Das Ende ist der Anfang

Барселона, май 1977 В Барселоне есть лишь один способ везде успеть — мотоцикл. Или мопед. Практично, удобно и фанаты реже узнают, если ты в шлеме. Неескенс шустро пробирается между автомобилями, застывшими в пробке, прикидывает пути, которые помогут срезать дорогу. Времени достаточно, он успеет и принять душ, и сделать укладку, и нарядиться, но ему нравится отводить побольше времени этим приятным приготовлениям. «Интересно, какого хрена они вбили себе в голову, что я знаю о решении Генерала? — думает Неескенс, лавируя между яркими разномастными тачками каталонцев. — И Сурбир, и Кройф — оба уверены, что мне-то Михелс уже всё рассказал, а я знаю не больше, чем они». В июне заканчивается контракт Михелса с «Барселоной», и непонятно, останется ли он в клубе. Времени в обрез, все нервничают, а он медлит с ответом. Кройф и Неескенс, ясное дело, приложили немало усилий, чтобы убедить президента — Генерал стоит тех денег, которые ему платят, нужен ещё один шанс, не победили в Примере в этом году — выиграем в следующем. Но ответ самого Михелса пока неизвестен. Йохан Второй подозревает, что как раз из-за Сурбира: тот уходит из «Аякса», и, возможно, Генерал рассматривает вариант совместного будущего для них. Если честно, Неескенс считает, что решение Михелса зависит и не от Неескенса, и не от Вима, и не от поведения Кройфа, а от всех факторов сразу — и ещё от десятка тех, о которых никто не знает. Может, он торгуется с другим клубом за достойный гонорар. Это же Генерал, чёрт возьми! Он скрытный, хитрый, себе на уме, как истинный голландец, и невозможно понять, каковы его мотивы. Ещё в «Аяксе» Генерал имел репутацию человека, которому никто не нужен. И сейчас Неескенс сомневается, есть ли у Михелса такой друг, с которым он был бы откровенен. Быть может, жена — они очень близки, тут им остаётся только позавидовать. Но и она не разболтает лишнего даже своей закадычной подружке Данни. Им бы вместе в разведке служить… Уф, проскочил. Ещё пара коротких улиц — и Неескенс доберётся до своего самого любимого уголка в этом городе. Крохотную съёмную квартирку Йохан Второй обживает с куда большей заботой и с большим удовольствием, чем собственный дом. Натащил туда уютных мелочей, повесил на стены пару ненавязчивых пейзажей в восточном стиле, свечи расставил, сменил абажур лампы. Между маленькой прихожей и единственной комнатой теперь занавес из тонких нитей, унизанных бусинками. Неескенсу хочется, чтобы это место было похожим на будуар куртизанки — ну, а что это ещё в данный момент. Кройф не понимает, зачем Неескенс вкладывает столько труда в то, что не будет ему принадлежать, — ну, это Кройф, ему лишь бы кровать была, а что вокруг — какая разница. Зато Генералу нравится. «Умеешь ты создать атмосферу», — одобрительно говорит он, и Неескенс счастливо улыбается, обнимая его. Теперь Генерал позволяет его обнимать, а это можно считать маленькой победой. Чёрт знает, сколько это продлится. Надо наслаждаться каждой секундой с ним. Йохан Второй слезает с мотоцикла, снимает осточертевший шлем, поправляет причёску — Генерал велел ему снова отрастить длинные волосы, и Неескенс подчинился. Если Генералу так нравится, пусть будет, как он хочет. Та длина, которая была у Йохана Второго раньше, в «Аяксе» или на ЧМ-74, уже не в моде, но у Неескенса хороший парикмахер, он придумал компромиссный вариант. Йохан Второй вешает ключ на крючок у двери и, сбрасывая на ходу одежду, спешит в душ. Он встречается с Генералом уже полгода, а это достаточный срок, чтобы сделать выводы. Кто он такой Михелсу, до сих пор непонятно. Генерал не разговаривает с ним о важных вещах — до секса у них по понятным причинам поговорить не получается, рот Неескенса всё время чем-то занят, а потом они обсуждают только то, что касается их совместного отдыха в этой квартире. Интерьер, наряды Йохана Второго, то, как хорошо им было, и что можно попробовать в следующий раз. Получается, роль Неескенса по-прежнему сводится к красивой экзотической игрушке. И поначалу он ни на что большее не претендовал, а теперь ему этого мало. Хочется всего и сразу. Чтобы Генерал чаще приезжал, чтобы делился своими мыслями, чтобы позволял о нём заботиться. Неескенс очень хорошо понимает, что втрескался куда сильнее, чем планировал, и его запросы изменились. Он хочет быть полноправным спутником Генерала. Оберегать его, помогать ему. Только вот Михелс не предоставляет такой возможности — да и Сурбиру, наверное, таких полномочий не давал, так что у Неескенса запросы выше головы. «Но если он ко мне возвращается, — думает Неескенс, старательно намыливая себя в ванной, — значит, я ему нравлюсь, значит, он хочет меня, а раз так, то у меня есть шансы хотя бы занять место Сурбира рядом с ним». «Разбежался, — говорит ему ехидный внутренний голос, — ты для него просто забавный питомец, который сам подластился и которого из жалости не прогнали». Ох, да пошёл бы этот внутренний голос с такими заявлениями. Пусть Михелсу пятый десяток идёт, пусть он уже не настолько сногсшибателен, каков был, когда Йохан Второй впервые узрел его в «Аяксе», — он в отличной форме, он сильный и мощный. Пусть он красит волосы в тёмно-каштановый, чтобы остаться моложавым, ему не хочется быть седым, да и к чему ему седина? Он ведь куда моложе, чем его тело. Ему нужен секс, ему нужно внимание и беспрекословное подчинение, чем его Йохан