Das Ende ist der Anfang

Мец, сентябрь 1978 — Привет, — тихо говорит Вим, открыв дверь. — Что-то ты не очень рад, судя по твоему тону, — усмехается Йохан Второй, снимая солнцезащитные очки. — Наоборот, — пожимает плечами Сурбир. — Только когда тебя увидел, понял, как же я по тебе соскучился. — Значит, вся эта хрень про «с глаз долой — из сердца вон» правда? — интересуется Неескенс, заходя в его квартиру. — Нет, — отрицает Вим. — Но ощущения притупляются — это правда. Так, а ты ко мне что, насовсем? Или на месяц хотя бы? — У тебя вроде как другой «насовсем» имеется, — криво ухмыляется Неескенс, положив очки на полку возле зеркала. — Это иллюзия. — Сурбир запирает за ним дверь. — Он был тут только один вечер — собственно, когда ты так удачно позвонил. Йохан Второй, не меняя выражения лица, ставит на пол чемодан, кидает рядом сумку и поправляет причёску перед зеркалом. Он великолепен, как всегда: на нём тот же наряд, который так заводил Сурбира во время их встреч в Амстердаме. Облегающая кожаная куртка, кожаные брюки в обтяжку. — Даже если ты говоришь правду, — скептически отзывается Неескенс, — я не смогу остаться так надолго, пока приписан к «Барселоне». Так что я на пару дней, как и договаривались. — Жаль… — шепчет Вим, обнимая его сзади. — Тогда зачем тебе такой багаж, будто ты снова собрался на месяц в Аргентину? — Быть может, у меня большие планы на эту пару дней… — смеётся Йохан Второй, гладя его руки на своём животе. — Снова собираешься меня удивлять, мой хороший? — спрашивает Вим ему в ухо. Смотрятся они вместе отпадно. Красивые, стильные, молодые — да, пока ещё молодые, хоть Неескенсу стукнуло двадцать семь, а Сурбиру тридцать три. — Да ты уже удивил, когда согласился приехать, — добавляет Вим, гладя его грудь. — Правда? — тихо говорит Неескенс, откинувшись на его плечо. — Думал, ты понимаешь, зачем. — Нет, я тупой, — смеётся Сурбир, целуя его шею. — Объясни. — Тебе просто нравится слушать мой голос, — вздыхает Йохан Второй. — Всё так. — Вим нащупывает его сосок под курткой. — Детка, под этим что, ничего нет? — А говоришь — тупой… — смеётся Неескенс. — Вон какой догадливый. — Ох, что ж ты со мной творишь, — выдыхает Вим. Ну, а что тут такого, если Йохан Второй переоделся только в сортире аэропорта перед тем, как взять такси до дома Вима? Сурбир хотел встретить его лично, Неескенс отговорил — по отдельности их труднее узнать, чем вместе. — Ты собирался сказать, зачем приехал, — напоминает Вим, прижав бёдра плотнее к его заднице. — Да затем, что только с тобой можно заниматься сексом ради удовольствия, — отзывается Йохан Второй. — Потому что ты хочешь меня самого и моё тело. — Если бы можно было заняться любовью с твоей душой, я бы охотно это сделал, — заверяет Сурбир и, уткнувшись ему в затылок, шумно вдыхает запах его волос. — Ты это и делаешь, — усмехается Неескенс. — Потому что тебе нужен я сам. Ты хочешь, чтобы мне было хорошо, а я — чтоб хорошо было тебе. С тобой мне нечего стесняться. Ты всё про меня знаешь, и это тебя не смущает, не отталкивает, только сильнее возбуждает. И ты со мной такой открытый, такой искренний. Никем не притворяешься, ничего не доказываешь, никого не играешь. — Так… — шепчет Вим, развернув его лицо к себе. — Дай поцеловать тебя, мой хороший. Страсть как соскучился по твоим губам. Неескенс послушно приоткрывает губы ему навстречу и отвечает на его поцелуй — долгий, нежный, влажный. Вим гладит его бёдра и трётся об его задницу — ещё немного, и сквозь тонкие штаны Йохан Второй ощутит его возбуждение. — Теперь продолжай, — позволяет Сурбир, отстранившись. — Пойдём в комнату, — предлагает Неескенс, взяв его за руку. — Как скажешь, — соглашается Вим, подхватив его чемодан. Сумку Йохан Второй как-нибудь сам донесёт. Да, приятно тут у него. Светло и уютно. Даже удивительно, как Сурбир не засрал такую шикарную квартиру. — Домработницу нанял, — прочитав его мысли, сообщает Вим. — Красиво живёшь, — одобряет Неескенс, приземляясь на диван. — Платят хорошо, а что толку деньги копить? — смеётся Сурбир. — Их тратить надо и жить одним днём. — Интуиция подсказывает, что один из нас не платит алименты, — ухмыляется Йохан Второй. — Ещё чего! — вспыхивает Вим. — Она из меня всё вытянула, даже больше. Хрен ей, а не алименты теперь. — И спешит сменить тему: — Мой хороший, устал с дороги? Сделать тебе массаж? — Ну, снять с меня ботинки точно не помешает, — отмечает Йохан Второй, вытянув ноги. — Ох, детка. — Вим, игриво усмехнувшись, преклоняет колено перед ним. — Ты пока всё-таки сообщи, что собирался сказать. — Для Кройфа секс превратился в выяснение отношений, — вздыхает Неескенс. — Когда он отдаётся, прям чувствую, как он меня старается загипнотизировать, сковать собой и одурманить этими своими вздохами, шёпотом, словами. Когда берёт меня — подчиняет, придавливает собой во всех смыслах, волей своей сковывает, шевельнуться не даёт без его разрешения. Особенно мерзко, если это на публике, понимаешь? — В смысле? — поднимает бровь Сурбир, отставив его ботинки в сторону. — В том, — раздражённо пожимает плечами Неескенс. — Сидим, например, у него дома — я, он, Данни, Марианна, ещё Мишель, агент его, иногда с нами. И он такой: «Мы вас покинем на пару минут». Все же всё понимают, чёрт побери, а он меня утаскивает в пустую комнату и… Ну понимаешь, его завожу не я, а та власть, которая у него надо мной есть. То, что все видели, как я послушно за ним пошёл, и, может, обсуждают там, в какой позе он меня сейчас имеет. И ему надо, чтобы я подтверждал вот таким способом, что я ему принадлежу. Дело не в том, что он посмотрел на мои губы и подумал, что хочет меня в рот, а в том, что ему жизненно необходимо, чтобы у него кто-то отсасывал. Дефицит внимания, вот. Раньше его облизывали и пресса, и фанаты, и все остальные игроки, и руководство клуба, и, как бы он ни ныл, что устал от этого всего, ему нравилось. А теперь он ушёл из футбола, и некому делать это в переносном смысле, так что отдуваться за всех приходится мне. В смысле самом что ни на есть буквальном. — Кошмар, — сочувственно вздыхает Вим, сняв с него носки. — Открой чемодан, — говорит Йохан Второй. Сурбир, хмыкнув, идёт к чемодану, расстёгивает его и откидывает крышку. — Ого, — уважительно говорит он, оглядывая содержимое чемодана. — Это твоё? — Моё, — отзывается Неескенс. — И это ещё не всё, я часть в Барселоне оставил. Скучаю по ним. А ты точно оценишь. — Да, мой хороший, — кивает Вим, подняв взгляд от шмоток Йохана Второго. — Это ты покупал для него? — Ага, — признаёт Неескенс. — Кройф не поймёт такое. Достань туфли, пожалуйста. Те самые. Они в синем мешке. Сурбир так бережно достаёт из тканного мешочка васильковые туфли, словно они из тончайшего стекла и могут рассыпаться прямо у него в руках. — Надень их на меня, — приглашает Йохан Второй. — Ты знаешь, как меня завести, — усмехается Вим. — Я не виноват, что у меня красивые ноги, — пожимает плечами Неескенс. Опустившись перед ним на колени, Вим аккуратно надевает туфли на его ступни. Йохан Второй блаженно выдыхает, откинувшись на спинку дивана. — Мне уже хорошо, — шепчет он. — Потому что ты превращаешься в себя, — отзывается Вим, коснувшись губами его щиколотки. — Вот именно, — поднимает голову Неескенс. — И ты хочешь меня таким. Мы идеально друг другу подходим. Ничего друг от друга не требуем, ничего друг другу не доказываем… — Ну, кроме того, что мы лучшие, — ухмыляется Сурбир. — Это мы и так знаем, — подмигивает Неескенс. — Вот за этим я приезжаю к тебе. И буду приезжать. — Ловлю на слове. — Вим встаёт и протягивает ему руку. Йохан Второй, опираясь на его ладонь, медленно поднимается, вплывает в его объятия. С наслаждением сжимает в кулаке его тёмные волосы на затылке, когда Сурбир целует его. — Можно с тебя всё это пока не снимать? — шепчет Вим, расстёгивая его куртку до середины. — Да, — отзывается Йохан Второй, балдея от прикосновений его пальцев к своей груди. — Только аккуратно, договорились? Вся одежда очень тонкая. — Как скажешь. — Вим шлёпает его по заднице. — Хочу тебя до одури. — Покажи, как ты меня хочешь, — нежно смеётся Йохан Второй. С этим Сурбир всегда справляется на отлично. Его ласкам Неескенс верит. Его губы, его язык, его руки не лгут… Вим хочет его всем телом, хочет по-настоящему. Когда он закинул ногу Йохана Второго себе на бедро, Неескенс не удержал равновесие на одном каблуке и чуть не упал, но Вим надёжно подхватил его и с удовольствием опустился на пол с ним вместе. Хорошо хоть ковёр мягкий… Вим нетерпеливо расстёгивает молнию полностью и, распахнув его куртку, припадает губами к его груди. — Обожаю тебя, — стонет Йохан Второй, гладя его затылок. — Я тебя сильнее, — отзывается Сурбир, обведя кончиком языка его сосок. Неескенс, стиснув его бёдра своими, старательно прижимает его крепче к себе, чтобы тереться о него, чтобы чувствовать его нарастающее желание — и чтобы он чувствовал возбуждение Йохана Второго. — Нельзя нам так надолго разлучаться, — шепчет Вим, жадно вдыхая запах его тела. — Я ж тебя теперь до смерти затрахаю. — О, это ещё кто кого, — многообещающе заявляет Йохан Второй, наблюдая за ним. — Может, пустишь меня наверх или сам ко мне поближе переместишься? Хочу тебя ртом. — Ещё чего, сам хочу, — возражает Вим. — Эй, ну ты же любишь, когда я это делаю для тебя, — возмущается Неескенс. — А я по твоему вкусу жутко соскучился, — усмехается Вим, коснувшись губами его живота. — Ну и что нам делать? — провокационно улыбается Йохан Второй. — А угадай, — смеётся Вим, привстав. — Ура, додумался! — радуется Неескенс. — Нет, Сурбир, всё-таки ты действительно отупел… Только чур я снизу. — И почему я не удивлён, — вздыхает Вим, подвинувшись ближе. — Кто ж тебе в этом откажет? Расстегни. Нравится, когда ты мне расстёгиваешь. — А ты — мне, — улыбается Йохан Второй, вытягивая из пряжки его ремень. Приведя друг друга в полную боеготовность, они занимают идеальную позицию и принимаются ласкать друг друга. Как мало надо для счастья — чтобы тебя любили, хотели, ублажали и позволяли тебе ублажать желанного партнёра. — Ты ж моя радость, — с чувством говорит Вим, сплюнув на головку его члена и размазывая слюну по всей длине, чтоб губы легче скользили. — Взаимно, Сурбир, — отзывается Йохан Второй, выпустив его изо рта. — И не скромничай, входи глубже, ты же знаешь, я всё умею. — Детка, не торопись, — усмехается Вим. — Ты ведь в курсе — я люблю долго. Поработай там язычком пока. О да, он любит долго, и Неескенсу это нравится, но не на полу же! Впрочем, с Вимом где угодно будет тепло и приятно. «Господи, в двух шагах мягкий диван, да и кровать у него тут наверняка роскошная, а мы решили трахаться на полу. Только мы так можем». Йохан Второй засмеялся бы, если бы не был занят более интересным делом. — Да, мой хороший, — стонет Вим, пройдясь языком вдоль и облизнув головку. — Ты это делаешь лучше всех в мире. Теперь возьми его в рот… — К тебе та же просьба, — усмехается Неескенс. — Да, да, прости, не буду больше отвлекаться, — обещает Сурбир и, обхватив его губами, плавно спускается по стволу к основанию. Так они продолжают, пока Неескенс не начинает подозревать, что Вим может кончить в любой момент, — он же всегда внезапно это делает. Ни учащения дыхания, ни изменения темпа, просто раз — и всё. — Хочу тебя во мне, — требует он, поглаживая член Сурбира. — Как скажешь, детка, — соглашается Вим, сдав назад и выпрямившись. — Сойдёт, если языком тебя смажу? — Ммм, звучит волшебно. — До твоего мастерства мне далеко, — усмехается Сурбир и, наклонившись к его лицу, касается губами его губ. — Скромность тебя не украшает, — отзывается Неескенс, ответив на его поцелуй. — Обожаю, когда от твоих восхитительных губ пахнет мной, — шепчет Вим, погладив его губы. — И я, — соглашается Йохан Второй, пока Вим переползает от его головы к ногам. — Чёрт, я даже скучаю немного по Аргентине. Там мои губы пахли так же перед каждым завтраком. — Дааа, потому что я заходил к тебе каждое утро типа зубы почистить, — смеётся Сурбир, не без сожаления помогая ему снять туфли — но только для того, чтобы стащить с него кожаные штаны, тут уже явно не выкрутишься, тупо стянув их до колен. — И ты обалденно отсасывал у меня в ванной… — Я бы с радостью начинал каждое утро так же, — подмигивает Неескенс. — Мой хороший… — Сурбир, бросив его штаны в ближайшее кресло, бережно надевает его туфли обратно. Раздевшись догола, Вим ложится на него, и Йохан Второй обнимает его, крепко прижимается к нему, наслаждаясь тем, как они трутся кожей друг о друга, вдыхая его запах, ставший таким родным. Ему нравится всё, что с ним делает Сурбир, нравится, как он ведёт себя в сексе, нравится общение с ним. Он всё запоминает, ему не надо дважды повторять, как и что любит Неескенс, как его касаться, где целовать, как трахать. С ним невероятно комфортно. Но, может, с ним именно поэтому так хорошо, что они редко видятся и им всегда мало? Нет, в Аргентине