***
Амстердам, декабрь 1980 Йохан Первый поудобнее устраивает голову на плече Михелса и замирает, прижавшись к нему. Господи. Кто бы мог подумать, что бывает так хорошо. Только они вдвоём, за окном падает снег, с первого этажа слышится топот детей Йохана, которые там носятся, а жёны Кройфа и Генерала и не думают их угомонить — пусть резвятся. Всё-таки Рождество. — Больше никуда не уеду, — бормочет Кройф, гладя руку Михелса на своём колене. — К чёрту всё. В Европе останусь. — В сборную хочешь вернуться, — отзывается Генерал. — Знаю я тебя. Восьмидесятый год выдался ещё более безумным, чем семьдесят девятый. Их идиллия в Лос-Анджелесе закончилась куда быстрее, чем они могли себе представить. У «Ацтеков» сменились владельцы, клуб продали мексиканцам, и те задумали сделать из него латиноамериканскую команду. В первую очередь им не понравились крайне высокие гонорары голландской диаспоры. В феврале восьмидесятого года Кройфа купил клуб «Вашингтон Дипломатс», и он с лёгким ужасом уехал из солнечной Калифорнии в округ Колумбия, где ещё снег лежал по колено. А Генерал вернулся в Европу, в Германию, чтобы работать в клубе «Кёльн». Сурбир продержался дольше, Кройф даже успел встретиться с ним на поле, когда он уже играл за «Дипсов», а Вим — ещё за «Ацтеков». Но и от него вскоре избавились, отдав его в аренду голландскому клубу «Спарта» из Роттердама. Главными минусами Вашингтона были искусственный газон, скучные товарищи по команде — один Вим Янсен, хороший приятель Йохана Первого, не спасал положение, а особенно не соответствовал ожиданиям Кройфа тренер. Он, на взгляд Кройфа, вообще мышей не ловил и ни черта не понимал в футболе. Особенно это чувствовалось на контрасте с Генералом. Так что пришлось Йохану Первому брать дело в свои руки, дожидаться, пока тренер выйдет из комнаты, дав установку перед матчем, стирать всё с доски и говорить: «Разумеется, мы будем играть по-другому». Но далеко не все в команде разделяли его мнение, поэтому Кройф остался сам по себе. Зато ему очень полюбились бешеный вашингтонский ритм жизни, сильно контрастировавший с расслабленным Лос-Анджелесом, общество семьи Кеннеди и бывшего министра обороны США, который жил по соседству. Едва Кройф стал игроком «Дипсов», ему торжественно вручили значок партии демократов, сделали почётным жителем Вашингтона, ввели в высшее общество и нагрузили кучей важных миссий — от просвещения населения и пропаганды футбола по телику до благотворительности. Сестра покойного Джона Ф. Кеннеди, Юннис Кеннеди Шрайвер, припахала его проводить показательные тренировки для детей с ограниченными возможностями, и сначала Кройф никак не мог понять, зачем, — ведь они вечно делают не то, что им говоришь, до них тяжело достучаться и никакой пользы эти тренировки не приносят. А потом ему посоветовали просто понаблюдать за ними, вглядеться в них, осознать, как они счастливы, когда им вообще удаётся ударить по мячу, и Кройф проникся. С тех пор его миссия стала для него не тяжкой обязаловкой, а настоящей радостью. Все эти плюсы помогали выдержать разлуку с Генералом. Они оставались на связи, перезванивались, подолгу разговаривали, но после Лос-Анджелеса, где они проводили вместе чуть ли не целые дни, это было совсем не то. Кройф страшно тосковал по нему, мечтал поскорее воссоединиться с ним, и это было взаимно. Они не прекращали прорабатывать варианты, чтобы перетащить Кройфа обратно в Европу. А ещё Вашингтон был рядом с Нью-Йорком, и туда было легко добраться на машине, самолёте, поезде — любым удобным способом, как хотелось. Кройф, пусть он и украшал обложки журналов и мелькал по телику, оставался неузнаваемым и мог позволить себе роскошь взять такси, сесть в поезд, поехать в другой город, как обычный человек, бездумно наблюдая пейзажи за окном. В Европе такое даже представить невозможно. А в Нью-Йорке его встречал Неескенс — Кройф приезжал к нему на пару дней и останавливался в его роскошной квартире. Йохан Второй с удовольствием показывал Кройфу город, водил его в свои любимые бары и рестораны, знакомил его с красивыми местами, где ему самому нравилось отдыхать. Они заканчивали вечера хорошей выпивкой в апартаментах Неескенса и рано или поздно заводили беседу о Генерале. Неескенс был откровенен, рассказывая об их отношениях, и эти разговоры действовали на Кройфа завораживающе. Понемногу они переходили от слов к делу. А по утрам они просыпались вместе, и Йохан Первый смотрел на него, пока он нежился рядом, больше с удивлением, чем с тоской или ностальгией — Неескенс продолжал взрослеть и меняться к лучшему. Заниматься с ним сексом — чистый кайф, даже если это на одну ночь, по дружбе и каждый раз как в последний. Неескенс понимал, что Кройф скучает по Михелсу, разделял его чувства и даже практически не подкалывал на эту тему. С ним было комфортно. По окончании сезона «Вашингтон Дипломатс» временно прекратил функционировать — Североамериканская футбольная лига отобрала у них права на франшизу по ряду причин финансового характера, а Кройф обрёл долгожданную свободу. Тут-то его и позвали на должность технического советника «Аякса», и Йохан прекрасно понимал, кто пролоббировал его кандидатуру. В Амстердам Кройф вернулся в ноябре, заступил на должность, быстро понял, что к чему. 24 ноября он влез в игру с «Твенте» — и немедленно поругался с Лео Беенхаккером, новым главным тренером «Аякса». Вмешался при счёте 1:3, переломил ход игры, выгнал на поле юного метиса Франка Райкаарда, и матч был выигран со счётом 5:3! Такое ни одному выскочке не прощают, Беенхаккер попросту растерялся, а теперь говорит, что ему стоило надавать Кройфу по морде. Но руководство клуба было на стороне Кройфа, а значит, выжить Йохана Первого из «Аякса» оказалось проблематично. Ещё бы. С таким-то покровителем. Вот кто верит в Кройфа и всегда будет верить, что бы ни случилось. Слишком хорошо они друг друга знают. Они, фактически, одно. Генерал сформировал Кройфа сам, как игрока и как теоретика, дал ему чёткие установки, с юности воспитывал его как будущего тренера. А теперь сделал его своим целиком и полностью. Кройфу восхитительно легко во всех новых ролях, которые он примеряет в последние годы. Он впервые чувствует себя тренером, он всё сильнее увлекается обучением молодых футболистов, но чем ближе он к тренерской скамейке, тем острее ощущает, как ему хочется самому играть, а не завидовать тем, кто сейчас на поле. Однако если Генерал решил понемногу переводить его в это качество, Кройф не станет возражать. Возразишь такому, ха. — А ты имеешь что-то против того, чтобы я возвращался в сборную? — осторожно уточняет Кройф. — Ты взрослый мальчик, Йохан, сам решай, — отзывается Генерал. — Подумай, с кем тебе там придётся играть, кто будет делить с тобой ответственность, кто станет тебе помогать — и сделай выводы. Тебе же нужно только триумфальное возвращение, провал тебя не интересует. Вот и прикинь, каковы твои шансы. «Ну, такие, не особо, — мысленно вздыхает Кройф, укладываясь к нему на колени. — Пока сборная горит синим пламенем и может вовсе не попасть на ЧМ-82 в Испании». Разумеется, Кройф видит себя только спасителем команды, а в жизни всё может сложиться совсем иначе. И, если Генерал будет против, наверное, стоит его послушаться. Нет, в личном плане со стороны Генерала никакого деспотизма нет, обновлённые отношения у них с Кройфом сложились необычайно чувственные, страстные, может, слишком нежные. Теперь понятно, у кого Сурбир научился так заботливо и чутко вести себя с партнёром, заставляя ощутить себя уникальным, драгоценным, лучшим в мире. Словно никого нет важнее тебя, словно ты — именно тот, к кому твой любовник всю жизнь стремился. Это великолепно, у Кройфа никогда не было такого опытного и понимающего партнёра. И если Кройф хочет, чтобы Генерал был с ним пожёстче, об этом нужно только попросить — Генерал любит, когда его прямо просят, открытым текстом. А этого иногда хочется. Особо если вспомнить, что Неескенс рассказывал. Кройф устраивается поудобнее, улёгшись на его коленях, глядя ему в глаза. Оказывается, так приятно полностью открываться и ждать, что сделает с тобой тот, кому ты отдал всю власть над собой, тому, кто может творить с тобой всё, что пожелает, но никогда вреда не причинит. Просто будет тобой обладать. Прикосновения его пальцев к губам Йохана. Кройф наслаждается ими, блаженно прикрыв глаза. По идее, это нежность, и только, но Йохана это заводит. Он приоткрывает губы навстречу и целует кончики пальцев Генерала. Ох. У него такие крупные руки… Прямо в кайф представлять, как эти пальцы войдут в тело Йохана. И такое тепло разливается по телу, такое блаженство — он сам всё решит, он сам всё сделает, он сам выберет, как ему наслаждаться Йоханом. — Иногда думаю — жаль, что я не стал твоим, когда был ещё мальчишкой, — тихо говорит Йохан, поймав его ладонь и прижав её к щеке. — Наоборот, хорошо, — возражает Михелс, глядя на него. — Ты молодой, но опытный. Знаешь, чего хочешь, умеешь слушать себя и своё тело, понимаешь, что от тебя нужно мужчине. Ты сейчас идеален. — Ну, а представь, как ты взял бы меня, совсем молодого, — тихо смеётся Йохан, положив его руку себе на грудь. — Как научил бы меня делать всё, что ты любишь в койке. Воспитал бы меня таким, каким тебе захотелось бы… — Ты и так