***
Винкевен, сентябрь 1984 — Погоди. — Кройф отводит трубку телефона от уха. — Кажется, у меня гости. — А ты кого-то ждёшь? — интересуется Генерал. — Вроде нет, но мог забыть, старость не радость, — смеётся Кройф. — Давай вечером тебе перезвоню. — Договорились, до вечера тогда. Кройф спускается в гостиную — там Данни с кем-то громко разговаривает, и дети верещат. Может, начались слуховые галлюцинации, но он может поклясться, что уловил в этом шуме голос Йохана Второго. И Костер что-то говорил про Неескенса, точно говорил, только у Кройфа совершенно вылетело из головы, о чём ему хотел сообщить тесть. — Смотри, кто к нам приехал! — радостно сообщает Данни, заметив Кройфа на лестнице. Точно, Неескенс. Его не узнать — совсем взрослый, ему недавно тридцать три исполнилось, да ещё и брюнет. Интересно, почему он решил покрасить волосы, неужели седину у себя заметил и подумал, что такие дела не для него? Стоит посреди гостиной, обнимает Сусилу и Шанталь, которые на нём крепко повисли, Йорди в сторонке мнётся. Удивительно, девчонки Йохана Второго так и обожают: понятно, что на стенах в их спальнях красуются плакаты модных музыкантов и актёров, но Неескенс для обеих — это нечто особенное. Йохан Второй поднимает ясный взгляд и машет Кройфу, спускайся, мол. — Дайте-ка нам немного времени наедине, — говорит Йохан Первый, жестом прогоняя домочадцев. — Только если мы пообедаем все вместе потом, — заявляет Данни. С Кройфом тут спорить не принято, но поторговаться — святое дело. Кройфу очень хочется напомнить, как одиннадцать лет назад она прилагала все усилия, чтобы выпихнуть Неескенса из дома, но он сдерживается: — Само собой, дорогая, ещё успеете пообщаться. — А вы теперь похожи, — радостно отмечает Сусила, сравнив отца и Неескенса. — Пожалуй, — смеётся Йохан Второй, погладив её по макушке. Данни, скептически хмыкнув, сгребает детей в охапку и покидает гостиную. — Привет, — тихо говорит Неескенс, когда они остаются вдвоём. Кройф, легко коснувшись губами губ Йохана Второго, обнимает его. — Ты будто удивлён, — шепчет Неескенс, поцеловав его за ухом. — Костер же говорил тебе, что я приеду. — Даты перепутал, — отзывается Кройф, вдохнув прохладный аромат его парфюма. — Рассказывай, что у тебя творится. — Хотел про тебя сначала послушать. — Неескенс отстраняется. — У меня всё не очень весело, а у тебя триумф, и я правда рад, что ты «Аяксу» отомстил. Поздравляю и жалею, что не смог видеть эту феерию лично. Кройф, усмехнувшись, жестом приглашает Неескенса сесть в кресло и направляется к шкафу с домашним баром. — Выпьешь? — спрашивает он, бросив взгляд на Неескенса. — Я за рулём, — смеётся Йохан Второй, — но, сам знаешь, меня это никогда не останавливало. Значит, виски. Как раз шотландский в наличии, Дик подарил в честь завершения карьеры Кройфа. Кстати, надо к нему съездить. Впустив ван Дайка в свою жизнь обратно, его уже так просто не выгонишь, но Кройф и не пытается — Дик быстро обаял его снова. Да, коварный план Кройфа удался. С ним «Фейеноорд» выиграл кубок, выиграл чемпионат, оставив далеко позади «Аякс», — для клуба, который десять лет не видал чемпионства, это был потрясающий результат. Кройфа, получившего «Золотую бутсу» лучшего футболиста Эредивизи, провожали на пенсию как героя и носили на руках, словно забыв, как в начале сезона одноклубники на тренировках нещадно лупили его по ногам, а на трибунах красовались плакаты «Кройф, убирайся!». Когда «Фейеноорд» проиграл «Аяксу» 2:8, Йохана Первого чуть не линчевали, но он заявил — его новый клуб выиграет чемпионат, потому что верил в это. Пришлось постараться, чтобы переломить ситуацию, Кройф работал чуть ли не как тренер, перестраивая игру, и результат того стоил. Получилось намного круче, чем бледный финал карьеры Йохана Первого в «Барселоне». — Ты был прекрасен и провёл потрясающий сезон, — искренне говорит Неескенс, салютуя Кройфу стаканом. — Счастлив за тебя. — Да я верю, — улыбается Кройф. Неескенс кокетливо наклоняет голову, лукаво щурится — чёрт возьми, он всё ещё выглядит превосходно, ему никогда не дашь столько, сколько исполнилось в сентябре. И тёмные волосы ему к лицу, эффектно контрастируют с его бледной кожей и светлыми глазами, и фигура у него что надо, и оделся он прям как в старые добрые времена — обтягивающие брюки из чёрной кожи, чёрный кожаный пиджак, только рубашку выбрал на этот раз белую. На шее кроме той цепочки, которую ему подарил Кройф, сверкает ещё одна, пошире и подороже. Повезёт же кому-то — или уже повезло… Обручального кольца нет, значит, пока не женат. А об остальном надо бы расспросить. Интересно, что там у них с Сурбиром. Конечно, Кройф и Йохан Второй созванивались — но по телефону Неескенс выдавал информацию весьма скупо. «Да, всё хорошо, отлично зарабатываю, играю, тусуюсь, в рекламе снимаюсь, нет, пью в меру, нет, наркотики не употребляю, да, у Вима тоже всё нормально, нет, не спился ещё, ладно, мне уже пора, а то на вечеринку опоздаю, счастливо». — На этот раз точно всё? — спрашивает Неескенс. — Или снова возьмёшь паузу, а потом… — Точно, — вздыхает Йохан Первый. — Здоровье не то. Весной оступился вот тут, на лестнице, и сам спуститься уже не смог, сидел на ступеньках и матерился от собственной беспомощности… Суставы ни к чёрту. Так что всё, мой дорогой, пора дать дорогу молодым. — Ни один из них с тобой не сравнится, — подперев голову рукой, говорит Неескенс. «Как знать», — мысленно усмехается Кройф, глотнув виски. Есть у него подозрение, что один может. — Ладно, и что ты собрался дальше делать? — интересуется Йохан Второй. — Пойдёшь учиться на тренера? — К чертям учёбу, — закатывает глаза Кройф. — Как-нибудь обойдусь. Пока я технический советник в «Фейеноорде», но это ненадолго. Ближайший год думаю отдохнуть и посмотреть футбол со стороны, с трибуны. Уверен, много нового увижу. И потом, ты наверняка уже знаешь, что Генерал вернулся в Амстердам и приступил к работе в сборной… — Да, знаю, — кивает Неескенс. — Хотел его увидеть, но не застал, он колесит по стране, наблюдает за играми и тренировками, присматривает ребят в команду. — Ну да, сейчас он как раз в отъезде, мы с ним разговаривали по телефону, когда ты пришёл, — сообщает Кройф. — Он спрашивал моё мнение про тех, кого приметил. Неескенс медлит с ответной репликой — неторопливо отпивает глоток, смакует виски, восхищённо покачивает головой, отмечая качество, и только потом спрашивает: — Как у вас дела? — Были нюансы, — признаёт Кройф, — но всё наладилось. Возвратившись в Амстердам, Генерал понемногу успокоился и вернул Кройфу доступ к телу. О причинах своей паранойи так и не рассказал, но Йохан Первый не настаивал. Главное, что это всё не вылилось в очередные улики, компрометирующие фотографии либо публикацию в бульварной газетёнке. Когда Генерал обнял Йохана впервые после долгого перерыва и позволил поцеловать его, Кройф был так рад, что расспрашивать Михелса о чём-либо совершенно не хотелось, а после их занимали уже другие темы. Например, сборная. — В общем, ты планируешь помогать ему в сборной, — догадывается Неескенс. — В меру моих скромных сил, — подмигивает Кройф. — Продолжу у него учиться и набираться опыта. Дальше посмотрим. — Ты счастлив с ним? — тихо спрашивает Йохан Второй. — Да, конечно, — с долей возмущения отвечает Кройф. — А как иначе. Неескенс грустно улыбается и молча кивает в ответ. Йохан Первый, воспользовавшись паузой, вцепляется в него: — Про себя лучше расскажи, каким ветром тебя вообще в Европу занесло? — А Костер не говорил? — удивляется Неескенс, пригубив виски. — Хотя да, вряд ли ты запомнил, даже если он рассказывал… Мой контракт с «Космосом» закончился, и с футболом в Штатах всё весьма уныло. Непонятно, состоится ли вообще следующий сезон Североамериканской футбольной лиги, так что ни один клуб не торопился меня подписывать, я затратный. — Неескенс смеётся. — Молитвами Костера меня принял «Гронинген». — О, ну круто, — оживляется Кройф. — Нормальный клуб, хороший город, отсюда недалеко. Заезжай в гости. — Буду, — многообещающе улыбается Неескенс. — Пока подписал контракт на один сезон, там посмотрим. Хм. Понятно, что Неескенс рассчитывал заезжать в гости не только к Кройфу, нужно будет держать руку на пульсе. Генералу в феврале исполнилось пятьдесят шесть, но вряд ли Йохана Второго это остановит, а уж самого Михелса — тем более. Между ними было сильное чувство. Кройф считает их с Генералом отношения прочными и мощными, способными выдержать любые проблемы, однако Неескенс — это атомная бомба. Может всё что угодно разрушить. — Так, ну, а что Сурбир? — торопливо спрашивает Кройф, поняв, что замолчал слишком надолго. Неескенс даже вежливо прокашлялся, как бы напоминая о своём присутствии. — Что Сурбир? — повторяет Кройф, потому что Неескенс замешкался с ответом. Как бы ему сказать. Йохан Второй не очень хочет откровенничать о Виме, и Сурбир сам просил не распространяться на эти темы, но Йохан Первый учует откровенное враньё, вон как у него ноздри раздуваются. Пусть он похудел, высох, стал ещё более хрупким, а на лице появились новые глубокие морщины — это всё тот же Кройф, он с возрастом хватку