они пробыли вместе недели три, и всё было отлично. Правда, там и обстоятельства были специфические… Приподнявшись, Вим переворачивает его на живот, наваливается сверху и глубоко вздыхает, прижавшись обнажённой грудью к его кожаной куртке. — Обалденно, — шепчет он, спускаясь ниже. Йохан послушно поднимает бёдра, подчиняясь движениям его рук. Вим всё сделает как нельзя лучше. Жаль, плохо видно. Неескенс с удовольствием посмотрел бы крупным планом, как Сурбир целует его ягодицы, гладит их, мягко раздвигает и, наконец, добирается до отверстия, чтобы войти в него языком. — Да… — выдыхает Йохан Второй, зажмурившись от удовольствия. Очень похоже на сексуальную фантазию о Дике, которую он недавно записал в дневник. Правда, там они были в кровати, но детали не важны, главное, что ласкал его в этой фантазии Дик точно так же. Так, стоп, совсем не хочется о Дике сейчас думать. С Вимом хочется только самого Вима, не надо его унижать мыслями о другом мужчине. Разве что о Генерале. Неескенс понимает, что, как бы хорош ни был их секс и как бы он ни обожал Вима, всё равно он будет пристально оглядывать новую квартиру Сурбира в поисках любых зацепок и любых следов Михелса. Окей, они встречаются не здесь — это похоже на Генерала. Но где Михелс теперь живёт? Где-то поблизости? Может, что-то попадётся на глаза — чек с заправки или из магазина неподалёку, карта или телефонный справочник с обведённым названием… Хотя, если Сурбир привык к жёсткой конспирации, вряд ли он оставит явные улики. Ведь он знал о приезде Йохана Второго, точно всё припрятал… — Да… Ещё… — просит Йохан Второй, чувствуя, как Сурбир трахает его языком. В ответ он получает лёгкий шлепок — «Будет тебе ещё, не отвлекай». — Тоже хочу тебя так, — шепчет Неескенс, зажмурившись от удовольствия. — После обязательно сделаю. — Куда ж ты денешься, — отзывается Сурбир, поглаживая отверстие. — Нет, маловато. Добавлю. Когда он, наконец, решает, что достаточно, Йохан Второй уже близок к тому, чтобы его умолять, — так хочется его внутри. Вим аккуратно проталкивает в его тело пальцы: он точно знает, как Неескенсу нравится, помнит, что Йохан Второй любит пожёстче, знает, что ему нравится ощущать партнёра в себе и чувствовать боль. — Ох, детка, — шепчет он, стиснув бедро Неескенса, — как мне будет в тебе хорошо. — Сукин ты сын, — стонет Йохан Второй. — Знаешь же, как я тебя хочу. — А ты знаешь, как я люблю никуда не торопиться, мой хороший, — смеётся Вим. О да, ему в кайф, когда Неескенс уже на всё готов, чтобы его поскорее трахнули, но в этих долгих прелюдиях оба тоже находят море удовольствия. Тем слаще тот миг, когда Сурбир наконец-то входит в Йохана Второго членом, и Неескенс блаженно стонет от желанной боли, от долгожданного единения с тем, кого искренне хочет, открыто и взаимно. — Секунду, — притормозив, говорит Вим и, сдвинув его колено, заставляет его чуть изменить позу. — Чего ты? — оборачивается Йохан Второй. — Сейчас поймёшь, — отзывается Сурбир. — Так тебе будет приятнее. И действительно, Вим хитро подстроился — и входит глубже, и ощущения совсем другие, и до цели он добирается быстрее. Йохан шумно вздыхает, царапая мягкий ковёр, от каждого его движения внутри. — То-то же, детка, — смеётся Сурбир, шлёпнув его по заднице. — Слушайся старого мудрого меня.       — Нравятся? — подмигивает Йохан Второй, затянувшись ароматным дымом сигареты через мундштук. — Очень, — отвечает Вим, гладя его ноги в высоких сапогах по бедро. — Где взял такие на твой размер? — Долгая история, — вздыхает Неескенс, взяв бокал со стола. — Главное, что ты оценил. — Ты хренов фокусник, — сообщает Сурбир. — Приехал со своим чемоданом чудес и демонстрируешь такую магию, что противостоять невозможно. — О, это я умею. — Неескенс тянется бокалом к его бокалу. — За нас? — За нас, — шепчет Вим, касаясь его бокала своим. — И только за нас. На нас ведь всё держится, если вдуматься. Они отпивают по глотку восхитительного местного вина и переглядываются, довольно улыбаясь. Неескенс за день успел сменить несколько нарядов, и каждый вызывал у Вима восторг: он оценил и восточное платье, похожее на кимоно, и сверкающий прикид в стиле диско, и этот образ, который Йохан подсмотрел у одной актрисы. Загадочно блестящая тёмная кофта с большим декольте и летящими рукавами, ультракороткие чёрные шорты и белые сапоги. Сурбир, взяв с тарелки кусок нарезанного сыра, подносит его ко рту Неескенса, проводит по его губам: тот послушно и медленно, откусывая по чуть-чуть, ест протянутый ему ломтик и неотрывно смотрит Виму в глаза. — Ты ж мой хороший, — шумно вздыхает Сурбир, когда Неескенс губами забирает последний крохотный кусок с его руки. — Обожаю. Йохан Второй тщательно облизывает его пальцы и не отказывается их пососать, когда Сурбир, погладив его губы, проталкивает два пальца ему в рот. — Вкусно? — шепчет Вим. — С тобой всё вкусно, — улыбается Йохан Второй, лизнув их. — Ох, детка, ты опять меня провоцируешь. — Люблю тебя провоцировать. Хочешь меня в этих сапогах? Вим гладит ноги Неескенса, лежащие на его коленях: — Ещё бы. Я тебя всегда хочу, мой хороший. Не понимаю, как ты это делаешь, но тебя я готов всегда и везде. — Есть у меня такой талант, — усмехается Неескенс, наклонив голову. — Умею нравиться. — Если бы просто «нравиться»… — двигает бровями Сурбир. — Нет, детка, ты не нравишься, это не про тебя. Ты гипнотизируешь. Ты завораживаешь. Смотришь на тебя, и хочется умереть за одно счастье поцеловать твои бёдра. — А взаимно, Вим, — отзывается Йохан Второй, накрыв его ладонь своей. — У меня те же чувства. Хочу тебя всего. Каждую секунду, каждой клеткой тела, и мне даже не стыдно это сказать. — И вот мы встретились. — Сурбир берёт его руку и подносит к губам. — Господи, как я тут жил без тебя вообще. — Прекрасно, полагаю, — пожимает плечами Неескенс. — Ведь он с тобой. — Вы друг другу не замена, — возражает Сурбир, поцеловав его пальцы. — И ты, и он — вы оба мне нужны. — Та же хрень, — вздыхает Неескенс. — И ты. И он. Но его я потерял. Может, хоть что-то мне расскажешь о нём? Я же не требую его адрес. — У него всё хорошо, — повторяет Вим, глядя в глаза Неескенсу. — Он живёт в очень красивом и тихом месте, в уютном доме. Да, я с ним встречаюсь, но тебе говорить что-либо про место его жительства он запретил. — Мне бы посмотреть на него, — шепчет Йохан Второй, гладя руку Вима. — Просто увидеть. Издалека. — Не могу так рисковать, — качает головой Сурбир. — Заметит — сразу вещи соберёт и уедет. Мой хороший, я говорил ему, что ты будешь у меня в гостях, но он ничего не велел тебе передать и подчеркнул, что ты не должен знать, где он теперь. — Ты ему сказал? — Конечно, — вздыхает Вим. — А ты как объяснил Кройфу, что уедешь? — Прямо, — удивлённо отвечает Неескенс. — Сообщил, что поеду к тебе. А что в этом такого? Он просто сказал — ладно, Виму привет — и отпустил. Он всё понимает про нас. И не возражает. — Генерал тоже всё знает, — кивает Вим, — и он не против. Просил только с ума не сходить… — …и не вступать в брак со мной, — усмехается Неескенс, погладив его щёку. — По его мнению, мне нужна семья, — признаёт Сурбир, вертя бокал на столе. — Но я пока далёк от такой мысли. Да и что я тебе могу предложить? Кройф тебе долю в бизнесе дал, а у меня за душой ни гроша… — Разве в этом дело? — шепчет Неескенс, коснувшись его подбородка. — Он просто считает, что я тебе не пара. — Слушай. — Сурбир берёт его ладонь обеими руками и прижимает его пальцы к губам. — Ты не думай. Я не жадный. Сам предлагал ему с тобой встретиться втроём. Но он запретил. Говорит, опасно. — Может, он и прав, — моргнув, отзывается Йохан Второй. — Мы ведь не знаем… — Ну, вообще, у меня есть мысли, — пожимает плечами Сурбир. — Да, и какие же? — подаётся к нему Неескенс. — Если рассуждать логически… — начинает Вим. И несколько минут Йохан Второй, хлопая глазами, слушает, как Сурбир подводит к тому, что те чёртовы фотографии сделал и подбросил Кройфу Дик ван Дайк. — Иди ты, — выдыхает Неескенс, откинувшись на спинку стула. — А я в чём-то неправ? — пожимает плечами Вим. — Что у тебя с Диком, кстати говоря? — Он уже приезжал ко мне осенью, — отвечает Йохан Второй, наморщив лоб. — Вёл себя как обычно, только тревожился за меня… Мы гуляли, разговаривали… — Чёрт, — хмурится Вим. — У тебя с ним было? — Было, — не отрицает Неескенс. — Но давно. Сейчас мы просто дружим. «И целуемся взасос на свиданиях, как обычно, и он обнимает меня, как свою собственность, и трогает меня так, как друзья друг друга не касаются, — мысленно добавляет Йохан Второй то, что умалчивает в разговоре. — И мне это нравится, да, он мне приятен, я тоже его касаюсь, как любовника, а не как друга. Но мы же не занимаемся сексом. Хотя так-то я бы у него отсосал, если бы он осмелился открыто предложить, — признаёт Неескенс — Назвать вещи своими именами, сказать — хочу тебя, Йохан, хочу, чтобы ты взял у меня в рот и проглотил моё семя». Но Дик не предлагает. Он снова и снова ускользает в тот момент, когда Неескенсу кажется, что всё вот-вот случится. «Я же хочу, — недоумённо думал Йохан Второй, проводив его в аэропорт после долгой встречи в Барселоне. — И он хочет. Так не целуют те губы, которые не хотят отыметь». Они целовались на прощание в его машине, после долгой разлуки поцелуи были жаркими, оба возбудились. Что им мешает сделать это снова, раз они делали это прежде? Почему Дик продолжает упорствовать и ждать мифического расставания Йохана Второго с Кройфом? В общем, Дик в очередной раз оставил всё как есть, а Неескенсу пришлось записать в дневник очередную придуманную сцену их страстного секса. Эх, в этот раз он надеялся зафиксировать свои настоящие воспоминания. После всего, что Йохану Второму довелось пережить за этот год, терять уже нечего, почему бы не претворить в жизнь ещё один дневник. — Дружите? — щурится Вим. — Со мной ты тоже дружишь. С ним что, так же? — С тобой не так, — возражает Неескенс, погладив ладонь Сурбира на своём бедре. — С тобой всё давно уже иначе. — Так, ладно, оставим эту тему, а то выйдем на минное поле, если станем разбираться, как наши отношения назвать, — усмехается Вим, сжав его пальцы. — Вернёмся к Дику. — Да, — вздыхает Йохан Второй. — С ним у меня всё по-другому. У нас действительно был секс, но четыре года назад. Он не хочет быть со мной, пока я с Кройфом. Мы об этом договорились ещё тогда, и я его выбор уважаю. Сурбир делает настолько сложное лицо, что Неескенс настораживается: — А чего такого? В чём дело-то, Вим? Ревнуешь меня к нему, что ли? — Разбежался, — ворчит Сурбир. — А у тебя как, не складывается картинка? Ему, по-моему, больше всех выгодно, чтобы ты разошёлся и с Кройфом, и с другим мужчиной, в общем, со всеми, кто вам мешает. — Да не мог он так поступить, — качает головой Неескенс. — Он сильно изменился, он серьёзный, даже скучноватый взрослый мужчина. Выслеживать меня, делать фотографии, подкидывать их Кройфу — это целый проект, а он завален работой в своей брокерской конторе. — Почему ты в этом так уверен? — возражает Вим. — Ты знаешь о его занятости только с его слов. — И что ты мне предлагаешь? — пожимает плечами Неескенс. — Тайком посмотреть в его паспорте, пересекал ли он границу в тот период, когда Кройф получил фотографии? — Он мог приехать по другому паспорту, — усмехается Вим. — Ты даже не представляешь, с каким пройдохой связался, мой хороший. — Почему ты его так называешь? — спрашивает Йохан Второй, вытащив сигарету из лежащей на столе пачки и аккуратно вворачивая её в мундштук. — Мне он всегда казался совсем другим. — Ты обманулся, — вздыхает Сурбир. — Но не ты один. Дик хорошо маскирует свою истинную сущность. — И как же тебе удалось познакомиться с его, как ты выражаешься, сущностью поближе? — уточняет Неескенс. Сурбир подносит огонёк зажигалки к кончику его сигареты, Йохан глубоко затягивается терпким дымом. — В начале карьеры Дик был провинциальным мальчиком, и его это не устраивало, — поясняет Вим, кинув зажигалку на стол. — Его исключительный талант заслуживал столичного клуба, поэтому он стал приезжать в Амстердам, зависать там, знакомиться с нами. Мы его приняли сначала, особо не вдаваясь в детали, — ну хочет он с нами дружить, хочет в «Аякс». Парень весёлый, общительный, обаятельный и при деньгах. Почему нет. Стали приглашать его с нами в бары, на концерты. А потом оказалось, что он собирался попасть в «Аякс» через постель — и не абы чью. Он был наблюдательный, выделил меня, Кройфа и ещё пару самых близких, на его взгляд, к тренеру. Стал собирать информацию и пытался с нашей помощью подобраться к нему. Хорошо хоть Генерал тогда одним взглядом испепелял всё живое вокруг, больше всего пёкся о своём авторитете, и сблизиться с ним было нереально. — Ты в этом уверен? — ухмыляется Неескенс, отпив глоток вина. — В смысле? — напрягается Сурбир. — Ну, насколько я заметил, Дик в итоге оказался в «Аяксе», — подмигивает Йохан Второй. — Да, это