вырос в точности таким, каким мне нравишься, — шепчет Генерал, гладя его грудь сквозь рубашку. — Ну, а всё-таки, — отзывается Кройф, прищурившись. — Представь, как наказывал бы меня за то, что я был плохим мальчиком и не слушался тебя… Как учил бы меня делать минет… — Открою тебе страшную тайну, Кройф. — Ладонь Михелса скользит ниже, к животу, и Йохан податливо выгибается навстречу его руке. — У меня никогда не было девственников. — Серьёзно? — улыбается Йохан, приподняв голову. — Да. — Генерал мягко поглаживает его живот. — Так что, может, как секс-инструктор Сурбир и получше. — Нет, не может такого быть, — шепчет Йохан. — Ты лучший во всём, сам знаешь, но… Мы можем это выяснить только опытным путём. — Как же? — лукаво щурится Михелс. Ему снова надо, чтоб Кройф назвал всё своими именами? — Представь, что ты у меня первый, — тихо говорит Йохан, — что я — робкий девственник, а ты… ты учишь меня всему. — Тогда придётся завязать тебе глаза, — вздыхает Михелс. — О нет, — возражает Йохан. — Если кому и нужно будет завязать глаза, так это тебе. Я теперь совсем не похож на неопытного мальчика, а ты по-прежнему великолепен. — Мне по роли не положено. — Генерал ласково гладит его щёки. — А ты для меня навсегда останешься мальчишкой, Кройф. Кройф это знает, и это ещё один безусловный плюс их отношений. С Михелсом Кройф всегда чувствует себя юным, и Генерал будто молодеет рядом с ним — разглаживаются морщины на его мудром лице, он часто улыбается, и Йохан любуется им, таким счастливым. Генерал напитывается жизненными силами Йохана, Кройф освобождается от тяжести своей славы и необходимости постоянно быть тем самым Кройфом. Они много шутят и много смеются, им легко и весело друг с другом. — Значит, оба останемся зрячими, — улыбается Йохан. — Просто поиграем. Генерал усмехается и помогает ему подняться. Кройф, подчиняясь ему, усаживается на его бёдра, сжимает их коленями. — Ну хорошо, Кройф. — Его пальцы проходятся вдоль пуговиц рубашки Йохана, и Кройф послушно расстёгивает их, следуя за движением его руки. — Вот так. Замри. От первых же его прикосновений к обнажённой, разгорячённой коже Кройфа становится чересчур хорошо. Кройф прикусывает губу и шумно вдыхает воздух, пока Генерал гладит его грудь. — Тебе нравится? — тихо спрашивает он. — Да, — шепчет Йохан. Михелс дотрагивается до его губ, шепчет: «Оближи», и Йохан покорно берёт в рот его пальцы. — А так нравится? — Влажные пальцы Генерала берут его сосок, ласково сжимают. — Да… — выдыхает Кройф, толкнувшись бёдрами к нему. — Слишком. — Это ещё не слишком… — усмехается он, мягко ущипнув сосок Кройфа. Хорошо до боли, и не потому что он причиняет боль, а потому что тело Кройфа только на него так реагирует. Причём на всё, что он делает. — Мне в кайф, господин Михелс, — шепчет Йохан, глядя на него. — Покажите, как доставить удовольствие вам. Вы же знаете, я ничего не умею… Генерал берёт его руку и кладёт прямо туда. Ниже пояса. Там, где… ну, Йохан знает, как и где там трогать. Остаётся делать вид, что он действует чисто интуитивно. Что обнаружить там, под брюками Генерала, нечто твёрдое и тёплое, — приятная неожиданность и в то же время стресс, потому что Кройф не должен знать, что с этим делать. — Ох, — выдыхает он, бросив взгляд в глаза Михелсу. — Погладь. — Генерал накрывает рукой его пальцы, показывает, как его нужно касаться. — Смелее. Плотнее. — Всё правильно делаю? — шепчет Кройф, поглядывая на него. — Да, хорошо. — Генерал лукаво поглядывает на него. — Слезь на пол, тебе так удобнее будет. — Как скажете, — с удовольствием отвечает Кройф, сползает с него и охотно опускается на колени между его раздвинутых бёдер. — Попробуй губами, — поощряет Генерал, погладив его по голове. — Расстегнуть? — с приличествующей робостью спрашивает Йохан, глядя на него снизу. — Пока не надо, — усмехается Михелс, скользнув пальцами по его подбородку. — Сначала привыкни. Попробуй его. — Хорошо, — послушно выдыхает Йохан и подаётся к нему, потёршись щекой о его бедро. Доверчиво глядя ему в глаза, Кройф гладит губами его член сквозь брюки, ощущая, как он становится твёрже, как резче выпирает сквозь ткань. Генерал благосклонно перебирает волосы Кройфа и даёт ему понять, что доволен. — Я не умею, — шепчет Йохан. — Боюсь сделать что-то не так… — Но ты хочешь? — спрашивает Генерал, коснувшись его щеки. — Очень хочу. — Кройф целует его ладонь. — Встань, — командует Михелс, махнув ему вверх. — Так уж и быть, покажу тебе, как это делается. Ох да. Такой разряд возбуждения, будто Кройфу и в самом деле семнадцать лет, а Генерал — его первый мужчина. Михелс подаёт ему руку, Йохан поспешно поднимается, опираясь на его ладонь. Генерал притягивает его поближе и легко касается губами его живота. — О господи, — выдыхает Кройф, зажмурившись от удовольствия. Михелс неторопливо расстёгивает ремень его брюк, поглядывая на него всё с той же лукавой улыбкой. Неужели действительно бывает так хорошо? Стоило пережить всё, что случилось с Кройфом за последние годы, чтобы в итоге выиграть такой суперприз. Правда, какой это, к чёрту, итог? Если не умереть от счастья прямо в эту минуту, чего Кройф делать категорически не собирается, то впереди ещё много всякого. И кто знает, что с ними станет дальше. Очень некстати вспоминать Сурбира, но тот правильно говорил. Жить нужно здесь и сейчас, быть счастливым на всю катушку, потому что завтрашний день может и не настать. Теперь только с Генералом Кройф чувствует себя так, будто его бесконечное пребывание в зале ожидания закончилось и его поезд пришёл, значит, надо брать всё от тех минут, которые они проводят вместе. Странный звук доносится издалека, будто в дверь позвонили, ну и чёрт с ними, может, телеграмма с поздравлениями к Рождеству запоздала или что-то ещё в таком духе. — Ты дверь запер? — уточняет Михелс, замерев. — Я её всегда запираю, — шепчет Йохан, подавшись бёдрами ему навстречу. Снизу снова слышится какой-то шум — голоса, кажется, входная дверь хлопнула. — Чего там? — настораживается Генерал, убрав руку с замка молнии его джинсов. — Да хрен с ними, — бормочет Кройф. — Девочки сами разберутся. — Тебе будет приятнее, если в дверь постучат уже в процессе? — Михелс поднимается с дивана и смеётся, поцеловав его в щёку. Йохан жмурится от прикосновения его губ, как от ласкового солнечного луча. — Пойдём посмотрим. — Ох, — мотает головой Кройф, но не возражает, если их прервут на самом интересном месте — действительно будет ещё обиднее, так что лучше застегнуться и послушаться. — Мне кажется или это голос Сурбира? — Да, вроде похож, — признаёт Генерал. — Он ко мне собирался, но не говорил, когда. С невестой своей обещал приехать. Кройф слышит здравый скептицизм в его голосе. Чёрт возьми, чего Михелсу надо? Заставлял Сурбира искать себе женщину для брака — так теперь ещё и хочет, чтобы та нравилась ему, а не Виму? Ей-богу, хуже строгого папы. Если уж Генерал так уверен, что Виму без этого никак, ему молиться надо, чтобы Сурбир вообще хоть на ком-нибудь женился… Неохотно покинув уютный кабинет Генерала, они спускаются по лестнице к входной двери. Михелс идёт впереди, Кройф — за ним. Сначала они видят спины их жён: Вилл и Данни встречают гостей, потом их взорам предстаёт привычно растрёпанный Сурбир в очередной пижонской куртке, а рядом с ним… — Твою мать, — тихо говорит Михелс. Он так резко остановился, что Кройф влетел ему в спину. Да, это ни разу не девушка Вима. Йохан Неескенс, который должен мирно зимовать в Штатах, стоит в аккуратной дублёнке возле Сурбира. Он первым замечает Кройфа с Генералом, машет им, пихает локтем в бок Сурбира — тот душевно обнимается с Данни — чтобы Вим поднял глаза. Боги. Неужели Сурбир и Неескенс… Да ещё и так серьёзно, чтобы приволочь Йохана Второго в гости к Генералу в качестве своего спутника… Нет, не может быть. — О, ребят! — восклицает Сурбир, решительно раздвигая хрупких женщин, чтобы протиснуться к ним. — Сними ботинки, они же в снегу! — слышится смутно знакомый Кройфу женский голос. Причём его обладательница говорит по-английски. Уф! Анна, невеста Сурбира, всё-таки тоже здесь, просто стоит дальше, вот её и не видно было сразу. Неескенс галантно помогает ей снять шубу, Вим этим не озаботился. Сурбир отмахивается от Анны, Вилл и Данни, привыкшие к нему, только переглядываются и смеются. Пока все друг с другом здороваются, поздравляют друг друга с Рождеством да обнимаются радостно и тепло, Кройф успевает пару раз перехватить взгляд Неескенса — вроде бы весёлый, но внимательный. Он сюда не отдыхать приехал, он какие-то свои задачи решает. — Значит, теперь ты у нас с гаремом путешествуешь? — тихо говорит Йохан Первый в ухо Виму, крепко обняв его. — Заткнись, Кройф, — смеётся Вим, похлопав его по спине. — Это не то, что ты думаешь… — А что? — интересуется Михелс, пожав руку Анны. — Ладно, сейчас поговорим. Кройф, Вим, идите наверх, в мой кабинет. Вилл, Неескенса и Анну поручаю вашим с Данни заботам. — Вот и отлично, — оживилась Данни — видно, что она соскучилась по Неескенсу. — Пойдём, Йохан, поможешь мне на кухне. — Данни, — возмущается Вилл, но та непреклонна: — Отдохни, ты столько всего уже с утра переделала. Побудь с Анной. Анна молчаливо оглядывает всю эту толпу полузнакомых людей, бросает короткий взгляд на Вима — но тот только