не теряет, только жёстче вцепляется. Надо что-то сказать — и в то же время не сказать ничего особенного… — Нормально Сурбир, — наконец говорит Неескенс, подняв взгляд на Кройфа. — Он сейчас в Талсе, штат Оклахома. Его пригласили главным тренером. Хороший контракт на три года, дом, машина, все дела. Опыт у него уже есть, правда, только в качестве играющего тренера… — Оклахома… — растерянно повторяет Кройф. — Это вообще где? — Ну… посередине, — пожимает плечами Неескенс. — Граничит с Техасом, с Канзасом. Ты там был, скорее всего. — Да я везде был, просто не помню ни хрена, — отмахивается Кройф. — Мы всё время одуревшие были от этих гастролей, пять-шесть выездных матчей подряд, с ума сойти можно. Я две пачки не то что за день, за один рейс выкуривал, сидели в хвосте самолёта и курили одну за одной, Генерал ругался… Так, и чего? Как он тебя сюда-то отпустил на целый сезон? Вим Неескенса буквально выпихивал, если честно. «Поезжай, играй в нормальный футбол в нормальном чемпионате, тебе нужно держать форму, сохранять класс, ты же талантливый игрок, ты ещё молод». Даже сказал, что будет рад, если Неескенс не вернётся, потому что это будет значить, что у Йохана Второго всё в порядке. — Он сказал — мне будет полезно вспомнить, что такое футбол, — пожимает плечами Неескенс. — Так что он вообще не возражал. — А у вас как дела? — хмурится Йохан Первый. — Как там эта его… Анна, да? Неескенс отводит взгляд, делая вид, что пристально рассматривает обстановку гостиной — Данни постаралась всё сделать светлым и ярким, будто комната всегда залита солнцем. Похоже на их дом в Барселоне. Всё-таки Данни мыслями стремится туда… — Он женился на Анне, это ты знаешь, — говорит Неескенс. — Но сейчас они не живут вместе. — Что так? — поднимает бровь Йохан Первый. — Немного устали друг от друга. Она осталась в Калифорнии, он уехал без неё. Вим и Анна вполне себе на грани развода. После возвращения Вима в Штаты Сурбир и Неескенс продолжили встречаться — Анна хорошо понимала, куда уезжает муж под разными смехотворными предлогами, и осознавала, что его не исправить. Наверное, она задавалась вопросом, зачем он вообще на ней женился, да Сурбир и сам уже перестал понимать, для чего она ему, — просто потому, что так надо, потому что Генерал велел найти жену. Откуда рано осиротевшему Виму знать, как устроена нормальная семья. В отместку за то, что Сурбир тратил своё время не на неё, Анна тратила его деньги на себя. У Вима по её милости десятки тысяч долларов долгов. Неескенс много раз пытался донести до Сурбира мысль, что Анна терпела его выходки и пьянство лишь потому, что мечтала добраться до его денег, но Вим отказывался с ним согласиться. Мог бы уже десять раз с ней расстаться, только вот Сурбир — добрый, неконфликтный, говорит, что любит Анну (может, и любит по-своему), поэтому стремится сохранить их брак. Однако и от Неескенса отказываться не собирается. Йохан Второй не понимает, что делать в такой ситуации, поэтому годичный перерыв в отношениях показался ему хорошим вариантом. Пусть Сурбир разберётся со своими делами, определится, так ли ему дорога супруга, заработает денег, ощутит себя уверенно и стабильно — а потом Неескенс приедет к нему в Талсу, там они всё и решат. Кроме того, в Европе Йохан Второй рассчитывает решить собственные незакрытые вопросы. С Генералом Неескенс ещё не виделся, и выводы делать рано. Кройф настроен доброжелательно, но видно, что приезд Неескенса его не слишком обрадовал, он просто старается быть вежливым из уважения к их многолетним отношениям. Кажется, он действительно счастлив с Генералом и сейчас мысленно продолжает телефонный разговор с ним о том, кого вызвать в сборную и каковы шансы голландцев поехать в Мексику на Чемпионат мира в восемьдесят шестом году. Что ж, надо бы проведать ещё одного человека — и окончательно понять, есть ли у Неескенса причины оставаться в Европе.***
Ницца, октябрь 1984 Неескенс возвращается в машину, которую взял напрокат в аэропорту, и перечитывает адрес на листке из блокнота. Наверное, нужно было не выпендриваться с сюрпризами и не сваливаться как снег на голову, а позвонить заранее, предупредить о своём приезде. Ищи его теперь. Ну откуда Йохану Второму было знать, что контора Дика переехала и сменила название? Так, это вообще где? Приходится потратить несколько минут на изучение карты Ниццы. А если он не застанет Дика? Да что за глупости, застанет, интуиция Неескенса никогда не подводила. В крайнем случае он просто насладится поездкой в Ниццу, тут в октябре уж точно лучше, чем на родине. Разобравшись с маршрутом, Неескенс бросает карту города на пассажирское кресло и выруливает с обочины. Отсюда недалеко, значит, тоже центр. Но в незнакомом городе сориентироваться тяжеловато, поэтому рано или поздно Неескенс пропускает поворот, уезжает дальше, чем рассчитывал, и понимает, что придётся маршрут перестраивать. Значит, надо снова искать тихую обочину, где можно постоять, уткнувшись в карту. «Вим давно не звонил», — кольнула неясная тревога. Приходится пообещать себе, что из отеля Неескенс первым делом позвонит Сурбиру и спросит, как у него дела. Вот спокойная узкая улочка с жилыми домами. Неескенс сворачивает туда, высматривает, где приткнуться, и вдруг замечает во дворике возле уютного частного дома рекламный щит, сообщающий, что дом выставлен на продажу. А на щите — новое название конторы Дика: «DCN Immobiliers». Отлично, может, тут и схема есть, как добраться до их офиса? Притормозив возле щита, Неескенс принимается изучать рекламу, и тут дверь дома открывается. Неескенс замирает, затаив дыхание. Из дома выходит… Йохан Кройф. — Да ладно, — беззвучно шепчет Неескенс. А за ним — Дик ван Дайк. Он сильно изменился, ведь ему уже под сорок, и Неескенс не видел его пять лет, — потолстел, постарел, у него совсем другая причёска. Но выражение лица и улыбка — а он улыбается! — остались те же. Его ни с кем не спутаешь. — Ну нет… — выдыхает Йохан Второй. — Не может быть. Кройф оправляет щеголеватый пиджак, щурится от солнца. Дик снимает свои затемнённые очки, предлагает ему примерить, Кройф охотно надевает их, и оба смеются. — Суки… — бормочет Неескенс. Пока Дик запирает дверь, Кройф вынимает из кармана сигареты, прикуривает. Вид у обоих довольный и радостный. Сразу понятно, что эти двое — любовники, причём давние, и им друг с другом очень комфортно. Дик привычным жестом приобнимает Кройфа и ведёт его к кабриолету, припаркованному возле дома, — красиво жить не запретишь. — Сволочи… — качает головой Неескенс, наблюдая, как они садятся в кабриолет. Дик сразу убирает верх, чтоб Кройф не прокурил салон, — погода располагает. Они уезжают, весёлые и счастливые, а Неескенс остаётся пытаться понять, что это такое он только что увидел и как с этим жить дальше. «То есть, они давно вместе, — думает Йохан Второй, глядя в стакан, стоящий перед ним на барной стойке. — Ну да, наверное, давно. А я-то, наивный, думал, что Дик мотается в Барселону ради меня — хрена с два ради меня, я был просто приятным дополнением к свиданиям с Кройфом… Суки, какие же суки! А я идиот. Вот почему Кройф хотел заняться недвижимостью, а остальное было для отвода глаз, главным проектом был «Иммобилиариа Ибица»… Он хотел общий бизнес с Диком… И теперь, видимо, у них есть совместный проект — больше не надо ничего от меня скрывать, ну да… Интересно, а Генерал знает? Едва ли… Вим говорил, что рассказал ему о своих предположениях насчёт ван Дайка, что это он подбросил снимки Кройфу. Но ведь и Кройф знает! И его это, кажется, вообще не смущает!» Теперь всё сложилось. Конечно, та записка с ресепшена безумным летом в Германии предназначалась вовсе не Йохану Второму, а Кройфу. Именно из-за этого Кройф и напился в хлам той достопамятной ночью, о которой написали в «Бильде», — думал, что Дик его продинамил. Потому и был так растерян ван Дайк, увидев Неескенса вместо Кройфа. Об этом и пытался предупредить Неескенса Сурбир — неужели он всё знал? И ничего не сказал? Ну да, добрый, честный Вим наверняка считал, что западло сдавать Неескенсу Кройфа. Может, Йохану Первому пообещал молчать, а он благородный, слово держит. Только на Неескенса его честность и благородство не распространялись. Возможно, потому что Сурбир сразу приметил Неескенса себе и решил не мешать Кройфу строить отношения с Диком. Тогда почему ж он, сукин сын, сейчас себя так ведёт? Женился на какой-то девке, даже ребёнка ей не сделал — это хотя бы уважительная причина! — но сковал себя этим браком по рукам и ногам… — Повторите, — просит Неескенс по-английски. К счастью, в этом баре английский понимают, по-французски он может только поздороваться и поблагодарить. Господи, ну как так-то. Столько лет. У него под самым носом. Двое людей, которых он считал самыми близкими. Наверное, примерно так чувствовал себя Кройф, когда узнал об отношениях Неескенса и Генерала. И когда это у них началось? Когда взаимная ненависть стала взаимной страстью? Может, они только прикидывались, что на дух не переносят друг друга? Взять бы их обоих за шкирку, посадить перед собой и расспросить под дулом пистолета, но едва ли Неескенсу