***
Барселона, февраль 1978 — С днём рождения, — тихо говорит Йохан Второй, когда Генерал заходит в комнату. Зрелище, которое сейчас видит Михелс, должно отвечать его представлениям о том, как его обязан поздравить Неескенс. Все свечи, которыми уставлены подоконники, полки и шкафы, зажжены, а одна из них, в тонком стакане, красуется на спине Йохана Второго. Неескенс лежит на кровати, скрестив ноги в воздухе, а из одежды на нём только те самые васильковые туфли. — Я должен задуть все свечи? — смеётся Генерал. Шуршит занавес из прозрачных бусинок за его спиной. — Тогда доберусь до тебя только к утру. — Хватит одной, — подмигивает Йохан Второй, подперев голову рукой. На днях Михелсу исполнилось пятьдесят. Гуляли всем клубом, да что там — всей Барселоной. Наверное, нет такого кабака, в котором не подняли бы тост за здравие Генерала девятого февраля. Сезон проходит головокружительно, «Барса» и мадридский «Реал» идут ноздря в ноздрю, и уже сейчас понятно, что исход чемпионата решит их противостояние на «Сантьяго Бернабеу» пятого апреля. Что Михелса, что Кройфа готовы носить на руках. Неескенс молится, чтобы Кройф снова не выкинул какой-нибудь фирменный фокус, но пока Йохан Первый героически держится — а Неескенс успевает вовремя хватать его в охапку и оттаскивать от арбитров, если Кройф собирается оспорить неочевидное судейское решение. Генерал всегда отмечает эти маленькие подвиги Неескенса и хвалит его после матча. Подойдя поближе, Генерал склоняется к Йохану Второму и задувает свечу на его спине. — Желание загадали? — спрашивает Неескенс, приподняв голову. — А что его загадывать, если оно сейчас исполнится? — усмехается Михелс, снимая стакан со свечой со спины Неескенса и ставя его на тумбочку. Он тянет Йохана Второго за волосы вверх, и тот, счастливо застонав, послушно встаёт на колени, подползает к краю кровати, чтобы помочь Генералу раздеться. Такая гордость берёт, когда Неескенс понимает, какой путь проделал за те годы, что знаком с Генералом. Неловко даже вспоминать, каким Йохан Второй пришёл в «Аякс», как лихо ему было на изматывающих тренировках Михелса — от таких физнагрузок ему доводилось просто сваливаться в канаву и блевать там. Кройфу особо не поплачешься, для него Неескенс тоже должен был быть вечным праздником и чудесным отдыхом от тягот его звёздной жизни. Спасал только добрейший, душевный и понимающий врач команды — Сало Мюллер, исповедник вся «Аякса». Ему можно было всё рассказать и получить искреннюю поддержку. А вот Михелс хитроумно испытывал молодого-зелёного Неескенса, давал вредные советы — «Чего ты так напрягаешься? Тебе не поможет то, что ты рано ложишься спать, выпей, погуляй, расслабься!» — и потом сам же издевался, обращаясь к нему, пока Неескенс раздавал фанатам автографы: «Эй, малыш, ты точно сейчас домой поедешь? А то поговаривают о тебе всякое». То малышом обзывал, то деткой, да. Звонил его родителям спросить, что с ним, какие проблемы у мальчика. Неескенс так злился на него тогда. И подумать не мог, что через шесть лет станет его любовником. Для него, как и для Кройфа, Михелс не был тогда человеком. Он был кем-то вроде футбольного бога, воплощения самого футбола. Легендой. Они его воспринимали как нечто сверхъестественное, и он, разумеется, от этого получал удовольствие. А оказалось, что как человек, он гораздо обаятельнее и восхитительнее, чем как божество. И Неескенс твёрдо уверен, что теперь воплощает собой его идеал. Долгий, взаимно страстный поцелуй — лучшее тому доказательство. Генерал укладывает Йохана Второго на спину, и Неескенс охотно обнимает его губами, когда он входит в его рот, сжав коленями плечи Неескенса. Ох, да, Генерал знает, что это одна из любимых поз Неескенса, и не отказывает ему в этом удовольствии даже в такой день, когда всё должно быть только для него. Значит, ему тоже так нравится. Они вместе больше года, успели всё перепробовать и разобраться в том, что хотят делать друг с другом. Генерал равнодушен к фиксации партнёра — предпочитает, чтобы Неескенс подчинялся деятельно, а значит, всякие наручники и верёвки — мимо. Они и не требуются, есть сотни других способов показать свою полную покорность и готовность на всё. Например, когда, кончив ему на лицо, Генерал собирает собственное семя со щёк Йохана Второго и даёт ему вылизать дочиста свои пальцы, — это превращается в один из самых возбуждающих и вдохновляющих ритуалов, которые есть в их арсенале. Йохан Второй глухо стонет от удовольствия, почувствовав, как Генерал крепче стиснул его волосы в кулаке, и желанное чувство полной и безоговорочной принадлежности Михелсу так сладко согревает его внутри. Но как только секс заканчивается, остаются позади и жёсткие рамки властности одного, сопряжённой с послушанием второго. Теперь они могут разговаривать обо всём на свете, Генерал не обрубает их беседы на полуслове, только тоном даёт понять — или прямо говорит, если Неескенс по неосторожности заходит на недоступную ему территорию. Это уже гораздо ближе к тому идеалу отношений, которого хотел Йохан Второй. Михелс входит в него пальцами, и это ничуть не менее волнующее чувство, чем то, что за этим последует. Неескенс открывается весь ему навстречу, ловит ртом воздух, наслаждается каждым движением его сильных пальцев в своём теле. И то, как Генерал смотрит ему в лицо, следит за его реакцией, ясно даёт понять — ему приятно обладать Неескенсом, целиком и полностью отдающим себя в его распоряжение. Разумеется, Йохан Второй никак не может влиять на решения Генерала, Михелс никогда не будет советоваться с ним, но он хотя бы снисходит до того, чтобы объяснить свою логику и чему-то научить Йохана Второго. Говорит, что это пригодится в будущем, когда Неескенс сам станет тренером. И Йохан Второй слушает, сожалея о том, что будет бестактно начать конспектировать его речи прямо в постели, положив блокнот на подушку. Усевшись на кровати, Генерал подсказывает Неескенсу прикосновениями, что нужно сделать. Перекинув ногу через его бёдра, спиной к нему, Йохан Второй плавно опускается на него, со стоном принимая его в себя. Пальцы Генерала сжимают его щиколотку, и потом Неескенс чувствует — не видит, не понимает, а именно чувствует — как Генерал гладит каблук его туфли, прижатой к его бедру. Ощущает это так ясно и так глубоко, будто волшебные васильковые туфли стали продолжением его собственного тела. Завершив свои дела с разводом, опомнился Сурбир. Стал бывать в Барселоне чаще, чем позволяют приличия, и далеко не о каждом визите докладывает Неескенсу, но кажется, что Йохан Второй кожей, телом чувствует появление на своей территории соперника, который может украсть у него Генерала. Во время кратких встреч они оба хорохорятся и доказывают друг другу в постели, что каждый из них — лучший в мире, каждый пытается продемонстрировать полный свой арсенал, которым будет ублажать их любимого мужчину. В ласках и в сексе они откровенны. На словах или выпивая в баре — более чем сдержанны. Но каждый понимает, что ему хочет доказать другой. Интересно, Генерал понимает, что они тоже любовники? Догадывается, что они спят друг с другом? Это его заводит? Если бы довелось переспать с ним вдвоём, их ждала бы славная битва, а Генерала — незабываемая ночь, но, увы, это не по правилам. Они с Сурбиром должны сражаться за него автономно, и только его выбор в конце сезона покажет, кого из них он предпочтёт. Неескенсу что-то подсказывает: обоих. Не сразу, конечно. В параллели. Они дарят ему разные эмоции, они оба по-своему для него важны. Обняв губами пальцы Генерала, Неескенс восторженно вылизывает их, сосёт и наслаждается тем, как Генерал имеет его сразу обоими способами. Его тяжёлое дыхание в ухо Неескенса, его ладонь на бедре Йохана Второго, его пальцы во рту Неескенса, его член, на который насаживается Неескенс. Всё это сразу — может, и слишком для одного, но Йохан Второй уже привык, что Генерала либо слишком мало — либо адски много, столько, что можно умереть от наслаждения, принимая его в себя. — Это был наш лучший секс, — шепчет Неескенс, обнимая Михелса после. — Ты всегда так говоришь, — отзывается Генерал, гладя его лицо. — Господи, я же не виноват, что с вами каждый раз всё лучше и лучше, — вздыхает Йохан Второй, целуя его ладонь. И он не лукавит. Ему действительно так кажется. А главное — с ним лучший не только секс, но и многое другое. Только возле него Неескенс чувствует себя абсолютно счастливым.***