кивает ей и кладёт ладонь на плечо Кройфа: — Идём. Сейчас будет мне выволочка… — И как это понимать? — строго спрашивает Генерал, заперев за ними дверь кабинета. — Послушай, — примирительно вздыхает Сурбир, развернувшись к нему, — всё совсем не так, как выглядит. — Я оцениваю то, что вижу, — пожимает плечами Генерал. Кройф, покачав головой, облокачивается на высокую спинку кресла возле стола и смотрит на Вима. Тот окидывает взглядом кабинет и замечает на кожаном диване тёплую кофту Йохана — тот надел её с утра сверху рубашки, но снял, едва они с Михелсом остались наедине. С Генералом, извините, даже сидеть рядом жарко. Не говоря уж об остальном. — Не помешали? — ухмыляется Вим, кивнув в сторону дивана. — Естественно, помешали, мы собирались хорошо провести время, — отвечает Генерал, остановившись рядом с Кройфом. — Могу присоединиться или посмотреть, — предлагает Сурбир, — если нальёте чего-нибудь покрепче чая. — Прекрати паясничать, — морщится Михелс, садясь в кресло, за которым стоит Кройф, — и перестань уводить разговор от главной темы. Что за хрень мы тут наблюдаем? Что у тебя творится? Вим, пошатавшись по кабинету, приваливается к столу и задумчиво почёсывает заросший щетиной подбородок. Кройф отмечает, что он успел измениться с тех пор, как они в последний раз виделись. Постарше выглядит, но своей моложавости не растерял. Всё тот же озорной блеск в глазах, всё та же обаятельная улыбка. Ему тридцать пять, и он хорош, как чёрт. Ну, или как бог. Пусть и выпивает — Кройф учуял запах алкоголя, когда Вим торжественно целовал его в губы на глазах у Данни, Анны, Вилл и Неескенса. Остаётся надеяться, что он не вёл машину под градусом. — Слушайте, дела обстояли так, — говорит Сурбир, переводя светлый невинный взгляд с Кройфа на Генерала и обратно. — Мы с Анной там, в Роттердаме, уже взвыли и приехали на каникулы в Амстердам. Нежданно-негаданно объявился Неескенс, чёрт знает, как он нас нашёл, но у него тут, как и у меня, сплошь свои люди. Как бы случайно выловил нас в баре недалеко от Лейдсплейн, сказал, что решил отпуск на родине провести — странный выбор для зимнего досуга, правда? Не, я-то понимаю, зачем, да и ты понимаешь, — ухмыляется Вим, подмигнув Генералу. — Он Рождество встретил с семьёй в Хеемстеде, а потом сюда приехал. Ну дальше ясно, мы начали в баре, жрать захотели, пошли в ресторан, затем поехали в стрип-клуб, продолжили в отеле. Анна уснула в кресле, пока мы болтали, я отнёс её в кровать, а сам пошёл его провожать в гостиницу, где он остановился. Потом… — Потом вы были у него в номере, это можно не рассказывать, — прерывает Кройф. — Да, — указывает на него Вим. — Точно. Были. В общем, к Анне я под утро вернулся. Потом мы тут гуляли втроём, катались на коньках… — Бухали, как черти, — подсказывает Генерал, постукивая по подлокотнику. — Ну, а чем ещё заняться взрослым людям на каникулах? — разводит руками Вим. — Сегодня решили к тебе поехать, мы же с тобой договаривались, что на Рождество я приеду с Анной. Йохан Второй с нами попросился, он соскучился по тебе, как я мог ему отказать? Вы-то, небось, уже давно здесь, а он тебя больше года не видел… — добавляет Сурбир, обращаясь к Михелсу. Вместе они тут не очень давно — Кройф в Амстердаме месяца полтора, с тех пор как в «Аяксе» работает, Генерал из Германии приехал только под Рождество. Само собой, с того дня, как он появился в Амстердаме, Кройфа из его дома метлой поганой не выгонишь. Сегодня Данни детей привезла — а то, говорит, забудут за каникулы, как ты выглядишь, муженёк, — да и сама осталась, она часто заезжает пообщаться с Вилл, женой Михелса, они хорошие подруги. Кройф понимает, что Данни давно обо всём догадалась и хочет держать руку на пульсе. — И что ты мне хочешь сказать, появляясь с Неескенсом и невестой одновременно? — резко спрашивает Михелс. — Ничего, — пожимает плечами Вим. — Просто так сложилось, что мы решили все вместе приехать. — Хотя бы живёте вы порознь? — уточняет Генерал. Йохан Первый успокаивающе касается его плеча. Михелс отвечает лёгким прикосновением к его пальцам, но тут же убирает руку. — Да, — отзывается Вим. — Анна не очень ладит с Неескенсом. — Правда? — поднимает бровь Йохан Первый. — А я видел, как он очень галантно себя с ней вёл там, у дверей. — Я попросил включить его фирменное обаяние, чтобы ей понравиться, — вздыхает Сурбир. — И он старается, но Анна всё равно на него косо смотрит. Слишком красивый, говорит, друг у тебя. — Она всё чувствует, — укоряет Михелс. — А ты её мучаешь. И себя тоже. И Неескенса в придачу. Он же не ко мне припёрся, не успокаивай себя этой мыслью. Он за тобой поехал. — Да нахрена я ему, — грустно смеётся Вим. — Он молодой, богатый, знаменитый, на него на улице каждый оборачивается, не только как на Неескенса — просто как на красивого парня. А я кто? Старый полуженатый еврей, да ещё и алкоголик. — Об этом после поговорим, — качает головой Генерал. Кройф хмуро смотрит на его заметно полысевшую макушку, и почему-то эти неизбежные свидетельства возраста Генерала вызывают в нём нежность, болезненную нежность, а не печаль. Хотя он понимает, что чем старше будет становиться Михелс, тем сильнее они будут друг от друга отдаляться. Это, наверное, неизбежно. Хоть пока и кажется перспективой весьма туманной. «Вот ты сука, — думает Кройф с неожиданной злобой, бросив взгляд на Вима. — Все сливки снял, закадрил его тридцатисемилетним, а мне оставил… только то, что я смогу урвать, прежде чем стану ему просто другом. Сука». Если Генерал так потрясающе хорош сейчас, страшно даже подумать, насколько он был бесподобен тогда. В те годы, когда до него дорвался Сурбир. — Что ты хочешь услышать? — спрашивает Вим, глядя в глаза Генералу. — Что я не брошу Анну, что не распишусь с ним, пока мы оба тут, в Амстердаме, где можно это сделать? Не бойся. Не брошу. Не распишусь. Мне любые госучреждения строго противопоказаны, меня как увидят — обяжут сначала Майе все алименты выплатить, а потом уж подумают, регистрировать ли мой новый брак. Успокойся. Всё сделаю, как ты хотел. Вернусь с Анной в Америку, женюсь на ней. — Значит, ты всё-таки решил туда податься, — задумчиво отвечает Михелс. Судя по его тону, они это обсуждали не раз и не два. — Решил, — пожимает плечами Вим. — В «Спарте» меня ненавидят. Фанаты обзывают сраным амстердамским евреем. Остальные считают просто ленивой дряхлой звездой, приехавшей за баблом. В Америке, знаешь, как-то теплее относятся, там я — оооо, Сурбир, который сыграл в двух финалах Чемпионатов мира, оооо, легенда. А тут — просто говорящая руина. — Авторитета тебе не хватает, — понимающе вздыхает Кройф. — Ну да, я не ты, извини, — разводит руками Вим. — Да и Анне тут скучно, она тоскует. Языка не знает, трамваев боится, подружек нет, люди грубые, не то что в Калифорнии. — Что она вообще в тебе нашла, — вздыхает Михелс. — Её родители тоже как-то не догнали, чем я ей приглянулся, — смеётся Сурбир, запрокинув голову. — Ты уже с родителями познакомился? — удивляется Кройф, смахнув воображаемую пылинку с плеча Генерала. — Вообще-то, она моя невеста, Кройф, и жениху подобает познакомиться с семьёй, — резко отвечает Сурбир, развернувшись к ним. — Так что я скатался в Нью-Мексико, наслушался говна от её мамы и уж тем более — от её папы-юриста. Они явно не таким своего зятя представляли. Да уж. Если Сусила или Шанталь, повзрослев, приведут домой подобного типа, Кройф первым ему голову открутит. — Но благословили? — уточняет Михелс. — Не убили — считай, что благословили, — пожимает плечами Вим. — И сегодня, как видишь, делаю аналогичный высокий жест, привёз невесту в твой дом знакомиться. Никакой другой семьи у меня нет. — Тогда советую поскорее присоединиться к Анне, — вздыхает Генерал. — Представляешь, каково ей там одной. — Да я бы с радостью, но ты потребовал разговора, — отзывается Сурбир, глядя на Михелса. — Нужно было внести ясность. С тобой отдельно пообщаюсь позже, — сухо сообщает Генерал. — И не вздумай сбежать, понял? — Чего ж тут непонятного, — огрызается Вим. — Могу идти, мой повелитель? — Оба свободны, — говорит Генерал, оглянувшись на Кройфа. — И позовите ко мне Неескенса. — Хорошо, — кивает Кройф, положив руку ему на плечо. «И как мы дошли до жизни такой? — хмуро думает Йохан Первый, выходя из кабинета Генерала вместе с Вимом. — Почему всё не может оставаться так спокойно и хорошо, как было в Калифорнии?» Да понятно, почему. Там они были вместе — а здесь разделены, каждый сам по себе, им приходится конкурировать за внимание Генерала, и Вим чувствует, что Михелс отдаляется от него. Но в этом ведь виноват совсем не Кройф. Ещё в Лос-Анджелесе, когда они гуляли вместе по пляжу, Кройф спрашивал Сурбира — как, почему, зачем ты решился на это, для чего ты нас друг к другу подталкиваешь, что ты на самом деле задумал? Вима трудно заподозрить в интригах, он умный, но добрый и честный. «Когда я приехал, он уже для себя всё определил, — отвечал Сурбир, и алое предзакатное солнце отражалось в зеркальных стёклах его очков. — Он во всём разобрался и знал, чего хочет. Ты упирался, смущался и отрицал очевидное, но он привык получать то, что наметил. А я люблю, когда он счастлив и доволен. Ты же понимаешь. Сколько б я себе ни говорил, что никогда его не отпущу, от меня ничего не зависит. Да и от