станет от этого легче, такие меры только усложнят ситуацию… Как же дерьмово на душе. «Что ж, Йохан, ты хотел выяснить — ты всё выяснил. Генерал тебя избегает, потому что вполне доволен ярким, гениальным и проверенным Кройфом, сам Кройф с тобой вежлив, что для него нехарактерно, однако не более, — а Дик давно уже трахает твоего Кройфа. И трахал всё это время, и хранил ему своеобразную верность, уклоняясь от секса с тобой. А Кройф, выходит, заграбастал себе и Дика, и Генерала, как обычно, всё лучшее — только ему и никому другому. Отличная ситуация, правда?» «Зачем я вообще сюда приехал? — думает Неескенс, оглядывая бар, но имея в виду не Лазурный берег, а Европу в целом. — Надо было остаться в Америке, с Вимом. Кажется, это единственный человек, которому я нужен». Надо позвонить Виму. Немедленно. Бросив взгляд на часы, Неескенс силится понять, какое время суток в Оклахоме, но уже к чёрту формальности, нужно разменять мелочь у бармена и позвонить… — Простите, тут свободно? На высокий табурет рядом, не дожидаясь ответа, взбирается приятная блондинка со стильной стрижкой. Обратилась по-английски, значит, прислушивалась к его разговору с барменом — или Неескенс просто не похож на местного, хотя чего это не похож, он теперь брюнет, вполне сойдёт за француза. — Свободно, — отзывается Йохан Второй, сфокусировав взгляд на её лице. — А вы кто? — Просто туристка из Швейцарии, — отзывается она, подперев ладонью подбородок. — Марлис. А вас как зовут? — Вы серьёзно? — смеётся Неескенс. — Не узнали? — А должна была? — удивляется она. — Вообще-то, я знаменитый голландский футболист, — пожимает плечами Йохан Второй. — Играл в двух финалах Чемпионатов мира. Йохан Неескенс. — Извините, — улыбается Марлис, — наверное, вы собирались произвести впечатление, но я футболом не интересуюсь и никогда о вас не слышала. — А что, такие девушки ещё существуют? — округляет глаза Йохан Второй. — Ну хоть у него спросите, — и кивает на бармена, — он вам объяснит. — Даже если так, с вами что, нельзя познакомиться? — смеётся Марлис. — Можно, — пожимает плечами Неескенс. Разговор с симпатичной девушкой его вряд ли отвлечёт его от мрачных мыслей надолго, но лучше уж поболтать с ней о ерунде, чем просто надраться в одиночку. — Что будете пить?***
Гронинген, ноябрь 1984 Резкий звонок телефона заставляет Неескенса открыть глаза и потянуться к трубке. Он уже не первую неделю спит в обнимку с телефоном — всё равно больше не с кем — и давно ждёт, когда эта бездушная пластиковая штука подаст голос, так что врасплох его не застать, он всегда готов. — Алло, — бормочет он, сонно моргая. — Привет, — отзывается бодрый голос Вима. — Ты как там? — Издеваешься, Сурбир? — Сон мигом слетел. — Я тебя ищу, вообще-то! Звоню, расспрашиваю, весь свой гонорар просаживаю на переговоры с Америкой! Седой уже, хотел в федеральный розыск тебя объявлять! Ты где? — В Сан-Франциско, — вздыхает Сурбир. — Прости. Это первая возможность тебе позвонить, серьёзно. Йохан Второй не позвонил Виму из Ниццы — знакомство с Марлис поломало все планы, они пили, шлялись по Ницце и болтали до самого рассвета. А когда Йохан спохватился и набрал номер Вима, ему сказали, что такой тут больше не живёт. Оказалось, что футбольный клуб в Талсе, где работал Вим, расформирован — не нашёл спонсоров среди телекомпаний, им пришлось закрыться и признать себя банкротами. Никто не мог ответить на простой вопрос — а куда делся Сурбир? — Когда нас разогнали, я оказался на улице, — говорит Вим. — Весь в долгах, без денег, без жилья, без малейшего понятия, что делать дальше. — И чего ты решил? — спрашивает Неескенс. — Почему не поехал домой? — Какое, нахрен, домой, детка? — смеётся Вим. — Там сейчас живёт Анна, и её папаша-юрист ясно дал понять — если я не хочу огрести ещё больше долгов, мне не стоит пытаться отобрать у неё дом. Так что я ей всё оставлю. — Сурбир, ты с ума сошёл? — подскакивает Йохан Второй. — Один дом первой жене оставил, теперь другой отдал! Ты что, долбанный миллионер, чтоб так домами разбрасываться? — А я тут никто, — поясняет Вим. — Она гражданка США, я до сих пор с голландским паспортом. Хренов эмигрант, который женился ради гражданства, но так и не успел его получить, хаха. Вот такой мою историю увидели бы в суде. Плюс налоги — не забывай, как нам выплачивали гонорары… — Ладно, и чего ты делал дальше? — спрашивает Неескенс, сев в кровати. — Как в Сан-Франциско попал? — Уехал в Сан-Хосе, — вздыхает Вим. — Там знакомый немец, который возит в Штаты пиво и шампанское, посоветовал поиграть в полупрофессиональной лиге в Сан-Франциско. И ещё я типа занимаюсь рекламой его компании в благодарность за услуги… — Охренеть, — бормочет Йохан Второй. Только что у Вима было всё нормально, Неескенс решил, что благополучно его пристроил, выдохнул и уехал в Европу! И стоило отлучиться — как грянул полный коллапс. — Потерял твой номер, пока мотался, — добавляет Вим. — Ты не представляешь, каких усилий мне стоило прозвониться в «Гронинген» и убедить, что я не приятель твоей сумасшедшей фанатки, а действительно Вим Сурбир и прихожусь тебе практически женихом. Но в итоге мне дали твой домашний номер, так что вопрос исчерпан. — И чего теперь будет, Вим? — спрашивает Йохан Второй, придвинув телефон поближе. — Где ты живёшь, как у тебя вообще дела? — Живу сносно, — уклончиво отвечает Сурбир. — Есть кровать и крыша над головой, есть еда и вода. Зато не бухаю — этому ты точно обрадуешься. Тупо не на что. — Это надолго? — встревоженно спрашивает Неескенс. — Увы, всего на три месяца, — вздыхает Вим. — Дальше придётся снова прорываться. — И ты опять просто игрок? Бегаешь по полю, как и все? — В тридцать девять-то лет! — Ага, — признаёт Сурбир. — Но ты не волнуйся, мой хороший. Меня ж, как волка, ноги кормят. — Вим… — тяжело вздыхает Неескенс. — Ну как так. Давай я тебе хоть денег вышлю… — Ишь чего удумал! — смеётся Сурбир. — Нет, детка, твоей содержанкой я становиться не собираюсь. Сам всё разрулю. Ты-то там как? — Если не считать того, что весь поседел, пока тебя искал, то нормально, — ворчит Неескенс, откидываясь на подушку. — Прям весь? — ржёт Вим. — Приедешь — проверю!***
Роттердам, май 1985 — Какие люди. — Генерал окидывает Неескенса таким взглядом, будто он только что высадился из летающей тарелки. — С чем пожаловал? — Есть разговор, — хмуро отзывается Йохан Второй. — Не припомню, чтоб с этой фразы хоть раз начиналось что-то хорошее, — вздыхает Михелс, поправив свой галстук. — Разговор, значит. И его обязательно провести до игры, чтобы меня сбить с мысли? Тебя что, австрийцы подкупили? — Ну пожалуйста. — Неескенс умоляюще смотрит на него. — Правда, очень нужно. Я не собираюсь ждать, пока ты испаришься после матча. — Ладно, — вздыхает Михелс. — Тогда пойдём на трибуну. Там мы всегда увидим, если кто-то захочет подобраться и погреть уши, и сами будем у всех на виду, чтоб не вызвать подозрений. Тренировка перед игрой со сборной Австрии закончилась, а до разминки ещё есть время. Игроки пока переведут дух в раздевалке, а Михелс, естественно, рассчитывал остаться наедине со своими размышлениями, но сборная Австрии — не особо сложный противник, Йохан Второй уверен, что Генерал уже раздал все необходимые установки, так что у них есть время пообщаться. — Я тебя слушаю, — говорит Михелс, присев на пластиковое кресло. — Пришёл поговорить о Виме, — объясняет Неескенс, устроившись рядом. Последние игроки сборной удалились в подтрибунные помещения. На газоне остались только техники. — И что ты хочешь мне сообщить? — спрашивает Генерал, глядя на поле. — Мы с ним регулярно созваниваемся. — Что говорит? — уточняет Неескенс. — Что всё нормально, — пожимает плечами Генерал. Повернувшись, Неескенс фиксирует взгляд на его гордом профиле, который хоть на монетах чекань. — Не супер, конечно, ему приходится играть чёрте где, но… — Он врёт, — говорит Неескенс. — Вим в полной жопе. — Подробнее, — качнув головой, требует Михелс. Отыграв три месяца за полупрофессионалов, Сурбир снова оказался на улице — и, чтоб не сдохнуть с голода, ему пришлось устроиться в качестве грубой рабочей силы в компанию, которую держал его знакомый. Они занимались благоустройством ландшафта. Вставали в пять утра, в пять тридцать за ними приезжал грузовик и вёз на объект. Если день был удачным, Вим косил газоны, а если нет — рубил деревья. Работы можно было проводить только до двух часов пополудни — после слишком жарко. Вим возвращался в своё нищенское жильё измотанным и разбитым, зато зарабатывал пятьдесят долларов в день, это считалось очень неплохим доходом в его положении. Скопить денег на звонок Неескенсу в таких условиях было трудно, так что Йохан Второй звонил ему сам и тихо завывал, слушая, что Виму приходится делать, чтобы выжить. От его предложений выслать денег гордый Сурбир отказывался — сам, мол, перебьётся, так что Неескенс просто кусал локти и винил себя в том, что так не вовремя покинул Штаты. Был бы он рядом физически, а не в виде денежного перевода, — хрен бы Сурбир отвертелся от него. Потом Субрира свели с менеджером команды «Хьюстон Динамо» из Техаса. Пусть это был шоубол — то