случилось после того, как он забил три мяча в ворота «Аякса», но ты не задумывался, что на то могли быть и другие причины? — Ты так не шути, — предостерегает Вим. — Тебя, например, тоже «Аякс» купил. — Да, потому что Кройф как-то раз приметил меня возле кинотеатра, а со мной был Нико Рейндерс, мир его праху. Кройф разузнал у него, кто я такой, сам тайно приехал в Хеемстеде посмотреть на меня, я ему понравился на поле, и он подбросил информацию скаутам и Генералу, — пожимает плечами Йохан Второй. — Вряд ли я попал бы к вам без его покровительства. А он, оказывается, меня увидел — и сразу понял, что я буду ему принадлежать. Такая вот красивая сказка, дорогой. — Твою мать, — чешет затылок Сурбир. — Да ну тебя. Это Кройф тебе всё так преподносит, чтобы ты чувствовал себя ещё более обязанным ему. — А ты всё так преподносишь, потому что Дик тебе не нравится, — отвечает Йохан Второй. — Теперь ясно, в чём корень вашей взаимной неприязни, он тебя тоже не особо жалует и не понимает, чего я в тебе нашёл. — Главное, что ты понимаешь, детка, — ухмыляется Вим, проведя пальцами по его щеке. — Что ж, я тебе всё сказал. Дик — первый подозреваемый, и ты меня с этой мысли не собьёшь. Но доказательств у меня нет. — Ну, тебе не удалось меня убедить. — Неескенс, выдохнув дым, целует его ладонь. — Надеюсь, это не скажется на наших с тобой отношениях и ты не выгонишь меня в холодную осеннюю ночь? Главный аргумент в мою пользу — ещё полчемодана отпадных шмоток, в которых ты меня сможешь оттрахать. — Куда ж я тебя выгоню, мой хороший, — смеётся Вим, гладя его губы. — Пока ты здесь, на моей территории и в моих руках — ты мой. — Да, твой, — шепчет Неескенс, облизнув его пальцы. — Но, извини, я не могу поверить в то, что Дик — подонок. — Я не называл его подонком, — отзывается Вим. — Просто хитрым, умным и ушлым. А не тем гордым, благородным и принципиальным, каким он хочет казаться. В любви каждый старается для себя, этого ты отрицать не будешь. — Может, мы с ним поэтому так друг к другу и тянемся, — предполагает Неескенс, — что только друг для друга становимся лучшими версиями самих себя. С тобой, видишь, я настоящий, и поэтому с тобой мне так легко. А с ним сложнее, но мы друг для друга — зеркала, в которых отражаемся такими, какими хотим казаться. Я трепетный, верный и чистый, он — благородный, честный и преданный… — Быть может, мой хороший, — вздыхает Вим, гладя его ноги. — Но будь с ним осторожнее. И обещай, что подумаешь о моих словах. — Обещаю, — шепчет Йохан Второй и, запрокинув голову, выдыхает в потолок сизую струйку дыма. — Ладно. — Сурбир любуется им. — Тогда можем закончить этот разговор. — И чем же ты желаешь заняться дальше? — обольстительно улыбается Йохан Второй, взмахнув ресницами. — Ох, детка, у меня столько идей, — смеётся Вим, заставив его положить сигарету вместе с мундштуком в пепельницу и взяв его за подбородок. — Для тебя я готов на всё, — с нежностью шепчет Неескенс, глядя ему в глаза.

***

Барселона, декабрь 1978 Закрыв зонт и отряхнув его, Дик заходит в полуподвальный бар. Света здесь маловато, но Неескенс сразу замечает его, встаёт и машет ему из-за столика. — Ну и погода, — сообщает ван Дайк, подойдя к нему. — Да подожди ты обниматься, я вымок, как бездомный пёс, пока искал это место… — Бедный ты мой, — шепчет Неескенс, ткнувшись тёплыми губами ему в щёку. — Ну прости, надо было тебя встретить, конечно. Если бы Дик не добирался к нему после свидания с Кройфом, он бы непременно потребовал, чтобы его проводили, но побоялся какой-нибудь накладки. И так задержался — Кройф не желал его отпускать… Сняв куртку, Дик садится за столик рядом с Неескенсом. Йохан Второй поднимает руку — им моментально приносят пару бокалов пива. Чёрт, в такую погодку Дик не отказался бы от чего покрепче, но их задача — посидеть и потрепаться, так что пиво подойдёт лучше. — Как ты? — спрашивает Дик, наклонившись к Неескенсу и ласково поцеловав его за ухом, как Йохан Второй любит. — По-разному, — вздыхает Йохан Второй, поднимая бокал. — Ну что, за встречу? — За встречу, — отзывается Дик, прижав колено к его колену. О последствиях своей аферы с фотографиями Дик знал только из газет, а информации там было мало — Генерал уехал из Барселоны, Йохан Второй остался. Вероятно, ему было очень плохо, но Дик об этом мог лишь догадываться. Неескенс так ему ничего и не рассказал. Кройф тоже не откровенничал о внутрисемейных разборках, просто замкнулся в себе на некоторое время, а потом вернулся таким же, как раньше. За год, прошедший с того дня, как неизвестный взял семью Кройфа в заложники, ничего не произошло, но и преступника не поймали. Так что охрану ослабили: с сентября сторожат только его жильё, а Йохан Первый вернул себе долгожданную свободу передвижений. В начале осени он и Дик встретились после разлуки длиной в тринадцать месяцев и провели вместе полдня — отлипнуть друг от друга не могли, столько всего хотелось рассказать, столько всего нужно было друг с другом сделать. Кройф отдавался с такой жаждой, с таким пылом, будто у него всё это время вообще никого не было. А в перерывах между сексом показывал Дику все бумаги об учреждении фирмы «Иммобилиариа Ибица», но ни в одном не упоминался его агент, сплошные третьи лица. У него на руках не было ни одного документа о приобретённой недвижимости, хотя Кройф утверждал, что уже купил несколько домов. Это ван Дайка удивило, а Кройф отмахнулся — «Всё решим». В октябре Кройф и Дик уехали вместе на Ибицу, собираясь посмотреть объекты. Дома и виллы они увидели, да, Дик убедился, что они существуют, но с ними опять не было того, кто выбирал их для Кройфа. По объектам их водил какой-то непонятный мужик, типа посредник. Дик разворчался, а Кройф опять отмахнулся в своём репертуаре — «Да не парься, всё решим. Поехали скорее на пляж». И невозможно с ним спорить, когда над головой ещё жаркое солнце, Кройф смеётся и жмётся к нему, а впереди очередная безумная ночь. В ноябре Дик начал настаивать на знакомстве с доверенным лицом Кройфа, и Йохан Первый, вздыхая, признался: этот человек вхож к ним в дом, хорошо знает Данни и даже близок с ней, поэтому может ей проболтаться о Дике. «А она расскажет всё Неескенсу, они теперь прям лучшие подруги, — заверял Кройф. — Подожди чуть, мы запустим бизнес, раскрутимся, и вот тогда уже сможем всё обнародовать». Ничего себе у них нравы, какая-то неслыханная демократия. Выходит, Кройф так близко подпустил к себе ухажёра или вовсе любовника собственной жены? Кроме того, из отрывочных сведений, которые крайне неохотно выдавал Йохан Первый, Дик понял, что Кройф почти не общается с Костером, все его новые дела ведёт непонятный человек, которого Кройф Дику так и не представил. Значит, и все финансы Кройфа теперь в его руках? Ван Дайк встревожен, ему не даёт покоя дерьмовое предчувствие и ощущение, что Кройф делает всё неправильно. Может, удастся хоть из Неескенса вытянуть любые зацепки, которые помогут понять, что происходит? Пока он вынужден ходить вокруг да около и слушать вздохи Йохана Второго, как ему тяжко быть лидером в «Барсе», как трудно складываются отношения с новым тренером и как ему в целом всё надоело. — Может, тоже пора подумать о завершении карьеры, — глядя в сторону, говорит Йохан Второй. — Не сходи с ума, тебе всего двадцать семь, — возражает Дик, коснувшись его плеча. — Ты в отличной форме. Нельзя же строить свою жизнь на одном только Кройфе — может, у тебя ещё всё впереди. Попробуй сменить клуб. — Пока я привязан к Барселоне, — качает головой Неескенс. Он так повзрослел за то время, что они не виделись. Стал строже, печальнее, но и привлекательнее. Теперь он с судьбой, с тайной, с трагедией, и эта загадочность ему идёт. Может быть, его закалило именно расставание с Михелсом — чёрт знает, вдруг там были серьёзные чувства? — Отчего, что тебя держит здесь? — спрашивает Дик. — Вложил долю в бизнес Кройфа, — отвечает Йохан Второй. — В какой бизнес? — цепляется за ниточку ван Дайк. — Ну ты же знаешь Кройфа, он мне ничего не объяснил толком, — устало вздыхает Неескенс, посмотрев на него льдистыми глазами. — Да я и не вдавался, сам понимаешь, я в финансах полный ноль. Раньше моими деньгами заправлял Костер, а теперь — Кройф… — Хочешь сказать, что Костер больше не контролирует ни деньги Кройфа, ни твои? — уточняет Дик. Ему нужно подтверждение. — Именно. Кройфу стало казаться, что у Костера слишком много полномочий, и от него пора избавиться, — усмехается Йохан Второй, хлебнув пива. — У Кройфа теперь новый агент, некий Мишель, который занимается всеми его финансами, типа советник, и Кройф ему полностью доверяет. Они создали холдинг, где куча направлений — сельское хозяйство, недвижимость, экспорт вин, цемента, овощей, растений в Саудовскую Аравию и даже представительство «Уорнер Бразерс» в Испании… Звучит как описание скорой катастрофы. — Кройф уже несколько лет с ним работает, — подумав, добавляет Неескенс. — Мишель заключил для Йохана много выгодных контрактов. Лично они тоже общаются плотно, у них дочки вместе учатся, да и у Кройфа он часто бывает — как бы дружит с Данни, если ты понимаешь, о чём я. Мне странно, что Кройф ему так доверился, но Йохану виднее… Ты же помнишь, он у нас всегда прав, а если ты сомневаешься в нём — ты предатель. Так что это правило и на Мишеля распространилось. — Бред какой-то, — бормочет Дик. Он весь похолодел от ужаса, но надо как-то держать себя в руках, чтобы паника не передалась Неескенсу. — И много ты туда вложил? — Ну, не всё до гроша, конечно, но много, — признаёт Йохан Второй. — Всё равно деньги у меня копятся без дела, а я вряд ли когда-нибудь стану бизнесменом, ничего в этом не смыслю. Выживут меня из «Барселоны», близкий соратник Кройфа там никому не нужен, и дальше что? Надо иметь варианты на такой случай. «Это конец, — проносится у Дика в голове. — Господи, какой же ты идиот, Кройф. И ты, Прекрасный принц, не лучше, но с тобой хотя бы всё понятно — ты веришь Кройфу, а у него какое оправдание?!» Вложить все свои средства и деньги своего любовника в откровенную авантюру чёртова афериста! Это вообще как? Кройф сошёл с ума — или настолько уверен в своей непогрешимости и долбаной правоте во всём? — Что-то мне не нравится твоё настроение, — помолчав, говорит Дик, чтобы скрыть собственное состояние. — У тебя всё нормально? Тревожно за тебя. Несколько бесконечно долгих секунд Неескенс просто смотрит ему в глаза, будто ждёт, что Дик сам ответит на свой вопрос. И становится некомфортно — вдруг Йохан Второй его подозревает? Вдруг догадался, что именно Дик выследил его и Михелса, чтобы сдать Кройфу? — Тяжёлый год, — наконец отвечает Йохан Второй. — Скорей бы он закончился. — Такое чувство, будто ты что-то скрываешь, — говорит Дик, взяв его за руку и утащив его ладонь под стол, чтобы гладить его пальцы, не боясь чужих взглядов. — Дик… — вздыхает Неескенс. — Ну тут всё сразу, понимаешь. Навалилось. С Марианной проблемы, мундиаль обломом кончился, травма была гадкая и лечил я её долго, Кройф задолбал своими разнообразными заскоками — то похититель и мания преследования, то завершение карьеры, теперь дефицит внимания, потом ещё чего-нибудь произойдёт, я уверен, с ним теперь как на вулкане. В ноябре он летал в Нью-Йорк на выставочные матчи «Космоса»… — Чего за «Космос», я не в курсе, — поднимает бровь Дик. — Это богатый нью-йоркский футбольный клуб, — поясняет Йохан Второй. — Его хозяин — Стив Росс, президент «Уорнер Коммьюникейшнз», которые «Уорнер Бразерс» и всё такое прочее. Они скупают звёзд, которые уже не тянут европейские чемпионаты, чтобы привлечь публику и раскрутить футбол в Америке. За них два года играл Пеле, теперь там Франц Беккенбауэр… — И что, прости, Кройф будет играть в одном клубе с Беккенбауэром? — совсем обалдев от таких поворотов, уточняет Дик. Йохан Первый ему как-то «забыл» рассказать, что ездил в США. Может, Кройф, и сам понимает, что дела его плохи, ищет варианты подстраховки? А перед Диком улыбается во все тридцать два и играет успешного бизнесмена… — Нет, нет, что ты, — отмахивается Неескенс. — Я ему не раз предлагал такой вариант, но он упёрся, что больше не хочет заниматься футболом, и журналистам в Штатах это подтвердил. Мне сказал, что там газон искусственный, а у него давно проблемы с суставами, и ему такой вариант не подходит… Но понятно, что дело не в газоне, — криво ухмыляется Йохан Второй. — Если они с Беккенбауэром окажутся в одном клубе, это будет не футбол, а сплошное выяснение отношений, так и будут мериться, у кого, кхм, пас длиннее. Ты ж знаешь Кройфа и его мнение о Беккенбауэре. — Опять не сошлись характерами? — нервно смеётся Дик. — Мне Кройф говорил другое, — пожимает плечами Неескенс. — Что Франц такой приятный, умный, интеллигентный, с ним есть о чём поболтать, ну и на фотографиях они смотрятся очень мило. Я плохо знаю Беккенбауэра — но сразу могу тебе сказать: это не человек Кройфа. Они даже приятелями вряд ли смогли бы стать. Просто разные темпераменты. — И чего тогда Кройфа понесло за океан? — Этот Стив Росс — фанат Кройфа, он отвалил Йохану Первому кучу денег за участие в показухе. Кройф от заработка никогда не отказывался и даже какую-то бумажку там подписал типа предварительного контракта. А чего, говорит, чем я рискую, я вообще в футбол больше играть не собираюсь, а так и мне хорошо, и им приятно. Супер, просто супер. Оказывается, Кройф активно прорабатывает варианты в США, и, если бы не Неескенс, Дик имел шансы узнать о его трансфере в Североамериканскую футбольную лигу из прессы. Это как-то обидно. Дик считал, что они вместе, что они заодно, что они откровенны друг с другом. А Йохан Первый всех разделил и властвует, выдавая каждому только часть информации, формируя для каждого отдельную картину мира и обманывая, разумеется, всех. Чего ещё ждать от Кройфа, в самом-то деле. Глупо было считать, что Йохан Первый способен измениться — или может относиться к тебе не так, как к остальным. — А у тебя не появлялась мысль, что он дурит тебе голову? — жёстко спрашивает ван Дайк, чуть не ляпнув «нам» вместо «тебе». — Заливает, что всё понарошку, а сам вострит лыжи в Штаты? — Даже если так — что это изменит? — пожимает плечами Неескенс. — Я не смогу повлиять на его решение, Дик. Остаётся только верить ему на слово и делать так, как он говорит. Это же Кройф. Я с ним на таких условиях с самого начала. — Тогда ты был мальчишкой, — возражает Дик, сжав его ладонь. — Восемь лет, извини, прошло. — Это никак не сказалось на Кройфе, — вздыхает Йохан Второй. — Не устраивают его правила — вали к чёрту. А я пока не готов. — Может, пора? — тихо говорит Дик. — Может, и пора, — признаёт Неескенс, гладя его пальцы. — Ещё есть время подумать. «Меньше, чем тебе кажется, Прекрасный принц».       