Барселона, март 1978 Дик ван Дайк притормаживает на обочине, хватает фотоаппарат с пассажирского сидения. Удаётся сделать несколько быстрых кадров, пока Неескенс снимает шлем, поправляет причёску и заходит в подъезд. Это первое подозрительное действие, которое Йохан Второй совершил на его глазах. Что ж, придётся покараулить его. Дик следит за ним уже третий день и не собирается возвращаться в Ниццу ни с чем. В этом сезоне всё складывается крайне странно. Кройф не может увидеться с Диком, потому что его стережёт полиция и все его перемещения под контролем. Они только созваниваются и болтают на самые невинные темы. Ладно, это Дик ещё может понять, причина уважительная. Но Йохан Второй тоже ведёт себя непонятно и, если уж на то пошло, неприятно. Дик искренне обижен его внезапным охлаждением и пренебрежением. Да, они по-прежнему разговаривают по телефону, но Неескенс строит беседу так, словно его тоже прослушивают. Погода, футбол, развлечения, поездки да рассказы Дика о работе — вот и всё. Совершенно непохоже на их прежнее общение. А от встреч Неескенс косит просто бессовестно: то он занят с Кройфом — ладно, сойдёт, то у него семейные дела — в это уже сложнее поверить, разве что он имеет в виду дела семьи Кройфов, то у него дополнительная тренировка — будто ему обычных мало, то обещал с Марианной съездить куда-нибудь — Йохан Второй, ты серьёзно, с каких пор ты заделался образцовым супругом?! И вот так постоянно, ей-богу. И на любые вопросы Дика, что ж за хрень творится, возмущается: «Думаешь, я не хочу тебя увидеть? Конечно, хочу, и я страшно соскучился, но, пожалуйста, подожди чуть-чуть, я разгребусь с делами и позвоню». Обещать он может сколько угодно, только все его слова остаются словами. Совсем как бесконечные обещания Кройфа, наконец, познакомить Дика с его доверенным человеком, который ищет для него недвижимость. Дик вспомнил беспокойство Кройфа, вспомнил, как Йохан Первый утверждал, что у Неескенса есть любовник, причём не какой-то там приятель чисто для разнообразия в сексе, а полноценный роман на стороне. Кройф просил выяснить, что происходит. Что ж, теперь и самому Дику стало очень интересно, что происходит с Йоханом Вторым и какого чёрта он динамит того, в кого вроде как был влюблён. Дик освободил себе несколько дней, чтобы понаблюдать за Неескенсом в естественной, так сказать, обстановке. Улетел в Барселону, взял напрокат неприметную тачку и принялся играть в шпиона. Поначалу ничего интересного ему заметить не удавалось. Неескенс выходил утром из дома, садился за руль, ехал забирать Кройфа, вёз его на тренировку, потом обедал с ним в ресторане, отвозил его домой, иногда оставался у него на несколько часов, иногда уезжал. У дома Йохана Первого действительно постоянно дежурила полиция. Один раз Неескенс забрал Кройфа вечером, и они направились на какую-то тусовку, но пробыли там недолго, Йохан Второй забросил Кройфа домой и уехал к себе. На следующий вечер Неескенс решил предаться шопингу, почему-то в одиночку — Дик не пытался зайти за ним в магазины, чтобы не спалиться, только видел два объёмистых пакета, которые он погрузил в багажник. Судя по гордо поднятой голове и по тому, что Прекрасный принц напевал какую-то песню, настроение у него и в самом деле отличное. «И в чём же причина такого замечательного расположения духа, если у Кройфа времена трудные, а сколько я его помню, он целиком и полностью зависел от настроя Йохана Первого?» — размышлял Дик, ворочаясь ночью на кровати в скромном гостиничном номере. Что-то здесь нечисто. На третий день Дику, кажется, повезло. Неескенс впервые сделал нечто, чему Дик не может придумать объяснение. Может, конечно, в этом доме живёт его приятель… но Дику кажется, что вряд ли. Это должно быть что-то поинтереснее. Отметив в блокноте время, когда Йохан Второй зашёл в подъезд, и положив фотоаппарат на колени, Дик принимается терпеливо ждать. Какая же тяжёлая работа у всяких там тайных агентов, сыщиков и прочих следопытов… Улица немноголюдная. Дик пристально всматривается в каждого прохожего — все идут мимо по своим делам. Только минут через сорок он замечает мужчину, который кажется ему очень знакомым. Чёрт. Дик много лет видел его лишь на фотографиях в прессе, но не может не узнать, даже если он в лёгкой куртке вместо легендарного плаща и в солнцезащитных очках. Ошибки быть не может. — Да ладно, — бормочет Дик, схватив фотоаппарат. Притормозив у подъезда, Михелс подозрительно оглядывает пустую улицу. Дик молится, чтобы отблеск на линзе объектива не выдал его. Снимки должны получиться великолепные — чёткие, ясные, и то, что табличка с номером дома попадает в кадр, очень кстати. Не отвертятся, сразу видно, что они зашли в один и тот же подъезд. — Во дела, — говорит Дик, проводив Генерала взглядом. — Кто бы мог подумать… Это что, на самом деле происходит? «Нет, ван Дайк, они случайно зашли в одну дверь, наверное, у обоих там живут совершенно незнакомые друг с другом приятели!» — То есть… всё это время Неескенс был такой счастливый и слал меня лесом из-за него? — шепчет Дик, отметив в блокноте время прибытия Генерала. — Из-за Михелса? Боже, что ж творится-то с нашим Йоханом, мать его, Вторым? Мозаика потихоньку начинает складываться в осмысленный, хоть и странноватый узор. Случайная встреча с Вимом Сурбиром в Барселоне в семьдесят четвёртом… Полное нежелание Кройфа и Неескенса отвечать на вопрос, что Сурбир тут делал, — ну да, логично, они оба никогда не сдали бы Генерала, даже если Сурбир им исповедался… Внезапное вторжение Михелса в их любовный многоугольник, где и так народу многовато… — Твою мать! — бормочет Дик, выйдя из машины. Надо срочно подышать свежим воздухом. Погода уже тёплая, хоть и начало марта — приходит нежная барселонская весна. Большинство окон в доме открыты, где-то орут дети, у кого-то на всю катушку работает радио. Только два окна на четвёртом этаже плотно закрыты и занавешены. У Дика нет и не может быть никакой уверенности в том, что окна той квартиры, в которой они сейчас, выходят именно на улицу, а не во двор. Но почему-то он знает, он точно знает, что они — там. Нормально. Значит, они решили его прокатить и вовсе выключить из ситуации? Ни слова ему не сказали, так тщательно оберегали репутацию своего обожаемого Генерала? Даже Дику не решились довериться?! Кто он тогда такой для обоих Йоханов? И Кройф его элегантно просил трахнуть Йохана Второго, чтобы выяснить эти подробности, которые и сам наверняка прекрасно знал. Просто хотел, чтобы Дик своими руками сделал грязную работу и добыл ему доказательства. Так вот они, доказательства. В руках у Дика. И будут ещё. Останется только проявить плёнку и напечатать снимки в ближайшем фотоателье. Приходится ждать бесконечно долго, пока они выйдут, но Дик обязан удостовериться и добыть побольше улик. Проходит не один час — а Генерал-то, оказывается, ещё огого, хоть ему в феврале стукнуло пятьдесят. Нет, ну, может, они там и разговаривают, хотя Дику трудно такое представить. Он отлично помнит, какой Генерал замкнутый и как неохотно подпускает к себе. Или это просто ширма, чтобы только сильнейшие смогли пробиться к нему? Дик, значит, в число сильнейших не попал. Ну ладно, ладно. Они покидают дом тоже по очереди. Сначала выходит Михелс и удаляется пешком вверх по улице — вероятно, идёт в безопасное место, чтобы вызвать оттуда такси домой. И через сорок минут после него появляется сияющий Неескенс. Он улыбается, когда выходит из подъезда, так и светится счастьем. — Чтоб тебя… — шепчет Дик, фотографируя его. — Как же ты так, Прекрасный принц. Ты же знаешь, что нельзя. А почему нельзя — он и сам себе не может объяснить. Ну вот нельзя, и всё. Когда играли в «Аяксе», Михелс был неприкосновенен. Нельзя тренеру спать с собственным игроком. Нельзя игроку ложиться под тренера. Это нарушение иерархии, нарушение субординации, нарушение всего, что лежит в основе строения команды. А уж если всё вскроется, пиши пропало, о карьере можно забыть обоим. Влюбляться можно. Вздыхать можно, многие вздыхали и хотели бы, чтобы Михелс обратил на них внимание. Мало кто решался действовать, и не только потому, что было страшно. Это не может становиться реальностью, потому что тренер — это авторитет, это сила, это власть. Он должен быть недосягаемым. Впрочем, если всё скрывать так, как скрывал Сурбир… Чёрт знает, сколько он встречался с Генералом, но никогда особой симпатии к нему не выказывал, восторгался им только в общем порядке и даже критиковал его методы и тактику в интервью. Молодец, что тут скажешь. Ладно. Дело сделано. Все доказательства у Дика на руках. И будет лучше, если Кройф не узнает, что Дик в курсе измены Неескенса. Это бросит тень на Кройфа — а Йохан Первый любит быть безупречным в глазах тех, кто ему нравится. Если захочет болью поделиться, пусть расскажет сам, когда время придёт. План действий ван Дайк уже продумал, пока ждал окончания свидания Неескенса и Генерала. Он распечатает снимки, подпишет дату и время, упакует их в безликий конверт и подбросит их в почтовый ящик Кройфа. И всё. Останется только дождаться результата. Если всё пройдёт как надо, Неескенс потеряет Кройфа, и у Дика будет отличный шанс утешить Йохана Первого. А значит, завоевать его.***