тебя ничего не зависит. Всё будет так, как он решит». Кройф отчаянно завидует Сурбиру. Завидует тому, что тот успел раньше, что получил Генерала более молодым, яростным и страстным, что напитался адреналином запретной связи, что сам Сурбир был в то время более открытым и восприимчивым. Тому, что он получил те эмоции и ощущения, на которые Кройфу уже не приходится рассчитывать, хотя бы потому что он старше и опытнее, чем был Вим в тем годы. А Генерал Кройфу поведал, что, когда он ещё тренировал их обоих в «Аяксе», Вим ревновал его к Кройфу и завидовал тем привилегиям, которые были только у Кройфа: Йохан имел право заговорить с Генералом, зайти к нему в кабинет, поделиться своими соображениями и даже, господи помилуй, дать совет Михелсу. Так они и меняются ролями, выходит, и ревнуют, и завидуют, и никогда не будут считать, что у них есть всё, чего они хотели. Если человек такой невероятный, как Генерал, — то и получить с ним рассчитываешь целую вселенную, не меньше. — Я курить, — говорит Кройф, направляясь к лестнице. — Вообще не представляю, как ты с ним терпишь столько времени без курева, — сочувственно похлопывает его по плечу Вим. — Ну, пора и мне учиться компромиссам, — грустно усмехается Йохан. — Он терпит, что от меня всё равно воняет табаком, а я не курю в его доме. — Ладно, пойду тогда найду Неескенса, — кивает Вим. — Не, ну каково, а? Мы оба в полном его распоряжении, и он нас посылает за Прекрасным, мать его, принцем. — Ты его тоже пойми, он волнуется, — разводит руками Кройф, уже ступив на первую ступеньку. — Слушай, я честно сдохну, если сейчас не покурю, встретимся на заднем крыльце. — Окей, — подмигивает Вим. — Дождись меня. — И давно ты с Сурбиром встречаешься? — деловито спрашивает Данни, раскладывая закуски на блюде. — Давненько, — прикинув, отвечает Йохан Второй. — Ай, чёрт! — И поспешно слизывает с пальца паштет, в который ненароком влез. — А что, так заметно? — Мне — заметно, — смеётся Данни, лукаво покосившись на него. — Сколько лет я вас обоих знаю… И чего, как у вас дела? — Да по-разному, — вздыхает Неескенс, приподняв полотенце, которым накрыт противень. — Это тоже выкладываем? — Да, пора уже, если будем Михелса ждать, всё окончательно остынет, — закатывает глаза Данни. — Придёт, как соизволит. Хотя бы закуски подадим, а как он спустится — принесём основное блюдо… Ты не увиливай от разговора, ладно? — Тут опасно, вдруг девчонки придут уши погреть, — отпирается Неескенс. — О да, они по тебе соскучились, — смеётся Данни и торопится к двери, чтобы прикрыть её. — Да и я, признаться, тоже. Так тоскую по Барселоне, что чертовски рада тебя видеть. Когда ты рядом — можно представить, что мы ещё там… — Погодка не та, — кивает в сторону окна Йохан Второй — там валит снег. — Еле доехали. — Ну ты-то в Нью-Йорке к зиме привык, — пожимает плечами Данни. — У меня всё хорошо, — сообщает Неескенс, открывая шкаф — нужно ещё одно блюдо. — Лучше расскажи про вас — как устроились, как у Йохана настроение, какие перспективы. — Он не хочет обратно в Штаты, — отзывается Данни. — Прекрасно понимаю, почему, я не слепая. Он прикрывается сборной — дескать, жаждет снова за Голландию выступать, а для этого нужно играть в Европе. Сейчас у него несколько предложений наклёвывается — Германия, Англия и Испания, в Испанию он бы поехал, но там второй дивизион. Так что Кройф пока в раздумьях. А ты вернёшься в Америку? — Да, у меня контракт на пять лет, — вздыхает Неескенс, поставив блюдо на стол. — Мне хорошо в Нью-Йорке, нравится этот безумный ритм жизни, там весело. Значит, Кройф намерен остаться? — Кройф не хочет уезжать далеко от… него, — поясняет Данни, кивнув наверх. — И это меня слегка пугает. — Почему? — хмурится Неескенс. — Как только прилетели в Амстердам, Йохан сразу рванул к нему в Кёльн, — тихо отвечает Данни, посмотрев ему в глаза. — Посоветоваться. И ещё пару раз до Рождества успел туда смотаться. Нет, я всё понимаю. Он главный человек в жизни Йохана, но раньше Кройф как-то справлялся без него, а теперь это… это странно, понимаешь? Я вообще не помню, чтобы он так сходил с ума по кому-нибудь. Ну, может, по тебе, — скептически добавляет Данни, подумав. — Но тогда он был моложе. Теперь начинаю себя накручивать и подозревать, вдруг всё это чёрте сколько лет тянется, а я проморгала… — Слушай, они всегда много общались, — успокаивает Неескенс. — Я его часами ждал после тренировок, потому что они разговаривали. Каждый день. Подолгу. Не знаю, о чём. — Может, и ты всё проморгал? — щурится Данни. — Нет, — отрицает Йохан Второй. — У них были очень тёплые, близкие отношения, он был Йохану старшим товарищем, наставником, другом. Теперь Йохан сам близок к тому, чтобы стать тренером. Ему нужны советы и поддержка, а Генерал — единственный, от кого он в состоянии это принять. Кройф всегда прав, мы оба в курсе, но это не значит, что он не боится облажаться в новой роли. — Ну, отчасти так и есть, — не возражает Данни. — Только вот с тех пор как Михелс приехал, Кройф тут торчит целыми днями. И это меня слегка напрягает. Осторожный стук в дверь прерывает их разговор. — Не помешал? — вкрадчиво спрашивает Сурбир, приоткрыв дверь и засунув лохматую башку в кухню. — Нет, конечно, — сердито отвечает Данни, вытерев руки полотенцем. — О, еда! — оживляется Вим, рванув к столу. — Не смей! — грозит пальцем Данни. Сурбиру любые запреты нипочём — тут же хватает с ближайшей тарелки бутерброд, запихивает его в пасть и жестами показывает: «Ну сдвинете их, и будет, словно так и было». — Какой же ты варвар, — закатывает глаза Данни, но, ясное дело, простит. Виму все всё прощают. — Совсем забыл манеры со своей американкой. — Прости, дорогая, — бурчит Вим, стараясь побыстрее прожевать бутерброд. — Жрать охота, я даже не помню, завтракал ли сегодня. — Завтракал, — напоминает Неескенс. — Мы ели в брассерии у моста. — Не мешай давить на жалость, мальчик! — отмахивается Вим, направляясь к шкафу. — Тебя, кстати, ждёт наверху Генерал, желает поговорить наедине, так что собери всё своё мужество и вали к нему. Вряд ли он будет хвалить тебя за успехи в играх «Космоса»… — Сурбир, это коньяк, — угрожающе говорит Данни, следя за ним. — Да ладно? А я думал, чай в бутылку налили, — ржёт Вим, поставив коньяк на стол и разыскивая стакан. — Я уже свою порцию добрых слов от Генерала получил, мне можно. Детка, ты ещё тут? — поворачивается он к Неескенсу. — Давай-ка шустренько в кабинет строгого директора. Он что-то нервный, успокой его, как ты умеешь. — И ласково шлёпает Йохана Второго по заднице. — Скотина ты невыносимая, — толкнув его локтем в бок, сообщает Неескенс. — Но ты меня любишь, — подмигивает Сурбир, похлопав его по щеке. — Ненавижу, — вздыхает Йохан Второй. — Я так и сказал, — смеётся Вим, поставив на стол стакан. — Буду о тебе молиться! — обещает он, зубами вытащив пробку из бутылки. — Идиот, — качает головой Неескенс. — А вы милые, — отмечает Данни. — Но не вздумайте это повторить на глазах у Вилл, понятно? — Чего тут непонятного, — пожимает плечами Йохан Второй и всё-таки покидает кухню. — Сурбир, ступай уже в гостиную, правда, — рекомендует Данни, проводив его взглядом. — Вилл чудесная, добрейшая женщина, только сам знаешь, как она умеет выедать мозг чайной ложкой, особенно если перед ней невеста мальчика, который ей как сын. Твоя Анна уже стопроцентно готова сбежать от неё через окно. — Спешу на помощь, — обещает Вим, опрокинув в себя полстакана коньяка. — А ты тут точно одна справишься? — Ты говоришь с женой Кройфа и матерью троих детей, засранец, — нежно отвечает Данни. — Нет такой напасти, с которой я не управлюсь. — Даже не обнимешь? — тихо спрашивает Неескенс, глядя на Генерала. — Я океан пересёк, чтобы тебя увидеть… — Не лги, — обрывает Михелс. — Ты совсем не ко мне приехал. — Что? — морщится Йохан Второй. — Не знаю, чего ты там придумал, но тебе я не лгу. Никогда. — Значит, себе лжёшь. Это ещё хуже. Генерал не предложил Неескенсу сесть и сам поднялся из кресла, едва Йохан Второй переступил порог, поэтому сейчас они стоят в центре комнаты, и обоим, наверное, некомфортно в равной мере. Хотя тут уютно. Тикают часы на стене — и больше ни звука, только голоса и топот снизу. Как из другого мира. Единственное, что бесит Неескенса, — тёплая кофта на диване, которая точно принадлежит Кройфу. Специально тут её оставил, что ли? Территорию свою пометил? — Раз насквозь меня видишь, то и мне объясни, — предлагает Йохан Второй, скрестив на груди руки. — Ты поехал за Сурбиром, — говорит Генерал, сделав шаг к нему. — Потому что считаешь, что ещё не поздно вмешаться и отогнать от него Анну. Что Вим может достаться тебе. И это запредельный эгоизм, такого я от тебя не ожидал. — Неправда, — качает головой Неескенс. — То есть, я действительно считаю, что Вим совершает огромную ошибку, и это так. Он женится на первой встречной, она его недостойна. — А ты, значит, достоин, — ухмыляется Генерал. Господи, вот бы он не усмехнулся, а по-настоящему улыбнулся. Той самой улыбкой — радостной, широкой, солнечной. Когда он так улыбается кому-то, адресат чувствует себя самым счастливым в мире, — во всяком случае, с Неескенсом так было всегда, даже десять лет назад. Кажется, с тех дней, когда они были счастливы в Барселоне, прошла целая вечность, а не два года, Генерал