Дик ставит в угол телефонной будки мокрый зонт — дождь опять усилился, прикрывает за собой дверь и шарит по карманам в поисках мелочи. Куда завалилась, специально же разменял, чтоб позвонить… А, вот. Номер Кройфа он помнит наизусть. Трубку, как всегда, снимает Данни, но у Дика есть пароль — «Это по делам «Иммобилиариа Ибица». Услышав это, Данни без лишних расспросов зовёт супруга. — Ты? — уточняет Кройф, сняв трубку. — А что, все твои любовники этим паролем пользуются? — не удержался Дик. — Охренел, что ли, — шипит Кройф и кричит в сторону: — Данни, клади, я в кабинете поговорю. — Хорошо, — смеётся Данни где-то вдалеке, и в трубке слышится щелчок. — Чего звонишь? — спрашивает Кройф. — Мы вроде только виделись. — Кройф, не до шуток, — жёстко говорит Дик. — Немедленно представь мне своего советника, агента или кто он тебе там. И сейчас же покажи мне все бумаги на те дома и землю, которые ты купил на Ибице. — А в чём дело, с чего такая срочность? — Не телефонный разговор. Йохан, либо ты делаешь это сегодня — либо всё, — вздохнув, заявляет Дик. — Я выйду из проекта, и всё закончится. И проект, и наши отношения. Где офис этого твоего… как его? — На Пасео де Грасиа, — вздохнув, отвечает Кройф. — И я очень надеюсь, что ты мне всё объяснишь, когда я приеду.       Даже в такой дождь тут полно народа, и Дику приходится опустить зонт как можно ниже, чтоб Кройфа не опознали и не разорвали на сувениры. — Вот здесь, — говорит Йохан Первый, потянув Дика за локоть. — Ничего так местечко, — отзывается Дик, окинув взглядом соседний ювелирный. — Ты уверен? — Да, уверен. — И почему вывески нет? Стеклянная дверь без опознавательных знаков и два соседних окна выглядят так, будто здесь давно уже никто не работает и не собирается. Не хватает только таблички «Аренда», но она точно скоро появится. — Была, — заявляет Кройф, дёрнув дверь. Заперто, разумеется. Внутри пусто, жалюзи закрыты, ничто и не напоминает о том, что тут когда-то был офис. — Может, он ремонт затеял? — предполагает Кройф. Вода с зонта стекает ему на плечо, капли влажно шлёпают по ткани его куртки. — А похоже? — спрашивает Дик, кивнув на дверь. — По-моему, нет. — Я ему позвоню, — хмуро говорит Кройф, глядя в сторону. — Мелочь есть? — Кончилась, — вздыхает ван Дайк. — Пойдём к киоску, сигарет тебе купим. Это бессмысленная пытка, если вдуматься, но Йохан Первый должен во всём убедиться сам. Так что пусть старательно отворачивается, почёсывая нос, пока Дик покупает ему сигареты, долго слушает гудки в телефонной трубке под пристальным взглядом ван Дайка через стекло будки, мрачно пихает Дику в ладонь невостребованную монету и идёт вместе с Диком обратно к своей машине, опустив глаза, как нашкодивший мальчишка. Кройф садится за руль, Дик — рядом. Кройф захлопывает дверь, и становится очень тихо — на Пасео де Грасиа жизнь всегда кипит, а вот из этого переулка всех смыло дождём. Йохан Первый закуривает и молча смотрит сквозь лобовое стекло в никуда. — Ты вложил туда не только свои деньги, — тихо говорит Дик, — но и деньги Неескенса. Толком ему ничего не объяснил, а он привык тебе доверять и всё сделал по твоему слову. И что теперь? — Прекрати паниковать, — отзывается Кройф, выдохнув дым. — Я найду Мишеля. — Ах вот как его зовут, — нервно смеётся Дик. — Хоть сейчас сказал, и на том спасибо. Кройф, ты не вернёшь свои деньги, даже если его найдёшь. — Разберусь, — цедит Кройф. — Ты уже разобрался! — повышает голос Дик. — Надо всё рассказать Костеру. — Прекрати говорить со мной в таком тоне, — огрызается Кройф. — Имею полное право, — пожимает плечами ван Дайк. — Думал, ты понимаешь, что делаешь, а ты просто подарил все свои деньги аферисту. И чего дальше, как по-твоему? Кройф, покачав головой, чуть опускает боковое стекло, чтобы они тут не задохнулись от дыма, хотя, в сущности, это не худший выход из ситуации. Дик молча закрывает лицо руками.       Кройф косится за Дика, застывшего рядом, — тот всем своим видом выражает крайнюю степень отчаяния, и Йохан Первый, занятый осознанием собственного краха, не сразу понимает, чего он так. — Давай я сначала сам сделаю, что могу, — повторяет Кройф. Ван Дайк даже близко не представляет глубину и объём потерь Йохана Первого. Осенью оказалось, что Кройф должен государству много денег — в испанской казне такие дыры, что её пополняют любыми способами и ретроспективно взыскивают налоги со всех подряд. Кройф в течение пяти лет даже официально получал в «Барсе» солидное жалование, не говоря уж о том, сколько ему платили на самом деле, и, соответственно, задолжал государству больше всех. Нуньес, новый президент «Барселоны», которому Кройф помог победить на выборах за щедрую взятку, заявил, что клуб погасит задолженности всех игроков, кроме Кройфа. Он же больше не выступает за «Барсу». Так что за Неескенса, например, Нуньес заплатил, а вот за Йохана Первого — хрен. Налоговая намекнула, что хорошо бы разобраться прямо сейчас, не дожидаясь проблем. Все деньги Кройфа были вложены в бизнес, и он собирался покупать ещё одну виллу на Ибице, поэтому пришлось взять большой кредит под залог дома, чтобы погасить этот долг. И теперь получается, что у него не просто нет денег — ему нечем выплачивать кредит, его могут выселить за долги из собственного дома, который он не так давно выкупил в полную собственность. Только Кройф не знает, когда это случится. Может, через месяц, может, через три, а может, и через год. — Что ты сделаешь? — разворачивается к нему Дик. — Ну, вот сейчас ты его в федеральный розыск объявишь. Потом найдёшь ты этого Мишеля. И чего? У него всё так хитро обтяпано, что он нигде не упоминается и вообще не при делах. Везде какие-то левые люди фигурируют. Они обанкротят предприятие, и всё. Ты ничего с него не взыщешь. — Не ворчи, дай подумать, — огрызается Кройф. — Узнают, что ты вкладывался в недвижимость, начнут копать, выйдут на меня, — бормочет Дик. — И всё, про нас все узнают. Отследить-то не так уж и сложно, мы дважды вместе летали на Ибицу, пересекали границу, чтобы встречаться, да и те, у кого мы арендовали жильё, молчать не будут… А ты же знаешь, как у нас принято, падающего толкни. Как только ты перестанешь быть богом, найдётся куча желающих раскопать о тебе побольше мерзких подробностей и заявить, что если двое скрывают свою дружбу столько лет, — это неспроста… — Прекрати паниковать! — злится Кройф. — Только о себе и думаешь. — А кому ещё обо мне думать? — горько спрашивает Дик. — Ты уже показал, насколько серьёзно относишься ко мне. Доверил наше дело первому встречному жулику, и тот тебя одурачил. Кройф, ну как, вот как можно быть таким безалаберным, скажи, а? Почему ты не поручил мне самому Испанию? Я нашёл бы людей, свёл бы их с тобой… Да потому что. Кройф устал от вечных указаний посторонних, от контроля Костера, от своей несамостоятельности. Поверил, что всё сможет сам, поверил, что с ним ничего не случится. Что Мишель может обмануть Джонни, но никогда не поступит так с самим Кройфом. Что всё получится, что у него с Диком будет общий бизнес и долгая счастливая жизнь впереди. Но — нет. Мишель оказался обычным мошенником, хотя несколько лет прекрасно улаживал все дела Кройфа — не без нюансов, но идеальных людей и идеальных агентов не бывает, и Йохан Первый думал: он явно знает, что делает, большой проект обязан выстрелить. А прав оказался Дик, с самого начала инстинктивно не доверявший агенту Кройфа, и от этого на душе ещё гаже. — Успокойся, — твёрдо говорит Кройф, выбросив окурок наружу и сразу достав новую сигарету. — Никто ничего не узнает. Я не только в недвижимость вкладывался. Там были и другие проекты, например, большая свиноферма… — Свиноферма? — в ужасе повторяет Дик. — Кройф, ты совсем спятил?! — Помолчи и дослушай. — Йохан прикуривает и кидает зажигалку в бардачок. — Конечно, деньги он мне не вернёт, уж не знаю, что придумает, но не отдаст. Так вот. Когда я его найду, сам или с помощью Костера, предложу сохранить ему жизнь в обмен на молчание. Он скажет только о свиноферме. А о недвижимости забудет упомянуть. В твою сторону даже копать не станут, пресса будет упражняться в остроумии на тему, какой я хреновый свиновод. Дик скептически хмыкает. — И вообще, вроде разорён я, а психуешь ты, — добавляет Кройф. — Возможно, у тебя было больше времени, чтобы свыкнуться с этой мыслью, — предполагает Дик, покосившись на него. — Ты ведь давно уже понял, к чему всё идёт, просто признавать не хотел, правда? И поэтому ты летал в Нью-Йорк, ничего мне не сказав? Готовил пути к отступлению? — Не совсем, — почесав нос, отвечает Кройф. — Я искал вариант для Неескенса. И подумывал организовать ему хороший контракт за океаном, чтобы сбагрить его туда. Тогда он не мешал бы нам… если бы всё получилось. Вот и съездил на разведку, тем более, заплатили хорошо. — Ясно, — вздыхает Дик. — Только вот ничего не получилось. Да. Всё пошло прахом, и виноват в этом только сам Кройф. Ему предстоит выкручиваться из непростой ситуации с деньгами, долгами и заложенным домом, придумывать, где добыть денег, чтобы содержать и кормить семью. В кошмаре, в который неизбежно превратится его жизнь, как только иссякнут последние ресурсы, Дику уже не будет места. Не говоря уж о том, что их не будет связывать бизнес, как хотели они оба. Наверное, придётся уехать из Барселоны, но куда и когда — Кройф пока не придумал. Чёрт. Всё шло так хорошо. Он полюбил этот город, прикипел к нему и не может себя представить в другом месте… С Диком, кстати, та же история. Ван Дайк берёт его за руку, Кройф крепко сжимает его ладонь. Кройф виноват перед ним. И осознание этого печального факта уже не позволит им быть вместе. Что будет с Неескенсом, с их отношениями — вовсе непонятно. Йохан Второй даже не разозлится, а просто расстроится, что просрал столько денег из-за Кройфа. Простит, наверное. Он не умеет считать деньги, да и потерял куда меньше, чем Кройф. Но, когда Йохан Первый ему расскажет, какая жопа случилась, посмотрит на него с жалостью и сочувствием — и это будет справедливо, а Кройф, увы, такого унижения вынести не сможет. «Как ему сказать? — в ужасе думает Йохан Первый, нервно затягиваясь сигаретой. — Как? Может, всё наладится, может, удастся выкрутиться и не объяснять ему, что, дескать, так и так, ты мне доверился, а я всё потерял?» Хорошо хоть ван Дайку Кройф ничего не должен. Даже наоборот… Дик думает о том же. — Слушай, — тихо говорит Дик, не выпуская его руку. — Я не смогу тебе сейчас твою долю отдать. Все деньги вложены в объекты, и не получится их продать быстро, да и не на продажу они покупались, а для аренды… — Брось, — отзывается Кройф, погладив его ладонь. — Отдашь, когда сможешь. — Но ты потерял всё, — возражает Дик. — Раз ты не можешь вытащить эти деньги из бизнеса — что толку об этом говорить? — смотрит на него Кройф. — Сам разберусь. — Ты же не думаешь, что я тебя оставлю в такой ситуации? — уточняет Дик. — А у тебя есть другой вариант? — пожимает плечами Йохан Первый. — Слушай, ну, может, это и не навсегда, но точно надолго. Я тебя подвёл. Я натворил дел. Теперь буду с этим разбираться, и мне