есть, футбол в зале, в коробке вроде хоккейной — Вим охотно согласился играть за них, хотя ему уже стукнуло сорок. Ведь играть значило зарабатывать. Проведя всего шесть матчей, он получил серьёзную травму — порвал крестообразные связки в колене. Ему сразу сделали операцию по страховке, и Сурбиру чертовски повезло, что у него была страховка, иначе за операцию пришлось бы заплатить двадцать тысяч долларов, а без неё он стал бы инвалидом. Но ещё два месяца Виму пришлось проваляться в гипсе в квартире, которую снимал для него клуб. Вима не выгнали на улицу чисто из христианского сострадания. Всем было понятно, что Вим больше не сможет играть. Узнав о случившемся, Неескенс сразу взял отпуск в «Гронингене», хотя это стоило ему большого скандала, и вылетел в Техас. «Чего у тебя в порядке, Хьюстон, у вас проблемы!» — кричал он в трубку, когда Вим пытался его отговорить. То, что он увидел в квартире Вима, повергло его в полный шок и депрессию. Вим на костылях, немытый и голодный, залежи пустых бутылок, мусор, грязь. Само собой, Неескенс отмыл и квартиру, и Сурбира, закупил продукты, обеспечил Вима нормальной жратвой, выпивкой и сексом, чтоб не грустил, но через неделю Йохан был обязан вернуться в Голландию. Оставить Вима в таких условиях было невозможно. Если бы Неескенс бросил «Гронинген» до конца сезона, то потерял бы большую часть гонорара — а теперь, к гадалке не ходи, им понадобится много денег. Неескенс даже слушать не хотел Сурбира, утверждавшего, что всё нормально, что бывшие одноклубники о нём позаботятся, что Йохан Второй зря припёрся и разругался с руководством «Гронингена». Надо было что-то придумать, учитывая характер Вима — было легко догадаться, что любую платную сиделку или уборщицу он прогонит ко всем чертям. Полистав записные книжки Сурбира, Неескенс откопал телефон девушки, с которой Вим познакомился ещё в Талсе, на прощальной вечеринке после расформирования их команды. Пока все перепились и мирно блевали под столами, стойкий Сурбир закадрил участницу конкурса «Мисс Талса». Её звали Терри, она была актрисой в третьесортных фильмах и злоупотребляла кокаином, но Йохану было плевать, ему экстренно нужен был человек, который будет ухаживать за Вимом в его отсутствие. Неескенс позвонил ей, обещал оплатить дорогу и дать деньги на пропитание для неё и Вима, пока им придётся оставаться в Хьюстоне, чтобы наблюдаться у врача по страховке. Когда Терри приехала, начался ещё больший ад, хотя это было трудно представить. Ей всего двадцать один год, чёрт возьми. Неескенс возненавидел её сразу. И за то, что она так молода, и за то, что искренне любит Вима, и в особенности — за то, что она смогла сделать для Сурбира то, чего хотелось самому Неескенсу: бросить всё и заботиться о нём. Она отказывалась брать деньги Неескенса — «Я его женщина, а не сиделка!» — но Йохан кое-как впихнул ей нормальную сумму на содержание Вима. Сурбир бесился и возмущался, что он, дескать, никакой не беспомощный, но физически ничего сделать не мог, только костылями их побить, а эту проблему было легко решить, отобрав у него костыли, — и в итоге Терри осталась. Только вот сваливать в свою чёртову Оклахому после выздоровления Вима она и не подумала. Вместе с Вимом она перебралась в Калифорнию — в старый добрый Редондо-Бич, сняла для них самый дешёвый дом. Терри рассчитывала на работу в Голливуде, Вима обещали пристроить в любительскую команду, но всё оказалось совсем не так безоблачно. — Вим работал в магазине одежды, потом торговал мебелью, грампластинками, подержанными машинами, — перечисляет Неескенс. — Чистил ковры, но недолго, нелегалы из Мексики согласны за один-два доллара в час работать, все цены перебили. Когда я звонил ему в последний раз, его кто-то из дружков Терри пристроил во французский ресторан в Голливуде. Официантом. Взамен захворавшего гарсона. Потому что он пару слов по-французски знает. Но там он долго не продержится, работа престижная, за такую глотку перегрызут… — И чего ты хочешь от меня в такой ситуации? — мрачно спрашивает Генерал. — Не знаю, — вздыхает Неескенс. — Но всё-таки он тебе не чужой человек. Надо помочь ему. — Как? — разворачивается к нему Михелс. — Деньгами не получится, Сурбир гордый, ни гроша не возьмёт. Перевезти его в Амстердам? Тоже не вариант, тут у него, как и там, ни денег, ни работы, ни дома, ни машины, одни долги — алименты — да ещё и репутация алкоголика. Плюс многочисленные дружки, которые его всегда готовы напоить, даже если он будет на мели. Он и сейчас пьёт? — Умеренно, — пожимает плечами Неескенс. — В запои уходить и кутить ночами, как тогда, нет ни денег, ни времени. — Это ему во благо, пусть и звучит жестоко, — отмечает Генерал. — Понимаю, ему лихо, но, быть может, выживание спасёт его от более печальной участи. — Думаешь, он получил по заслугам? — переспрашивает Неескенс. — По-моему, никто в мире такого не заслужил. Только что он играл в Гонконге, помнишь? Его туда забрали из «Спарты» ненадолго, там у него был номер люкс в отеле и машина с шофёром круглые сутки. А теперь он то ковры чистит, то деревья рубит, то официантом носится в ресторане. — Заслужил или нет, вопрос сложный, — говорит Генерал, глядя вдаль. — Не нам решать. Судьба сама с ним разберётся. С богатством и славой он не справился, посмотрим, что предпримет, чтобы сладить с нищетой. — То есть, ты ничего не собираешься делать, — горько подытоживает Йохан Второй. — Только наблюдать, выплывет он или потонет. — Вим никогда не позволял вмешиваться в его жизнь, — тихо поясняет Михелс. Неескенс смотрит на его ладони, на его пальцы, сцепленные в замок. — Если ему нужен был совет, он спрашивал прямо. Если ему нужна была помощь — он просил открытым текстом. Сейчас он не обращался ко мне. Ты пришёл, ты сказал. Если бы я мог что-то для него сделать, я сделал бы, правда. Всё бы сделал. Но он скрыл свои проблемы от меня, и это его решение. — Господи. — Неескенс закрывает лицо руками. — Только на тебя и надеялся. — Йохан… — Ты его давно знаешь, ты был с ним столько лет, — бормочет Неескенс. — Если даже ты не понимаешь, как помочь, буду действовать, как считаю нужным. — И что ты намерен делать? — спрашивает Генерал. — Доиграю сезон — и вернусь в Штаты, — отвечает Йохан Второй, опустив руки. — К нему. — Думаешь, он тебя примет? — усмехается Михелс. — Сделаю всё, чтобы принял, — упирается Неескенс. — Я не могу его так оставить, помогать ему буду… — Как? — разводит руками Генерал. — Жертвы ему не нужны. Тем более, ты сам сказал, у него появилась женщина. — Девчонка, — скрипит зубами Йохан Второй. — Соплячка. Она никогда не даст ему того, что я могу дать. — А что ты ему можешь дать? — То, что он хочет, — пожимает плечами Неескенс. — Деньги. Любовь. Жизнь. Секс — у нас с ним первосортный секс, такого у него точно ни с кем больше не будет. Мы доверяем друг другу. Потому что любим друг друга. — Вот именно поэтому, — вздохнув, говорит Генерал, — он тебя и не примет. Девчонка появилась позже, она для него нечто само собой разумеющееся. А ты — друг, родной человек, любимый парень. Великий игрок. Талант. Можешь даже не пытаться, Йохан. Он тебя прогонит. — А вот и посмотрим, — расправляет плечи Неескенс, подтверждая, что вызов принят. — Не делай этого, — качает головой Генерал. — Только время потратишь. И упустишь момент. Останься в Европе… — Зачем? — спрашивает Неескенс, нервно одёргивая рукава кожаного пиджака. — Мне тут сложно теперь. Я класс потерял, чувство игры потерял, скорость, мастерство. Моё место в Штатах, там мой уровень. — Но там больше нет нормального футбола. — Ничего. Буду играть за любителей, я не гордый. — Ты виртуоз, и ты всё можешь наверстать, — возражает Михелс. — Если, конечно, захочешь. Я устрою тебя в подходящий клуб, ты будешь тренироваться и играть на том уровне, который соответствует твоему таланту. — И что ты мне ещё предложишь? — интересуется Йохан Второй, придвинувшись к нему. — Как здесь было? Редкие встречи в том городе, куда ты меня определишь? Да, я был счастлив, когда ты находил время навестить меня в Гронингене, но ты приезжал, озарял и уезжал, а всё остальное время я этот провинциальный город тупо терпел, ненавидел, при первой же возможности сваливал оттуда и забывался в амстердамских барах. Потому что в Амстердаме был ты, пусть мы и не виделись. Навещать тебя дома ты не разрешил, оно и понятно, там у тебя Кройф, а может, и ещё кто. — Йохан, — отвернувшись, шепчет Генерал. — Я тебе дал максимум того, что могу сейчас предложить. Если ты останешься, мы можем всё устроить иначе… — Я люблю тебя, — признаёт Неескенс. — И, когда занимаюсь сексом в одиночестве, сам с собой, всегда представляю именно тебя. Не Сурбира, не Кройфа. Вспоминаю, как делал это для тебя, а ты смотрел. Но ты пойми, я уже не мальчишка, мне тридцать три года. Тридцать, сука, три. Мне надо не встреч, а отношений. И ты не можешь мне такое предложить, потому что я не Кройф — или кто там у тебя сейчас в приоритете. Я списанный товар. Старый игрок, который до сих пор не стал тренером и не хочет им быть, потому что не уверен, что сможет. — Так я помогу начать, — утверждает Генерал, глядя ему в