сильно изменился и постарел — будто время побежало быстрее после того, как им с Неескенсом пришлось расстаться, но ведь улыбка у него осталась та же, в этом Йохан Второй совершенно уверен. Только вот пока Михелс не считает, что Неескенс заслужил такую честь. — Дело не во мне, а в нём, — возражает Йохан Второй. — Ему плохо, ты что, не видишь? Конечно, он старается выглядеть счастливым, это же наш непоколебимый Сурбир, но по нему всё сразу ясно. — И ты приехал его поддержать, — кивает Генерал. — На первый взгляд, очень мило, настоящий друг, все дела. Но ты же свои цели преследуешь, что я, не знаю тебя, что ли? Пытаешься расстроить его помолвку, Анну отпугнуть — смотри, дескать, твой будущий муж не только пьёт, как свинья, он ещё и трахает симпатичного приятеля, причём гораздо охотнее, чем тебя. — Послушай… — А ты представь, что она уехала, — жестом заставив его замолчать, говорит Михелс. — Вот, уехала Анна домой в Калифорнию, вся в слезах, ты её проводил в аэропорт, дал ей свой платок и так далее, истинный джентльмен, простил ей даже свою расцарапанную морду. И что дальше, Неескенс? Ты тоже уедешь, у тебя контракт до восемьдесят четвёртого года. Допустим, Сурбир отмучается в «Спарте» и в Америку вернётся. В Нью-Йорке он никому нахрен не нужен, у вас команда звёзд, а не сбитых лётчиков. Уедет в какую-нибудь глухомань. Там он останется совершенно один, будет шляться с дружками, которые просто хотят побухать за его счёт, пить, как чёрт, творить хрен знает что, спать в канавах, валяться под заборами, потому что некому будет о нём позаботиться, никто его не будет дома ждать, никто не будет его искать в ночи по всем окрестностям. Сейчас хоть Анна за ним ходит. Запихивает его в такси в нужный момент, тащит домой, стирает заблёванную постель, чистит ковёр и отмывает ванную. Ты понимаешь, что его загубишь? Ему нянька нужна, а не любовник, который будет раз в месяц приезжать. — Будто не знаешь, почему он себя так ведёт! — повышает голос Йохан Второй, крепко обхватив себя руками. — Твоя версия? — поднимает бровь Генерал. — Он сюда за тобой поехал, — жёстко, с напором говорит Йохан Второй. — Добился, чтобы его именно в Роттердам в аренду отдали, хотя все знают, как там относятся к выходцам из «Аякса», — и ты вроде не возражал. Он приехал, Анну сюда приволок, она тут совсем одна, вот и ходит за ним по кабакам, ни слова не понимая в его пьяном трёпе с друзьями. А ты его отталкиваешь, избегаешь его, запрещаешь ему приезжать к тебе в Кёльн… — Его место — рядом с будущей женой, — огрызается Генерал. — Он взрослый мальчик, сам решает, где его место, — разводит руками Йохан Второй. — Тебе что, так трудно уделить больше времени тому, кто потратил на тебя всю жизнь? — Он тратил жизнь только на себя самого, — возражает Михелс. — Ты плохо знаешь Вима, если считаешь, что он всецело зависит от меня. — Ты просто хочешь его сплавить Анне, как котёнка в хорошие руки, — мотает головой Неескенс. — Сам не готов нести за него ответственность — вот и отстраняешься. Тебе даже поддержать его трудно, чего тебе стоит поговорить с ним о его будущем, о тренерской карьере? Он ведь хочет быть тренером, не то, что я. — Какой он, на хрен, тренер, если весь Амстердам только и говорит о том, где и как Сурбир вчера нажрался? — задаёт резонный вопрос Генерал. — Тренер должен быть примером самодисциплины, у него должна быть железная воля и идеальная репутация! А Сурбира каждый вечер все видят бухим в хламину — и как ты себе представляешь его на тренерском посту? Даже если он соберётся и бросит пить, это не поможет. Вся Европа в курсе, какой у него, кхм, стиль жизни. Пусть едет в Штаты и делает всё сам. — Так скажи ему это! — требует Неескенс. — Ты — единственный человек, которого он послушает. — Поговорю с ним вечером, — вздыхает Генерал, отвернувшись, и быстро идёт к столу. — Честное слово, уж сколько лет, как я вам всем не тренер, а до сих пор себя чувствую воспитателем в детском саду. Вы между собой не через меня пообщаться в принципе не можете? — Можем, — хмуро отвечает Неескенс, — но все люди, которых ты вокруг себя собрал, слушаются только тебя. А я для него не авторитет, я — как ты правильно сказал, симпатичный приятель, с которым можно и потрепаться, и выпить, и потрахаться. Ты совершенно зря считаешь, что я приехал в Амстердам с целью выйти за него замуж. Я не совсем сумасшедший. — А кажется, что совсем, — отмечает Михелс, налив себе воды из графина. — Можно мне тоже? — просит Неескенс. В горле пересохло и от злости, и от волнения, и от прочих эмоций. — Можно, — ворчливо отзывается Генерал. — Иди сюда. Йохан Второй, присев на край стола, смотрит, как он наливает воду во второй стакан. — Пообещай, что не будешь его уговаривать всё бросить ради тебя, — требует Генерал, — и не будешь сам делать глупости. С вас станется. Думаешь, мне Хаппель не рассказал, как вы чудили в Аргентине? — И что ты почувствовал, когда узнал? — интересуется Неескенс, взяв стакан из его рук. — Глубокое моральное удовлетворение, разумеется, — усмехается Генерал, глядя куда-то вдаль, мимо него. — У меня хотя бы таких проблем в сборной не было. — Ты же знаешь, почему он себя ведёт, как трудный подросток, — тихо говорит Неескенс, отпив воды. — Требует внимания. Надеется, что ты к нему придёшь, накажешь, а потом пожалеешь и приласкаешь, скажешь, что он не совсем пропащий, что надежда ещё есть, просто надо взяться за ум и начать тренерскую карьеру в Штатах. — Допустим, один раз приду и скажу. А потом? — спрашивает Генерал, покосившись на него. — Он вернётся в Америку, я не смогу с ним быть, и ты тоже. Опять куролесить начнёт — и там свой авторитет просрёт так же, как тут просрал. — Ему одного твоего ласкового слова на год хватит, — уверяет Неескенс. Генерал вздыхает. Йохан Второй жадно смотрит на него — и наглядеться не может, не хочет взгляд отводить, ни за что, никогда, просто смотреть на него, ей-богу, он уже и этому рад. — Он думает, что ты поставил на нём крест, что считаешь его своей неудачей, — добавляет Неескенс, повертев в руках стакан. — Да господи… — качает головой Генерал. — Не в этом же дело. — Конечно, с Кройфом тебе интереснее, чем с нами, — пожимает плечами Йохан Второй. — Он — куда более перспективная инвестиция, он точно будет тренером — и непременно добьётся успеха, у него мозг так устроен. Вот и получается, что ты сторонишься Вима, потому что он ведёт себя непотребно, а Вим пьёт, потому что ты его игнорируешь, и замкнутый круг, всё. — Тут не один замкнутый круг, — возражает Михелс. — В «Спарте» ему почти не дают играть, потому что он далеко не в лучшей форме, а он пьёт, потому что его не ставят в основу. — А ещё его там ненавидят, — добавляет Неескенс. — И обстановка там не самая здоровая. — Его ненавидят, потому что он всех презирает, — вздыхает Генерал. — Срётся с журналистами и оскорбляет их. Журналисты настраивают против него фанатов, а он только насмехается и язвит в ответ. Что уж говорить про отношение других игроков к нему, сам подумай, мы же не в вакууме живём. Неескенс, послушай, это проблемы Вима — и он их должен сам решать, а ты его только путаешь и вводишь в соблазн. — Ему хорошо со мной, — не соглашается Неескенс. — В том-то и дело. А без тебя будет ещё хуже, чем до твоего приезда. Неескенс отводит взгляд и молча рассматривает ковёр сквозь дно пустого стакана, который так и держит в руке. — Можно ещё? — тихо спрашивает он. Генерал, пожав плечами, наливает ему полстакана воды. Себе тоже. — Если бы я один приехал, ты бы меня и на порог не пустил, — предполагает Йохан Второй, отпив. — Уверен? — спрашивает Генерал, покосившись на него. — Данни сказала, Кройф у тебя безвылазно торчит, — усмехается Неескенс. — И правильно, охраняет тебя от конкурентов. — Хозяин в этом доме я, а не Кройф. Неескенс поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и встречает взгляд Генерала. Осторожно, словно опасаясь его спугнуть резким движением, Михелс забирает у него стакан и ставит на стол. Здесь так тихо, что, кажется, Неескенс даже слышит лёгкий шорох прикосновения, когда Генерал проводит пальцами по его щеке. — Ты сказал, что я буду тебе принадлежать, пока хочу быть твоим, — шепчет Йохан Второй, поймав его руку. — Так вот, я хочу, слышишь? Всё ещё хочу. Михелс шумно вздыхает, когда Неескенс прижимает его пальцы к губам. — Где тебя черти носили? — спрашивает Кройф, обернувшись. — Я уже задубел тут. — Ну прости, прости, мой хороший, — обезоруживающе улыбается Вим, прикрыв за собой дверь. — Пришлось показаться на глаза Анне, чтоб не подумала, что я сбежал… Кройф со вздохом кидает окурок в жестяную пепельницу на высокой ножке, которую специально для него поставили здесь. Снег так и идёт, но под козырьком заднего крыльца вполне терпимо. — И как она? — интересуется Йохан. — Не очень напугана? — Не понимает, что происходит и куда мы все постоянно пропадаем, но в целом держится молодцом, она девочка не робкая, — смеётся Сурбир, взяв его за руки. — Ого, ты и правда заледенел в своём красивом пальто. — Вим решительно расстёгивает куртку. — Иди ко мне, согрею. — Сурбир… — шепчет Кройф, нервно посмеиваясь. — Ну ты чего, вдруг увидят. — Пусть видят, я что, не имею права старого друга спасти от лютого холода? — Вим целует его в макушку. — Давай-давай, обними