Йохан Второй медленно поднимает взгляд от снимков, лежащих перед ним на столе. — Как это к тебе попало? — тихо спрашивает он. — Подбросили в почтовый ящик, — нервно затягиваясь, отвечает Кройф. В кабинете топор можно вешать, но открывать окно не хочется — сад патрулирует полиция, и Данни может подобраться, чтобы уши погреть. — И что хотят? — моргнув, задаёт ещё один вопрос Неескенс. — Я не знаю, — устало говорит Йохан Первый. — Там не было ни записки, ничего. Прекрасный принц, а что это всё ты да ты меня допрашиваешь? Тебе не кажется, что после такого вопросы должны быть у меня? — А какие тут могут быть вопросы? — холодно отзывается Йохан Второй, откинувшись в кресле. — Ты сам уже сделал выводы. — Скажи ещё, что неправильные. — Нет, почему, — вздыхает Неескенс, скрестив на груди руки. — Отпираться, наверное, глупо. — То есть, ты признаёшь… — Признаю, — кивает Йохан Второй. — Мы… я и Михелс… мы состоим в отношениях. — Вы любовники, — уточняет Кройф. — Какая разница, как это называть, — поджимает губы Неескенс. — Да, мы любовники. — И давно? — Смотря с чем сравнивать. Тебе правда важно, давно ли? Вообще говоря, не особо важно, просто в кино обычно так спрашивают, когда уличают в неверности. А Кройф даже и не знает, что ещё у него спросить. Пока ждал его приезда, смотрел на эти фотографии и переваривал тот факт, что вот они, доказательства, и от этой мысли теперь никуда не деться. В голову лезла какая-то чушь. Вспоминал, как важен для него Михелс, например. Как много Генерал для него сделал и как Кройф им дорожит. Как Михелс однажды на Рождество переоделся Санта-Клаусом и пришёл поздравить его детей, правда, они его всё равно узнали, Сусила бросилась ему на шею с криком: «Ты не Санта, ты дядя Ринус!», и это было так мило, так трогательно, что Кройфу и самому хотелось Генерала в тот момент обнять. Все дети его почему-то обожают — может, потому, что для них он всегда большой и добрый волшебник. А теперь, получается, Генерал обманул Кройфа и стал любовником его самого близкого человека. «И где он тебя обманул? — язвительно спрашивал внутренний голос. — Он что, обязан был тебе повиниться, так и так, мол, беру его в мужья, отпусти мальчика ко мне и благослови нас? Ничего он тебе не должен был. Он всё тщательно скрывал и от тебя, и от других. Ну влюбился, быть может, в твоего Неескенса, а как в такого не влюбиться, вспомни, как сам по нему с ума сходил. Или просто захотел его так, что сил не было устоять. И что? Верность — это не про Йохана Второго, у него всегда были какие-то мужчины, кроме тебя, но ты был и остаёшься главным в его жизни. Чего ты столько значения придаёшь именно этой связи?» Быть может, потому что роман с Генералом сильно изменил Неескенса. И сияние Михелса подарило ему внутренний свет, которого не смог дать ему Кройф. Быть может, потому что Кройфу действительно обидно, что Генерал зовёт его лучшим учеником и своим главным открытием, а сам всё время достаётся ближайшим людям Кройфа — и кандидатуру Йохана Первого даже не рассматривал. Может быть, потому что масштаб личности Генерала намного обширнее масштабов Кройфа, и после него Кройф уже не будет для Йохана Второго тем, кем был раньше… — Ты ещё что-то хочешь узнать? — помолчав, спрашивает Неескенс. — Почему он? — выдохнув дым, интересуется Кройф. — Я тебе что-то запрещал? Закатывал сцены? Держал тебя в ежовых рукавицах, заставлял дома сидеть и вышивать у окна, что ли? Ты виделся с Сурбиром, ты общался с Диком ван Дайком, у тебя было всё, что ты мог захотеть. И ты выбрал, сука, единственного человека, с которым было нельзя. Ты именно поэтому на него запал? Запретный плод и всё такое? — Я не могу тебе ответить на этот вопрос, — тихо отвечает Йохан Второй. — Так сложилось. Теперь уж прими это как данность. Извини, но больше ничего тебе не остаётся. — Ты понимаешь, что натворил? — шепчет Кройф, кое-как затушив окурок — пепельница уже полная. — А что я такого натворил? — поднимает бровь Неескенс. — На этих фотографиях мы просто заходим в один и тот же дом, а после — выходим из одного и того же дома. С каких пор это считается криминальным? Время на обороте вовсе не обязательно верное, написать можно что угодно. — Если эти фотографии опубликовать на первой полосе газеты и сочинить грамотную подводку — они тут же превратятся в доказательство, — поясняет Кройф. — Даже если больше ничего не появится, это будет скандал. И твоей репутации, и репутации Генерала придёт конец. Кроме того, мы не знаем, кто сделал эти снимки и что ещё у него есть, не знаем, сколько копий существует и кому ещё они были отправлены. Мы вообще не понимаем, что у него на уме. — Раз конверт подбросили тебе, значит, этот человек хочет нас с тобой поссорить, — хмурится Йохан Второй. — Почему обязательно нас? — пожимает плечами Кройф. — Может, меня с Михелсом. Может, он хочет, чтобы я пришёл в ярость и выжил Генерала из клуба. Или метит в лидеры «Барсы» и надеется, что я тебя отошлю куда подальше, сам завершу карьеру, а ему откроются новые возможности. Мы ничего не знаем. И это, признаться, бесит. — У него больше ничего нет, — уверенно заявляет Неескенс. — Всё было надёжно скрыто. — А если есть? — спрашивает Кройф, навалившись грудью на стол. — А если есть, Йохан? А если он влез в квартиру и шарил там, пока вас не было? Если он достал ещё какие-то улики? Да и какая разница, чёрт возьми? Всё, вас раскрыли, о вас кто-то узнал, и мы даже не понимаем, кто. И сколько человек в курсе. — Господи… — вздыхает Йохан Второй. Кажется, ему тоже стало страшно. — Поздно теперь причитать, — отзывается Кройф, вытряхнув из пачки новую сигарету. — Эти фотографии я уничтожу, но чёрт знает, у кого негативы и другие копии. Остаётся молиться, чтобы завтра вы не украсили первые полосы жёлтых газет. Неескенс смотрит в стол, молчит и кусает губы. — С квартиры завтра же съедешь, — говорит Йохан Первый, прикурив. — Тщательно всё уберёшь и не оставишь никаких следов. — Хорошо, — не поднимая взгляда, отзывается Неескенс. — А потом поговоришь с Генералом, — добавляет Кройф, нервно вертя сигарету в руке. — Всё ему расскажешь. Пусть он решает, что дальше делать. Тут Йохан Второй перестаёт разглядывать лежащие перед ним снимки и молча смотрит Кройфу в глаза. — Что? — разводит руками Йохан Первый. — Сам заварил эту кашу, сам и расхлёбывай. Если из-за вот этого он пострадает… — Кройф сокрушённо качает головой. — Я никогда себе не прощу. — Чего ты себе не простишь? — тихо спрашивает Неескенс. — Того, что привёз тебя в Барселону, — отвечает Кройф. — А уж тебе ничего не прощу тем более. Думайте, как вас обезопасить теперь. И меня заодно. Если про вас пойдут сплетни, я тоже окажусь под ударом, и выйдет так, что подставил меня именно ты. Потому что не мог не понимать, как рискуешь. Чем рискуешь. — Чёрт… — бормочет Йохан Второй, закрыв лицо руками. — То-то и оно, — вздыхает Кройф, глубоко затянувшись. — Ладно, я всё сделаю, — говорит Неескенс, напряжённо глядя в сторону. — И найду для нас новое жильё. — Зачем? — сухо спрашивает Кройф. — Ну, а как же мы? — переводит взгляд на него Йохан Второй. — Я ещё подумаю, — отвечает Йохан Первый, — существуем ли после этого какие-то «мы». — Йохан… — ошарашено шепчет Неескенс. — Уйди, пожалуйста, — с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать, говорит Кройф. — Просто уйди. Не могу тебя видеть. Неескенс медлит пару мгновений, но всё-таки решает не обострять и молча уходит. Даже находит в себе силы деликатно прикрыть за собой дверь, а не захлопнуть. Кройф слышит встревоженный голос жены из-за двери. Неескенс ничего не отвечает ей. Да и что тут ответишь. Данни заглядывает в кабинет. Кройф быстро прикрывает лежащие на столе фотографии жёлтым конвертом и лезет в шкаф за коньяком. Даже Данни решает не вмешиваться и тихо закрывает дверь. А Йохан Первый ставит бутылку на стол, опускается в кресло и смотрит в никуда. Сейчас у него нет сил не то что налить коньяк в стакан — даже отхлебнуть из горла.***