глаза. — Подберу тебе подходящую детскую команду, потом молодёжную. — А я не хочу, — признаётся Неескенс, прижав колено к его колену. — Нет во мне этой тренерской искры, не так я устроен. Может, созрею ещё, но потом. А пока я играть хочу. Играть и быть довольным собой. Тут это нереально, даже молодняк на голову выше меня по технике и уж тем более — по скорости. Избаловался в Америке, да, но раз уж так сложилось — значит, там мне и место. Чего тут вымучивать из себя непонятно что. — Врёшь, — качает головой Михелс. — Ты хочешь уехать, потому что вбил себе в голову, что должен быть с Вимом. — У нас сильное взаимное чувство, — подтверждает Йохан Второй. — И мне надо рискнуть. Самому всё проверить. Если не сделаю — всю жизнь жалеть буду, понял? — Понял, — угрюмо отзывается Генерал. — Не дурак. С характером ты у меня. — Был бы бесхарактерным — ты б на меня и не посмотрел, — усмехается Неескенс. — И что, на этом мы расстаёмся? — смотрит на него Михелс. — Пока да, — пожимает плечами Йохан Второй. — А там посмотрим. — Подумай до конца сезона, — говорит Генерал. — Изменишь решение — позвони. — Договорились. — Неескенс встречает его взгляд. — Останешься посмотреть игру? — кивает на поле Генерал. — Не знаю, — пожимает плечами Неескенс. — Хочешь — отвезу тебя после матча в Амстердам? Домой или ещё куда, как скажешь. Могу и ко мне, в Гронинген. Просто позволь с тобой побыть, если у тебя, конечно, нет других планов. Михелс коротко дотрагивается кончиками пальцев до его ладони. От одного его прикосновения по телу дрожь пробегает. Как можно столько лет вожделеть одного и того же мужчину до потери пульса? — Спасибо, — тихо отвечает Генерал, — но нет. Очень хотел бы. Только вот не могу. — Понял, — отзывается Йохан Второй, поднимаясь. Скрипнули его кожаные брюки. — Не смею задерживать. Готовься к матчу. — Благодарю за разрешение, — сухо смеётся Генерал. — Удачи, — искренне желает Неескенс, коснувшись его плеча. — Спасибо. — Михелс тоже встаёт, застёгивает пуговицу пиджака. — И тебе. Пожалуй, тебе — нужнее. Йохан Второй кивает, коротко обнимает его на прощание и быстрым шагом спускается с трибуны, не оглядываясь. Ну вот и всё. На протяжении сезона единственной радостью Неескенса были редкие свидания с Генералом. На Кройфа даже смотреть не хотелось, а тот будто бы и не заметил, что Йохан Второй куда-то пропал. Наверное, вздохнул с облегчением. С одноклубниками Йохан Второй поддерживал приятельские отношения, не отказывался сходить с ними в бар, поболтать за кружкой пива, но дружить даже не пытался. Тревога за Вима и постоянные мысли о нём категорически не давали жить нормально. Йохан Второй несколько раз собирался позвонить Марлис — той девушке, с которой познакомился в Ницце, она ему действительно понравилась, с ней было интересно общаться, и он ненадолго позволил себе надеяться, что у него тоже может быть нормальная жизнь, как у всех. Но потом началась вся эта чертовщина с Сурбиром, и Йохан Второй понял, что остаться в Европе не сможет. А что толку ей голову морочить, если без шансов? Пусть думает, что он просто потерял её телефон. Вот с Данни Неескенс перезванивался регулярно и даже пару раз виделся с ней в Амстердаме, когда она выбиралась туда за покупками. Пожалуй, только с ней и дружил, но ни слова не сказал о том, что происходит с Сурбиром на самом деле. Личные тайны он доверил бы Данни, чужие — нет. Как это ни парадоксально, выбирая между Генералом и Сурбиром, Неескенс выбрал Вима. Потому что Сурбиру, в отличие от Генерала, он нужен, и у Вима больше никого нет. Если не считать этой Терри, но Йохан Второй предпочитает не думать о её существовании. Неескенс спускается в подтрибунные помещения, идёт по длинному коридору к выходу на служебную парковку — никто не посмел запретить самому Неескенсу оставить машину там. После Штатов было трудно опять привыкнуть к тому, что в Голландии его все узнают и все с ним здороваются, даже смена цвета волос не помогла. — Йохан, привет! Ну вот, например. Накинув на лицо вежливую улыбку, Неескенс оборачивается на голос. А, это юное дарование из «Аякса», Марко ван Бастен. — Привет, Марко. — Йохан Второй протягивает ему руку. В лицо они друг друга знают, но вроде виделись только на поле. — Приехали посмотреть игру? — улыбается Марко. Он высокий, сложен гармонично — не слишком худой и не чересчур мускулистый. У него открытая, искренняя улыбка и такая умильная мордочка. Ещё мальчишка, на жизнерадостного щенка похож. Интересно, что из него вырастет. — По делам, скорее, — пожимает плечами Неескенс. — А ты в основе? — Нет, — вздыхает Марко, — надеюсь, выйду на замену. — Рассчитывал на большее? — усмехается Йохан Второй. — Ну, сезон в клубе я хорошо провёл, — пожимает плечами Марко. — Пора бы. Кройф уважительно отзывался о ван Бастене, и Неескенс наслышан, что после ухода Кройфа Марко заблистал в «Аяксе». Самомнение, как видно, уже подросло. Йохан Второй пока не оценил эту восходящую звёздочку — прыткий, бойкий, скоростной, техничный, но таких много. А вот ноги у него действительно выдающиеся, длинные, мощные, стройные. Когда он в шортах, на них трудно не заглядеться. — Доверяй Михелсу, — рекомендует Йохан Второй. — Он всегда знает, что делает, и обязательно поставит тебя в основу, когда придёт твоё время. Не переживай, он всё замечает и всё чувствует, даже если не подаёт вида. Слушайся его, верь ему как себе и чётко следуй его указаниям, тогда он поймёт, что может на тебя рассчитывать. — Хорошо, — кивает Марко и снова улыбается. — Спасибо за совет. Буду стараться. — Правильно, — одобряет Неескенс. — А если что не так, лучше честно ему скажи. Когда он нас тренировал, к нему было не подступиться, он всех слал лесом, игрокам не полагалось с ним разговаривать. Сейчас он стал более открытым и человечным. Так что, если у тебя есть вопросы или обиды, ты лучше поговори с ним. Это более здоровый способ, чем копить злобу. — Не знаю, что у него там с человечностью, мы его всё равно побаиваемся, — понизив тон, признаётся Марко. — Страшно тогда представить, каким он с вами был. — Так и правильно, тренера нужно бояться и уважать, — смеётся Неескенс. — А что, Кройф тебе не рассказывал про «Аякс» времён нашей молодости? — Рассказывал, конечно, — пожимает плечами Марко. — Правда, больше о себе, чем о тренере. — Какие люди! — разносится по гулкому коридору возглас Кройфа. — Неескенс, ты ли это? Каким ветром тебя к нам занесло? К ним идёт Йохан Первый собственной персоной. А, тогда понятно, почему Михелс отказался от встречи с Неескенсом после матча. Его Кройф заберёт, отвезёт и обслужит. Всё с ними ясно. — Так сложилось, — вздыхает Неескенс, приобняв его и ощутив ласковое прикосновение его губ к щеке. — Куда пропал? Чего не звонишь? — тормошит его Кройф. — Марко, привет. — Здрасьте, — бурчит ван Бастен, протянув ему руку. Как он помрачнел, едва Кройфа увидел. Как будто лампочку внутри выключили. И смотрит на Кройфа так, что Неескенс даже не знает, как этот взгляд назвать. Напряжённый? Настороженный? Сердитый? Обиженный? — О чём беседу вели? — интересуется Кройф, пожав ему руку. — Удивишься, но о тебе, — признаёт Неескенс. — Да? — усмехается Кройф, вынимая сигареты из кармана пиджака. Тоже принарядился к матчу сборной. — Нисколько не удивлён, если честно. Ван Бастен оглядывает их с непонятной злобой и решительно направляется в сторону выхода на поле. — Марко, ты куда собрался? — резко спрашивает Кройф, достав зажигалку. — Ничего, что я с тобой разговариваю? Марко игнорирует его, только ускоряет шаг. — Ван Бастен, с Кройфом так себя не ведут! — кричит Кройф ему вслед. — Значит, я буду первым! — бросает через плечо Марко. Ого. Неескенс переводит заинтригованный взгляд с Кройфа на удаляющуюся спину ван Бастена и обратно. — Охренеть, — цедит Кройф, прикуривая. — Ничего, стану тренером «Аякса» — он у меня попляшет. — Какой норовистый, — отмечает Неескенс, критически осмотрев фигуру юноши. — Уже объездил его? — Неескенс, даже не спрашивай, — отмахивается Кройф, выдохнув дым. — Всё сложно. — Он тебе отказал? — с ужасом шепчет Неескенс. — Йохан! — делает страшные глаза Кройф. — Кого я сейчас попросил сменить тему? — Нет уж, не отвертишься, — возражает Йохан Второй. — Между вами так искрило, что меня чуть током не ударило, потом я имел честь наблюдать вашу драматичную сцену — изволь объяснить, что я видел. Ему лет-то сколько? — Девятнадцать, — усмехается Кройф. — Не буду я тебе ничего объяснять. Придумай сам, у тебя фантазия хорошая. Неескенс качает головой, глядя вслед Марко. — А это чего? — интересуется он. В конце коридора, у самой лестницы, ван Бастен остановился, чтобы переговорить с Генералом. — Хрен знает, — хмурится Кройф. — Не скажу, чтоб они часто общались. — Мальчик твой в основу хочет, — поясняет Неескенс, наблюдая за ними. — Я и порекомендовал ему — поговори, мол, с Михелсом словами, если есть проблемы или обиды. Кто ж знал, что он решит это сделать прямо сейчас. Беседа получается недолгой, но эмоциональной, судя по жестикуляции обоих. — Он не мой мальчик, — цедит Кройф, нервно затягиваясь, — и не называй его так, могут услышать. Марко, упрямо тряхнув