Второй и обеспечивает. Он творец, а творцу нужен податливый материал, чтобы создать из него свой идеал, и Неескенс старается быть в его руках послушным и чутким. Вим чёрте где, в Голландии, погряз в своём бракоразводном процессе, и это хороший шанс для Неескенса доказать, что он-то как раз занят Генералом, а вот Сурбир поглощён собой. «Интересно, а какой он с Вимом? — в сотый раз задумывается Неескенс. — Неужели такой же?» Да вряд ли. У них с Сурбиром партнёрские отношения, типа как у самого Неескенса — с Кройфом. Куда Неескенсу до таких, для этого надо было тоже начать встречаться с Генералом, когда ему было тридцать семь — ну или тридцать восемь, пусть даже тридцать девять — хрен знает, когда Сурбир его соблазнил. Ладно. Время вспять не повернёшь, жалеть о прошлом — бездарно и бессмысленно. Единственное, чего Неескенс боится, — их отношения себя исчерпают, Генерал получит от него всё, что Неескенс может ему дать, и Йохан Второй ему наскучит. А выйти на новый уровень взаимопонимания и взаимодействия им не даёт сам же Генерал, ставящий между ними невидимый барьер. В сексе всё прекрасно. Всё умопомрачительно. Он обращается с Неескенсом, как со своей собственностью, и видит, какое наслаждение это доставляет Йохану Второму, как ему нравится подчиняться. Такая близость к Генералу вдохновляет Неескенса, делает его увереннее и сильнее. То, что Генерал его выбрал и поверил ему, ставит Неескенса выше остальных, он имеет право этим гордиться. И окружающие это чувствуют — Кройф уловил перемену в нём, Дик при встрече пытался выспросить, почему он стал вести себя по-другому, но Неескенс только смеётся над ними и шлёт всех лесом. Это в команде он «Йохан Второй». Это в прессе его называют Johan El Segundo и забывают о нём на долгие месяцы, пока Кройф даёт достаточно поводов для шума. Тут ситуация прямо противоположная: Неескенс уверен, что занял уникальное место в окружении Генерала. Второго такого у него нет. То, как он смотрит на Неескенса, когда тот выходит к нему в новом образе, лучше всяких слов даёт понять: лично для него Неескенс — Йохан Первый и единственный. Но если это только кажется, если Генерал не подпустит его к себе ближе — все усилия Неескенса пойдут прахом. Может, Генерал вообще сейчас свалит в другой клуб, и Йохан Второй больше никогда его не увидит. — Чёрта с два ты от меня свалишь, — шепчет Неескенс, вытираясь махровым полотенцем после душа. — Не отпущу никуда. А где-то наверняка так же говорит Сурбир, и что Неескенс ему сможет противопоставить? Только великолепный секс без всяких ограничений? Может, у Генерала в этом потребность значительно ниже, чем в родственной душе. Неслучайно ведь он появляется на этой квартире не так часто. Любоваться Неескенсом во время тренировок и матчей и понимать, что обладаешь им, что можешь приказать ему что угодно, а он покорно выполнит, — гораздо менее обременительное занятие, чем присваивать его физически. — Ну, уйдёт, значит, буду к нему летать, как Сурбир, — вздыхает Неескенс, собирая полотенцем влагу с волос. — Не смогу же я остаться тут один, с Кройфом. А если Генерал не разрешит его навещать? Что тогда? Йохан Второй раздражённо швыряет полотенце на пол и садится на край ванны. Нет, он ни за что не отдаст то, что завоевал таким титаническим трудом.       Закусив губу, Неескенс застёгивает рубашку Генерала. Это их традиционный ритуал, Йохан Второй всегда помогает своему мужчине одеваться, поправляет ему воротник, завязывает ему галстук, если нужно, и это интимно, это признак близости. Но каждый раз так грустно, что Неескенс едва сдерживает слёзы, будто провожает его навсегда. — Что случилось? — тихо спрашивает Генерал, приподняв его лицо за подбородок. — Всё хорошо, просто… — «…люблю тебя». — Просто жаль отпускать вас, — шепчет Неескенс, глядя ему в глаза. — Мы так мало времени проводим вместе. Мне всегда вас не хватает. — У всех та же история, поверь, — вздыхает Генерал, погладив его по щеке. — Да не у всех, — возражает Йохан Второй, ткнувшись губами ему в ладонь. — Ладно, не обращайте внимания, что вам. — Тихо, тихо. Иди ко мне. — Генерал обнимает его, и Неескенс отчаянно кидается ему на шею. Он уже одет, а Йохан Второй почти голый — это для них привычная ситуация, Неескенсу нравится подчёркивать свою беззащитность и полную готовность на всё в любой момент. Но сейчас, когда Неескенс сжимает чуть ли не до треска ткань его рубашки, а Генерал гладит его обнажённую спину, такой контраст ощущается болезненнее, чем обычно. — Хочу сказать тебе одну вещь. — Михелс, положив руки ему на плечи, отстраняет Йохана Второго, и тот встревоженно смотрит ему в глаза. «Господи. Сейчас он скажет, что уйдёт. Что я больше его не увижу». — Я принял решение, — говорит Генерал, — и остаюсь в «Барселоне». — Серьёзно? — шепчет Неескенс. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Да, — кивает Генерал. — Подпишу контракт ещё на один сезон. — Спасибо, — выдыхает Йохан Второй, схватив его руку и прижав к губам. — Только это между нами, — предупреждает Михелс. — Ещё никто не знает. Потрясающе. Генерал касается его щеки, Неескенс заглядывает ему в глаза — и Генерал целует его. Кажется, это самое личное их мгновение за прошедшие месяцы. И только что Генерал впервые в чём-то доверился Неескенсу — а уж Йохан Второй знает, насколько редко это бывает, и как драгоценно то, что Генерал именно ему сказал об этом первым.