меня. Простудишься — Данни нас обоих прибьёт. Сопротивляться не особо хочется. Кройф прижимается к большому, тёплому телу Вима, запускает руки ему под куртку и замирает, припав щекой к его груди, гладя его спину под шелестящей от его прикосновений тканью. — Так-то лучше. — Сурбир старательно прикрывает его полами куртки. — Чего ты так легко одет? — Кофта ещё была, — отзывается Кройф, — но она в кабинете Генерала осталась. — Да, туда сейчас не сунешься особо, — соглашается Вим, обняв его покрепче. — Неескенс там, думаю, надолго. — Ты весь провоняешь моим табаком. — Ну и пусть. От Сурбира пахнет парфюмом и алкоголем — Кройф чувствует мощный выхлоп, когда Вим касается губами его волос и шумно вздыхает. — Ты же пьяный, — бормочет он, и Вим сразу оживляется: — Точно, во я дурак. — Жестом фокусника он вынимает из кармана фляжку. — Але-оп! Будешь? Тут, правда, мало, но рассчитываю на дозаправку, когда твоя строгая красотка свалит с кухни. — А давай. — Кройф неохотно вытаскивает одну руку из-под его куртки и берёт фляжку. — За встречу. Убедившись, что Йохан сделал пару основательных глотков, Сурбир прячет фляжку во внутренний карман куртки. Теперь им ничего не мешает обниматься дальше. — Соскучился по тебе. — Вим гладит его спину. — Как ты, мой хороший? — Стыдно тебе говорить, что счастлив, — шепчет Кройф, прикрыв глаза. — Нечего тебе стыдиться, — говорит Сурбир, и Йохан чувствует его голос всем телом, не только слухом. — Ты не виноват, что всё так получилось. Жили бы мы дальше в Калифорнии, было бы всё в порядке. — Да, — отзывается Кройф. — Там было лучше всего. Опять встречали бы Рождество под пальмами, все вместе. — И чего, какие у тебя планы? — спрашивает Вим, потёршись подбородком о макушку Кройфа. — Останешься в «Аяксе», будешь плести интриги и бороться за пост главного тренера? — Да какое там, у меня диплома нет, без него не допустят, — ворчит Кройф. — И не хочу я пока в тренеры, понял? Это пытка, серьёзно, не могу на скамейке сидеть и завидовать тем, кто на поле. Нет, Вим, не созрел я ещё. Сколько смогу играть — буду играть, вот это моё, это по мне. Когда совсем тяжело станет — подумаю о тренерской работе… — А он чего советует? — интересуется Сурбир. — Он всё понимает и тоже считает, что мне ещё рано, — вздыхает Кройф. — Поговори с ним сегодня обязательно, раз уж он сам предложил, только без говна всего этого, ладно? Как с другом, как с учителем. Он обиделся, когда ты в интервью брякнул, что наибольшее впечатление на тебя как тренер произвёл Хаппель. — Но там я честно заявил, что больше всех надо мной работал Михелс, — смеётся Вим. — Он чего, читает мои интервью? — Да, и очень внимательно, — отвечает Йохан, заглянув ему в глаза. — Слушай, ему не всё равно. И ты его огорчаешь. Это не из-за меня он не хочет с тобой видеться, ты же понимаешь, не я у него время отнимаю, он нашёл бы достаточно времени для нас обоих, если бы захотел, но он не желает с тобой встречаться, потому что ему больно тебя таким видеть. — Каким — таким? — спрашивает Вим, погладив его волосы. — Я что, сильно изменился? Так ты тоже не молодеешь, вообще-то. — Ты меняешься, это правда, — честно отвечает Кройф, — и далеко не к лучшему. Дело не во внешности, у тебя характер портится. Ты и раньше был невозможный, но твои выходки были добрее, что ли. — Климат дерьмовый, — усмехается Вим, укачивая его в объятиях. — Вот в Калифорнии — там другое дело, и теперь я знаю разницу. Когда солнце и тепло — люди довольные, а когда холод и дождь постоянно — все грубые и злые, как у нас. Так что я обратно хочу. Тоска по родине — это как-то не про меня. — А я в Испанию хочу, жуть как хочу, — вздыхает Кройф. — И есть предложение оттуда, но второй дивизион. — А по деньгам что? — щурится Вим. — Торгуемся, — коротко отвечает Йохан. — Деньги нужны, сам понимаешь. Данни тебе не успела пожаловаться, какой я жадный стал? — Нет, но могу представить. Кстати, ты Дику ван Дайку не звонил? Не звонил. Совсем не до него сейчас, особенно когда Генерал в городе. — Ещё нет, но позвоню, — после паузы говорит Йохан. — Он мне должен. — Много? — Много, — вздыхает Кройф. — Мы собирались вместе бизнесом заниматься, я долю вложил, но всё поменялось, непонятно, вернёмся ли мы вообще к этому проекту, и большая сумма сейчас мне нужнее, чем постоянный доход в перспективе. — Понятно. — Сурбир целует его в лоб. — Да, облом вышел у ван Дайка. — А ты и рад. — Честно? Рад, — подтверждает Вим. — Он это заслужил. — А я тоже рад, что всё так вышло, — признаётся Кройф, сцепив руки на его пояснице. — Стоило всё потерять, чтоб такое получить взамен. — Да уж, — смеётся Вим, прижавшись щекой к его волосам. — Если б не твой жуликоватый агентишка, это Рождество ты провёл бы куда скучнее. Сидел бы в своём роскошном барселонском доме, в тепле и уюте, ждал бы, когда всё это семейное благолепие кончится, чтобы под приличным деловым предлогом свалить в Ниццу и броситься под ван Дайка. Но вот счастье — теперь ты здесь, в холодном Амстердаме, без денег, зато под Генералом, а не под каким-то там ван Дайком. — Ну, может, если бы меня не было, под ним был бы ты, — пожимает плечами Кройф. — Кто знает, — тихо говорит Вим, гладя его спину. — Всё решает только он. Не ты и не я. Чёрт знает, почему он тебя выбрал и решил состариться рядом с тобой, а не со мной или с Неескенсом. — Думаешь, у него на меня такие далеко идущие планы? — нервно смеётся Кройф. — У Неескенса такая теория, — отзывается Сурбир. — Дескать, Генерал не хочет, чтобы я или он видели, как он будет меняться с возрастом, ему всё-таки пятьдесят три скоро. А ты теперь никуда от него не денешься, станешь ему не только другом, учеником, соратником и продолжателем его дела, но и последним любовником, который будет с ним до самого… ну ты понял. Думаю, он в тебе не ошибся, Кройф, если так. От слов Сурбира стало ещё холоднее, чем от морозного воздуха, и даже в его жарких объятиях по телу Кройфа пробежала дрожь. — Ну вас к чёрту с такими теориями, — огрызается он, снова прижавшись щекой к широкой груди Сурбира. — Знал, что ты так скажешь. — Вим шумно вздыхает, уткнувшись в его волосы, будто занюхивает Кройфом выпивку. — Но без разницы, что ты говоришь, главное — что ты делать будешь. — Сурбир, а сам-то ты чего делаешь? — приподнимает голову Кройф. — Ничего особенного, у меня тоже руки замёрзли, — невинно смеётся Вим. — И обязательно их греть в задних карманах моих джинсов? — Услуга за услугу, Кройф. Ты согреваешься в моих объятиях, а я тискаю твою задницу, она у тебя ещё очень даже ничего. — Пьяный дурень, — ласково вздыхает Кройф. — Не такой уж и пьяный, — возражает Сурбир. — Можешь сам проверить. — Как? — удивляется Кройф. — А так. — Вим вытаскивает его руку из-под своей куртки и, чуть отстранившись, кладёт её себе пониже пояса. — Чувствуешь? Значит, почти трезвый. — С каких пор это стало показателем? — Кройфу так смешно, что он даже возмутиться забывает. — А с недавних, — охотно поясняет Сурбир, мягко, но настойчиво прижимая его руку крепче. — В тот вечер, когда Неескенса встретил, мы с ним накидались в дрова. Он меня в отель привёл, штаны мне расстегнул, а поднять никак не мог, бедный, так старался, и руками, и губами, и языком… Долго со мной мучился, зато когда поднял — на славу поднял, так, что уронить никак не мог, представляешь. Всё уже перепробовали, во всех видах и позах, а кончить не получалось. — Да что ты говоришь, — усмехается Кройф, пытаясь аккуратно убрать руку, чтоб и Вима не обидеть резким отказом, и его домогательства прервать. — И какой же финал был у этой драматичной истории? — Такой, — шепчет Вим ему в ухо. — Я попросил Неескенса меня трахнуть, да пожёстче. Зажмурился покрепче, представил Генерала. Он умница, всё понял, дал мне пальцы в рот, как только вошёл. И всё, я сразу финишировал, веришь, даже толком насладиться им не успел. — И всё помнишь? — уточняет Кройф. — Вспомнил, когда он мне рассказал утром. — Дыхание Вима щекочет ухо. — Прям при Анне. Она ж голландского не понимает. Очень забавно слушать, как он при моей невесте рассказывает, как меня трахал прошлой ночью. — Ты её специально бесишь? Остерегайся, — предупреждает Кройф, всё-таки вытащив руку из-под его ладони. — Так она тайком голландский выучит и станет всё понимать, но тебе, разумеется, не скажет. — Я не о том, Кройф. — Вим, взяв его за подбородок, заставляет поднять голову и посмотреть ему в глаза. — Видишь, какой я жалкий стал. — Не смей так говорить о себе. — Кройф сжимает его запястье. — Ты никогда не был жалким и не будешь, понял? Ты — всё тот же Вим Сурбир, которого я знаю всю жизнь. В которого влюбился мальчишкой. С которым в бассейне купался голым. С которым был в Лос-Анджелесе. Человек, который делал со мной то, что я разрешал тебе, может быть каким угодно, только не жалким. Отняв его пальцы от своего лица, Йохан прижимает его руку к губам. Сурбир улыбается — растроганно, нежно — и мягко касается его губ. — Калифорнию вспомнил, — шепчет Йохан, поцеловав его пальцы. — Только тебе и ему я мог позволить такое с собой творить. Только с вами я мог получать удовольствие от того, что вы со мной делали. Мне было так хорошо, Вим. Сейчас бы обратно туда, в твой дом, на кровать твою широченную. — А я знаешь куда хотел бы сейчас попасть? — усмехнувшись, говорит Вим. — В