головой, убегает вверх по лестнице, а Генерал, проводив его взглядом, направляется к ним. — Чёрт, — бормочет Кройф. Бросив сигарету на бетонный пол, он быстро давит её ботинком. — Господи, Кройф, — закатывает глаза Неескенс. — Вы сколько вместе, лет шесть? А ты до сих пор как школьник при виде директора… — Некоторые вещи не меняются, — пожимает плечами Йохан Первый. — Совсем не хочется, чтоб он отвесил мне подзатыльник у всех на виду за курение в неположенном месте. — Потому что для него ты всегда будешь подростком, — смеётся Йохан Второй, подмигнув. — В этом есть плюсы. Генерал подходит к Йоханам и распоряжается: — Кройф, разберись с твоим Марко, он совсем распоясался. — Чего он такого сделал? — сводит брови Йохан Первый. — Пытался мне хамить, да не вышло, — ворчит Генерал, бросив взгляд на часы. — Уйми его, понял? Или я за себя не отвечаю. — И удаляется в направлении раздевалки. — Чего я-то? — вопрошает ему вслед Кройф. — Я ему кто вообще? Ты тренер сборной — ты его и уйми! Михелс только отмахивается, показывая, что у него есть дела поважнее. — Видишь, и он называет Марко твоим, — улыбается Неескенс, проводив Генерала нежным взглядом. — Значит, на то есть причины. — Долгая история, — качает головой Кройф. — Да и неинтересная, ей-богу. Ну что, пойдём? Вместе матч посмотрим. Неескенс, усмехнувшись, вздыхает в ответ: — Нет, спасибо. Твой Марко нервничает, когда видит других мужчин рядом с тобой, это мы уже выяснили. — Издеваешься? — морщится Кройф. — Нет у него никаких прав на меня. — Он считает иначе, — возражает Неескенс, — и дико ревнует, его можно понять. Будь с ним аккуратен, Кройф, он юный, неопытный и пылкий. Счастливо. — Йохан Второй коротко целует его в щёку и уходит прочь. — Ну пока, — говорит Кройф ему в спину. Йохан Второй слышит в его голосе разочарование и лёгкую растерянность — но это проблемы Кройфа. Неескенс больше не имеет никакого отношения к той вселенной, в которой живут Генерал, Йохан Первый и Марко. Ему пора обратно, в Америку. Теперь его дом именно там.***
Лос-Анджелес, лето 1985 Светает. Бурчит по-испански телевизор, гудит кондиционер, а всё равно слышно, как за окном начинают петь первые птицы. Вим открывает очередную бутылку пива, Неескенс, подперев голову рукой, берёт очередной счёт и долго силится разобраться, что именно Сурбир должен оплатить на этот раз. — Ты чего-нибудь понимаешь? — спрашивает Йохан Второй, кивнув на телик. В Лос-Анджелесе так много мексиканцев, что на местном ТВ есть испаноязычные каналы. — Ну, так, кое-что, — пожимает плечами Сурбир. — Но я учу испанский, я стараюсь, правда. — Когда, чёрт возьми, ты его учишь, во сне? — вздыхает Неескенс, отложив счёт. — Откуда у тебя время? — Чую, тебе не особо нравится моя жизнь, — ухмыляется Сурбир, хлебнув пива. Неескенс смеётся в ответ. Почему же, весьма мило. Днём они сожрали приготовленный Неескенсом обед, потрепались на кухне, время пролетело незаметно. Пришла пора ехать к Виму на работу — в бар «Бестии» на побережье Эрмоса-Бич, смена Сурбира начинается в шесть часов вечера. Вим накинул поверх футболки клетчатую рубашку, Неескенс переоделся во что поприличнее, они загрузились в шикарный «Шевроле Камаро», который дал Виму погонять приятель из лизинговой компании, и покатили вдоль побережья. Большое белое здание у самого океана больше похоже на склад, чем на увеселительное заведение, но с годами оно стало весьма модным местечком. Когда Сурбир играл за «Ацтеков», баром владели легендарный Джордж Бест и Бобби МакЛинден — одноклубник Вима. Потом Бест продал свою долю МакЛиндену и уехал, теперь Бобби в одиночку заправляет баром, он и нанял Вима барменом. Чтобы получить эту должность, Виму пришлось пройти курс для работников сферы услуг — учёба стоила пятьсот долларов, и её оплатила Терри. Неескенсу обидно, что Вим не обратился к нему, но деньги были нужны срочно, Неескенс был далеко, а Терри — рядом. Чёрт. Сраный «Гронинген». Йохан Второй столько времени на него убил, а возле Сурбира окончательно обжилась эта девка. В баре Вим занял своё место за стойкой, Неескенс расположился напротив на высоком табурете и неожиданно залюбовался Сурбиром. Да, Вим сильно постарел, теперь он худой и патлатый, как чёртов хиппи, его виски поседели, на его руках выпирают синеватые вены, но, чёрт возьми, за этой деревянной стойкой в старомодном баре Сурбир смотрится настолько органично, что у Неескенса выступили слёзы на глазах, пока Вим наливал ему пиво. «Чего ты?» — спросил Вим, поставив перед ним бокал. «Люблю тебя, Сурбир», — вздохнул Неескенс, вытер глаза ребром ладони и отхлебнул. «Да я уж понял, что ты не от хорошей жизни припёрся, — усмехнулся Вим, коснувшись его руки. — Ладно, после поговорим». Йохан Второй заметил, как Сурбир достал из тайника пистолет и запихнул его за пояс, прикрыв сверху рубашкой. «Зачем?» — спросил он. «Случаи бывают разные, — ответил Вим, облокотившись на стойку. — Ближе к закрытию иногда приходят нехорошие люди, хотят кассу забрать. А порой у местных наркодилеров бывают тут разборки — один из наших постоянных гостей недавно пристрелил четверых». «И ты имеешь право стрелять?» — уточнил Неескенс, подперев голову ладонью. «В баре — да, это считается самообороной, — подтвердил Сурбир. — Даже если убью кого, мне ничего не будет, только спасибо скажут за помощь в борьбе с преступностью. Иногда догоняю мерзавца на улице, тогда надо его быстро затащить в здание, чтоб копы увидели его бренное тело именно в баре. Поможешь мне с этим, если что?» «Конечно, Сурбир, — кивнул Йохан Второй, глядя на него влюблёнными глазами. — Только и мечтал патроны тебе подавать и трупы с тобой таскать. Ты такой брутальный стал, тебе идёт». «Ну тебя к чёрту с твоей грубой лестью. Пошли хоть в дартс сыграем, пока народу никого, — усмехнулся Вим. — Просидишь на табуретке все восемь часов — задница отвалится, а у меня на неё есть кое-какие планы». К половине восьмого бар заполнился людьми, Вим едва успевал жать руки знакомым и наливать им пиво. «Так-то у меня ещё напарник есть, — сообщил он Неескенсу. — Но Бобби прижался в последнее время, не хочет нам обоим смену оплачивать. Так что приходится попотеть — зато все чаевые только мои». Вечер показался Неескенсу бесконечным, он успел и основательно набраться, и протрезветь. Сурбир знакомил его со своими приятелями — среди них ни одного голландца, соотечественников Вим сторонится, называет их злыми и унылыми, а вот футболисты есть — те восхищённо ахали, увидев самого Неескенса. Йохан Второй охотно развлекал их общим трёпом, играл с ними в дартс, пил с ними. Естественно, и без танцев на барной стойке под бурные аплодисменты не обошлось, но это было для Сурбира, а не для публики, на реакцию остальных Йохану было плевать, ему было важно только то, как смотрел на него Вим. Сурбир показал ему наркодилеров, которые торгуют здесь коксом, но они оставляют щедрые чаевые, так что он не против. Рассказал ему Вим и о своей дружбе с Родом Стюартом, музыкантом, — Сурбир до сих пор иногда выступает за его любительскую команду. «Так что, если будешь держаться меня, детка, у тебя всегда будут билеты в первый ряд на все лучшие концерты», — смеялся Вим. Вот она какая, теперешняя жизнь Сурбира. В начале второго ночи, когда до конца смены Вима оставался час, Неескенс, отупев от выпивки и усталости, смотрел на всё будто со стороны. Голова шла кругом. Эти пьяные люди, эта громкая музыка, этот шум и гам, этот Сурбир, шустро протирающий барную стойку, эта неоновая зелёная вывеска над ним Imported Heineken proudly served — всё казалось сюрреалистичным сном, и порой Неескенс не верил, что это происходит на самом деле. «Эй, мистер, мы скоро закрываемся, — потормошил его Вим, кинув на стойку листок, на котором записывал его выпивку. — Платите по счёту». «Картошка была ещё, — устало пробормотал Неескенс и полез в карман джинсов за деньгами. — И гренки». «Это комплименты от заведения», — усмехнулся Вим. «И я куда больше выпил». «Местные ребята сочли за честь тебя угостить, так что четыре пива оплатили другие люди». «А мне здесь определённо нравится. — Йохан Второй бросил на стойку крупную купюру. — Сдачи не надо». «Охренел?» — возмутился Вим. «Возьми, ну пожалуйста, — попросил Неескенс, глядя на него с обожанием. — Даже не представляешь, как мне приятно дать тебе чаевые». «Тебя это заводит, мелкий извращенец?» «Очень, — признался Йохан Второй. — У меня уже стоит, можешь проверить». «Позже проверю», — вздохнул Вим и забрал деньги. Они ехали домой по пустынным улицам, и, когда они притормозили перед красным сигналом светофора, Вим нежно поцеловал Йохана. «Отсосать бы у тебя прямо сейчас», — прошептал Неескенс, Вим усмехнулся: «Ещё чего, детка. Забыл уже? Я люблю долго и с размахом, быстрый трах в тачке — не для меня». Потом они приехали домой и сели потупить перед телевизором. Сурбир принёс из холодильника остатки обеда, Неескенс закатил глаза, пообещал ему скорую язву и пошёл разогревать. Вим пожрал и перешёл к планомерному поглощению пива на сон грядущий, Неескенс пока на пиво смотреть не может, так что открыл вискарь, который привёз Виму в подарок, и перешёл к изучению