***

Барселона, сентябрь 1977 Вот так. Их короткая история умещается в несколько значимых эпизодов, её легко прокрутить в памяти, пока ждёшь приезда Генерала, прихорашиваясь перед зеркалом. Только папироски не хватает для завершения образа стареющей куртизанки в ожидании визита постоянного клиента. — Какая пошлость, — вздыхает Йохан Второй, покрывая губы увлажняющим бальзамом. Яркую косметику Генерал не приветствует, но немного поухаживать за собой Неескенсу никто не запрещал. Хочешь быть с таким мужчиной — будь абсолютно сногсшибателен внешне и будь профессионалом в койке, других вариантов нет. Сурбир тому пример. Пристально рассматривая своё отражение, Неескенс невольно хмурится. Ему уже исполнилось двадцать шесть, и это, если вдуматься, ужас как много. Если получится отбить Михелса у Вима, сколько ещё Йохану Второму удастся удерживать внимание Генерала? До появления более удачливого двадцатилетнего соперника? Нужно что-то выдумывать и чем-то его удивлять, но даже фантазия Неескенса имеет пределы. С Вимом, что ли, посоветоваться, сочинить что-нибудь, чтобы его разговорить? Он, правда, утверждал, что с Генералом не играл в подобные игры, — а вдруг соврал, с чего бы ему говорить правду потенциальному сопернику. Ох, ладно. Глубокий минет никогда не устареет, а остальное придёт само. Порой Йохана Второго вдохновляют на новые идеи совершенно неожиданные вещи.  — Нормальные люди своей красотой и телом деньги зарабатывают. Кройф меня содержал, оплачивал мои счета, заваливал подарками, — вспоминает Неескенс, подперев голову ладонью. — Шубу так и не купил, зато всегда дорогие украшения дарит на день рождения. А тут, выходит, я трачу столько сил, времени, денег и нервов — и это всё чисто по любви. Наверное, я идиот. Но Йохан Второй слышит, как в замке поворачивается ключ, и моментально расцветает. Приосанившись, он счастливо улыбается своему отражению, пока Генерал запирает дверь и заходит в комнату. — Привет, — говорит Михелс, появившись в зеркале за спиной Йохана. — Привет, — нежно отзывается Йохан Второй, глядя в глаза его отражению. — Решил больше не встречать меня у дверей? — Ладони Генерала ложатся на его плечи. — Прошу простить, слегка задумался, — тихо отвечает Неескенс, прижавшись щекой к его пальцам. С начала их романа они успели чуть успокоиться и уже не набрасываются друг на друга прямо на пороге квартиры. Сначала можно просто насладиться тем, что они вместе. — С днём рождения, — шепчет Генерал ему в ухо, обняв его сзади. Они ещё не виделись наедине после пятнадцатого сентября. «Если бы это был романтический фильм, ты бы сейчас эффектно достал из кармана сверкающее бриллиантами колье и надел бы его мне на шею», — мысленно вздыхает Йохан Второй, любуясь их отражением. Но Генерал самого себя уже считает вполне достаточным подарком. Он собой награждает за особые заслуги. За старание, труд, самоотверженность и послушание. Неескенс, по его мнению, заслужил такой дар, и Йохан Второй каждый раз обязан доказывать, что ценит его и осознаёт, как ему повезло. — Нравится? — спрашивает Неескенс, поцеловав его руку. — Конечно, ты снова великолепен. — Генерал поглаживает сверкающую тёмно-синюю ткань его туники. — Не знаю, где ты достаёшь эти вещи, но, думаю, удовольствие недешёвое. — Чтобы вы вот так на меня смотрели, я готов платить сколько угодно, — смеётся Йохан Второй. Но, похоже, убедительно изобразить веселье не получилось. — У тебя усталый вид, — отмечает Генерал, коснувшись его подбородка. — Простите, — вздыхает Неескенс. — Что-то случилось? — Мне уже неловко от вашего внимания, — грустно улыбается Неескенс. — Пройдёт. Но Михелс, покачав головой, садится на кровать и манит Йохана Второго к себе. Неескенс, грациозно вышагивая на каблуках, медленно подходит к кровати и послушно садится на колени к Генералу. — Просто слишком много всего навалилось, — шепчет он в ответ на вопросительный взгляд Михелса. — С Кройфом такая ситуация… — Знаю, — отвечает Генерал, обняв его. — Ему пришлось мне рассказать. Иначе я не разрешил бы охрану на стадионе и на тренировках. — О господи, а мне, значит, не счёл нужным сообщить, что вы в курсе, — закатывает глаза Неескенс, коснувшись губами его виска. — Ну, ты его тоже пойми, — вступается за Кройфа Генерал. — Он на взводе, нервы у него ни к чёрту, он боится, и ему стыдно за свой страх. В его положении любой начнёт бояться, но он-то считает, что у него такого права нет. Вот и бесится. — Тогда вы и сами понимаете, в чём дело, — вздыхает Йохан Второй. — Да, и понимаю, как тебе тяжело. — Михелс коротко касается губами его губ. — Вся твоя жизнь только на него и уходит. И на поле ты работаешь за себя и за него, потому что ему сейчас не до футбола. — И непонятно, сколько это продлится, — горько добавляет Неескенс. — Да, — признаёт Генерал. — И никто твоих усилий не оценит. Для него всё это само собой. — Ну почему же, вы оценили, — скромно улыбается Неескенс. — Значит, не зря. — Для меня ты всегда был более ценным, чем он, — возражает Генерал. — Ты более талантливый, более техничный, скоростной, хладнокровный и рациональный. Кройф делает шоу и часто забывается, а ты всегда сосредоточен на поставленных задачах и помнишь о своих обязанностях. Ты трёх Кройфов стоишь, честно. Знаю, как тебе обидно