— В чём дело, Неескенс? — спрашивает Генерал, подходя к Йохану Второму. — Какого чёрта происходит, на хрен ты меня сюда притащил? — Есть разговор, — повторяет Неескенс, засунув руки в карманы. — Нам что, негде поговорить в городе? — Михелс кивает на раскинувшуюся внизу Барселону. Уже негде, там небезопасно. Поэтому Неескенсу пришлось заманить Генерала на то самое место, где больше года назад он сжёг свой дневник. Наверное, это символично. Неескенсу сейчас не до символов. Вчера Йохан Второй вызвал посредника, через которого арендовал квартиру, отдал ему оплату за последние месяцы — он платил раз в квартал — и сообщил, что съезжает. Вещей на квартире не так уж и много, но собирал их Неескенс долго. Потому что было очень тяжело. По дороге на квартиру он купил в первом попавшемся магазине пару самых дешёвых и неброских чемоданов — один для одежды, второй для обуви. Умом он понимает, что рациональнее было бы избавиться от его экстравагантного гардероба полностью, но рука не поднимается. Он был так счастлив, когда надевал эти вещи, и очень надеется, что они ему ещё пригодятся. Покидать маленькую квартирку, которую он сделал обжитой, уютной и приятной, оказалось слишком больно. Неескенс успокаивал себя, уговаривал, что это просто место, что будет другое, но чувствовал, что лжёт самому себе. Нигде ему уже не будет так хорошо, как в этих стенах. Он долго стоял в дверном проёме, задумчиво перебирая бусинки занавеса, а с ними — свои воспоминания, связанные с этой квартирой. И эти воспоминания были как о Генерале, так и о Кройфе. В последний раз надел васильковые туфли, прежде чем убрать их в чемодан, прошёлся в них по комнате. Закурил, стоя у окна, — какая теперь разница, будет ли от него пахнуть табаком. Сюда уже никто не приедет. Покидая квартиру с чемоданами, Йохан Второй остановился на пороге и поклонился, чтобы отблагодарить это скромное жильё за долгие часы счастья, которые он тут пережил. Запер дверь, бросил ключ в почтовый ящик и спустился к машине, раздражённо смахивая слёзы. — Кройф получил анонимный конверт, — говорит Неескенс, заставив себя развернуться к Генералу. — Там были фотографии. — Так, — отзывается Михелс. — На них я захожу в подъезд, потом ты, — тихо сообщает Йохан Второй, глядя ему в глаза. Раньше он не говорил Генералу «ты», но, если не сделать этого сейчас, чёрт знает, когда удастся. — И через несколько часов мы покидаем дом. Ты, потом я. Чётко видно, что это один и тот же дом, в кадре табличка с номером. Сука, если бы я знал, я бы её лично ночью свинтил, табличку эту сраную. — Это не имело бы смысла, — говорит Генерал, отвернувшись. — Всё равно видно, что подъезд один и тот же. Там дверь старая, приметная. Пришлось бы тебе заодно и дверь эту скрипучую поменять. Жители дома были бы тебе очень признательны. Неескенс недоумённо смотрит на него, заправляя за ухо прядь волос. Генерал шутит? В такой момент? — И какие требования? — спрашивает Михелс. — В том и дело, что никаких, — пожимает плечами Неескенс. — Вчера я скупил всю прессу, чтобы проверить, — нет, ничего там не появилось. Кому ещё были отправлены эти фотографии, кем, зачем — непонятно. — Хреново, — вздыхает Генерал. — От шантажиста хотя бы можно откупиться. — Так что вчера я съехал с квартиры, — продолжает Йохан Второй. — Никаких следов нашего пребывания там не осталось. — Правильно сделал, — одобряет Генерал. — А твой гардероб? — Спрятал в надёжном месте, — говорит Неескенс. Кожаные штаны, в которых он ездил в Амстердам на встречу с Михелсом, сейчас вообще на нём. — Ладно, — вздыхает Генерал. — Ситуация паршивая, чего уж. Кто-то о нас узнал, и преимущество явно не на нашей стороне. Это не мог замутить сам Кройф? — Нет, вряд ли, — мотает головой Неескенс. — У него нет ресурсов для слежки. Да и я его неплохо знаю. Он был действительно напуган, когда показывал мне эти фотографии. — Значит, замешан сторонний человек, — резюмирует Генерал. — И что у него на уме, не разобрать. — Да, — вздыхает Неескенс, нервно обхватив себя руками. Очень хочется, чтобы Генерал его обнял, но пока тот не собирается этого делать. Михелс молча смотрит вдаль, а Неескенс ждёт, стоя возле него. Само собой, он надеялся, что мудрый Генерал как-то разрулит ситуацию, предложит решение, но, видимо, он понимает происходящее не больше, чем сам Йохан Второй. — Значит, так, — говорит Михелс, скрестив на груди руки. — Видеться нам с тобой нельзя. Встречаться наедине мы теперь не сможем. Сезон закончится, и я уеду из Барселоны. — Куда? — шепчет Неескенс. Голос вдруг пропал. — Подумаю, — пожимает плечами Генерал. — Но тебе лучше не знать. — У меня тоже последний сезон в «Барсе» по контракту, — говорит Неескенс, подойдя вплотную к нему. — И я могу уехать с тобой. — Нельзя, — вздыхает Генерал. — Если у нас на хвосте твой или мой враг — он поедет за нами, найдёт новые доказательства. Или опубликует те, которые прислал Кройфу. Этого хватит, чтобы нам серьёзно навредить. — А с чего ты взял, что он уймётся, если ты уедешь? — А я не ставлю цель его унять, Неескенс, — отвечает Генерал, склонив голову набок. — Нам сейчас надо защитить друг друга. И мы это можем сделать только одним способом. — Да пусть публикует, что хочет, — вспыхивает Йохан Второй, глядя в глаза Генералу. — Мне всё равно. Самое дорогое, что у меня есть, — это ты, и я не могу из-за каких-то чёртовых фотографий тебя потерять. — А Кройф? — спрашивает Михелс, и Неескенсу жутко хочется, чтобы Генерал его коснулся, но — нет. — А я не знаю, что Кройф, — раздражённо отвечает Йохан Второй. — Он сказал, что ещё подумает, существуем ли мы с ним после этого. И всё, больше он со мной не разговаривал. Михелс, отвернувшись, глубоко вздыхает. — Так что меня тут ничего не держит, — завершает свою мысль Неескенс. — И я хочу быть с тобой. — Это невозможно, — отвечает Генерал, глядя в сторону. — Теперь невозможно. Мы больше не сможем работать в одном клубе или жить в одном городе. Слишком опасно. — В смысле? — бормочет Йохан Второй, похолодев. — Мы что… никогда не увидимся? — Да, — говорит Генерал, посмотрев ему в глаза. — Нельзя так рисковать. Ты молодой, у тебя вся жизнь впереди, и ты можешь начать всё заново, я — уже нет. Если о нас узнают, мне конец. — Михелс употребил более броское непечатное голландское словцо. — Меня после такого скандала даже физруком в школу не возьмут. Придётся уезжать в Латинскую Америку и тренировать там карманную команду какого-нибудь вшивого диктатора или бандита, чисто чтобы выжить. Ты хочешь разрушить мою жизнь, Неескенс? Если ты и себя угробишь вместе со мной, расстанешься с Кройфом, разведёшься с женой, всё бросишь и будешь играть в такой команде, только чтобы оставаться рядом, это меня не сильно утешит, честно тебе говорю. — Да господи, нет, конечно, — шепчет Неескенс, чувствуя, что на глазах выступают слёзы. — Но… — А раз не хочешь, чтобы всё закончилось так хреново, — смирись, — жёстко резюмирует Генерал. — Но я люблю тебя, — собравшись с силами, говорит Неескенс. Если всё будет так, как говорит Генерал, другого шанса это сказать не предвидится. — И я тебя люблю, Неескенс, — отвечает Михелс. — Это чистая правда. Если бы не любил, не пошёл бы на такое безумие. Именно поэтому сейчас нам надо сделать всё, чтобы защитить друг друга. И сберечь то, что между нами было, только для нас двоих. Моргнув, Йохан Второй чувствует, что всё-таки разревелся, слеза ползёт по щеке. Стыдно. За всё стыдно. Он виноват перед Генералом — тот доверился ему, и Неескенс должен был обезопасить их, но где-то просчитался и подставил Михелса. Всё разрушилось. Всё пошло прахом. И виноват, видимо, только он сам. — Можно обнять тебя? — шепчет Йохан Второй, вытирая слёзы рукавом. — Нет, — качает головой Генерал. — Место открытое. За нами могли следить, пока мы ехали сюда. — Значит, поцеловать — тем более… — прерывисто вздыхает Неескенс. — Прости, — коротко отзывается Михелс. — Это ты меня прости, — пожимает плечами Йохан Второй. — Мне тебе нечего прощать, — отказывается Генерал. — А вот поблагодарить могу. С тобой я был счастлив. — И я с тобой, — всхлипнув, отвечает Йохан Второй. — Наверное, только с тобой счастлив и был. Михелс кивает в ответ. — Давай постараемся вместе, чтобы всё, что нам дорого, не мусолили в прессе, — вздохнув, добавляет он. — Сделай всё, как мы договорились. Мы больше не должны видеться наедине. И когда будем рядом на людях — придётся себя держать в руках. — Ладно, — потерянно шепчет Йохан Второй. — Ради меня, — говорит Генерал. — Я бы умер за тебя. — Знаю, и это было бы проще, чем сделать то, о чём я тебя прошу. Он прав. Неескенс молча кивает. — Уедешь через полчаса, — инструктирует Генерал. — И сразу домой. К Кройфу пока не подходи, ему сейчас тяжело. Пусть переварит это. После у вас всё наладится, уверен. — Не говори о нём сейчас, — вскидывает голову Неескенс. — С ним сам разберусь. — Ладно, я в тебя верю. — Михелс всё-таки касается его плеча — уверенно, без колебаний, один раз. И это последнее прикосновение, на которое может рассчитывать Йохан Второй?! — Прощай. — Прощай, — отзывается Неескенс, не осмысляя сказанное. Просто потому что надо что-то ответить. Генерал уходит к своей машине, ни разу не обернувшись. Неескенс смотрит ему вслед. Видит, как он садится в машину, заводит двигатель, уезжает. И всё, что ли? На этом всё кончено? Бросив взгляд на часы, чтобы заметить время, как он сказал, Неескенс опускается на землю без сил. Подтянув колени к груди, судорожно стискивает их. Только сейчас он начинает понимать, что произошло. Он потерял и Генерала, и Кройфа. Кажется, навсегда. Самое время выплакаться, пока его никто не видит и не слышит, но он не может даже вдохнуть. Только съёжиться, спрятать лицо в коленях и замереть, будто от того, что он будет занимать меньше места, уменьшится и боль.***