счетов, скопившихся на журнальном столике: надо понять, сколько стоит жизнь в Редондо-Бич, и разобраться, сколько Вим задолжал. — Башка совсем не варит, — признаётся Неескенс, бросив счёт на диван. — Прекрати, Сурбир, нравится или не нравится — но это твоя жизнь, и лучше уж её любить, чем мучиться, что не свою жизнь живёшь. Серьёзно. — И ты хочешь жить так же? — спрашивает Вим. — Пока не понял, хочу ли, — пожимает плечами Неескенс, — но я к этому определённо готов. — Ладно, — качает лохматой головой Сурбир. — Вечер утра мудренее. Видишь, светло уже, спать пора. — Ты как вампир, — смеётся Йохан Второй. — Вроде того, — не отрицает Вим, выключив телевизор. — Так, Неескенс, вода тут тоже денег стоит, так что в душ идём вместе. — Как скажешь, — улыбается Неескенс. В обшарпанной ванной Вим наконец-то обнимает Йохана Второго — тот щурится от удовольствия, почувствовав его знакомые, такие родные прикосновения, по которым так скучал. Потёршись носом о его нос, Йохан прижимает губы к губам Сурбира, Вим мягко отзывается и вдумчиво, нежно целует его. — Как же мне тебя не хватало… — шепчет Йохан Второй, гладя волосы Вима. — Уж я-то знаю, — усмехается Сурбир, прижавшись лбом к его лбу. Его глаза чуть потемнели, но всё равно сияют. Вим расстёгивает рубашку Неескенса, Йохан нетерпеливо задирает его футболку, гладит его живот. Приходится оторваться от губ Вима ненадолго, чтобы стащить с него футболку. Звякнула пряжка ремня Неескенса — Сурбир плавно тянет вниз молнию его джинсов, выворачивает пуговицу из петли. — Да… — выдыхает Йохан, когда Вим запускает руку под резинку его трусов. — Мой хороший, — смеётся Сурбир ему в ухо. — Не забудь, зачем мы сюда пришли. Не прекращая ласкать Неескенса, он включает воду, поворачивает рукоятку смесителя — из лейки душа в пожелтевшую старую ванну начинает течь вода. — Попробуй, не горячо? — предлагает Сурбир. — Пока прохладно, — отзывается Неескенс, подставив руку под струи воды. — Надо чуть подождать, — ухмыляется Вим. — Не хочешь мне помочь раздеться? Хочет, господи, ещё как хочет. Они снимают друг с друга всё, Вим снова пробует воду, регулирует температуру — и, наконец, они залезают в ванну. Это бодрит, это оживляет — после перелёта Флорида–Лос-Анджелес и насыщенного дня Йохан Второй несколько отупел, его клонило в сон, а поцелуи с Вимом под душем мигом возвращают боевой настрой. — Сейчас, мой хороший, сейчас, — шепчет Вим, взяв с полки мыло. — Вымоем друг друга — и перейдём к делу с чистой совестью. Его тело по-прежнему восхитительно, Йохан знает его наизусть, во всех местах. С годами Вим только похудел, потерял в мышцах, стал более хрупким и худым, но он всё ещё безумно хорош. Они не перестают целоваться, пока намыливают друг друга, продолжают, когда возвращаются под душ, чтобы смыть пену. Ладони Вима уверенно гладят плечи, спину, грудь Йохана Второго, его бока, живот, бёдра. С ним так хорошо и тепло, что Йохан забывает о том, что и ему надо что-то делать, а не просто балдеть, но Сурбир мягко намекает — берёт его руки и кладёт туда, где они в данный момент нужны. Йохан смеётся в его губы. — Уже лучше, — констатирует Вим. — Можем продвигаться дальше в нашей культурной программе. Прижав Йохана спиной к кафелю, Сурбир ласкает его рукой, и Неескенс послушно подаётся бёдрами ему навстречу. — Хочу тебя, — шепчет он, гладя мокрые волосы Вима. — Очень хочу. — Вижу, вижу, — успокаивает Сурбир. — И я тебя. Страшно соскучился, поэтому начну сам. — Я твой, — отзывается Йохан, — делай со мной, что хочешь. — Хочу, чтобы ты кайфовал, — усмехается Вим, коротко поцеловав его, и опускается перед ним на колени. «Надо было, наверное, выключить воду… — думает Неескенс, глядя на Сурбира и надеясь, что не умрёт от нежности прямо сейчас. — Но что-то уже не до этого». Вим выкладывается по полной, чувствуется, что ему этого не хватало и он получает от процесса не меньше удовольствия, чем Йохан Второй, если не больше. Неескенс живо отзывается на его ласки стонами и прикосновениями, перебирает его мокрые волосы, толкается бёдрами навстречу его рту. Но чем ярче наслаждение, чем острее ощущения, чем лучше ему становится, тем сильнее хочется почувствовать Сурбира в себе. — Я тоже хочу, — говорит Неескенс, коснувшись щеки Вима. — Давай попозже, — просит Вим, неохотно выпустив его изо рта. — В постели. — Тогда трахни меня, — стонет Йохан, стиснув его волосы. — Пожалуйста. — Мой хороший… — Вим, вздохнув, поднимается. — Всё для тебя. Развернись. Неескенс слушается, и Сурбир, прижавшись к нему сзади, берёт его ладони, заставляет упереться в стену. — Подожди секунду… — шепчет он в ухо Неескенса. Йохан чувствует, как Вим трётся о его задницу. — Помочь? — отзывается Йохан, обернувшись. — Нет уж, — смеётся Вим, коротко поцеловав его в губы. — Тут мне точно помощь не потребуется. Йохан, закусив губу, принимает в себя его пальцы. — Ух, какой ты тесный, — отмечает Вим, проталкивая их в него глубже. — Совсем не с кем трахаться на голландской земле? Про Флориду даже не спрашиваю, там ты вряд ли успел. — Ни с кем не хочется, кроме тебя, — признаётся Йохан Второй, толкаясь навстречу его пальцам. — Детка… — ласково смеётся Вим, целуя его плечи. — Понимаю. Расслабься тогда, я постараюсь аккуратно… — Да делай уже, — стонет Неескенс. — Триста лет никому не давал прямо в ванне, и если бы не хотел тебя так сильно… — Не торопи, — возмущается Сурбир, шлёпнув его по заднице. Получив желаемое, Йохан громко стонет от удовольствия и боли — Вим предельно осторожен, но у Неескенса и вправду давно никого не было. — Бесподобно, — выдыхает Вим, обняв его поперёк живота, и Неескенс совершенно согласен с ним. — Ты лучший, — подтверждает он, насаживаясь на Вима. — О да, — шепчет Вим, легко куснув его за плечо. — Ты-то знаешь. Как минимум на двух континентах я действительно лучший. Он останавливается так внезапно, что Неескенс успевает испугаться — что, Вим кончил так быстро и без предупреждения? — но семя Сурбира в себе не чувствует, значит, причина не в этом. Может, колено разболелось? — Вытираемся, мой хороший. — Сурбир дотягивается до полотенец на вешалке и даёт одно Йохану. — Продолжим в кровати, там места больше. Как только они заходят в спальню, Вим резко толкает Неескенса к кровати: — Сядь. — Так? — спрашивает Йохан, присев на край постели. — Именно, — хрипло отзывается Сурбир, подойдя к нему вплотную и поставив ногу на кровать. — Он твой, детка, ты его весь вечер хотел — так поработай с ним как следует. Грубо схватив Неескенса за волосы, Вим входит в его рот — и Йохан послушно заглатывает его полностью. Да, да, именно этого он и ждал, именно это ему было нужно. Самое прекрасное в их сексе — то, что они знают, что хотят друг от друга, и всегда готовы это друг другу дать. Неескенс еле-еле разлепляет глаза, так и не поняв, отчего проснулся. Выспался, наверное. Плотные шторы задёрнуты, чтобы солнце не мешало, гудит кондиционер, из-за закрытой двери слышна негромкая музыка. Повернув голову, Йохан видит рядом примятую подушку и откинутое одеяло. Сурбир, значит, уже встал. Быстрый взгляд на часы, которые Йохан ещё вчера положил на тумбочку: два часа дня. Ну, неудивительно. Заснули они часов в восемь утра — у Сурбира действительно были большие планы на Неескенса, и он с удовольствием воспользовался всеми талантами Йохана Второго. А Неескенс совершенно не чувствовал усталости с ним, был готов на всё и в любых объёмах. Они безумно соскучились и спешили дать друг другу всё, на что способны. — Ух… — Неескенс с трудом садится в кровати. — Значит, Виму через три с половиной часа уже на смену выдвигаться. Надеюсь, он хотя бы пожрать приготовил… Стоп, что-то не так. Неескенс не видит своих чемоданов, которые сутки назад оставил в углу спальни, потому что тут было больше всего места. И вчера чемоданы стояли здесь, они с Вимом чуть не повалили их, налетев на них в порыве страсти. А теперь их нет. В душе зарождается дерьмовое предчувствие. Ладно, может, Вим их убрал в какой-нибудь шкаф, чтоб не мешались. Йохан находит свою одежду — Сурбир повесил её на стул, облачается, топает в ванную. Зубная щётка, которую он вчера поставил в стакан рядом с щёткой Вима, пока на месте, и на том спасибо. Теперь можно предстать перед Вимом относительно аккуратным и не вонючим. Радио работает в кухне, туда Неескенс и направляется. — О, — поднимает голову Вим — он как раз завтракает. — Отлично, я уже собирался идти тебя будить. Ешь давай, в сковородке оставил твоё, чтоб не остывало. — Спасибо, — хрипло говорит Йохан. — Мне-то за что, тебе спасибо — мой холодильник давно не видел такого изобилия. Там, кстати, пиво тебя дожидается, — добавляет Сурбир, подмигнув. — Ты тут только пивом, что ли, питаешься? — морщится Неескенс, открыв холодильник, и достаёт оттуда апельсиновый сок, который вчера купил. — Ага, — признаёт Вим. — Я от него и не пьянею почти, так, газировка. Неескенс, покачав головой, достаёт себе стакан, наливает сок. — Где мои чемоданы? — спрашивает он, хлебнув. — Мне нужно переодеться. — Эээ, Йохан, они в коридоре, у дверей, — вздыхает Вим, отведя взгляд. — И почему? — хмурится Неескенс, опершись на