всю жизнь быть в его тени и оставаться вторым, но если бы вы не встретились — никогда не стали бы теми, кем стали. Ты же понимаешь, что вы оба достигли такого мастерства только потому, что вы друг у друга есть? — Он прекрасно обходился без меня, — морщится Неескенс. — И даже выиграл Ла Лигу в моё отсутствие. — Без тебя он никогда не вышел бы на такой уровень, чтобы провести в одиночку целый сезон, — усмехается Генерал, перебирая его волосы. — А Ла Лигу мы тогда выиграли чисто на кураже, не придавай такого значения банальной удаче. — Ничего себе удача — «Реал» пять-ноль порвали, — вздыхает Неескенс. — Тогда сошлось много факторов, сам знаешь. Или тебе напомнить? — Напомните… — шепчет Неескенс, целуя его лицо. — Вы же знаете, как я люблю вас слушать. — Ты ещё не наслушался, что ли?! Йохан Второй тихо смеётся и прижимает губы к его губам. Ладонь Генерала скользит по его бедру, и Неескенс, накрыв его руку своей, благодарно гладит его пальцы. — Вы можете говорить, пока я буду ласкать вас, — предлагает Йохан Второй, с трудом заставив себя прервать поцелуй. — Нет уж, — отказывается Генерал. — Ртом должен работать кто-то один. Удивительно. Поначалу Йохан считал, что Генерал разделяет того Неескенса, который играет в его команде, и того парня, с которым встречается в свободное время, а оказалось — совсем наоборот. Один лишь Генерал видит обе сущности Неескенса и воспринимает их в стерео, они для него гармонично сплетаются. Только для Михелса Неескенс особенный, только Генерал может оценить его реальный вклад в их общее дело. Только с ним Йохан Второй чувствует себя уникальным, драгоценным и желанным. А в чём ещё может заключаться счастье, если не в этом?

***

Амстердам, октябрь 1977 Вим Сурбир неспешно выходит из лифта и гордо шествует по коридору отеля «Хилтон», ярко представляя себя со стороны: строгий костюм, галстук, чёрный дипломат в руке. Наверное, он похож на гангстера, на мафиози, на кого-то такого сурового и очень опасного. Остановившись возле двери нужного номера, он коротко стучит три раза. — Ты? — спрашивает родной голос. — А ты кого-то ещё ждёшь? — смеётся Вим. Дверь открывается, Генерал окидывает его взглядом: — Шикарно выглядишь. — Кто бы говорил, — сверкает улыбкой Сурбир. Генерал успел снять пиджак и галстук, в парадной отглаженной рубашке он смотрится ослепительно. — Так я зайду или мы сначала всей обслуге покажемся? Генерал, молча усмехнувшись, пропускает его в номер. — Слушай, я думал, ты нам президентский люкс снимешь в честь такого события, — говорит Вим, аккуратно положив дипломат на журнальный столик возле дивана. — А что за праздник? — пожимает плечами Генерал, подходя к нему. — Ну так вот. — Вим открывает дипломат. Несколько секунд Михелс задумчиво разглядывает тугие пачки купюр, которыми доверху набит дипломат. Вим с интересом следит за выражением его лица: просто было любопытно посмотреть, как Генерал отреагирует, увидев такую кучу денег, но, похоже, сами по себе деньги не вызывают у него эмоций — особенно если они не его. — Из-за такой мелочи столько шума? — скептически спрашивает Генерал. — Ох, ну прекрати! — подскакивает Вим. — Сколько мы из-за этого переживали… — Значит, сделка состоялась, — констатирует он. — Да, всё прошло отлично. — Вим делает шажок к нему. — И я тебе страшно благодарен. Может, ты меня хоть обнимешь? Поздравишь? — И обниму, и поздравлю, — вздыхает Генерал, прижав его к себе. — Но только после того, как ты скажешь, что рад. И скажешь так, чтобы я поверил. Сурбир вместо ответа касается губами его щеки. — Не сбивай меня с толку нежностями, — тихо говорит Генерал, коротко поцеловав его в губы. — Ты сам результатом доволен? — Конечно, — пожимает плечами Вим и садится на диван. — Я выплачу все долги Майе, стану свободным человеком. В Гельзенкирхене клуб даст квартиру и машину. У меня первый матч через три дня, завтра туда улетаю. — Хоть вещи собрать успеешь? — Генерал устраивается рядом с ним. — А что мне собирать? — разводит руками Сурбир, придвигаясь к нему поближе. — У меня и нет ничего, считай. — И ты действительно хочешь играть в Германии? — Я рад свалить отсюда, — отвечает Вим, глядя ему в глаза. — Мне было бы приятнее, если бы ты всё это потратил на себя, — вздыхает Михелс, кивнув на открытый дипломат. — А ещё приятнее, если бы на тебя, — смеётся Вим, толкнув его в бок. — Я покупаю себе свободу. Хоть порадуйся за меня. Больше не надо будет никого обманывать, ни перед кем отчитываться. Могу летать к тебе в гости, могу тебя принимать у себя в квартире. Могу всё бросить и поехать за тобой куда скажешь. В любой момент. Разве не прекрасно? Этим вечером Голландия победила Бельгию и обеспечила себе путёвку на ЧМ-78 в Аргентине. Сразу после матча Вим встретился с представителями немецкого клуба «Шальке-04» в отеле «Хилтон» и подписал контракт, а они заплатили ему вожделенным чёрным налом, с которого не надо платить налоги. Генерал всё-таки нашёл способ помочь Виму, посоветовал, как выйти на немцев, сделку вёл его знакомый. Условия хорошие, пусть и не Испания — но чуть-чуть поближе к Барселоне, из которой никак не выберется Михелс. Камень с души, гора с плеч. Генералу больше не придётся оплачивать ту квартиру, на которой они когда-то встречались, а то он уже начал ворчать, что