Мадрид, апрель 1978 Кройф выключает лампу над своей кроватью. Неескенс свою погасил уже давно, и, хотя Кройфу кажется, что он не спит, его в этом никак не уличишь. С тех пор, как Кройф обсудил с Йоханом Вторым фотографии, они обменялись несколькими фразами только один раз — через день после тех событий. Неескенс приехал к Кройфу отчитаться о проделанной работе. «С квартиры съехал, с Генералом поговорил, — сообщил он, зайдя в кабинет Йохана Первого. — Генерал уедет из Барселоны сразу по окончании сезона». — «Ладно, — отозвался Кройф, не глядя на него. — Спасибо, что сказал. Пока». — «Пока», — пожал плечами Неескенс и ушёл. Больше они не разговаривали. Формально их жизнь почти не поменялась. Преступника, угрожавшего семье Йохана Первого, никак не могут поймать, семья Кройфа по-прежнему под охраной полиции. Неескенс всё так же забирает Кройфа по утрам, чтобы отвезти его на тренировку, транспортирует его на базу перед матчами. Они живут в одном номере на выездах. Но не говорят друг другу ни слова. Данни уже замучила вопросами: где Неескенс, что с Неескенсом, что между вами произошло? И Марианна так же достала Неескенса. Йоханы ведут себя одинаково: угрюмо отмалчиваются и хмуро пьют в одиночестве по вечерам. Атмосфера в команде ощутимо изменилась. Генерал стал жёстче и мрачнее — это всех огорчает. Одноклубники понимают, что и Йоханы не в ладах, пусть по-прежнему сидят за одним столом, завтракая на базе, ездят на одной машине и играют в связке. Для контакта в игре им уже давно не нужны слова, они с одного взгляда понимают друг друга. Но в остальное время напряжённое молчание тяготит обоих. Кройф намерен упираться до конца. Им не так уж долго работать в одном клубе и делить комнату, машину, стол. В мае сезон завершится, и Кройф уйдёт из футбола. Чем кончится Ла Лига, уже понятно. Сегодня стало понятно. Кройф нервно сопит и чешет нос, когда вспоминает об этом. Неескенс тихо вздыхает, будто отзывается. 1 апреля они играли против «Эспаньола». На Кройфа повесили опекуна, и тот не раз нарушал правила, пытаясь остановить Йохана Первого. После очередного фола, незамеченного арбитром, Кройф подошёл к судье и даже говорить ничего не стал, чтобы тот не обвинил его в хамстве, — просто скрестил на груди руки, как бы спрашивая, доколе это терпеть. Судья воспринял его жест как давление и показал Йохану жёлтую карточку. Всё бы ничего, но это была четвёртая жёлтая карточка на счету Кройфа, а по правилам это означало пропуск следующего матча. И не абы какого матча, а игры с «Реалом» на «Сантьяго Бернабеу». После финального свистка Кройф спрятался куда подальше в подтрибунных помещениях, стрельнул у кого-то из обслуги сигарету и попытался успокоить нервы, закурив, но Генерал его нашёл. Приперев Йохана Первого к стенке, он отобрал у него сигарету, бросил на пол, раздавил ботинком и тихо сказал: «Это было подло, Кройф. Безответственно и подло. Из-за личных разборок ты подставил команду. Молодец». — «Но…» — пробормотал Кройф, только Генерал не стал его слушать, развернулся и ушёл в раздевалку. По большому счёту Михелс прав, Йохан Первый опять сорвался и дал волю эмоциям, этого нельзя было делать. Но разве это повод обвинять Кройфа в том, что он специально заработал горчичник, чтобы пропустить главную игру сезона?! Сегодня состоялся матч с «Реалом», и Кройф смотрел его с трибуны. «Барселону» раскатали 4:0. «Реал» опять станет чемпионом. Совсем не так Кройф хотел провести последний сезон в своей карьере. Но сейчас вообще всё идёт не так, как хочется, что уж тут о карьере жалеть. В начале мая пройдут выборы нового президента «Барселоны». Нуньес, один из кандидатов, обратился к Кройфу за поддержкой, и Кройф выдвинул три условия. Первое — солидный гонорар, проще говоря, взятка. Второе — контракт с Неескенсом должен быть продлён. И третье — Михелс должен покинуть клуб сразу по окончании сезона. Йохан Первый помнит, что Генерал и сам обещал Неескенсу это сделать, но вдруг передумает. Нет уж. Пусть катится на все четыре стороны. Несколько спортивных сумок, набитых деньгами, пополнили казну Кройфа, и он надеется, что остальные обещания Нуньес тоже сдержит. Возможно, отношения с Неескенсом ещё удастся спасти, а значит, отпускать его из Барселоны нельзя. Закрыв глаза, Кройф пытается уснуть. Скрипнула в тишине кровать Неескенса. Это что ещё за фокусы? Раньше он не шумел по ночам. Йохан Первый прислушивается, не поднимая век, — пусть Неескенс думает, что Кройф спит. Судя по шороху, Йохан Второй одевается. Кройф слышит, как он идёт к двери номера, осторожно открывает её и бесшумно выскальзывает в коридор. Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять, куда он направляется. — Сукин сын, — шепчет Кройф, перевернувшись на спину. Но, если честно, Кройфу его жаль. Неескенс тихо стучит в дверь номера Генерала. Освещение в коридоре приглушили на ночь, и видна полоска света, пробивающаяся из-под двери. Значит, он ещё не спит. Поспишь после такой игры, как же. — Твою мать, — только и говорит Генерал, приоткрыв дверь. — Быстро заходи. На это Неескенс и рассчитывал, вряд ли Михелс обрадуется, если кто-то увидит Йохана Второго на пороге его номера ночью. — Какого хрена? — шепчет Генерал, впустив Неескенса в комнату. — А если те фотографии сделал кто-то из клуба? А если он и сейчас с нас глаз не спускает? Неескенс, чего ты творишь? Ты действительно так хочешь погубить нас обоих? — Прости, — отзывается Йохан Второй, глядя на него во все глаза. — Я… просто я не могу так больше. — Как ты не можешь? — спрашивает Михелс, бросив взгляд на окна. — Стой вот тут, за шкафом, и не шевелись. Он быстрым шагом подходит к окну и задёргивает плотные шторы, потом повторяет процедуру с другим окном. — Иди сюда, — велит Генерал, жестом подзывая Неескенса. — От двери подальше. Мало ли кто придёт уши погреть. — Слушаюсь, — отвечает Йохан Второй, подходя к нему. Он знает, что Михелс предпочитает жить один в номере, это его помощники делят комнату на двоих, как и игроки. А Генералу нужны тишина и покой для полноценного отдыха и продуктивных размышлений, так что руководство любого клуба безропотно снимает ему отдельный номер на каждый выезд. В сборной это позволяло ему принимать по ночам Сурбира. Неескенсу он такой вариант не предложил — что ж, Неескенс сам решил к нему вломиться. А он, оказывается, подозревает, что сволочь, заложившая их Кройфу, — игрок или сотрудник «Барсы». Теперь понятно. — Не могу, — повторяет Неескенс, остановившись возле него, и слышит, как дрожит его голос, но с этим ничего не поделать. — Это слишком… слишком тяжело, понимаешь? Видеть тебя каждый день… смотреть на тебя… слушать тебя… и понимать, что ничего нельзя, что я никогда больше до тебя не дотронусь, не поцелую тебя… Что даже поговорить с тобой нельзя… С ума схожу, серьёзно. — Тише, — вздыхает Михелс, и Йохан Второй кидается ему на шею. Сейчас-то он не сможет запретить, их никто не видит… Генерал крепко обнимает его, укачивает, гладит его спину. Неескенс, уткнувшись в его плечо, жадно дышит им, пытаясь впитать его уютный запах, который полюбил так же сильно, как и все детали его облика. Наверное, он уже собирался лечь спать — переоделся в простую футболку и шорты, и Йохан Второй сегодня тоже одет проще некуда, в обычные джинсы, в очередную легкомысленную рубашку, каких у него полно. — Люблю тебя, — шепчет Неескенс и касается губами его губ. Он до сумасшествия стосковался по Генералу, и, судя по тому, как страстно Михелс отвечает на поцелуй, это чувство взаимно. Просто Генерал старше, опытнее, спокойнее, намного лучше держит себя в руках. А для Неескенса каждая тренировка — как пытка. Теперь видеть его — это совсем противоположное тому, что было раньше. Пока они были вместе, Йохан Второй, наблюдая за ним, наслаждался принадлежностью ему, тем, что ему дозволено касаться этого мужчины, быть с ним, доставлять ему удовольствие. А когда Генерал объявил, что им больше нельзя встречаться, всё переменилось с точностью до наоборот, и каждый раз, видя его, Неескенс ощущает холодную, незыблемую пустоту с острыми краями внутри. Там же, где раньше было тепло. — Сумасшедший, — говорит Генерал ему в ухо, но в его голосе нежности больше, чем гнева. — Твой, — добавляет Йохан Второй, отстранившись. — Позволь хоть побыть с тобой в последний раз. — А сейчас я что делаю? — грустно смеётся Михелс, коснувшись его щеки. Тихо застонав, Неескенс прижимается к нему всем телом и только в его объятиях находит, наконец, то, что ему жизненно необходимо. — Нет, — шепчет Генерал, ощутив, что Йохан Второй пытается подтолкнуть его к кровати. — Она адски скрипит. Весь отель будет в курсе. — А кресло как? — спрашивает Неескенс. — Не проболтается? — Нет, оно надёжный товарищ, — усмехается Генерал. Сегодня всё совсем не так, как обычно. Потому что это прощание, наверное, или потому что они сейчас играют только самих себя — влюблённых друг в друга, жаждущих друг друга, не желающих смириться с грядущим расставанием, даже если оно необходимо, чтобы их спасти. Точнее, почему их. Неескенса-то какой смысл спасать? Кройф, кажется, решил его покинуть. Развод с Марианной с каждым днём становится всё более реальной перспективой. Прежняя жизнь летит в тартарары. Спасают они, получается, только Генерала, которому есть что терять. Но ради него