шестидесятые. В родительскую квартиру. И ты лежишь передо мной, такой смешной, юный, тощий, растрёпанный. Мы уже прикончили бутылку дешёвого джина, оба пьяные, хотим друг друга до умопомрачения, и я тебе делаю первый в твоей жизни минет. — О да, — вздыхает Кройф — это невозможно забыть. — Обожаю тебя. Никогда не перестану обожать. — И я тебя. Вим крепко обнимает его, и Йохан замирает, припав щекой к его груди, слушая биение его сердца. Тишину нарушает стук в дверное окошко. Кройф едва успевает отстраниться, прежде чем дверь, ведущая на заднее крыльцо, приоткрывается. — Ой, Данни, — нервно смеётся Йохан. — А мы тут… — Курим, — подсказывает Вим, обернувшись. — Как школьники, ей-богу, — вздыхает Данни, окинув их взглядом. — Сбежали с дискотеки типа целоваться, а сами пьёте тайком, да? Пойдёмте уже за стол, там совершенно легальное спиртное. — Но нет романтики, — поднимает указательный палец Сурбир. — Зато есть твоя невеста, — пожимает плечами Данни. — Вот именно, — смеётся Вим. — Так что лучше возьми шубу и давай к нам, тут веселее. — Сурбир, надоел, честное слово, — качает головой Данни. — Чем старше становишься, тем больше в тебе от мальчишки, не замечал? Ты в двадцать три куда взрослее был… Генерал спустился в гостиную вместе с Неескенсом и бровью не повёл, будто так и должно быть. Но за столом по правую его руку сидит супруга, по левую — Кройф, как обычно. Йохан Первый остаётся в своих правах, волноваться не о чем. Сурбир устроился между Неескенсом и Анной, вертится, как заводной, пытаясь обеспечить вниманием обоих в равной степени. Данни выгребает всё самое вкусное на тарелки детям, Генерал отпускает пару дежурных шуток — с виду у них обычное праздничное семейное застолье. Самое время Кройфу, Неескенсу и Виму обменяться тяжёлыми взглядами и признать, что в жизни Генерала каждому из них отведено своё место, и больше всего жизненного пространства отвоевал себе Кройф. А он так просто не уступит, это им известно. Значит, либо придётся бороться друг с другом за внимание Генерала, либо остальным пора признать, что Кройф победил, и отступить в Штаты, чтобы предпринять ещё одну попытку начать с чистого листа. — Первый тост скажу я, но второй — твой, придумай уж что-нибудь не на полтора часа, — тихо говорит Генерал, наклонившись к Кройфу. — Хорошо, — улыбается Кройф, погладив его колено под столом.***
Ницца, апрель 1981 — У тебя до сих пор нет секретарши? — спрашивает Кройф, обернувшись. — Есть, вон её стол. — Дик указывает на рабочее место за стеклянной дверью своего кабинета. — Но я дал ей отгул, когда узнал, что ты приедешь. Кофе или чего покрепче? — Конечно, чего покрепче, — смеётся Йохан, следя за ним. — Только у тебя я пробую лучший виски, а потом покупаю себе в домашний бар. Удиви меня. — Тогда тебе повезло, эту бутылку мне привезли из Шотландии, — подмигивает Дик, поставив на стол два стакана. — Один из моих клиентов там охотился, вот и прислал подарок в благодарность за удачную сделку. С приятным гулким звуком пробка покинула горлышко бутылки. Дик наливает им обоим по чуть-чуть. — Не торопись, дай аромату раскрыться, — советует он, присев на край стола возле Йохана. — Триста лет тебя не видел, Кройф, как ты вообще? — Бывало и лучше, но грех жаловаться после того, что со мной приключилось, — вздыхает Йохан. — Ты играешь во втором дивизионе испанского чемпионата, — морщит брови Дик. — Как так? Ван Дайк изменился, да. Два года прошло с их последнего, крайне обидного и грустного свидания. Дик подстригся коротко, по моде, костюм купил подороже, галстук стильный. Весь такой из себя преуспевающий брокер, идеальный семьянин и аккуратный бизнесмен. Морщины появились, но у Кройфа их ещё больше — с возрастом он будто высыхает, словно переливает свои жизненные силы в другого человека. Йохан Первый понимает, что это от постоянного курения — курить он стал только больше — но не может не выдумывать иногда, под настроение, всякую ерунду. — Очень хотел вернуться в Испанию, — помолчав, отвечает Кройф. — А они хорошо заплатили. Ему делали предложения клубы из Англии, Шотландии, Германии, но Кройфу — а особенно, его суставам — нужен жаркий климат. Шотландия отпадала сразу. Германия и Англия предложили мало. Испанский клуб «Леванте» поскрёб по сусекам, собрал всю наличку, которая была у них на руках — и Костер сказал им «да». — И как там? — спрашивает ван Дайк. Честно? Не очень. Газоны у них дерьмовые, суставы всё равно болят. Кройф получает в месяц больше, чем все вместе взятые игроки «Леванте» имеют в год, — и одноклубники его обоснованно ненавидят. Из-за проблем с суставами Кройф демонстрирует куда менее качественную игру, чем обычно, — а это вызывает неприязнь болельщиков. И чем ближе финал сезона, тем яснее, что Кройф не выполнит своё обещание и не вытянет «Леванте» в Примеру — а значит, всё было зря, и заплатят ему куда меньше, чем если бы клуб попал по итогам сезона в Ла Лигу. — Нормально, — помолчав, говорит Кройф. — Мне сейчас надо кормить семью, Дик, зарабатывать, и ради денег я готов на всё. — Даже прилететь в Ниццу повидать бывшего любовника, — грустно усмехается Дик и берёт стакан. — Ну да, ну да. За встречу, Йохан. Он точно ждёт, что Кройф скажет — «я передумал, оставь деньги себе, я буду участвовать в проекте». Скажет такое, а потом, как обычно, схватит его за галстук, притянет к себе и крепко поцелует в его сочные губы, но нет. Прости, Дик. У Кройфа уже совсем другая жизнь. Он привык к долгим изматывающим перелётам, он привык выклянчивать больничные у руководства клуба, и ему совсем не стыдно — там, в Германии, куда он сбегает, Кройф строит своё будущее. С Генералом. Не с Диком. Так уж получилось. — А как же твои проблемы с испанской налоговой? — спрашивает Дик. — Знаешь, Испания, хоть и называет себя единым государством, всё-таки местами похожа на отдельные штаты, — усмехается Кройф, отпив глоток виски — действительно, превосходный напиток. — То, что происходит в Каталонии, остаётся в Каталонии. В Барселону мне путь заказан, но в Валенсии мои проблемы никого не волнуют, пока я работаю на них. Так что там как-то всё улаживают. — Думал, ты собираешься вернуться в сборную, — щурится Дик. — И в газетах писали… — Ну, если ты читаешь газеты, то знаешь, что у меня не сложились отношения с Кесом Рейверсом, — пожимает плечами Кройф. Йохан Первый хотел абсолютной власти в сборной, не больше и не меньше, соответственно его статусу, а главный тренер сборной боялся за свой авторитет и не смог гарантировать Кройфу всех запрошенных полномочий. Жаль. Йохану удалось встретиться в Амстердаме с Руудом Кролом — сейчас он играет за итальянский «Наполи», пообщаться с ним по-дружески и заручиться его поддержкой. Он, будучи капитаном, договорился бы с игроками, но тренер упёрся. Пришлось отступить и заявить прессе: в сборной Кеса Рейверса Кройф играть не будет. Надо полагать, КНВБ вздохнула с облегчением. — Ты выглядишь подозрительно довольным для того, кто просто пытается заработать, играя за третьесортный клуб, — отмечает Дик, выпив и поставив стакан обратно на стол. — У тебя что-то происходит, но ты не хочешь мне рассказывать. — Ты прав, — не отрицает Йохан. — Я приехал за деньгами. — Лично заморочился, прилетел в Ниццу, чтобы просто забрать свою долю? — уточняет Дик. — А кому доверишь такое деликатное дело? — И как ты собрался вывезти деньги? — интересуется ван Дайк, склонившись к нему. — Опять понесёшь ночью через границу? — Ну что ты, — улыбается Кройф, склонив голову набок. — Костер придумал схему, и я не буду вывозить наличные, избавлюсь от них прямо в Ницце. Извини, детали рассказать не могу, Кор просил сохранить тайну. — Бизнес есть бизнес, — пожимает плечами Дик. — Просто хотел предложить свой вариант, морем перевезти. Но раз у тебя есть свои способы… Комиссия большая? — Нет, копеечная, иначе Костер не согласился бы, — смеётся Йохан. — И то правда, — соглашается Дик. — Отдать тебе сейчас? «Или после?» Подтекст считывается легко, но ничего такого, чтобы было «после», Кройф не включал в свои планы. — Да, — кивает Кройф, и Дик, вздохнув, спрыгивает со стола. Тяжёлая спортивная сумка опускается на пол к ногам Кройфа. — Пересчитывать будешь? — спрашивает Дик, обойдя стол и усевшись в своё кресло напротив. — Нет, я тебе доверяю. — Правда? — поднимает бровь ван Дайк. — Правда, — тихо отзывается Йохан. — Но ты выходишь из бизнеса, — говорит Дик, — а значит, собираешься закончить и остальное. Так? — Слушай, — вздыхает Кройф. — Пока всё сложно, правда. И с деньгами, и с жизнью. Стабильности никакой, определённости — ни грамма. Я не понимаю, что будет у меня со следующим сезоном и с доходом. Мне нужны деньги, чтобы чувствовать себя более-менее уверенно. — Ну и хрен с ними, с деньгами, забирай, — говорит Дик, глядя ему в глаза. — Ещё дам, если надо, деньги пока есть. Но ты до меня даже не дотронулся, Кройф. — Не могу давать тебе ложную надежду, пока сам не знаю, что со мной будет, — отзывается Кройф, вздохнув. — И не хочу тебя обманывать. Живи своей жизнью. Когда разберусь, дам знать, и если ты меня примешь… — Приму, — обрывает Дик, навалившись грудью на стол. — Потому что второго тебя не существует. И не будет никого, кто был бы для меня так важен. Правда это или нет — такой откровенностью Дик пытается его вскрыть, вспороть, заставить признаться. Он хочет, чтобы Кройф прямо сказал: так и так, мол, в моей жизни есть другой мужчина, и тебе, Дик, не место рядом со мной. Но Кройф не скажет. Ему не нужно, чтобы Дик остался уязвлённым и обиженным. — Дик, ответь на один вопрос, — тихо говорит Кройф, глядя на него. — Мне надо знать. — Спрашивай, — пожимает плечами ван Дайк. — Это ты подбросил в мой почтовый ящик компромат на Неескенса и Михелса? Дик молчит несколько секунд, но потом решительно отвечает: — Да. Я. — Спасибо за честность, — кивает Кройф, поднимаясь. — Ты всё правильно сделал. И я тебе благодарен, знай. — Уже уходишь? — вскакивает Дик, увидев, что он подхватил сумку. — Подожди, подвезу тебя… — Нельзя, — качает головой Йохан. — Сейчас буду от денег избавляться, Костер просил, чтобы никто не знал, как я это сделаю. И следить за мной не советую. — Ну хорошо, тогда скажи, во сколько ты улетаешь, я тебя провожу, — цепляется Дик. — Не надо, — вздыхает Йохан. Он улетает в Германию, в Кёльн, через Мюнхен. Дику не нужно это знать.***