Вим не богема какая-нибудь и пора аппетиты поумерить. У Сурбира будет свой доход (и очень приличный), а главное — все проблемы решены, и он может заниматься только тем, что ему нравится. Играть в футбол, кутить, гулять (интересно, как там дела с симпатичными немцами), видеться с Генералом. — Ты будешь приходить по вечерам в пустой дом, — тихо говорит Генерал, касаясь его щеки. — У тебя там будет вечный бардак и липкие лужи засохшего бухла на столе. Никто не будет спрашивать, как прошёл твой день, кормить тебя ужином и приносить тебе пиво к телевизору. Мелисса будет без тебя расти… — Слушай, ну она уже большая, — вздыхает Вим. — Я поговорил с ней, она всё поняла. — Но это же не значит, что ты не ранил её, — возражает Михелс. — Она тебя когда-нибудь простит, наверное, но сейчас ей будет нелегко, а для ребёнка важно только то, что происходит в данный момент. — Так, не начинай опять, — морщится Сурбир, прижавшись щекой к его ладони. — Ты все эти душеспасительные беседы со мной уже провёл весной. — А я не начинаю, Сурбир, я заканчиваю. — Генерал обнимает его, и Вим замирает, прижавшись к нему покрепче. — Твоя жизнь, твоё решение, понимаю, ты не мальчик. Просто переживаю за тебя. — Но ты же знаешь… — шепчет Вим, подняв голову. — Не перекладывай на меня ответственность и не говори, что всё это ради меня. — Ради нас, — поправляет Сурбир. — Или ты уже передумал? — Ничего я не передумал, — открещивается Генерал. — Как договорились. Вим обеспокоенно хмурится. Михелс то же самое утверждал и в прошлом сезоне. «Всё, всё, в июне забираю деньги и сваливаю из «Барсы», найдём для нас обоих новый клуб», ага. В мае ситуация резко поменялась, Генерал заявил, что придётся повременить со сменой клуба, и попросил подождать. Такой гонорар, как в «Барселоне», дескать, с неба не падает, а с деньгами он будет чувствовать себя свободнее и в дальнейшем у них будет больше вариантов. И что ему помешает сказать так же в мае семьдесят восьмого? Неужели дело всё-таки в Неескенсе? Сурбир, наклонившись вперёд, захлопывает крышку дипломата. Может, Генерал привык к таким зрелищам, но его эта куча денег немного отвлекает. — Тебя больше не вдохновляет перспектива видеть меня чаще, — вздыхает Вим. — На каком основании ты делаешь такие выводы? Сурбир и сам понимает, что дело немного в другом. Вим был удобнее, когда был женат. Он был пристроен, он был стабилен. А теперь он открыто заявляет, что избавился от всего ради Генерала, — это ответственность, постоянные мысли на эту тему, может, даже угрызения совести в перспективе. Генерал-то хорошо устроился, у него семья, очаг и всё такое, а Сурбир где-то там засыпает в холодной постели один, неприкаянный. — Я не могу быть центром твоей жизни, мы это уже обсуждали. — Да не принуждаю я тебя к этому, — закатывает глаза Вим. — Центр моей жизни — я сам. Никто и ничто другое. Успокойся, навязываться и ночевать на коврике возле твоей двери не собираюсь. Но нам хорошо вдвоём. И мне хочется, чтобы этого «хорошо» было у нас больше. — Берегись, Сурбир, лучшее — враг хорошего, — предупреждает Генерал, гладя его колено. — Ты от меня не устанешь, если меня станет чересчур много? — Глупости. В Амстердаме всё было нормально. — Там ты был в своей среде, — возражает Михелс. — С друзьями, с семьёй, с привычным досугом, привычной жизнью. На новом месте ты быстро обрастёшь приятелями, но это будет не то, понимаешь? Чужая страна, чужие люди, чужой быт. И там будем только мы вдвоём. — Звучит как описание рая, — смеётся Вим. — Ты ещё ни разу не уезжал из Амстердама насовсем. Вот поживи хотя бы сезон в Гельзенкирхене, а там поговорим. Он серьёзно, что ли? Определённо, дело в Неескенсе. Из-за него Генерал и не желает покидать обжитую Барселону, в которой у него есть такое приятное и необременительное развлечение. — Если перестал меня хотеть — признайся честно, — заявляет Сурбир, решительно перекидывая ногу через бёдра Михелса. — Охренел? — уточняет Генерал, насмешливо глядя на него, пока Вим устраивается на нём поудобнее. — Докажи обратное, — ухмыляется Сурбир, снимая пиджак. — Охренел, — с удовольствием подтверждает Михелс, взяв его за галстук. — Когда я тебе разрешил так наглеть? — Ну наконец-то, — выдыхает Вим и послушно склоняется к нему, едва Генерал тянет его к себе. Накрывая губами его губы, расстёгивая его рубашку, приподнимая бёдра, чтобы Михелсу было удобнее тискать его задницу, Вим чувствует, что его обвинения всё-таки были несправедливы. Желание не сыграешь. Можно изобразить страсть, похоть, но истинное желание — оно во всём, даже в ритме дыхания и в запахе любимого человека. Он как никто другой знает, как ведёт себя Генерал, когда хочет его, — и сейчас он действительно хочет. Так что у Вима ещё есть шансы. Пусть Неескенс моложе, пусть знает толк в сексе и умеет правильно подать свои извращённые желания, превратив их в изюминку, — Сурбир не отступится, он будет бороться за своего Генерала. Всё будет по правилам. Всё будет честно. Генерал должен выбрать сам, и Вим сделает всё, чтобы выбор пал на него. В конце концов, Неескенс скоро сам поймёт, что быть с Генералом вовсе не так просто, как представлялось в его жарких фантазиях. Отношения — это не только секс, а во всём остальном Йохан Второй куда менее опытен, чем в постели.