будет не до… — Не до нас, да, — заканчивает фразу Дик, отвернувшись. — Понял. — Да, — кивает Кройф. Он не собирается предоставлять Дику привилегию смотреть на него свысока после этого позора, как на несмышлёныша. А он будет так делать, и будет напоминать, что он же говорил, и вообще. Дик дотошный и занудный во всём, только вот в сексе это хорошо, а в жизни — уже не очень. «Деньги потерял, — думает Кройф, машинально сжимая руку ван Дайка, — Дика потерял, Неескенса тоже потеряю совсем скоро. Хорошо ещё, если Данни не сбежит, — ей теперь мне в глаза смотреть и понимать, что напрасно она Мишелю доверилась и меня так рьяно за него агитировала. Хотя куда она денется. Только со мной она сможет заработать денег и детей прокормить… Чёрт… Придётся всё-таки повиниться перед Костером и терпеть потом его бесконечные выволочки… От него-то никуда не деться. Ладно, Кройф, сам обосрался — теперь мучайся, ты это заслужил». — Давай я тебя отвезу, — говорит Кройф, выпустив руку Дика и повернув ключ в зажигании. — Где остановился? — На той же квартире, где мы встречались, — шмыгнув носом, говорит ван Дайк. — Неаккуратно, — отмечает Кройф, выруливая с обочины. — Надо было в отеле. В таких квартирах не задерживаются больше, чем на несколько часов. — Сэкономить решил, — нервно смеётся Дик. — Ладно, — вздыхает Кройф. — Тогда извини, но я тебя на углу высажу. Зонт не забудь. — Я сразу уеду, — говорит Дик. — Только вещи заберу. — Ладно, — тихо отзывается Кройф. «Когда я его увижу теперь? И увижу ли вообще?» Как, оказывается, легко всё разрушить и создать себе ад своими руками. Может, что-то подобное чувствовал Неескенс, когда прощался с Михелсом, а может, и нет. Кройф никогда не позволял себе слишком глубоко задуматься о природе своих чувств к Дику. — Йохан, давай я всё-таки посчитаю и решу… — посопев, начинает Дик, но Кройф обрывает его: — Не надо. Если ты мне станешь помогать, точно до нас докопаются, и шум поднимется. Мне сейчас этого не нужно. Всё, что у Кройфа осталось, — семья. Данни, дети, мама с отчимом и, разумеется, тесть. Только к нему теперь можно пойти, только он поможет, потому что от благополучия Кройфа зависит счастье его дочери, а ради Данни он сделает всё. Собственно, лишь ради жены и детей Кройф и заставит себя ему позвонить. Был бы он одиноким, пустился бы в бега, наверное. Стал матросом на грузовом судне или что там ещё бывает, куда деваются преступники и должники… Но у него Данни, у него Сусила, Шанталь и Йорди, а это ответственность. И обязанность выйти невредимым из любой передряги. Ради них он бросил Неескенса и собственную сборную в Аргентине, ради них и со своей гордостью как-нибудь договорится. Дик молчит. А что ещё тут скажешь. — Прости, — коротко роняет Кройф, глядя на дорогу. — Уже простил, — отвечает Дик, тронув его колено. — Мне очень жаль. Правда. — Мне тоже, — моргнув, отзывается Йохан. У них могло быть будущее. Правда, могло. Дик жил бы в Ницце, Кройф жил бы в Барселоне, они бы постоянно виделись и зарабатывали деньги, а в перерывах между бизнесом занимались бы тем, что им нравится. Болтали, выпивали, ездили на Ибицу и на Лазурный берег, катались на яхтах и трахались. Чёрт возьми, какую жизнь Кройф просрал. — Здесь? — спрашивает Кройф, сбрасывая скорость. — Да, — отвечает Дик, выглянув. — Отсюда дойду. — Ладно, — кивает Кройф, останавливаясь у обочины. — Может, поднимешься? — тихо говорит Дик, положив ладонь на его колено. — Хоть попрощаемся. — Нет, — отказывается Йохан Первый, накрыв его руку своей. — Не хочу никаких прощаний. У нас было всё отлично этим утром, давай так и оставим это в памяти. — Ты позвонишь? — спрашивает Дик. — Когда-нибудь, — отзывается Кройф, повернувшись к нему. — Но не знаю, когда. — А до той поры мне чего, газеты читать? — хмурится Дик. — Придётся какое-то время, — вздыхает Кройф, погладив его руку. — Но вообще я буду звонить. Да. Постараюсь. — Ладно, — вздыхает Дик. — Как знаешь. Чёрт. У них было такое потрясающее утро. Отличный секс. А теперь всему пришёл конец — точнее, он давно пришёл, Дик просто припёр Кройфа к стенке и заставил это признать. Ну, всё — значит, всё. Нечего к хорошему привыкать. — Как-то у нас не принято быть счастливыми, — тихо говорит Кройф, глядя в его тёмные глаза. — Принято страдать. — Ты о чём? — уточняет Дик. — Да обо всём, — отзывается Кройф. — Постоянно чего-то ждём. Пока снимут гипс, пока поймают похитителя, пока уберут охрану, пока я завершу карьеру, пока уедет Неескенс, пока выдастся свободный день, теперь вот — пока я из этого дерьма выберусь. Не жизнь, а зал ожидания какой-то. — У всех так, — возражает Дик. — Но не у всех партнёр просирает многомиллионное состояние, правда? — усмехается Кройф. — Только не говори, что мы навсегда расстаёмся… — шепчет Дик. — А я не говорю, — пожимает плечами Кройф. — Но я же не знаю, что станет со мной дальше. Дик подаётся вперёд и крепко обнимает его. — Если что, мне плевать, сколько у тебя денег, и ты мне нужен любым, — тихо говорит Дик ему в ухо. — Ценю, — вздыхает Йохан, гладя его спину. — Но сейчас всё, Дик. Я не имею права заставлять тебя ждать чёрт знает чего. Живи своей жизнью, а я как-нибудь со всем этим разберусь. И я не знаю, когда позвоню. Прости. Прости, что всё так. — Я всё равно буду тебя ждать, — бормочет Дик, стискивая его в объятиях. — Привык уже. За столько-то лет… Да. Они уже пять лет как вместе. И безумно жаль, что всё заканчивается. Это тяжело принять и осознать, но сколько можно отворачиваться от этого факта и отдалять неизбежное. Отстранившись, Дик обхватывает ладонями лицо Кройфа, шарит по нему тревожным тёмным взглядом, будто хочет запомнить навсегда. Только не это, только не вот эти вот все штуки, которые люди делают, когда прощаются. Кройф этого не умеет. Он ещё ни с кем не прощался и не хочет учиться это делать. Он просто касается губами губ Дика и пытается выразить все свои чувства в одном поцелуе.

***

Мец, февраль 1979 — Я соскучился, — слышит Вим голос Йохана Второго в трубке телефона. — Тут тоскливая южная зима, всё надоело. — А Кройф чего? — интересуется Сурбир, приземлившись на диван. — Он загадочный в последнее время, — вздыхает Неескенс в далёкой Барселоне. — Часто видимся, но он мало разговаривает со мной, будто скрывает что-то. И этот его Мишель совсем не появляется. Странно. Ну чего мы опять о нём? — Да так, любопытно стало, — усмехается Вим. — Не верю, что тебя некому развлечь. Ты вроде говорил, Дик ван Дайк опять стал к тебе ездить… — С декабря его не видно, — отзывается Йохан Второй. — Ещё один загадочный. То не стряхнуть его с меня, то вдруг — ой, прости, дела, бизнес, большая сделка, не ем-не сплю, работаю. Сурбир качает головой. Ну вот как, как Неескенсу не приходит на ум сопоставить подозрительно схожие настроения Кройфа и Дика? — Мой хороший, — ласково говорит Вим, поглаживая телефонную трубку точно такими же движениями, какими погладил бы Неескенса по щеке. — Совсем один там. Ты прав, мы непростительно долго не виделись. — Время такое, — понимающе отвечает Неескенс. — Рождество, каникулы. Они коротко созванивались по праздникам — на Рождество, Новый год, на день рождения Вима. И каждый раз Сурбир звонил Неескенсу сам, Йохан Второй никогда не нашёл бы его, он всё время перемещался. Даже в свой день рождения Вим набрал Йохана Второго сам. «Не понял, ты мне звонишь, чтоб я тебя поздравил?» — смеялся Неескенс. — «Нет, сам тебя хочу поздравить с тем, что я родился», — невозмутимо отвечал Вим. — Я по тебе тоже жутко стосковался, — тихо говорит Вим. — Жутко, правда. — Чего ты врёшь? — возражает Йохан Второй. — Рождество и день рождения ты точно с ним провёл. — Да и каникулы, — не отпирается Сурбир. Неескенс шумно вздыхает. — Ну извини, — добавляет Вим. — За что? — горько спрашивает Неескенс. — За то, что тебе повезло, а мне — нет? Не говори глупостей, Сурбир. Как он? Расскажи хоть что-нибудь про него. — Он вернулся в Амстердам, — сообщает Вим. — Серьёзно? — Прям чувствуется, как Неескенс подскочил. — И давно? — В конце осени, — отвечает Сурбир, развалившись на диване поудобнее. — Ещё до того, как мы с тобой встречались в декабре, перед праздниками. — И ты ничего не сказал? — упрекает Неескенс. — А ты спросил? — пожимает плечами Вим. — Ему тут надоело, вот он и уехал на родину. На Рождество я был у него. И на день рождения. И каникулы с ним провёл. Не отрицаю. Но мне как-то неприятно вгонять тебя в тоску этими новостями, честно. Ты же не виноват. И он не виноват. Наверняка ему тебя так же не хватает, как тебе… — У него ты есть, — ворчит Йохан Второй. — А вот в этом уже я не виноват, — подчёркивает Сурбир. Если честно, он и не думал, что ему на тридцать четвёртом году жизни улыбнётся такое счастье, как зимние праздники с любимым человеком. И когда Генерал предложил ему приехать, Вим даже смутился и попытался отказаться — ну как я там буду, среди твоей семьи, кто я. «Ты тоже часть моей семьи», — просто ответил Михелс, и после этого отнекиваться Вим уже не посмел. Приняли его как родного, зря боялся, и у них с Генералом получилось на удивление много времени провести наедине. Для Вима в сложившейся ситуации нашлось столько плюсов, что рассказывать о них Неескенсу категорически неудобно. — У тебя я тоже есть, — напоминает Вим Йохану Второму. — О, правда? — саркастически смеётся Неескенс. — Что-то я тебя рядом не наблюдаю. — Не злись, мой хороший, — примирительно отзывается Вим, щурясь от его голоса, как от солнечного луча. — Я правда страшно соскучился. Мне тебя надо, и никто мне тебя не заменит. — И мне тебя, — тихо говорит Неескенс. — Твоя рубашка уже совсем выдохлась и тобой не пахнет. Вим улыбается — в декабре они понимали, что расстанутся надолго, и Йохан Второй прихватил с собой ношеную рубашку Вима, чтобы не забыть его запах. А в квартире Сурбира ещё с сентября стоит его чемодан с феерическими шмотками, в которых Йохан Второй красуется, приезжая к нему, и он не забывает пополнять коллекцию. «Это залог того, что я вернусь», — ухмыльнулся Неескенс. Единственное, что он увозит с собой каждый раз и привозит обратно, — те самые синие туфли. С ними у Йохана Второго особые отношения. — Твоя одежда тоже перестала так благоухать, как раньше, — вздыхает Вим. — А ты проверял? — Конечно, детка, — понизив голос, отзывается Сурбир. — Думаю о твоих губах и страшно скучаю. — И что же я должен сделать своими губами для тебя? — смеётся Неескенс. — Всё перечислить? — уточняет Вим. — Да, конечно, — подтверждает Йохан Второй. — Ты же знаешь, меня заводит, когда ты называешь вещи своими именами. — А то, что ты будешь делать для меня языком, — тоже назвать? — интересуется Сурбир, улёгшись поудобнее. — Так мы и за пару часов не управимся с перечислением, — тихо смеётся Неескенс. — Вот и я о том же. Тебе быстрее приехать, — предлагает Вим. — Знаешь, так и сделаю, — отзывается Йохан Второй. — Сейчас билет забронирую и перезвоню. Хочу, чтобы ты меня встретил. — Как скажешь, я всегда за, — оживляется Вим, поставив телефон на пол, чтоб не мешался. — Люблю встречать тебя. Могу с цветами. Могу с табличкой. Могу отнести тебя к машине на руках. Подчеркни нужное. — Мне ничего не нужно, кроме тебя самого, идиот, — нежно говорит Неескенс. — Когда тебе удобно на неделе? Вим выдерживает театральную паузу перед ответом. — В любое время, мой хороший, — наконец сообщает он. — Я теперь совершенно свободный человек. — В смысле? — моментально отбрасывает свою томность Йохан Второй. — Только не говори, что тебя выгнали из «Меца», Сурбир! — А всё именно так и обстоит, — довольно отвечает Вим. — Но квартира до конца февраля моя, так что торопись, урвём последние деньки в этих шикарных апартаментах. — Долбануться, Вим! — возмущается Неескенс. Вим ярко представляет себе, как он вскочил с кровати и нарезает круги по комнате с телефоном в руке, спотыкаясь о провод. — Как это случилось, идиот? — горько спрашивает Йохан. — Всё хорошо было, отличная зарплата, машина, квартира, что тебе опять там поперёк горла? Отчасти он прав. В Меце Сурбира обожали, носили на руках, местная пресса рассыпалась в комплиментах, даже если он играл откровенно плохо и халтурил. Но Виму тут всё равно не нравилось. С французами трудно — язык он так и не выучил, менеджмент у клуба так себе, с тренером он не нашёл понимания, в общем, Сурбир предпочитает считать, что не сошёлся характерами с Францией в целом. Ну, а с чего он будет хорошо играть и выкладываться, если мотивации ноль? — Видишь ли, я в Амстердаме немного потерял счёт времени, — смеётся Вим, — и вернулся после каникул с опозданием на неделю. Приехал, на меня наорали, я поржал в ответ, а потом мы играли с «Монако» и просрали 6:1. Я был не особо в форме. Всех собак на меня повесили, и не скажу, что это было несправедливо. Так меня и вытурили за грубое нарушение дисциплины, пофигизм и разгильдяйство. — И вычли неустойку? — Не-а, — весело отзывается Вим. — Так разозлились, что как-то и