голос Антон, – а можешь танцевать как-нибудь так, чтобы не оказываться все время жопой у моей головы?       Арс бесстыдно смеется и качает бедрами.       – Не могу, извини, – а внутренне сжимается весь, ожидая какой-то реакции. Гадает, что Антон сделает – оттолкнет его, сам демонстративно пересядет подальше или начнет ругаться?       Но Антон не делает ничего. Вообще. Совсем. Даже подпевать перестает. А Арс вдруг чувствует, что ему почему-то расхотелось танцевать. И вот тогда-то, в тот самый момент микроавтобус особенно коварно подпрыгивает на очередном ухабе и жестко приземляется. Арс, как в замедленной съемке видит, как его рука соскальзывает с поручня, а в следующую секунду ракурс, с которого он смотрит на мир, внезапно меняется и Арсений обнаруживает себя сидящим – или скорее полулежащим в какой-то странной позе – прямо на коленях у Шастуна. И ощущает задницей очень горячий и чертовски выразительный стояк Антона.       Кровь мгновенно отливает от головы, и Арс тут же лишается рассудка напрочь. Он боится пошевелиться, боится даже вздохнуть, ему отчаянно хочется, чтобы мир встал на паузу, а еще лучше – совсем, навсегда замер. Чтоб вот это ощущение жара чужого тела длилось б-е-с-к-о-н-е-ч-н-о.       Первым в себя приходит Антон. С яростным громким шипением он скидывает с себя Арсения неожиданно сильными руками, делая этим слишком резким движением больно.       Арс, словно зачарованный, встает, покачиваясь, и садится на свое место.       Танцевать ему не хочется совершенно. А еще – думать, говорить и моргать. Чтобы ненароком не стереть самые лучшие воспоминания за последний хреналион лет из своей головы.       Оксана, потирая ушибленный локоть – ее тоже здорово швырнуло, правда, на пустое сиденье – заботливо спрашивает:       – Ударился, Арс?       – Чуть не умер, – отвечает он и ни капельки не врет.       Остаток пути он проводит на своем месте, стараясь вообще поменьше шевелиться и привлекать к себе внимание. Шастун выглядит похмурневшим и почему-то злым. Он периодически пытается незаметно посмотреть на Арса, но каждый раз палится и поспешно отворачивается к окну.       Арсений чертовски давно не прижимался к чужому стояку, но уверен, что ни с чем не мог его перепутать. Не мог же у Шастуна быть при себе фонарик? Большой. И горячий. И чуть пульсирующий в ответ на попытку сдвинуться. Бред, конечно, не мог… У Антона определенно стоял. Почему? Он всю дорогу не смотрел в телефон, так что не мог ничего такого особенного увидеть. И вообще перед фееричным полетом Арсения просто сидел и подпевал музыке.       И злился на то, что Арс виляет задницей у его лица.       «Блядь, – думает Арсений, и закрывает глаза, потому что боится, что они уж слишком лихорадочно горят, – блядь-блядь-блядь!»       Он ниже натягивает толстовку, старается как-то отвернуться или заложить ногу на ногу, но боится этим еще больше привлечь внимание к маленькой (вообще-то не такой уж и маленькой, вполне среднестатистической) проблеме у себя в штанах. Остаток дороги проблема стоит так, что впору вешаться.       В город они приезжают к самому вечеру, но вместо того, чтобы сразу заселиться в гостиницу – Арсений мысленно очень похабно матерится, потому что больше всего на свете хочет сейчас лечь в постель, накрыться одеялом с головой и умереть – идут ужинать.       Арсу хочется на воздух, домой, в Питер, в чьи-нибудь объятья. Или хотя бы в душ. Но он стоически держит лицо, даже пытается шутить и улыбаться. Выходит, правда, слегка невпопад, но он надеется, что все спишут это на усталость.       На Антоне нет лица. Он вообще не поднимает глаз от тарелки, не включается в разговор и, пожалуй, пьет быстрее и больше, чем стоило бы. Арс пытается понять, почему. Впрочем, понимает-то он это давно. Просто ему это не нравится.       У Антона встал. На этой мысли у Арса сбивается дыхание. Предположительно – сердце пропускает несколько ударов, а потом несется вскачь – на Арсения. Ну или на его задницу. Ну или просто на мужскую задницу… Ну или нет… В любом случае Арс почувствовал этот стояк – в груди что-то сладко пережимается – и именно этим разозлил Антона. Значит, Антон не хотел, чтобы Арсений это почувствовал… Все ясно и не ясно ровным счетом ни черта.       – Пойдем, скажу кое-чего, – вырывает Арса из тягучих мыслей голос заметно нетрезвого Антона. Сердце снова пропускает удар, заставляя Арсения думать, что в его возрасте влюбленность может оказаться слишком серьезным испытанием для организма.       Антон ведет его на улицу. Вернее, Антон просто идет на улицу, засунув руки глубоко в карманы, а Арс плетется следом. Но ему хочется думать именно так «Антон ведет».       Когда они выходят из кафе, холодный ночной воздух сначала слегка дезориентирует. Антон неспешно идет к одной из урн, закуривает, осматривается… Потом долго стоит, запрокинув голову, и смотрит в черное небо. Арсу хочется подскочить к нему, обхватить лицо руками и нагло и безрассудно поцеловать. Прижаться всем телом и просто поддаться страсти. Но он боится даже пошевелиться.       – Ты… это… – наконец подает голос Антон, – Ну…       Содержательная речь прерывается вздохом. Арс буквально видит, как натужно работает голова Антона, пытаясь выдать нужные слова. У него бегают из стороны в сторону глаза, сбивается дыхание. Он жует губу и снова и снова вздыхает.       – Скажи уже, – шепчет Арс, у которого, кажется, не остается воздуха в легких – ожидание и нехорошее предчувствие его выедают.       – Ты… как это… На свой счет не принимай. Не подумай. Я… э… ну не тот… ты понял. Это вообще не о том было… Ну в смысле не на то… Не с тобой связано. Короче, ты понял.       Арс понял только то, что он полный идиот. Сил стоять ровно не остается, и он опирается на перила у ступенек. Делает вдох и медленный выдох, пытаясь собрать себя с земли. Смотреть на то, как Антон пытается подобрать слова и выжать из себя объяснения, тоже не получается.       – Да я и не подумал, – говорит Арс.       «Я успел придумать всю нашу с тобой будущую жизнь от первого поцелуя до совместной смерти через много-много лет, но ты забей, это потому что я идиот», – проглатывает.       – Ага, – слабо отзывается Антон.       – Забей, – пытаясь звучать легко, бросает Арс, – бывает.       «Бывает, что мне хочется застрелиться. Вот сегодня – очень сильно, – думает и молчит, – потому что понятное дело, что со мной это было не связано, но я успел себе навоображать, и теперь мне так тошно, что…».       А потом не остается сил даже думать.       – Передай всем, что я пошел спать, – почти нормальным, почти человеческим голосом говорит Арс и уходит, даже не захватив со стола кафе забытый там телефон. Ему просто наплевать.