Йохан Второй готов на всё. Нет такого места на его теле, которое Неескенс не целовал бы, нет такого его приказа, который Неескенс не выполнил бы. Нет ничего, что нельзя было бы сделать ради него. Усадив Генерала в кресло, Йохан Второй опускается перед ним на колени. — Не знаю, как я буду жить — и не принадлежать тебе, — тихо говорит он, поцеловав руку Генерала. — Кто сказал, что ты когда-нибудь перестанешь мне принадлежать? — возражает Генерал, взяв его за подбородок. — Ты будешь моим, пока считаешь себя моим. — Значит, всегда, — отзывается Неескенс, глядя ему в глаза. — Пусть так, — улыбнувшись, соглашается Михелс. Раньше они не занимались любовью без красивых нарядов Йохана Второго и всяких подготовительных ритуалов, поэтому Неескенс до последнего сомневался, сможет ли завести Генерала в отсутствие этих атрибутов. Но, судя по реакции, его всё-таки возбуждает сам Неескенс, а не шмотки и каблуки. Господи, ну как так? Столько месяцев подряд Неескенс делал всё, чтоб его ублажить, влюбил его в себя и сам влюбился до сумасшествия, а теперь им придётся расстаться? Что за нелепость? И из-за чего — из-за сраных фотографий, на которых они даже не делают ничего предосудительного! Скользя приоткрытыми губами вдоль ствола его члена, Йохан Второй смотрит на него, будто умоляет передумать, хотя прекрасно знает — любое решение Генерала окончательное и обжалованию не подлежит. И забирая его в рот, тоже не отводит взгляд от его лица, потому что хочет запомнить навсегда. Больше ничто и никто не подарит ему таких эмоций. — Мне нечем тебя смазать, — предупреждает Генерал, когда Неескенс, чуть утолив свою жажду, просит войти в него. — И не надо, — шепчет Йохан Второй, взяв его руку. — Чем больнее будет, тем лучше. Генерал вздрагивает, когда Неескенс обнимает губами его пальцы, старательно облизывает их, чтобы увлажнить. «Это я больше всего любил, — напоминает себе Йохан Второй. — Больше этого не будет». Поза, в которой Михелс его берёт в последний раз, им хорошо знакома — они успели всё на той квартире, хоть какие-то воспоминания да были связаны с каждым её уголком, разве что на потолке не довелось попробовать. Нагнувшись возле кресла и принимая его в своё тело, Неескенс сам себе зажимает рот, чтобы не сорвался с губ случайный стон. Больно, да, конечно, больно. Только физической болью можно заглушить то, что сводит его с ума. Когда Генерал, подготовив его, входит в его тело и, склонившись к Неескенсу, проталкивает пальцы ему в рот, становится чуть легче. Не может быть, чтоб это был их последний раз. Но Йохану Второму принципиально важно, чтобы прощание состоялось не только на словах. Получается не очень долго, больнее, чем обычно, сентиментальнее. Но — теперь уж как получилось, так получилось. Для Йохана Второго каждый раз с ним лучший, он не лукавил, делая комплименты Генералу на каждом свидании. И после этого, предположительно, последнего раза, проглотив его семя и вылизав досуха его член, Йохан шепчет: — Наверное, это и был наш лучший секс. — Может, — отзывается Генерал, гладя его волосы. — Но лично я буду считать лучшим последний раз, который у нас был там. На квартире. — Ты прав, — вздыхает Йохан, обняв его ноги. — Спасибо. Мне это было нужно… — Да. — Генерал помогает ему подняться. — Пойдём ляжем. Только не ворочайся сильно, говорю же, эта сраная кровать скрипит, как телега… Они ложатся рядом, кое-как устраиваются, стараясь делать минимум движений, чтобы не шуметь. Йохан Второй обнимает Генерала покрепче и кладёт голову ему на грудь, слушая, как успокаивается его сердцебиение. — Посмотри на меня, — говорит Генерал. Неескенс с трудом приподнимает голову и заглядывает в его серые глаза. Он никогда не видел никого прекраснее и желаннее. И, кстати, уже не увидит. — Я люблю тебя, — шепчет Йохан Второй и, схватив его руку, прижимает к губам. — Я тебя тоже люблю, — отзывается Генерал. — Но обещай, что этого не повторится. Слишком большой риск. — Понимаю, — вздыхает Неескенс. — Смирюсь. Сделаю всё, как ты говорил… — Следи за собой. Не скажи мне случайно «ты» на людях. — Никогда, — бормочет Йохан Второй, упёршись подбородком ему в грудь. — Пожалуйста, коснись меня. Трогай меня везде. Чтобы твои прикосновения напоследок запомнить… Генерал тянет его к себе поближе — так удобнее. Йохан Второй, прикусив губу, подставляет тело его рукам. — Может, так будет лучше, — тихо говорит Михелс, проведя ладонью по спине Неескенса. — Расстанемся сейчас, пока любим и хотим друг друга. Пока у нас всё хорошо. — Как можно перестать тебя хотеть… — возражает Йохан Второй, очерчивая кончиком пальца его сосок. — Тебе только двадцать шесть, — усмехается Генерал. — А мне пятьдесят. Сколько лет ещё я смогу тебя удовлетворять, как думаешь? — Что за чушь, ты в прекрасной форме, — хмурится Неескенс. — Всё выдумываешь, чтобы меня утешить. — Ну, а чем чёрт не шутит, — вздыхает Михелс. — Как-то не хочется дотянуть до момента, когда ты уйдёшь, потому что твой каблук будет крепче моего члена. — Не верю, что такое возможно, — отказывается Йохан Второй. — Скорее, ты захочешь кого-нибудь помоложе, посвежее. Двадцатилетнего. Такого, чтоб от одного взгляда на него член твёрже камня становился. — А что Кройф, кстати? — быстро меняет тему Генерал. — Обязательно сейчас о нём? — Меня волнует твоё будущее, так что будь любезен ответить, — настаивает Михелс. — Он со мной не разговаривает, — помолчав, признаётся Неескенс. — Не могу знать, какие мысли он вынашивает, пока молчит. — Хреново, — отмечает Генерал. — Может, надо сделать шаг навстречу? — Может, — пожимает плечами Йохан Второй. — Это не самая лёгкая задача, когда он отрицает моё существование. — Забудь один раз заехать за ним утром, сразу разговорится, — усмехается Генерал. — Вытащи его из панциря, пусть психанёт, понервничает. Тут только эмоциями… Больше никак. — Ты на меня сильно сердишься за то, что я его не успел от судьи оттащить? — опасливо интересуется Йохан Второй. — Тогда, первого числа, когда он горчичник схлопотал. — На тебя — ни разу, — вздыхает Михелс. — На него — очень. Особенно сегодня. — Мы тебя подвели, — шепчет Йохан Второй. — Стыдно. — Брось… — Генерал перебирает его волосы. — Результат зависел от многих факторов. И от меня, и от тебя, и от «Реала», и от публики, и от погоды, и от стадиона… Уйду не чемпионом, что ж поделать. Кубок короля ещё впереди. А у тебя вообще Чемпионат мира. О да, это может слегка отвлечь Йохана Второго от общего апокалипсиса, хотя там придётся любоваться на Сурбира и беситься от того, что Генерал в итоге достанется ему. — До него ещё дожить надо, — качает головой Неескенс. — И по возможности не сдохнуть. Кройф своим молчанием давит, приходится терпеть. Тосковать по тебе, рваться к тебе, ощущать себя без тебя таким… таким пустым, нелепым, ненужным… Невыносимо на тебя смотреть и понимать, что всё кончено. Смотреть, любить, хотеть — и знать, что ничего не сделать. — Терпи, — отзывается Генерал. — Хотя бы ради меня. — Ради тебя всё что угодно, — признаёт Йохан Второй. — Но ты сам представляешь, как это больно? — Конечно. — И что, у тебя такое бывало? — недоверчиво щурится Неескенс. — Да. — Когда? — моментально взревновав, поднимается на локте Йохан Второй. — Сейчас, — просто отвечает Генерал. — Думаешь, я действительно железный? Думаешь, я не чувствую того же, что и ты? Если так — ты не прав. — Господи, — шепчет Йохан Второй, выдохнув, и прижимает губы к его губам. После того, что между ними было, и умереть не жаль. Порой Неескенсу кажется, что это единственный нормальный выход. Ничего лучше в его жизни точно не будет, так стоит ли мучиться дальше? — Давай отнесёмся к этому иначе, — предлагает Генерал. — Пока мы с тобой можем хотя бы видеть друг друга. Это последний месяц, который мы проведём вместе, а дальше — всё. Мы больше не увидимся. — Не напоминай, — бормочет Йохан Второй. — Но ты будешь лидером «Барселоны», — тихо говорит Генерал, коснувшись его щеки. — А если захочешь, то и сборной. У тебя столько всего интересного впереди. Жаль, что меня с тобой не будет, но так надо. — Не вижу смысла продолжать без тебя, — признаётся Неескенс, глядя ему в глаза. — У тебя есть ты сам, — возражает Генерал. — Зачем тебе чьё-то одобрение. Главное, чтобы ты сам понимал, что творишь. Действуй так же уверено, как делал всё, когда меня клеил. Это ты точно затеял ради себя, а не ради меня. — Чтобы быть с тобой, — вздыхает Йохан Второй. — Тогда ты не знал ни меня, ни настоящего себя, — усмехается Михелс, гладя его волосы. — Теперь всё будет иначе. «А, может, я не хочу иначе? — думает Неескенс, глядя в его лицо, освещённое уютным тёплым светом прикроватной лампы. — Может, я хочу остановить время и остаться навсегда с тобой в этом мгновении, чтобы никто больше меня не касался, чтоб мне не приходилось симулировать жизнь нормального человека, чтобы только ты и я длились вечно? Наверное, мои переживания — самое банальное, что можно представить, но со мной-то