забыли. А потом просто рукой махнули. Я же тебе говорил, меня тут любят. Любили, во всяком случае. Но, увы, без взаимности. — И Генерал тебя ещё не прибил? — хмуро интересуется Неескенс. — Нет, — невинно отвечает Сурбир. Йохан Второй, хмыкнув, замолкает на пару мгновений. — Колись, что вы затеваете, — требует он. — Неспроста же всё это? Он вернулся в Амстердам, ты специально накосячил, чтобы разорвать контракт с «Мецем». Куда вы собрались? — Пока не могу тебе ничего сказать, мой хороший, — вздыхает Вим. — Он запретил. Пока не подпишем документы — ни слова никому, а это может случиться нескоро. Но он велел мне освободиться от прочих обязательств, да. — Это будет Амстердам? — напряжённо спрашивает Йохан Второй. — Детка, отмотай наш разговор на десять секунд назад, — трёт лоб Вим. — Вообще ничего не могу сказать. Лично у меня от тебя секретов нет, но Генерал очень строго запретил что-либо говорить. Особенно тебе. — Не Амстердам, — понимает Неескенс. — Чёрт. Вим, как ты не понимаешь? У меня контракт с «Барсой» заканчивается, мне тоже надо о будущем думать… — Ты же сказал, что ты привязан пока к Барселоне, — напоминает Вим. — Из-за бизнеса с Кройфом. — С бизнесом он как-нибудь без меня разберётся, — фыркает в ответ Йохан Второй. — А вот ты для меня важен. — Только не говори, что ты поедешь за мной. — Смотря куда. — Ты не забыл, что Генерал запретил тебе жить в одном городе с ним? — У любого города есть соседний город, — с напором заявляет Неескенс. — Слушай, Сурбир, я тебе ничего не обещаю. И я с тобой пока не помолвлен… — Разве? — картинно удивляется Вим. — Ты это вроде подтвердил, поцеловав меня на глазах у всей сборной, ребята ждут не дождутся, когда на нашей свадьбе погуляют. Кайзер, правда, сказал, что не придёт, а я так хотел, чтобы он был свидетелем с моей стороны. — Прекрати, клоун, — горестно вздыхает Йохан Второй. — Пока ничего не легализовали, изволь подождать, а уж потом я выслушаю твоё предложение и посмотрю ещё, какое кольцо ты мне подаришь. — Угу, и отнесёшь его на оценку к Костеру, — соглашается Сурбир. — Порядок есть порядок. — Господи… — Кажется, Вим услышал, как Неескенс хлопнул себя ладонью по лбу от отчаяния. — Сам в ювелирке понимаю, не переживай, Костера вмешивать не стану. И куда ты дальше, шут гороховый? — В Амстердам пока, — говорит Вим, — а дальше — не знаю. Но буду держать тебя в курсе, обещаю. Так что приезжай, в самом деле. Может, чемодан свой заберёшь? — Нет уж, — вздыхает Неескенс. — Какая-то хреновая логистика: я его потащу в Барселону, а потом в Амстердам. Оно мне надо? Вези сам. Будет гарантией моего приезда. Вим улыбается. Уф, этот разговор прошёл проще, чем он ожидал. Остаётся только уповать на Генерала и надеяться, что его затея будет удачной. — Значит, ты теперь абсолютно свободен? — задумчиво говорит Неескенс, побарабанив по телефонной трубке. — Как ветер, мой хороший, — подтверждает Вим. — Что ж, пожалуй, я возьму отпуск на неделю, — сообщает Йохан Второй. — И проведу его в Лотарингии. Если ты, конечно, не возражаешь. — А ты сможешь так надолго приехать? — уточняет Вим. — У меня травма голеностопа, и мне её никак не дают нормально долечить, — усмехается Неескенс. — Скажу, что съезжу показаться своему врачу. — Надеюсь, они не в курсе, что твой врач — это я? — Я тоже надеюсь, — отзывается Неескенс. — Так что подожди денёк, завтра обозначусь и сообщу, сколько дней выторговал.

***

Нью-Йорк, апрель 1979 Кройф, затянувшись в последний раз, тушит окурок в пепельнице — до фильтра докурил, так, что сигарета пальцы обжигала. Костер неодобрительно покосился на него, но промолчал и уткнулся снова в газету. — И чего мы будем делать дальше? — спрашивает Йохан Первый. — Подожди, дай подумать, — огрызается тесть. — Ты уже достаточно наделал, давай теперь делать буду я, а ты будешь слушать, кивать и соглашаться. Кройф скрипит зубами, но не рыпается. Гнев Костера совершенно справедлив, и только от него зависит, сумеет ли Йохан Первый выбраться из той ямы, которую сам себе вырыл. Полный крах случился даже не в январе, когда Кройф повинился перед тестем и подключил его к поискам Мишеля. И не когда они нашли Мишеля в Швейцарии, разумеется, без денег — всё давно утекло на левые счета в местных банках. Долгие переговоры с Мишелем Кройф предпочитает не вспоминать, но, по крайней мере, когда всё вскрылось, этот сукин сын ничего не сболтнул про недвижимость и репортёрам говорил только про свиноферму. Себя Мишель, естественно, называл белым и пушистым — он, дескать, тоже все свои деньги вложил и тоже разорился. А полным крахом Кройф считает тот день, когда в марте его выселили из дома, и ему вместе со всей семьёй пришлось ночевать у Неескенса, чтобы не привлекать внимание жадных до сенсаций репортёров, заселяясь в отель. Заранее он Неескенсу ничего не рассказал, тот знать не знал, что они потеряли всё. Так что тот вечерок был, наверное, одним из самых странных в жизни Йохана Второго. За один час он узнал, что Кройф разорён, что его деньги тоже украдены, а также — что Кройф покидает и его, и Барселону. Возможно, навсегда. Перед Неескенсом стыдно. Но это теперь дело десятое. Надо думать, как выжить. Щедрости Костера хватило на то, чтобы эвакуировать семью в Амстердам и дать им крышу над головой, он не обязан их содержать в дальнейшем. Тесть и так выложился по полной. Когда информация о разорении Кройфа попала к журналистам, Костеру пришлось провести пресс-конференцию и грудью закрыть Кройфа от нападок. Конечно, он это делал не ради Кройфа, а ради Данни, но Йохан всё равно ему благодарен. Ситуация требует немедленных действий, значит, не судьба Кройфу с футболом завязать, и нужно срочно подписывать контракт с новым клубом. В Европе над Кройфом все смеются, в Испанию ему путь заказан — всё его имущество в Барселоне ушло с молотка, но он до сих пор остался должен, и там его моментально привлекут. Пришлось вспомнить про американский клуб «Нью-Йорк Космос», за который Кройф сыграл пару выставочных матчей в ноябре. После долгих телефонных переговоров Кройф и Костер вылетели в Нью-Йорк, рассчитывая подписать контракт, но на месте выяснилось несколько неприятных обстоятельств. Кройф опасается связывать себя с новым клубом надолго, а Стив Росс, владелец «Космоса», настаивает, что Йохан Первый обязан себя закабалить как минимум на пять лет. Ситуация с футболом в США пока непонятная — «Космос» собирает полные стадионы и нью-йоркскую публику к «соккеру» уже приучил, но в остальных клубах всё идёт не так гладко. Неизвестно, сколько вообще проживёт Североамериканская футбольная лига. Подписав контракт на долгие годы, Кройф рискует начать карьеру в богатом профессиональном клубе, а закончить в нищей любительской команде — что помешает Россу продать «Космос», если он перестанет приносить доход. Вторым сюрпризом стало то, что «Уорнер Коммьюникейшнз» требовали передать им права на использование образа Кройфа, а это главная статья доходов Йохана Первого. Отдать прибыль от собственного бренда и рекламы со своим участием чужим людям — это уже слишком, на такое он пойти не может, сколько бы денег ему ни предложили. Нет, на такие условия Кройф не согласится, и Костер его всецело поддерживает по обоим пунктам. Росс тоже упёрся. Словом, к консенсусу прийти не удалось, и перспектива переезда в Нью-Йорк накрылась медным тазом. Съездили чисто как туристы, ещё раз убедились, что Нью-Йорк — красивый город, теперь сидят в кафе в аэропорту и ждут обратного рейса. — Может, так и лучше, — бурчит Кройф, хлебнув остывшего кофе. — У них газон искусственный. Это сплошные мозоли и травмы. Я на таком покрытии свои суставы за один сезон убью и вовсе не смогу больше работать. — Йохан, — поднимает взгляд Костер, — не зли меня. В твоём положении пора соглашаться играть хоть на асфальте. — Скажешь, что мы зря отказались? — возмущается Кройф. — Не зря, — раздражённо отвечает тесть. — Но, может, они одумаются ещё. — И вырастят нормальный газон вместо своего сраного коврика? — поднимает брови Йохан. — Так. — Костер кладёт газету на стол. — А что ты скажешь насчёт Лос-Анджелеса? — Серьёзно? — выдыхает Кройф, чуть не опрокинув свою чашку. — Это где пальмы, Голливуд, жара, Тихий океан и всё такое? — Ну да, — подтверждает Костер, разворачивая газету к Кройфу. — Там есть футбольный клуб, «Лос-Анджелес Ацтекс». И посмотри, какого тренера они только что подписали. Йохан хватает газету и замирает. Заметка совсем короткая, но даже фотографию поставили. Господи. — Вот ведь… — шепчет Йохан, не веря своим глазам. — Значит, и он сюда собрался. — Кажется, пора снова ему позвонить, — усмехается Костер. — Михелс вряд ли выберет хреновый клуб, где мало платят и играют на коврике. — Давай сдадим билеты и полетим в Лос-Анджелес, — предлагает Кройф, бросив газету на стол. — Прямо сейчас. — Не пори горячку, — успокаивает Костер. — Рано. Надо им намекнуть, заинтересовать, пококетничать, выдержать паузу. Это как сватовство, сам понимаешь. Поспешишь — продешевишь. — Очень тебя прошу, — шепчет Кройф, глядя на тестя. — Устрой меня туда. — Ты зря подписал этот дурацкий предварительный контракт с «Космосом» в ноябре, — вздыхает Костер. — Теперь «ацтекам» придётся за тебя неустойку выплачивать. — Но ты же их уболтаешь, — бормочет Йохан, глядя на него с безумной надеждой. — Ты же гениальный переговорщик. Давай прямо сейчас им позвоним, а? Вон, из автомата. — Псих, — вздыхает Костер. — Если там будет Михелс и он мне поможет, нам и лететь никуда не придётся. Он всё сам организует. Господи, да я готов ему половину своей агентской комиссии отстегнуть, если он тебя им продаст по хорошей цене. — Ты? Поделишься своим процентом? — недоверчиво переспрашивает Кройф. — Что это с тобой случилось? — По твоей милости моя дочь и мои внуки сидят, как под арестом, в моём доме, боятся выйти на улицу, где их караулят журналисты, и не знают, что с ними будет дальше, — мрачно отвечает Костер. — В моих интересах отправить вас куда-нибудь, где вас никто не знает, как можно скорее. Кройф молчит — а что тут скажешь, он во всём прав. В Штатах необычайно легко дышится: в Барселоне Кройфу прохода не давали, но здесь его пока никто не знает, не пялится, не требует автографы. Это потрясающее чувство. Поначалу Кройфу казалось, что он стал невидимкой, — так приятно иметь возможность просто погулять по городу и остаться неузнанным. В Лос-Анджелесе, наверное, будет так же хорошо. И там будет Михелс. Это главное. Когда с прошлой жизнью кончено, а вокруг пустота и неопределённость, безумно хочется, чтобы рядом оказался надёжный старший товарищ. Тот, кто похлопает по плечу, скажет, что всё получится, и, главное, тот, с кем Кройф будет чувствовать себя прежним Кройфом, а не чёртовым нищим неудачником. — А если всё выгорит, что будем делать с «Космосом»? — спрашивает Костер, заглянув в свою чашку и, к видимому неудовольствию, не обнаружив там кофе. — Отдадим этот контракт Неескенсу, — отвечает Кройф, подвинув ему свою чашку. — С «Барсой» у него конец романа, Нуньес не хочет держать в клубе человека, который был так близок ко мне. А Неескенса здешние условия наверняка устроят, от рекламы он получал мало. От лидерства он устал ещё в «Барсе», и его не смутит присутствие того же Беккенбауэра. Платить ему будут хорошо, получится заново сколотить капитал, который я просрал. — Уверен? — удивлённо уточняет Костер. — Я думал, ты захочешь взять его с собой. Неескенса? В один клуб с Генералом? Тогда Михелс точно оттуда сбежит. — Не получится, — коротко отвечает Кройф. — Без комментариев. — Но ты сознаёшь, какое решение принимаешь? Или тебе карту Соединённых Штатов принести? — желает удостовериться Костер. — Это ровно противоположный край страны. Что-то вроде четырёх тысяч километров. Лететь часов шесть, наверное. Ты к нему на выходные не наездишься. — Ну, наверное, это значит, что я не буду к нему ездить, — кисло улыбается Кройф. Очень странно и неприятно произносить эти слова, но деваться некуда. — Вы так серьёзно поссорились? — помолчав, спрашивает Костер. — Мы вообще не ссорились, — вздыхает Кройф, отвернувшись. — Он меня простил. «И когда я забылся, пьяный, у него на кухне, сидел всю ночь со мной, гладил мои волосы и говорил, что любит меня. Думал, что я сплю, а я просто не хотел открывать глаза, чтобы не пришлось снова обсуждать с ним ситуацию». Это было невыносимо. Даже учитывая, что до этого Кройф слышал его телефонный разговор с Диком. — Вот как, — отмечает тесть, покачав головой. — Слушай, — морщится Кройф. — Понимаю, сейчас твоя симпатия ко мне на минусовом уровне, но, пожалуйста, давай закончим этот разговор. Такое чувство, будто у меня рана открытая, а ты в ней ножом ковыряешься. Прояви каплю сострадания. Даже ко мне. — Ладно, — вздыхает Костер. — Эти вопросы решай сам. Тут твоя воля. Поговорю с ним, когда вернёмся. Кройф кивает. Да, лучше будет, если с Неескенсом пообщается Костер. Они друг другу уже всё сказали.