***

Барселона, ноябрь 1977 — Кройф, ты окончательно оборзел, — вздыхает Генерал, выслушав просьбу Йохана. «Ну, а ты не оборзел Неескенса у меня отбивать», — угрюмо думает Кройф, но сейчас не до этого, он действительно просит тренера о большом одолжении. — Правда очень нужно, — хлопает глазами Йохан. — И прямо сейчас. — Тебе один раз навстречу пойдёшь — на шею сядешь и ноги свесишь, — ворчит Михелс, скрестив на груди руки. — Этого больше не повторится, серьёзно. — Если тебя хоть кто-нибудь увидит… — Да не узнает никто, скажу, что с вами поговорить заходил, — умоляет Кройф. — Должен буду. — Ты мне и так должен, — огрызается Генерал. — За то, что воспитал тебя Кройфом. Ладно, пошли.       Расположившись за столом в опустевшем кабинете, из которого Генерал всех выгнал, Кройф придвигает поближе телефон и набирает номер. В целом ему дозволено заходить к Михелсу — так повелось ещё в «Аяксе». Кройф каждое утро заскакивал к Генералу переговорить и потом докладывал остальным, в каком расположении духа тренер встречает день. Чтобы знали, как себя с ним вести. Но сейчас принципиально важно одно: из всех доступных Кройфу аппаратов на стадионе только телефон в кабинете Генерала подключён к междугородней и к международной связи. Кройф уже всю голову сломал, откуда можно нормально позвонить Дику. Из дома опасно — полиция подозревает, что у бандитов могут быть свои люди на телефонной станции и они прослушивают разговоры Кройфа, чтоб быть в курсе его планов. Конечно, похитители вряд ли знают голландский, но вдруг. А дальше держать Дика в неведении, отговариваясь от встреч разными идиотскими предлогами, даже не смешно. В результате перед Кройфом встала невыполнимая задача: найти место, откуда можно позвонить ван Дайку и открыто с ним поговорить. Измученный бесконечной тревогой мозг Йохана Первого выдал только одно: «А позвони ему из кабинета Михелса!» Бояться Генерала после всего, что Кройф пережил за последнее время, даже в голову не пришло. Худшее, что мог сделать Генерал, — отказать в такой наглой просьбе. Но Йохану Первому кажется, что тут, в Барселоне, Генерал стал чуть мягче. Это уже не тот Михелс, который мог, например, назначить Кройфу штрафную тренировку в восемь часов утра выходного дня — да ещё и в лесополосе, приехать, причём в пижаме, насмешливо посмотреть на него, не выходя из машины, сказать: «Тут слишком холодно, я, пожалуй, домой вернусь» — и уехать. Нет такого нецензурного слова, которым Кройф не обозвал Генерала в то утро. Генерал и сам признаёт, что порой перегибал и обращался с ними чересчур жестоко, но вёл он себя так оттого, что был молод, в клубе ещё работали люди, которые знали его игроком — весёлым, заводным и дружелюбным, а такая репутация была не лучшей для тренера. Игроки должны своего наставника почитать, уважать и бояться. «Но я был прав. И, если бы начал заново, сделал бы всё точно так же», — заявляет он теперь. Нет, конечно, наказывает он всё так же твёрдо и жёстко, так же муштрует и выматывает игроков «Барсы», но предпочитает унижениям денежные штрафы или товарищеские суды. «А как ты думаешь, почему у него меняется характер? — язвительно интересуется внутренний голос, пока Кройф набирает последние цифры номера. — Может, потому что его кто-то окружил любовью, лаской, преклонением и обожанием?» Ох, об этом Кройф подумает завтра, хорошо? С сегодняшними проблемами разобраться бы! — Дик ван Дайк у аппарата, — слышит он в трубке уверенный голос Дика. Красиво он, зараза, по-французски разговаривает… — Дик, привет, это я, — отзывается Кройф. — Йохан? Дьявол, а почему ты звонишь в офис? Что-то случилось? — встревоженно спрашивает Дик, мигом переключившись на хрипловатый и жёсткий голландский. — Случилось, Дик, давно случилось, — вздыхает Кройф, постукивая пальцами по пустому столу — Михелс предусмотрительно сгрёб все свои бумаги в верхний ящик и запер его на ключ. — Понимаешь, я не могу тебе из дома рассказать, там опасно, могут слушать. Конечно, можно воспользоваться моментом и поискать тут что-нибудь, но это ж Генерал, он фору даст любому шпиону. Такой стопроцентно не оставит зацепок на собственном рабочем месте. — Это связано с тем, что мы никак не можем встретиться? — догадывается Дик. — Да, — ещё печальнее вздыхает Йохан. — Такая ситуация сложилась… в общем, в мой дом влез преступник, хотел похитить меня или Данни… или вообще детей. — Голос срывается, как только Кройф думает об этом. К такой мысли совершенно невозможно привыкнуть. — Ради выкупа, сам знаешь, как это бывает. Всё обошлось, но теперь