это впервые, и я заново всё открываю, так что не суди меня строго, любимый, единственное, чего мне истинно хочется, — завершить всё прямо сейчас». Кройф даже на часы перестал смотреть — что толку. Если Неескенс до сих пор не вернулся, значит, Генерал его впустил, и сейчас они славно проводят время. В отличие от Йохана Первого. Ему жаль Неескенса. Искренне жаль. Кройф понимает его отчаяние и видит, как он смотрит на Михелса. Наверное, у них настоящие чувства, а не просто секс. Может, надо было отпустить Йохана Второго к Генералу и не доводить всё до ситуации, в которой они оказались, но теперь положение безвыходное. Михелс уедет, Неескенс останется, и Кройфу надо будет как-то дальше с Неескенсом строить отношения, значит, ситуация требует мер. Скандалить, кричать, рукоприкладствовать — уже несолидно, когда тебе почти тридцать один. Лучше наказать его полной безучастностью и молчанием. Кройфу и самому нелегко. Он мучается, видя страдания Неескенса и понимая, что причиняет ещё больше боли, когда Йохану Второму и так хреново. Но если бы Кройф сделал вид, что ничего не случилось, это значило бы, что из него можно верёвки вить и поступать, как вздумается, а такой расклад Йохана Первого не устраивает. Глубокой ночью, когда Кройф уже задремал, дверь номера открывается, в комнату тихо заходит Йохан Второй. Кройф, не открывая глаз, вслушивается в его шаги, и понимает, что Неескенс пошёл вовсе не в постель, а в ванную. Щёлкнул выключателем и осторожно прикрыл дверь за собой. Он не стал открывать кран — думает, наверное, что Кройф уже дрыхнет, и в тишине Йохан Первый слышит, как он всхлипывает там, за дверью. Сердце сжимается от жалости. Господи, ну что он такого сделал, если вдуматься? Изменил? Окей, он и раньше изменял, и Кройф нормально к этому относился, признавал его право на развлечения. Влюбился в другого мужчину? Так и мужчина-то какой. Практически бог. Значит, Йохан Второй в нём нашёл что-то, чего ему не хватало в Кройфе. Рядом с ним Неескенс повзрослел и изменился к лучшему. Учитывая, что раньше Йохан Второй сам ни с кем не завязывал отношений, покорить Михелса — серьёзное свершение, которое заслуживает уважения. Конечно, Неескенс уязвил гордость Йохана Первого, но он всё старательно скрывал, и если бы не этот чёртов «доброжелатель»… У Кройфа по-прежнему нет идей, кто мог подбросить ему компрометирующие снимки. Кто-то из ближнего круга? Но кто? Сурбир? Он не такой, он пришёл бы с фотографиями сам, принёс бы с собой водки, они посидели бы на кухне, обсудили дальнейшие действия. Кто-то из клуба? Кто-то, кто ненавидит Михелса? Но кто, чёрт возьми? Ох, ладно, об этом он подумает завтра. Невыносимо. Совершенно невыносимо слушать, как Неескенс плачет в ванной. Кройф решительно сбрасывает одеяло и вылезает из кровати. Йохан Второй даже не посмотрел на него, когда он открыл дверь ванной. Сидит на полу, закрыв лицо руками, и всхлипывает. Наверное, он и Михелс прощались навсегда. Значит, сегодня самая хреновая ночь в жизни Йохана Второго. Может, это и не соответствует целям, которые Кройф поставил, но наблюдать за этим и оставаться в стороне абсолютно невозможно. Кройф, вздохнув, садится рядом с ним на пол и обнимает Йохана Второго. Тот замирает, уткнувшись в плечо Кройфа. Гладя его волосы, Кройф укачивает его в объятиях, молча целует его в макушку. Ему нечем утешить Неескенса, всё, что он может сейчас сделать, — просто побыть рядом. Йохан Второй что-то бормочет, Кройф с трудом разбирает слова «прости» и «разбудил». — Не разбудил, — отзывается он, крепче прижимая Неескенса к себе. — Всё нормально. Поплачь. Его футболка быстро пропитывается слезами Йохана Второго, но это ничего. Главное самому не разреветься, а то прекрасная картина будет. — Любишь его? — зачем-то спрашивает Кройф. — Люблю, — шепчет Йохан Второй. — Понимаю, — отзывается Кройф. — Как такого не полюбить. Я его тоже по-своему люблю, но совсем иначе. — Да, — бормочет Неескенс. — Мне жаль, что всё так кончилось, — признаётся Кройф. — А мне-то как жаль, — нервно смеётся сквозь слёзы Неескенс. У них была, наверное, красивая история, а завершается вот так, слезами на полу ванной комнаты мадридского отеля после поражения 4:0 от «Реала». Да ещё и в объятиях Кройфа. Понемногу Неескенс затихает. Кройф помогает ему встать и умыться, а потом уводит его в комнату и укладывает к себе. Не сдвигать же кровати сейчас, в ночи, тут стены картонные, они всю гостиницу перебудят. Кровать узкая, и улечься вдвоём на ней можно, только крепко обнявшись, чуть ли не друг на друге. Кройф гладит спину и плечи Йохана Второго, целует его волосы, пока тот не забывается сном. Ладно. Карательные меры можно считать законченными раньше срока, но и чёрт с ними. Воспитывать Неескенса поздновато после того, как он был с самим Михелсом, а вот просрать отношения с ним окончательно — перспектива более чем реальная, так что Кройфу нужно постараться этого не допустить.***
Зейст, май 1978 — Что? — спрашивает Неескенс. — В смысле — Ренсенбринк? Что я такого сделал-то? — А ты хотел, чтобы с тобой поселили Ари? — смеётся Сурбир, ткнув его под ребро. — Или собираешься спорить с Хаппелем? Он тебе спуску не даст… — Нет, но это унизительно, — хмуро вздыхает Неескенс, забрав ключи на стойке. — Что, решили — если Ренсенбринка зовут вторым Кройфом, то я и его должен развлекать? — Никто тебя за язык не тянул, когда ты ляпнул, что он будет новым лидером сборной, — ржёт Крол. — Ты у нас всегда отвечал за боевой дух лидера, придётся и этого, кхм, поддерживать… — Ох, Крол, молчал бы, — осаживает Вим, приобняв Неескенса. — Проводить тебя? — спрашивает он на ухо таким интимным тоном, что Йохана Второго передёргивает. — Сам дойду, — огрызается Неескенс. Но его руку не сбрасывает. — Не будь строптивым, Прекрасный принц, — шепчет Сурбир, сгребая со стойки свой ключ и заодно ключ Крола. — Никого из твоих королей здесь нет, а мы с Руудом, как ни крути, неплохие телохранители. — Ага, и платить вам придётся натурой, — закатывает глаза Неескенс, подхватив свой чемодан. — Не нам, детка, мне, — усмехается Сурбир, ведя его к лифту. Сумки Вима несёт за ними Рууд. — Только мне. С Кролом я как-нибудь сам разберусь. — Для тебя всё что угодно, Вим, — обольстительно улыбается Неескенс, собравшись с силами. — Всё, что захочешь, везде, где скажешь. Ты же знаешь. Сурбир победил, свой личный чемпионат он уже выиграл. Йохану Второму остаётся лишь покориться ему. Только Сурбир в курсе, где теперь Генерал, и от него одного Неескенс может получить какую-то информацию. Такими связями не разбрасываются. — Правильный выбор, мой хороший, — смеётся Вим, прижав его к стенке в лифте. Они трое вместе с вещами заняли всё свободное пространство, и, как бы Джонни Реп ни сверкал глазами им вслед, — он ещё ждёт свои ключи на ресепшене — лифт уедет без него. Крол смотрит на них устало и насмешливо. Сурбир опирается о стену рядом с Йоханом Вторым и откровенно ловит кайф от того, что Неескенсу некуда от него деться — да и незачем. — Полчаса тебе хватит, чтобы освежиться с дороги, детка? — нежно спрашивает Вим, и Неескенс чувствует его пахнущее мятной жвачкой дыхание на своих щеках. — Давно не общались, нам есть о чём поговорить. «Постыдился бы при Кроле, он же любит тебя до умопомрачения», — думает Неескенс, глядя в его светлые глаза. Они чуть потускнели, кстати, и на белках появились алые прожилки — Вим явно злоупотребляет алкоголем. Но его очарование никуда не делось, он всё так же привлекателен, хоть и стал заметно старше — в январе ему исполнилось тридцать три. — Как я могу тебе отказать, — вздыхает Йохан Второй. — Встречаемся внизу? — Так точно, — усмехается Сурбир, поправив воротник его лёгкой куртки. — Крол, я провожу нашего принца в его апартаменты и догоню тебя. — Он больше не принц, — совершенно серьёзно отзывается Рууд, поправив ручку сумки Вима на плече. — Теперь он наш король. Аккуратнее с ним. — Спасибо, Рууд, — тихо говорит Неескенс, посмотрев ему в глаза. Крол склоняет голову — нечто среднее между кивком и поклоном, Сурбир только хмыкает в ответ. Это второй чемпионат мира в жизни Неескенса, третий крупный международный турнир, в котором он принимает участие, и первый — без Кройфа. Йохан Второй валялся у него в ногах, упрашивал поехать. Вся Голландия перед ним на коленях стояла. Даже королева отметила, что хотела бы видеть в Аргентине Кройфа, а не кого попало. Но Кройф забил болт на всех без исключения. Раз преступник до сих пор на свободе, полиция торчит в его доме, а семья — под угрозой, какой-то сраный Чемпионат мира вполне сможет обойтись без него. Экое событие, в самом-то деле! Всего лишь последний мундиаль, в котором Кройф может поучаствовать! Через четыре года он уже точно будет не в том возрасте, чтобы сыграть на таком уровне. Неескенс до последнего надеялся, кто Кройф передумает, но он остался в Барселоне. И Йохану Второму придётся лететь в Аргентину без него. «Ренсенбринк? — поморщился