***

Амстердам, май 1979 — Глубже. Резче, — отрывисто требует Неескенс, приподняв голову. — Смелее, Сурбир, люблю, когда ты весь во мне. — Я и так весь в тебе, — выдыхает Вим. — Ты только не останавливайся. Йохан Второй забирает его в рот быстро, жадно — Сурбир сразу толкается пальцами в него, чувствительно и мощно, именно так, как надо. — Ох, Вим, — шепчет Неескенс, пройдясь языком вдоль его члена. — Ещё, ещё. Восхитительно, когда Сурбира в нём так много. Неескенс упоённо ласкает его ртом, а Вим трахает его пальцами. Слишком много смазки, Йохану хочется острее ощущать его в себе. — Ещё, — тихо говорит Неескенс, взглянув Виму в глаза. — Да, детка, — шепчет Сурбир, двигаясь в нём жёстче. — Вот так, — зажмурившись от желанной боли, шепчет Йохан Второй и снова обхватывает его губами. — Идеально, — бормочет Вим, глубже погружая пальцы в его тело. Неескенс не отвечает — он занят ублажением Сурбира. Сплюнув на головку, он плавными движениями размазывает слюну по всей длине и продолжает, страстно, ритмично и глубоко, как любит Сурбир. — Детка, ты великолепен, — стонет Вим, вторгаясь в него глубже. Неескенс толкается бёдрами ему навстречу, насаживается на его пальцы, и каждый раз, когда они доставляют ему ослепительно короткое, болезненное наслаждение, он глухо постанывает и забирает член Вима до основания. Ровно так, чтобы Вим ощутил, как он упрётся в мягкую, влажную глотку Неескенса. — Ох, мой хороший. — Сурбир шумно вздыхает. — Да. Полижи его. Неескенс послушно полирует языком его член, обводит языком головку, слизнув несколько капель смазки. — Трахай меня жёстче, — выдыхает Йохан Второй, обернувшись. — А ты покажи ещё раз своё мастерство шпагоглотателя, — тихо смеётся Сурбир, погладив его по затылку свободной рукой. — Сколько угодно, — отзывается Неескенс, глядя ему в глаза. — Пока я тут — я весь твой, ты же знаешь. — Знаю, детка. — Вим двигает в нём пальцами нарочито медленно, мучительно, тягуче. — Но покажи, насколько ты мой. — По самые гланды, — смеётся Йохан Второй и снова забирает его член в рот, плавно сползая губами вдоль ствола. — Да… — стонет Вим, войдя в него поглубже. — Да, мой хороший. Сильнее всего будоражит именно ощущение полной принадлежности ему, понимание, что он в Йохане сейчас сразу везде и полностью его контролирует. Такой кайф возможен только с тем, кому полностью доверяешь, — как Неескенс верит Сурбиру. Когда держишь его во рту, можно уловить короткий миг перед оргазмом, если приноровиться, — по его телу пробегает специфическая дрожь, его член в губах Неескенса напрягается сильнее. Йохан крепче обнимает его губами, чтобы не упустить ни капли, чувствует, как его рот наполняется семенем Вима — и Неескенс жадно глотает его горьковато-солёную влагу, такую густую, терпкую, способную удовлетворить его жажду. Ничто не заводит Йохана Второго больше, чем этот вкус. Это лучшее доказательство, что мужчина, которого хочет он, желает его. — Вот так, — выдыхает Вим, гладя его затылок. — Радость ты моя. Йохан старательно вылизывает его член. Сурбир осторожно вытаскивает пальцы из его тела. — Иди ко мне, — зовёт он, хотя его дыхание ещё не выровнялось. — Сейчас, — отзывается Неескенс. Трудно оторваться от него. — Давай уже, — смеётся Вим, устроившись поудобнее на подушках. — Я тоже хочу. Йохан Второй перебирается к нему поближе и аккуратно перекидывает ногу — само собой, на нём те самые васильковые туфли — через его плечо. Сурбир похотливо облизывается, глядя на него снизу. — Ох, — шепчет Неескенс, взъерошив его волосы. — Войди в меня. — Как скажешь, детка, — отзывается Вим, шлёпнув его по заднице, и снова нащупывает отверстие скользкими от смазки пальцами. Приняв его в себя, Йохан Второй придвигается ближе — и Сурбир забирает его в рот. От того, как он стремится доставить удовольствие партнёру, едва выдохнув после оргазма, Неескенс ловит чуть ли не больше кайфа, чем, собственно, от его ласк. Стараться Виму приходится недолго, Йохана так завели прелюдия, минет и движения пальцев Вима внутри, что всё заканчивается быстро. Неескенс, вцепившись в волосы Вима, наслаждается тем, как сжимается его горло, когда он глотает, и после сползает на него. — Хорошо… — шепчет Вим, целуя его в висок. — Да не то слово, — вздыхает Неескенс, припав щекой к его груди. — В душ? — предлагает Сурбир. — Дай отдохнуть, — бормочет Йохан, прижимаясь к нему. — Ладно. — Вим, приподнявшись, вытаскивает салфетку из коробки и тщательно вытирает перемазанные смазкой пальцы. — Балдей. — А меня вытереть? — ухмыляется Неескенс, приподняв голову. — Иди сюда, — смеётся Вим, швырнув салфетку на пол и достав новую. Йохан, игриво закусив губу, хихикает, пока Сурбир кропотливо собирает салфеткой излишки смазки с его задницы. — Так-то лучше, — шепчет он, слезая с Сурбира и укладываясь с ним рядом. — Охрененно, — признается Вим, прижимая его к себе. — С тобой я иногда делаю такое, о чём с другими и думать не стал бы, а с тобой всё само получается. И всё в кайф. — Та же фигня, — кивает Йохан, закинув ногу ему на бедро. — С тобой всё для удовольствия. И нечего стыдиться. — Ох, детка. — Вим, погладив его плечо, касается губами его волос. — А помнишь, как мы в Загребе зажигали? — Забудешь такое. — Неескенс тянет колено выше, к его животу. — С кем-то другим я бы на это не решился. — Больно было? — Вим роняет ладонь на его бедро. — Ну, когда мы были в тебе вдвоём. — Никогда не пробовал? — шепчет Йохан, коснувшись его щеки. — Не с кем было. — Сурбир крепче стискивает его в объятиях. — Вот и не хотелось. — Конечно, больно, — отзывается Неескенс, гладя его руку на своём бедре. — Очень больно. Мне понравилось. — Ты у нас экстремал, — вздыхает Вим. — А чего ты об этом вспомнил? — хмурится Йохан Второй, приподнявшись. — Строишь планы на долгие калифорнийские вечера? — Да ну тебя, — бормочет Сурбир и отворачивается. — Твою мать, — вздыхает Йохан Второй, поцеловав его плечо. — Я не знаю, Вим. Не знаю, как буду без тебя. — Ты без меня не будешь, — возражает Сурбир. — Мой хороший, ну чего ты. Я с тобой. — Твой сраный Лос-Анджелес за четыре грёбаных тысячи километров от Нью-Йорка, — ворчит Неескенс. — Как ты там собрался со мной быть? — Придумаем что-нибудь. — Так говорят, когда по факту ничего не собираются придумывать. — Неескенс откидывается на спину. — Тогда чего ты в Штатах забыл? — пожимает плечами Вим. — Ты ж не пенсионер, как я или Кройф. Тебе бы ещё в Европе играть и играть… Неескенс хмуро сопит в ответ. Господи, как же неохота пререкаться после чумового секса, но, снова побывав с ним на седьмом небе, Йохан Второй ощущает страх надвигающейся потери только острее. Кройф намылился в Штаты — это Неескенса не удивило. Но вот выбор клуба сначала показался парадоксальным — «Лос-Анджелес Ацтекс» далеко не такие пафосные и популярные, как «Нью-Йорк Космос». В чём подвох? Почему Костер, вернувшись из Нью-Йорка, предложил этот контракт Неескенсу — а Кройф поедет в Калифорнию? Неескенс смотался в Амстердам, обсудил всё с Кором лично. С Кройфом тоже удалось повидаться, но совсем коротко, и приятного в этой встрече было мало. Йохан Второй взял паузу. С Вимом встретился, однако ничего ему тогда ничего не сказал, решил всё обдумать самостоятельно. Вот только развод с Марианной сжирал много сил и нервов, разгадывать интриги Костера было нечем. Тут-то в испанских газетах и появилась новость: оказывается, в Лос-Анджелес уехал Генерал. Йохан Второй ахнул и позвонил Виму. Тот подтвердил — да, Михелс уже в Калифорнии. Более того, скоро уедет вслед за ним и Сурбир. Осталось только решить некоторые формальности. «И когда ты мне собирался сказать? — со злобой спросил Неескенс. — За день до отъезда?» «Мой хороший, до моего отъезда ещё надо дожить, — грустно ответил Вим. — И пока я не подписал ни единой бумаги, нельзя быть уверенным до конца… Приезжай ко мне, пожалуйста. Мне тут чертовски одиноко». В целом, в Амстердаме Виму не так-то и плохо: он успешно проедает заработанное во Франции, живёт на съёмной квартире, тайком видится с дочкой — Майя будет не в восторге, если узнает. По-прежнему не платит алименты, пьёт пиво с Кайзером и другими старыми приятелями. Но Неескенс согласился к нему приехать. Они оба понимают, что это последнее свидание перед долгой разлукой. Прилетев в Амстердам, Неескенс первым делом направился к Костеру и подтвердил своё согласие на переезд в Нью-Йорк. Костер выдохнул и принялся за организацию его трансфера. Контрактом Кройфа в Лос-Анджелесе, как Кор по секрету сообщил Неескенсу, занимался лично Генерал. Кройф вышел к Неескенсу неохотно и был уже какой-то совсем чужой и далёкий. Они поговорили в гостиной Костера — той самой, в которой Неескенс переманивал Генерала обратно в «Барсу». Кройф вёл себя так, будто чувствовал себя виноватым перед Неескенсом, но не хотел, чтоб тот заметил. Ну конечно, просрал деньги Йохана Второго, теперь едет к его любимому мужчине. Да чёрт с ними, с этими деньгами. Зарабатывал Неескенс всегда больше, чем тратил, даже с учётом своих нарядов и поездок к Виму. В быту он довольно скромен. Никогда не замечал присутствия этих денег — а значит, с их исчезновением едва ли что изменится, разве что на обеспеченную старость рассчитывать теперь не приходится. Но вот то, что Кройф будет в одном клубе с Генералом, а Неескенс окажется за четыре тысячи километров от них обоих, — удар куда более ощутимый. «Успокойся, — тихо сказал Неескенс, когда этот спектакль ему надоел. — Генерал запретил мне жить в одном городе с ним. В этом твоей вины нет». «Мне правда жаль, что всё так вышло», — вздохнул Кройф. Ему хреново. И ему больно даже смотреть на Неескенса — один вид Йохана Второго напоминает ему о его провале. Как обидно потерять самого близкого человека таким нелепым образом… Неескенсу отчаянно хочется, чтобы их бесконечные последние встречи закончились, от них только хуже. Из дома Костера Йохан Второй поехал к Сурбиру, и вот эта жизнь ему нравится намного больше. Но, чёрт возьми, теперь Вим тоже будет в Лос-Анджелесе, а Неескенс — в Нью-Йорке, и что-то это ни разу не внушает оптимизма. Однако Нью-Йорк в любом случае ближе к Лос-Анджелесу, чем Европа. — Слушай, — тихо говорит Неескенс, посмотрев на Вима. — Я всё потерял. Я теперь совсем свободный человек. С женой, считай, уже развёлся. С Кройфом кончено. Генерал больше меня к себе не подпустит. По-моему, ты — единственное, что у меня осталось. — А что же Дик? — спрашивает Сурбир, приподнявшись на локте. — Кажется, он меня бросил, — усмехается Йохан Второй. — В смысле? — хмурится Вим. — Это как — кажется, бросил? — Сам не понимаю, — вздыхает Йохан Второй. — Поеду с ним прощаться — проясню, но он точно не будет меня тут удерживать. Так что изволь что-нибудь придумать, — заканчивает свою мысль Неескенс. — А не только обещай. — Договорились, — кивает Вим. — И позаботься там о Кройфе, — помолчав, говорит Йохан Второй. — Ему сейчас лихо. Костер его изводит, денег только на мороженое выдаёт, постоянно читает нотации и ворчит. Кройф как сжатая пружина, пока в его доме ютится. Прикинь, каково ему будет в Америке, когда он до свободы дорвётся. Может глупостей наделать с его-то характером. — Так и пусть наделает, — пожимает плечами Вим. — Пар выпустит, перебесится, успокоится. — Вим, — выразительно смотрит на него Неескенс. — Ты что, Кройфа не знаешь? — А чего ты так о нём заботишься? — спрашивает Сурбир. — Тебе не всё равно, что с ним станет? Или ты меня просишь сберечь его для тебя? Йохан, перевернувшись на живот, тихо вздыхает. — Пошли запрещённые приёмы, — усмехается Вим, глядя, как Неескенс скрещивает в воздухе ноги в васильковых туфлях. — Он не сможет больше быть со мной, — поясняет Йохан Второй, положив голову на сложенные руки. — Он передо мной виноват, и его это грызёт. Хорошо хоть Данни сама перед ним провинилась — притащила в дом мошенника, помогла ему втереться в доверие к Кройфу. С ней Кройф может играть свою любимую роль милостивого и всепрощающего Йохана Первого. А то и у них всё могло бы кончиться полным крахом. — Да какой крах, там же Костер, — возражает Вим. — Они не развелись бы, конечно, но могли стать чужими друг другу и жить как соседи по дому, — предполагает Неескенс. — А так — по-моему, вся эта беда их только сплотила. — Хоть семью ему удалось сохранить, — отмечает Вим. — Мой хороший, мне кажется — или ты пытался меня о чём-то предупредить? — Не знаю, — помолчав, говорит Йохан Второй, — есть странное чувство. Но я не могу его даже сформулировать. — Ладно. — Вим проводит рукой по его спине. — Я тебя понял. Постараюсь за ним приглядеть. Пойдём уже в душ, детка. — Не торопи, — шепчет Йохан Второй, прикрыв глаза. Ему так хорошо в этой тихой, просторной и светлой комнате. Он вовсе не жаждет забирать свой чемодан отсюда и ехать в Нью-Йорк, ему совсем не хочется отпускать Вима в Лос-Анджелес. Но, видимо, от чёртовой новой жизни уже никуда не денешься. Раз всё закончилось, а он до сих пор жив — значит, должно начаться что-то другое.