Амстердам, апрель 1982 — Привет, — говорит Кройф, заглянув в кабинет Костера. — Привет, Йохан, заходи, — машет ему тесть. — Ты поболтать или есть разговор? — Второе, — признаёт Йохан, усмехнувшись. — Вижу, как блестят твои глаза, — поясняет Костер, вынимая из ящика стола сигару. — Значит, что-то задумал — так выкладывай. Кройф располагается в кресле напротив него, достаёт из кармана сигареты — Костер двигает пепельницу в его сторону. Да, сейчас Кройф чувствует себя намного увереннее, чем год назад, а значит, и его тесть — тоже. Восемьдесят первый выдался непростым. Кройф бесславно потратил полгода в «Леванте»: в Примеру выбраться так и не получилось — руководство думало только про бабло, одноклубники пухли от злобы и зависти, а один в поле не воин. Клуб охотно делал на нём деньги, самому Кройфу досталось куда меньше, чем он рассчитывал, и тесть тоже был разочарован. Под занавес сезона Кройф принял щедрое предложение от Сильвио Берлускони, влиятельного итальянского медиамагната, который организовал свой собственный футбольный турнир — «Мундиалито», и выступил за «Милан» на этом первенстве. Показать себя с лучшей стороны не вышло: Кройф получил неприятную травму бедра, но главное, что Йохан Первый заработал двадцать тысяч долларов за участие, пусть и пришлось извиниться за то, что он был не в форме. Из «Леванте» удалось слиться по-тихому, но в Европе Костер ни с кем не договорился, так что Кройф ненадолго вернулся в Вашингтон. В Штатах ситуация была безрадостной. Футбол терял популярность, всё шло на спад, билеты на матчи не пользовались спросом, а жизнь Кройфа омрачала всё та же травма бедра. Так что «Дипломатс» не предложили ему новый контракт по окончании сезона, а вот «Аякс» — совсем наоборот. Костер их уболтал, и поздней осенью Йохан Первый вернулся на родину, в свой клуб. Теперь в качестве игрока, а не технического советника. Данни и дети выдохнули: в Америке Кройф стал малоприятным типом и сам это прекрасно понимал, его нервировала долгая разлука с Генералом и отсутствие определённости. Прикупив новый дом в деревне под Амстердамом, Кройф сразу успокоился. Костер выбил наилучшие условия. «Аякс» не был сказочно богат, его руководство оставалось прижимистым, а в Голландии 70% дохода уходило на налоги, но здесь Кройф получал 50% выручки от продаж билетов, если на стадион приходило более 10 000 зрителей. «Де Меер» вмещал 20 000 посетителей, и после возвращения Кройфа каждая игра проходила при закрытых кассах — всем хотелось увидеть легендарного Йохана Первого и показать его своим детям, прежде чем он уйдёт на пенсию. А значит, Кройф теперь, мягко говоря, не бедствовал. Обеспечив финансовую стабильность себе и пропитание семье, Йохан Первый расслабился, насладился футболом на родине, наведался в Кёльн, провёл пару выходных в доме Генерала, когда тот ненадолго приезжал в Амстердам. Понемногу полезли в голову и всякие другие мысли, обдумывание которых Кройф ранее откладывал до лучших времён. Например, Кройф вспомнил о Дике. Как-то нехорошо вышло. Да, Йохан помог ему раскрутиться, но потом так резко и не по-людски с ним расстался. А ведь только Дик из старых товарищей Кройфа смыслит что-то в бизнесе. Остальные либо до сих пор играют, либо не созданы для собственных проектов и уже провалили свои начинания. Взять хотя бы Сурбира, стыдно вспомнить его пивную и парикмахерскую, тьфу. «Так чего ж я упускаю такую возможность? — думал Кройф, спустившись ночью покурить в гостиную, чтобы не тревожить Данни. — Дик умён, расположен ко мне, надеется меня завлечь обратно в свои объятия, значит, не откажется снова стать моим партнёром. А ещё он знает, откуда деньги берутся. Нужно вернуться в его дело, пока не поздно, сделать ему грамотное финансовое предложение и обеспечить себе долю». Возвращение к Дику как к мужчине, впрочем, не входило в планы Кройфа. Ему вполне хватало бурных и полноценных отношений с Генералом, открывать второй фронт он не собирался. Осталось только согласовать проект с Костером. После приснопамятной истории со свинофермой тесть Кройфу деньги выдаёт только на нужды семьи, а все прочие траты приходится утверждать с ним. — Есть один солидный проект у моего друга, — говорит Кройф, закурив. — Успешно развивается уже много лет. Недвижимость на Лазурном берегу. — Тот, в который ты вкладывался? — щурится Костер. — Да, из которого я забрал долю в том году, — подтверждает Йохан, выдохнув дым. — Так вот, я хочу снова инвестировать в бизнес Дика, помочь ему расшириться, есть мысли, куда ему расти, он сам говорил, что хотел бы освоить больше территорий и увеличить число объектов. Кор, он смышлёный, шустрый, и деньги его любят. Я хочу стать его партнёром. — Помню ван Дайка, помню, — задумчиво отзывается Костер, вертя ещё не прикуренную сигару. — Парень он действительно неглупый. А ещё, если мне не изменяет память, хитрый и жадный. С чего ты взял, что он захочет снова работать с тобой, если уже раскрутился? — У меня связи, — поясняет Кройф, стряхнув пепел. — Многие хотят иметь красивые дома на Ривьере. Дик клюнет на то, что я смогу подсовывать его визитки кому надо и рекомендовать его как моего доверенного человека. — Нужен бизнес-план, — качает головой Костер. — Надо всё просчитать. — Давай прикинем, сколько сможем вложить, а я с ним поговорю, — предлагает Кройф. — Он-то лучше знает, как использовать эти деньги, нужно обозначить сумму — и сказать, сколько мы хотим получать постоянно, а какой процент будем брать со сделок, заключённых при нашем посредничестве. Это будет регулярный доход, как договоримся — так он и сделает. Костер берёт паузу: чиркает зажигалкой, пыхтит сигарой, важно надувая щёки, но Йохан хорошо разбирается в повадках тестя и в его мотивах. Барыши маячат немалые, Дик — парень непростой, но свой, не пришлый. Да, конфликты в прошлом были, они исчерпаны, и победителями из всех вышли Кройф и Костер. Тесть уже всё решил. Разве что детали его заботят. — Любопытно, — наконец говорит Костер, пустив дым в потолок. — Ты вроде никогда с ним не дружил, вы, наоборот, в контрах были, ты говорил, что он против тебя остальных настраивает. В Ниццу его услал. С чего такая дружба? Я даже не знал, что вы общаетесь. — У нас была пара случайных встреч, — честно отвечает Кройф, — разговорились, поняли — нам интереснее что-то создавать вместе, чем бесконечно друг другу мешать. Именно поэтому я и вложился в его дело. Думал, мы откроем общий бизнес, когда я уйду из футбола, но это ты и так знаешь. Тогда тебя это вроде бы не удивило. — Просто не до того было, — пожимает плечами Костер. — Ван Дайк был наименьшей из проблем, он без возражений вернул тебе деньги, вопрос был исчерпан. А вот то, что ты решил вернуться к этому проекту, уже интересно. — Кор. — Кройф щурит глаза — солнце внезапно выглянуло, и Костер, обернувшись, задёргивает штору. — Тут всё просто, ничего сверхъестественного. Дик хочет со мной работать, он единственный бизнесмен, которого я давно знаю, которому могу довериться. Он уже имел со мной финансовые дела и при этом вёл себя правильно. Не знаю, почему ты так удивлён. Костер усмехается, как бы говоря — «Кройф, я тебя насквозь вижу, ты весь мне понятен. Твой ван Дайк, небось, хорош в койке, вот ты и хочешь заиметь повод с ним почаще видеться, правда же?» Но вслух Костер говорит другое: — Ладно, Йохан. Дай время прикинуть — завтра позвоню тебе и скажу, сколько мы можем ему предложить, а дальше будешь сам вести с ним дела. — Славно, — кивает Кройф. — Спасибо. — Кстати, — вдруг меняет тему Костер. — А что за парень заменил тебя в игре с НЕК? Поговаривают, ты про него что-то такое пафосное сказал, типа «Это же я»… — Да один юнец из нашей молодёжки, — смеётся Йохан, затянувшись. — Марко ван Бастен. Ему семнадцать, это был его дебют. — И что, действительно так хорош? — скептически интересуется тесть. — В той игре дал жару, мы разгромили НЕК, — признаёт Йохан. — А что? — Молодой конкурент подрастает, — вздыхает Кор. — И я, как твой агент, должен держать руку на пульсе. — Хочешь его контракт? — уточняет Кройф. Тесть интересуется игроками только с одной целью, Кройф ему уже сосватал молодого мулата Франка Райкаарда. — Могу устроить. — Не пори горячку, — осаживает Костер. — Надо сначала понять, что он за птица.