меня стерегут днём и ночью, со мной везде ездит полиция, у меня нет шансов от них сбежать. — И не вздумай, — строго говорит Дик. — Это твоя безопасность. — И мне нельзя никому рассказывать всё, что я тебе сообщил, — добавляет Йохан. — Разумно, — одобряет Дик. — Но кто-то же знает? — Неескенс и Михелс, — покривившись, отвечает Кройф. Как-то не по себе даже от того, что объединил их в одном предложении. — Принц меня тоже охраняет, а Генерал охрану согласовывал. — Надеюсь, нашему принцу не дали оружие? — смеётся Дик. — До этого не дошло, хотя полиция предлагала, — закатывает глаза Кройф. — Меня вооружили, и на том спасибо. — Чёрт, Кройф… — бормочет Дик, и Йохан слышит, как шуршит в трубке его тревожное, частое дыхание. — Я тебя умоляю, слушайся полицию, верь им и не делай глупостей. Если с тобой что-то случится… Дик, не договорив фразу, вздыхает так тяжело, что слова уже и не нужны. — Я понял, — отвечает Кройф. — Не буду. Не волнуйся. — И спасибо, что рассказал. — Да я извёлся весь, — признаётся Йохан, найдя хотя бы карандаш, чтобы что-то в руках вертеть — привычка. — Ты, небось, уже невесть что думал… — Ну, честно говоря, начали всякие мысли закрадываться, — невесело смеётся Дик. — Соскучился по тебе. — А я-то как, — отзывается Кройф. — Сейчас бы к тебе и забыть всё это, как страшный сон. — Так будет, — успокаивает Дик. — Только чуть попозже. Не волнуйся, я никуда не денусь. — Честно? — тихо спрашивает Йохан. — Железно, — отвечает Дик, усмехнувшись в трубку. — Откуда ты звонишь-то? — Из кабинета Генерала. — Обалдеть! — Это самое безопасное место в Барселоне, — смеётся Кройф. — И как тебе сидится на его месте? — осведомляется Дик. — Ты знаешь, а весьма комфортно, — отмечает Йохан, устроившись поудобнее. — Ноги со стола убери, пока он не увидел, — рекомендует Дик. — Ну чего ты, я не такой, — возражает Кройф. — Такой, — нежно отвечает Дик. — Просто ещё не освоился. — Да и нечего к хорошему привыкать, — отмечает Йохан. — Ладно, слушай, я чересчур надолго оккупировал помещение, мне ж всех выгнать пришлось… — И Генерал стоит под дверью?! — Не знаю, он меня тут запер и ушёл. Может, своими делами занят, — пожимает плечами Кройф. — Но не хотелось бы, чтоб он случайно услышал… лишнее. — Конечно, — соглашается Дик. — Ладно. Только скажи ещё, как там Неескенс? — Вы же созваниваетесь, — хмурится Кройф. — Спроси его сам. — Так он мне правду и ответил, — вздыхает Дик. — Смеётся и говорит, что всё в порядке. Про тебя ничего не рассказывал, кремень, дай ему медальку за то, что не проболтался. Но меня эта его весёлость настораживает… — Знаешь, мне сейчас немного не до него, — честно признаётся Кройф. — Понимаю, — отвечает Дик. — Но всё-таки следи за ним в оба. Очень опасный момент. Представляю, в каком он состоянии и как ты с ним сейчас обращаешься, а ведь найдётся кто-нибудь, кто его утешит. — Давай я сам разберусь, — огрызается Йохан. — Вот, пожалуйста, уже рычишь, — отмечает Дик. — Бедный Неескенс. Будь с ним аккуратен. Ключ поворачивается в замке. — Время вышло, — быстро говорит Кройф. — Пока. Ещё созвонимся. — Береги себя, — говорит Дик. — Целую всего. — Взаимно, — вздыхает Кройф и вешает трубку. Дверь открывается, в кабинет заходит сумрачный Генерал. — Наговорился? — уточняет он. — Спасибо вам огромное, — вскакивает Кройф. — Счёт пришлю к тебе домой, — усмехается Михелс. — Изволь освободить помещение, я собирался поработать. — Понял, понял, исчезаю, — примирительно поднимает руки Кройф и спешит на выход.       — О чём можно так долго разговаривать с Генералом? — хмуро спрашивает Неескенс, когда Кройф садится в его машину. — Вы там что, всю новостную сводку обсуждаете? Геополитические новости, светскую жизнь, погоду? — Ревнуешь? — язвит Кройф. — Есть немного, — качает головой Йохан Второй, заводя мотор. — И кого из нас, позволь узнать? — Кройф, вытащив сигареты, открывает бардачок — там у Неескенса всегда припасена зажигалка для него. — Обоих, — ухмыляется Неескенс. — Так я и думал, — цедит Йохан Первый, прикуривая. — Тебя домой? — спрашивает Неескенс, выруливая с парковки. Выдохнув дым, Кройф вспоминает слова Дика. Наверное, ван Дайк прав. Да и так не хочется опять туда. Как в тюрьму, чёрт возьми, где конвой днём и ночью тебя стережёт… — А давай к нам, — предлагает Кройф. — Раньше ты эту квартиру так не называл, — грустно улыбается Йохан Второй. — Раньше я её так не воспринимал, — отзывается Кройф, вытянув ноги. — Так что, заскочим туда? Хочу побыть с тобой. Неескенс косится на него, словно хочет сказать: «Что это с тобой сегодня такое, что натворил, где накосячил?», но только улыбается и, кивнув, гладит колено Кройфа. Что ж, значит, ещё не всё потеряно. Интересно, как там дела у Сурбира? Было бы неплохо скоординировать действия, но и с ним теперь по телефону открыто не поговоришь. Да и не знает Кройф его нового номера в Гельзенкирхене.       