Кройф, побарабанив пальцами по броской цитате из интервью Неескенса, которую вынесли в заголовок: «Ренсенбринк может стать новым Кройфом». — Что ж, удачи. И тебе, и ему. Посмотрим, кем он там станет на самом деле, и чего вы там вместе добьётесь». Докопался до каждого слова в том журнале. Само собой, Йохан Второй хотел поддержать Роба Ренсенбринка, понимая, какие ожидания на него возлагают, вселить в него энтузиазм, а ещё — снять с себя ответственность. Титул «Йохана Второго» располагает к тому, что отошедшего от дел лидера должен заменить именно он, но Неескенс не чувствует в себе ни сил, ни желания претендовать на место Кройфа. Пусть Ренсенбринк такими делами занимается. Он самый талантливый и недооценённый в сборной, вот ему и должно сыграть на руку отсутствие Кройфа. — Здесь? — спрашивает Вим. Он взял на себя труд донести сумку Йохана Второго, оставив Неескенсу чемодан. — Да, — вздыхает Йохан Второй. — Спасибо. Сурбир должен чувствовать его зависимость, покорность и готовность, Вима подкупают такие вещи, ему нравится быть сильным и значимым. А его важность для Неескенса сейчас трудно отрицать. Он — единственное связующее звено, которое осталось между Йоханом Вторым и Генералом. Михелс исчез из Барселоны сразу по окончании сезона, в начале мая. Ушёл, завоевав напоследок Кубок короля — Кройф получил трофей из рук Хуана Карлоса — и проводив Кройфа на пенсию. Попрощался только формально, пожав всем руки в раздевалке. Неескенсу никаких личных встреч не предлагал. После той ночи в Мадриде они особо и не общались. С тех пор Йохан Второй ничего о нём не знает. Куда уехал? Заключил ли новый контракт и с каким клубом? В прессе тишина, и даже Данни, вроде бы близкая подруга супруги Михелса, не в курсе, куда сгинул Генерал. Наверное, он решил где-то отсидеться. Безопасность и собственное спокойствие дороже денег. Зато Сурбир наверняка располагает всей необходимой информацией, а Неескенс сейчас готов душу продать даже за сообщение о том, что у Генерала просто всё хорошо и он выращивает тюльпаны в тихой голландской деревушке. Вим понимает свою власть, ощущает своё превосходство, и ему доставляет удовольствие то, что Неескенс вынужден к нему ластиться, даже если это противоречит его настроению. — Привет, Робби, — натужно улыбается Неескенс Ренсенбринку, зайдя в номер. Тот уже вовсю обживает комнату и развешивает свои вещи в шкафу. — Привет, — кивает Ренсенбринк, протянув ему руку. — Тебе четырёх вешалок хватит? Тут всего восемь… — Хватит, — успокаивает Неескенс, поставив чемодан у стены, и поспешно сжимает его ладонь, с неудовольствием отметив, что его собственная рука вспотела, пока он нёс чемодан. Вим тоже пожимает руку Робби, кидает сумку Неескенса на свободную кровать — хм, Роб предпочитает спать со стороны окна, как Йохан Первый, ну и хорошо, не придётся менять привычки. — Через полчаса, — напоминает Вим, обняв Йохана Второго. — Да, — отзывается Неескенс, коснувшись губами его щеки. — Договорились. Ренсенбринк нервно косится на них. Чёрт, о чём с ним разговаривать вообще? Неескенс его едва знает. — Спасибо за поддержку в том интервью, — говорит он, как только за Сурбиром закрывается дверь. — Я в тебя верю, — пожимает плечами Йохан Второй, усевшись на край кровати. — Ты правда талант. И теперь, когда Кройф не будет всех топить в своём сиянии, уверен, ты покажешь, на что способен. — Мне было важно услышать это именно от тебя, — подчёркивает Ренсенбринк, заправив прядь за ухо прядь длинных тёмных волос. Он так и не сделал стрижку сообразно моде, предпочитает по-прежнему косить под Кройфа. Что ж, его выбор. Больше всего на свете Неескенс хочет сейчас пойти к их знаменитому тренеру, Эрнсту Хаппелю, поклониться ему в ноги и попросить разрешить ему жить одному, — он никого не хочет видеть и уж тем более не желает ни с кем вести светские беседы. Но это, ясное дело, невозможно. Прежде всего — из-за дисциплины и из-за того, что игроки обязаны друг за другом следить. А Неескенс никто, он даже не капитан. Капитаном стал, собственно, Рууд Крол, и Сурбиру самое время наслаждаться всеми привилегиями любовника капитана, но вместо этого он с порога оказывает знаки внимания Неескенсу. Что, действительно так соскучился? Или утратил власть над Кролом — но приобрёл огромное влияние на Йохана Второго? — Ты сейчас не собираешься в душ? — спрашивает Неескенс, посмотрев на Роба. — Устал с дороги, хочу ополоснуться. — Конечно, иди, — покладисто соглашается Ренсенбринк, расправляя на вешалке свой пиджак. Неескенс, кивнув, уходит в ванную. Йохан Второй и Вим выходят вместе из здания и неторопливо направляются в лес, обступающий территорию базы в Зейсте. С завтрашнего утра их ожидают пробежки по пересечённой местности в этом лесу, но пока это просто приятный, уютный лес, пахнущий подступающим летом. Тут поют птицы, шелестит ветер. Здесь так легко забыть о хаосе, в котором Йохану Второму приходилось существовать с марта. — Он просто уехал, — заканчивает Неескенс. — И никому не сказал, куда. — Хм, а я думал тебя об этом спросить, — вздыхает Сурбир. Он идёт так близко, что его ладонь почти касается руки Йохана Второго. — Только не говори, что ты тоже не знаешь, — поворачивается к нему Неескенс. — Он давно не объявлялся, — отвечает Вим. — Я звонил, но опоздал, его уже не было в Барселоне. Искал его в Амстердаме, но дом его семьи стоит пустой. Что у вас там стряслось? Какого чёрта он прячется? — То есть, он и тебе ничего не сказал, — хмуро бормочет Йохан Второй. — Ты слышал мой вопрос? — повышает голос Вим. — Слышал, но мне нечего тебе ответить, — тихо говорит Неескенс. — Не лги мне! — возмущается Вим, схватив его за руку. — Он никогда себя так не вёл, я знаю, что-то произошло, и ты пытаешься это от меня скрыть! — Пусти! — морщится Неескенс, отдёрнув руку. Вим неохотно выпускает его, видимо, боясь нанести вред перед самым Чемпионатом. — Мне неизвестно, что у него на уме. — Но ты знаешь, что было там, у вас, в Барселоне, — утверждает Сурбир. Йохан Второй ускоряет шаг, хоть и мелькает мысль, что как-то недальновидно сейчас идти в лес с очень раздражённым и встревоженным Вимом. Вот так номер, Неескенс думал, что застанет его триумфатором, а Сурбир только изображал того непробиваемого и самоуверенного Вима, которого Йохан Второй знал. Он так же растерян, зол и изумлён, как сам Йохан Второй, и, наверное, даже больше — ведь для него исчезновение Генерала было полной неожиданностью. — Ты должен мне сказать, — настаивает Вим, нагоняя Неескенса. — Ничего я тебе не должен, — огрызается Йохан Второй. — Да ты что, — цедит Сурбир. — Прекрати говорить со мной в таком тоне! — Что не так с моим тоном? — Вим в несколько шагов обгоняет Йохана Второго и преграждает ему дорогу. — Вроде не я уводил чужого мужчину. И, думаю, я в полном праве требовать от тебя ответа на мой простой вопрос: что там у вас произошло? — Проспись, Сурбир, с чего ты вообще взял, что я его у тебя уводил? — отчаянно восклицает Йохан Второй, остановившись. — С того, что при другом раскладе ты бы мне всё рассказал, — шипит Вим, схватив его за ворот куртки. — Мы же были друзьями, Неескенс. — Были, — подтверждает Йохан Второй, стиснув его запястье. — Но друзья друг другу доверяют. Чёрт, он никак не мог представить, что Генерал настолько серьёзно воспримет угрозу. Что не рискнёт даже позвонить Виму и предупредить. Быть может, Михелсу нужно время обдумать ситуацию и побыть наедине с собой, но как можно не сообщить об этом человеку, который любит его настолько сильно и настолько долго? Поведение Генерала сейчас даже Неескенсу кажется более чем странным и оскорбительным по отношению к Виму. Ну вот и как ему теперь сказать, что это действительно вина Йохана Второго? — Больше не могу тебе верить, — тихо и горько говорит Вим, разжав пальцы. — Там, где начинается соперничество, дружба кончается. — Сто раз говорил, что не собираюсь вставать между вами, — напоминает Неескенс. — Ага, но сам взял и сделал это, — разводит руками Сурбир. — Ладно. Понимаю. Не сдержался. Так расскажи честно, откровенно, как другу! Я не требовал ответов, пока всё было в порядке, но теперь всё весьма хреново, а ты молчишь, как партизан! — Вим… — шепчет Неескенс. — Что — «Вим»? — огрызается Сурбир. — Я когда-то был к тебе несправедлив? Плохо с тобой обращался, некрасиво поступал, подводил тебя? Нет, вроде нет, и сейчас не понимаю, чем заслужил такое отношение. Так ты мне объяснишь, что стряслось, или нет? Йохан Второй только вздыхает, взглядом умоляя его — «Не заставляй меня». — Тогда иди к чёрту, — бросает Вим и быстрым шагом удаляется по тропинке обратно к базе. Неескенс молча смотрит ему вслед, беззащитно моргая. Вот и Сурбира потерял. Всё потерял. В отношениях с Кройфом такая трещина, что ничем её не сгладить и не заделать, а тут ещё и Сурбир на него обозлился. И совершенно справедливо, и поделом. За всё надо платить. Наверное, теперь Неескенса ждёт только полное и беспросветное одиночество.