***

Порт-Вандр, май 1979 Дик пропускает Неескенса вперёд, и Йохан Второй осторожно заходит в пустой дом, будто опасается ловушки. Идя за ним, Дик наблюдает, как он шагает в комнату, окидывает взглядом гостиную, в которой стоят только старый диван у стены и видавший виды комод рядом с ним — всё, что оставили предыдущие хозяева, не пожелав взять с собой в новый дом. — Твой объект? — спрашивает Неескенс, обернувшись. Красиво взметнулись его волосы в янтарном предзакатном свете, он опять оброс, и ему идёт. Он настоящий принц. — Да, — отзывается Дик. — Вот такие дома я и продаю. — Здорово, — вздыхает Неескенс, подойдя к нему поближе. — Если бы я оставался… может, и купил бы. — Пойдём, — говорит Дик, взяв его за руку. — Там всё готово. Наверху — просторная спальня с панорамными окнами на море. Тут тоже осталась мебель от старых владельцев, такую здоровенную кровать не вытащить, не разобрав крышу, Дик даже спрашивать не стал, как они её здесь разместили, разве что дом строился уже вокруг неё. Дик устроил здесь импровизированный стол, накрыв пару коробок тканью, бросил на пол две подушки — сойдёт вместо стульев. — Фантастика, — искренне восхищается Йохан Второй, оглядывая вечерний пейзаж. — Завораживает, правда. Дик с ним согласен. Порт-Вандр — городок маленький и незатейливый, зато сам регион Восточных Пиренеев и его скалистые берега очень живописные. — Значит, здесь, — коротко улыбнувшись, констатирует Неескенс. — Вот и хорошо. Мне тут правда нравится, отличное место. Дик перехватывает его взгляд — Йохан Второй бегло оценил кровать, словно хотел убедиться, что там чистое и свежее бельё. Ладно, что юлить, ей-богу, они оба знают, зачем сюда пришли. — Располагайся, — приглашает Дик, чиркнув спичкой. Пока Неескенс устраивается поудобнее на подушке, Дик зажигает свечи. — Романтика, — улыбается Йохан Второй. — Ну хоть на последнем свидании она у нас должна быть, — пожимает плечами Дик и садится рядом. — Вино или виски? — Виски, — вздыхает Йохан Второй. — Знаешь, у меня до сих пор вкус виски ассоциируется только с тобой. И с твоим вкусом. Как тогда… Дик обнимает его и хмурится, почувствовав, как Неескенс отчаянно вцепился в него. Но, чёрт возьми, ему нечего предложить Неескенсу взамен того, чего Йохан Второй лишился. Неескенс ему не ровня, он из другого теста, с другой, быть может, планеты. Он не будет играть в «Ницце», он не станет брокером после завершения карьеры, он не сможет быть просто любовником Дика. Он достоин большего. Лучшего. — Не надо, — шепчет Дик, гладя его спину, — не делай из этого трагедию. Я же понимаю, что ты меня не любишь. — Дик… — укоряет Йохан Второй, отстранившись. — В этом нет ничего страшного, — улыбается Дик, осторожно заправив за ухо прядь его волос. — Моей любви нам вполне хватит. Тронут, что ты хотел остаться со мной, или хотя бы сказал так. — Налей уже, — бормочет Неескенс, отвернувшись. Они выпивают в молчании, коротко соприкоснувшись стаканами, и Йохан Второй смотрит, как солнце золотит напиток в его бокале, а Дик любуется им. — Ты всегда будешь моим Прекрасным принцем, — шепчет ван Дайк, подперев голову ладонью. — И самым драгоценным, что было в моей жизни, наверное. Он не лукавит. Кройф был настоящим. Это было реально, это было близко. Они ощущали себя парой, когда всё разрушилось. А Йохан Второй оставался иллюзией, мечтой, чем-то эфемерным и бесконечно далёким, даже когда они целовались и обнимали друг друга. С ним всё время как во сне, и не знаешь, когда проснёшься. — Не рви мне сердце, — просит Неескенс, глядя в свой стакан. — Потерпи, это ненадолго, — грустно усмехается Дик. — Просто я понимаю, что с тобой произошло нечто такое, о чём ты мне не рассказывал. Это изменило и тебя, и наши отношения. Наши, не побоюсь этого слова, чувства друг к другу. — Дик… — качает головой Неескенс. — Это болезненная история. — Догадываюсь, иначе ты бы смог поделиться, — пожимает плечами Дик. Ему нужно знать, как всё выглядело с точки зрения Йохана Второго. Кройф так и не выразил ему своего отношения к ситуации, предпочёл скрыть, но Неескенс… Может, хоть на последнем свидании удастся его разговорить? — Я полюбил одного человека, — тихо сообщает Неескенс, посмотрев ему в глаза. — Это было глубокое и взаимное чувство. — Вот как, — отзывается Дик, смело встретив его взгляд. — И почему ты не сказал? — Никто не должен был знать, — качает головой Неескенс, хлебнув виски. — Прости, но это была тайна. — Ладно, — признаёт его право на личное пространство Дик. — И что было дальше? — Нам пришлось расстаться, — отвечает Неескенс, прерывисто вздохнув. — Не по нашей воле. И это было очень… слишком больно. — А что случилось? — нахмурившись, спрашивает Дик. — Кто-то нас обнаружил, — сухо сообщает Неескенс, часто моргая. — И мы больше не смогли видеться. Извини, я ещё не привык говорить о тех событиях, и это всё, что я могу тебе сказать. Дик, пожав плечами, кивает. Нет, виноватым он себя не чувствует. Он уверен: Неескенсу ещё повезло, что о них узнал именно он — и рассказал только Кройфу. Если бы эта сумасшедшая история продлилась, всё могло бы кончиться гораздо хуже. Их выследил бы кто-то ещё, продал бы их журналистам, это привело бы к масштабному скандалу и возможным последствиям для всех, кто имеет отношение к Неескенсу, — а то и к футболу в целом. Да, Дик знает, через что пришлось пройти Неескенсу, знает, как никто другой во всём этом дерьмовом мире. Но, скорее всего, в такой ситуации это зло было наименьшим. Да, ничего хорошего не вышло. Дик потерял и Йохана Первого, и Йохана Второго. Быть может, навсегда. Но зато Неескенс никогда не узнает, что Дик и Кройф вполне серьёзно рассматривали перспективу совместного будущего без него. И кого бы из них Дик ни выбрал, он жалел бы до конца жизни о том, что упустил другого. Может, оно и к лучшему, что выбирать не пришлось? — Давно это было? — тихо спрашивает Дик, положив руку на плечо Неескенса. — Больше года назад, — шепчет Неескенс, опрокинув в себя остаток виски так резко, будто запивает горькую таблетку. — Извини. Я не могу об этом говорить. Дик, покачав головой, ставит его стакан на коробку и крепко обнимает его. Йохан Второй замирает, уткнувшись в его плечо, и Дик чувствует, как он дрожит. — Понимаю, — говорит он, укачивая Неескенса в объятиях. — Не знаю, как у вас там всё было, но со мной подобная хрень случалась. — Да, — глухо бормочет Неескенс. — Ты знаешь. Я его очень любил. — Наверное, он был достоин этого, — предполагает Дик, хотя так не считает. — Когда всё кончилось, — тихо говорит Неескенс, прижавшись щекой к его плечу, — я вполне серьёзно думал о суициде. Смысл дальше жить, ничего лучше точно не будет. «Даже так, — отмечает Дик, перебирая его волосы. — Господи, да что они в нём нашли». — Слушай, когда мы сблизились, ты о суициде всё время думал, — невесело усмехается Дик. — Я тебе потому и звонил постоянно — убедиться, что ты ещё живой. — Сравнил тоже, — хмыкнув, отзывается Неескенс. — Сколько мне тогда было — и сколько сейчас. — А ты всё такой же чувствительный и хрупкий, — ласково говорит Дик, гладя его плечи. — И это в тебе очень впечатляет. — Да нет, Дик, я сильно изменился, — возражает Йохан Второй, осторожно отстранившись. — Налей ещё. Прости. — И быстро вытирает слёзы. — Я не должен был так от тебя отстраняться, не должен был так себя вести. Я думал, что у нас ещё полно времени. — Я тоже, — вздыхает Дик, наполняя его стакан. — Я тоже. — А теперь всё кончится здесь, вот так, — продолжает Йохан Второй. — Нелепо, внезапно, как несчастный случай какой-то. Освещение понемногу меняется с золотистого на розоватое. Дик двигает к Неескенсу его стакан. — Не так я всё представлял, — шепчет Неескенс. — Думал, что наш первый раз будет началом чего-то… — Да, — кивает Дик. — А оказалось, что это конец непонятно чего. — Не хочу тебя терять, — повторяет Йохан Второй то, что уже сказал днём, пока они сидели на берегу, в укромной бухте. — Будем перезваниваться и слать друг другу открытки на Рождество, — хмуро предполагает Дик. — А там посмотрим. Ты же не собираешься всю оставшуюся жизнь провести в Штатах. Ты же когда-то вернёшься. — Пока не знаю, — вздыхает Неескенс, отхлебнув виски. — Ничего не знаю, Дик, кроме одного. — Что же ты такое знаешь? — с грустной улыбкой спрашивает Дик. — Знаю, как всё будет, — ответив ему такой же улыбкой, говорит Йохан Второй. — Там. — И кивает в сторону кровати. — Столько раз всё это представлял. — Расскажешь мне? — предлагает Дик. — Чтоб я ничего не перепутал и не испортил то, чего мы так долго ждали. — Ты не перепутаешь. — Неескенс прижимает ладонь к его щеке. — Я тебя хорошо знаю и уверен, что всё будет именно так. «Ты меня совсем не знаешь, — мысленно вздыхает Дик, поцеловав его запястье. — Быть может, и я тебя не знаю. Ты для меня Прекрасный принц, я для тебя кто-то типа рыцаря. Может, и хорошо, что друг для друга мы останемся именно такими».