Йохан Второй задумчиво перебирает волосы Кройфа — тот отдыхает на его плече. Сигаретный дым сгустил воздух. Неескенс, затянувшись, подносит сигарету к губам Йохана Первого, тот тоже делает затяжку и медленно выдыхает дым. — А что в том шкафу? — вдруг спрашивает Кройф, приподняв голову. — Не знаю, — отзывается Йохан Второй, покосившись на шкаф, где хранится весь его гардероб. — Хозяйский хлам, наверное. Он заперт. — И ключ тебе нигде не попадался? — удивляется Кройф. — Не-а, — бессовестно врёт Неескенс. — Чего ты на него внимание обратил? Мы тут уже не первый год, а ты только сейчас заметил, что тут есть какая-то мебель, кроме кровати. — Не знаю, — пожимает плечами Кройф. — Наверное, я обычно с другой стороны лежал. — И снова тянется губами к сигарете. — Быть может, — усмехается Йохан Второй, давая ему затянуться. — Раньше вообще многое по-другому было. Кройф мягко отбирает у него сигарету и стряхивает пепел в пепельницу, которую Неескенс поставил себе на живот. Раньше, например, Кройф ему настолько страстно не отдавался, делал это только по большим праздникам и как бы снисходил, теперь же прямо-таки полюбил это. Сначала всё было вынужденно, пока Йохан Первый лечил больное колено, а потом уже и добровольно, с огоньком. Неескенс как-то поинтересовался, чем вызвана такая перемена, Кройф, усмехнувшись, сказал, что Йохан Второй стал удивительно хорош в койке, грех этим не воспользоваться. Неескенс не возражает, да и как откажешь Кройфу, когда он с придыханием шепчет тебе в ухо: «Трахни меня»? Это заведёт любого, хоть покойника. Такая расстановка очень хорошо подходит новым фантазиям Неескенса. Представлять Генерала с Сурбиром поднадоело, себя под Генерала класть — это уже не мечты, а планы на вечер, и Йохан Второй стал периодически фантазировать о Генерале с Кройфом. То, что для Йохана Первого это абсолютное табу, только сильнее возбуждает. Почему бы Йохану Второму и не вообразить себя самого Генералом, когда Кройф снизу? Правда, злоупотреблять нельзя, ощущения настолько мощные, что можно кончить прямо сразу. Да и чёрт знает, сколько Неескенсу осталось наслаждаться обществом Кройфа. Недавно они разговаривали о грядущем завершении карьеры Йохана Первого, и Кройф подтвердил свою решимость уйти из футбола в тридцать один год. То есть, по завершении этого сезона. Йохан Второй пытался его расспросить о перспективах, о том, чем Кройф собирается заняться, но не получил никакого вразумительного ответа. И это убеждает Неескенса, что в своём будущем Кройф места для него не видит. А если так, может, единственные отношения, не лишённые перспективы, которые есть сейчас у Йохана Второго, — это его отношения с Генералом? Трудно поверить, но, видимо, так и есть. Кройф уйдёт, а Генерал вправе оставаться в «Барселоне» сколько захочет, пока сможет договариваться с руководством. Во многом его будущее в «Барсе» зависит от того, кто станет следующим президентом клуба — выборы состоятся совсем скоро. Но Неескенс не сомневается — он сможет убедить сохранить за Михелсом пост главного тренера, как бы этот сезон для них ни закончился. После ухода Кройфа Йохан Второй станет самой яркой звездой каталонской команды и самым авторитетным игроком, а значит, к его мнению прислушаются. Пока Неескенс не видит других вариантов, как выжить без Кройфа. Стало не так страшно смотреть в неизбежное будущее, в котором Йохана Первого, возможно, не окажется. Что бы он ни обещал, какие бы перспективы, прекрасные и туманные, он ни рисовал перед мысленным взором Йохана Второго. Неескенс внимательно смотрит на него, такого спокойного, нежного и беззащитного, лежащего рядом. Сердце замирает, когда он пытается представить, какая пустота без него будет. Йохан Второй столько лет живёт его жизнью, живёт, собственно, им, дышит им. Врос в него, вплавился. И даже буйного воображения Неескенса недостаточно, чтобы нарисовать себе мир без Кройфа. Мир, в котором они будут существовать автономно, и даже не факт, что вовсе будут встречаться. Как такое возможно? — Что? — спрашивает Кройф, выдохнув дым. — Ничего, — отзывается Йохан Второй, гладя его волосы. — Просто… любуюсь тобой. — Тебе можно, — шепчет Кройф, приподнявшись, и ловит его губы своими.