стол. — Давай сначала поедим, а потом поговорим, — просит Сурбир. — Не получится, — возражает Неескенс. — Мне теперь в горло кусок не полезет, пока ты не объяснишь, в чём дело. — Тогда сядь, — говорит Вим, с неохотой отложив вилку. — И, может, всё-таки пива? — Не советую, — отвечает Йохан Второй. — Бутылка тяжёлая. Если кину её в тебя, могу убить. Это тебе невыгодно, да и мне с твоим трупом возиться не в радость. — Ладно, ладно, — уступает Вим, почёсывая подбородок. — Хотя бы просто сядь. Это можно. Неескенс усаживается за стол и всем своим видом демонстрирует готовность к беседе. — Выспался? — спрашивает Вим, подперев башку ладонью. — Вроде да, — нервно усмехается Неескенс. — А вообще не спал, — сообщает Сурбир. Это по нему заметно. — Лежал рядом, смотрел на тебя. Любовался тобой. И думал, какая же я сволочь. — Не уловил основания для такого вывода, — пожимает плечами Йохан Второй. — Мой хороший, мне сорок лет, — вздыхает Вим, глядя ему в глаза. — Я старый, нищий, живу в дерьме, занимаюсь чёрте чем. А ты молодой, красивый, талантливый парень. У тебя есть будущее. И ты приехал, чтобы угробить себя здесь. — Сурбир указывает на небогатую обстановку кухни. — В этой чёртовой халупе в Редондо-Бич. — Да найду я работу, — закатывает глаза Неескенс. — Тут же есть любительские клубы или чего ещё. Не волнуйся, не отберу твоё место за стойкой в «Бестиях». — Зачем над собой так издеваться? — вопрошает Сурбир. — Ради меня? — Да, — подтверждает Неескенс. — Вообще-то, ещё вчера сказал — я тебя люблю. — Мог бы и не говорить вслух, я всё давно понял, но мне приятно это слышать, спасибо, — тяжело вздыхает Вим. — Я тебя тоже люблю, мой хороший. Именно поэтому и хочу, чтобы ты немедленно уехал отсюда. Охренеть. Значит, Генерал был прав. Всё-таки он знает Вима лучше всех. — Сделай это ради меня, — добавляет Вим. — Очень тебя прошу. — Сурбир, ты чего? — мотает головой Неескенс. — Я тебе кто, девчонка твоя несмышлёная, чтобы такое мне говорить? Мы с тобой сколько вместе? Одиннадцать лет. Ты за это время дважды развёлся, мой брак тоже развалился, мы вместе столько пережили, поняли уже, что только друг с другом можем быть счастливы! Я приехал, чтобы остаться с тобой, я готов, я всё для тебя сделаю. И после всего этого ты меня вот так вот выгонишь? — Если ты останешься, это будет не твоя жизнь, — тихо говорит Вим. — Сейчас ты полон решимости и всё такое, понимаю. Но пройдёт время, ты поймёшь, что загубил карьеру и себя самого, чтоб быть со мной, и тогда ты меня возненавидишь. А я каждый день буду мучиться, глядя, как ты тут медленно угасаешь, и думая, что ты здесь только из-за моей слабости. Из-за того, что у меня не хватило сил тебя выгнать. Не хочу всё доводить до того, чтоб ты меня однажды придушил подушкой во сне. — Вообще-то, я взрослый человек, и я сам сделал свой выбор, — возражает Йохан Второй. — Тебе просто неохота объяснять своей девке, кто я такой, тратить силы и нервы на расставание. Это мне понятно, давай я с ней поговорю. — Не трогай Терри, — качает головой Вим. — Она мне жизнь спасла, считай. И эту халупу мы сняли на её деньги, между прочим. Она курс оплатила, чтобы меня допустили к работе бармена. — Господи, я ей верну всё до последнего цента, что она на тебя потратила, — закатывает глаза Неескенс. — Сниму ей новый дом. Или, знаешь, лучше мы переедем, а этот дом ей оставим. Деньги-то у меня пока есть. А как кончатся — свой гардероб в секонд-хенде продам. — А я не про деньги, — ударив кулаком по столу, говорит Сурбир. — Терри хорошая. Если бы я её раньше встретил, был бы о женщинах лучшего мнения. — Раньше ты бы её не оценил, — заявляет Неескенс. — А, может, и она не клюнула бы на такого тебя, каким ты был лет десять назад? — Считаешь, я изменился к лучшему? — грустно усмехается Вим. — Стал опытнее, — пожимает плечам Йохан Второй. — Мудрее. Интереснее. И уже не бухаешь, как чёрт. Когда ты трезвый или в лёгком подпитии — с тобой гораздо приятнее общаться, чем когда ты в дрова! — Верно подмечено, — качает головой Сурбир. — Так вот, Терри тут ни при чём. Если бы её вовсе не существовало, если бы я был здесь один — сказал бы тебе всё то же самое. Тебе нужно вернуться в Европу. Твоё место там, а не здесь. — У меня там никого нет, — вздыхает Неескенс. — А Генерал? — щурится Сурбир. — Да я сезон провёл в Голландии, — разводит руками Неескенс, — и он за всё это время приехал ко мне раза четыре, понимаешь? Было хорошо, как раньше. Но я-то уже не живу с Кройфом, не состою в браке, мне отношений нормальных хочется, а не этого — приехал, трахнул, уехал. А он мне ничего другого не предлагает. — И Кройф не передумал, не понял, что счастье своё просрал? — интересуется Вим, хлебнув пива. — Наоборот, нашёл, — мотает головой Неескенс. — Вот с ним у Генерала как раз отношения, и оба вполне довольны. — Но ещё был ван Дайк, — напоминает Сурбир. — Ты не поверишь — он тоже счастлив с Кройфом, — сообщает Неескенс — любопытно посмотреть, как Сурбир среагирует. — И это, видимо, у них давно. Пауза. Радостная латиноамериканская песня из радио разбавляет молчание. — Какой у нас Кройф… молодец, — оценивает Вим. — Ну и чего, с другой стороны? Ты что, хранил святую верность Кройфу? Встречался и со мной, и с Диком, и с Генералом — и прекрасно себя чувствовал. Забей ты на Кройфа. Может, ван Дайк тебе просто показался слишком старым и непрезентабельным? — Не хочу на эту тему разговаривать, — отмахивается Неескенс. — И не хочу ничего о нём слышать. Нет, Вим. С Европой меня теперь ничто не связывает. И тамошнему уровню футбола я уже не соответствую. Тут моё место и тут мой уровень. — Наговариваешь ты на себя, — не верит Сурбир, покрутив перед собой бутылку пива. — Но в любом случае, даже если ты останешься в Штатах — тут я тебя видеть не хочу. — Почему? — спрашивает Неескенс. — Я что, не смогу остаться даже временно, до возвращения твоей… кхм… Терри? — А это грёбаное болото затягивает, Йохан, — тихо говорит Вим. — Сейчас ты останешься, потом мы пообедаем, поедем ко мне в бар, ты опять будешь весь вечер там сидеть, пропьёшь кучу бабла, потом секс, потом выспимся, завтра у меня выходной — на пляже позагораем, искупаемся, потом опять в постель — а секс у нас ты знаешь какой, от такого очень трудно отказаться. Сейчас я сам не верю, что смогу тебя выгнать и остаться без того, кого хочу до сумасшествия. При том что ты был готов со мной жить и делить со мной постель каждый день. Безумие вроде, от такого не отказываются, но я именно это и собираюсь сделать. А потом ты втянешься, всё покажется не таким уж и страшным. Этот чёртов дом будет уже как бы нормальным, ты тут обживаться начнёшь… И даже если я тебя выставлю, ты соседний дом снимешь. Нет, честно, мой хороший — я в жопе, и нефига тебе к этому всему привыкать. То, что я не ною и не жалуюсь, не значит, что я считаю свою нынешнюю жизнь нормальной. И ты не должен здесь быть. — Вим… — бормочет Неескенс, чувствуя, что сейчас разревётся. — Ну пожалуйста. Не прогоняй меня. Ты — всё, что у меня осталось… — Вот только не надо делать вид, что я — твоя последняя надежда, — поднимает руку Сурбир. — Ты молодой и обворожительный парень, встретишь новую любовь. Может, вообще женишься, детей заведёшь, чего я тебе искренне желаю — и порадуюсь за тебя. Вот ты для меня действительно последняя надежда. Такого шанса у меня больше не будет. Если бы я тебя не любил, я бы сказал — да, конечно, милый, давай переедем в другой дом, давай я уволюсь из бара и начну искать нормальную работу, а ты пока меня корми, покупай мне шмотки, машины и бухло, трахай исправно, и я буду весь твой, можем даже поехать в соседний Беркли и там зарегистрировать наш союз — они в том году приняли закон о домашних партнёрствах. — Я, кстати, и на это согласен, — отмечает Неескенс. — Ты вроде хотел взять меня в мужья, вот, пожалуйста, я готов, всё для тебя сделаю, только не бросай меня. — Не могу, — вздыхает Вим. — И не унижайся, я этого не стою. Уходи. Уходи прямо сейчас. Не задерживайся здесь. Каждая минута в этом доме тебя привязывает к этому месту и к тому, во что я превратился. За меня не волнуйся. Обо мне позаботится Терри. Вим замолкает, и Неескенс, пытаясь уцепиться смятённым сознанием хоть за что-то, вслушивается в песню из радио — текст весьма печальный, она тоже о расставании с любимым человеком, но эти латиносы так позитивно её поют. Европейцы в подобных песнях ноют и сопли на кулак наматывают, а они с таким горьким, но светлым и благодарным настроением её исполняют. Неескенсу бы хоть немного их бодрости, когда его любимый мужчина сидит напротив, пьёт пиво, а Йохан с ужасом понимает, что, наверное, больше никогда его и не увидит. — И куда я пойду? — спрашивает Неескенс, посмотрев в глаза Виму. — Куда хочешь, мой хороший, деньги у тебя есть — поезжай в центр, остановись в отеле, отдохни как следует, побухай, оторвись по полной, а потом опохмелись, садись на телефон и начинай искать новый клуб, — пожимает плечами Вим. — И не смотри на меня так, будто я тебя выгоняю в метель, беременного и без гроша. Там отличная погода, а у тебя полно возможностей хорошо провести время и проветрить мозг. Калифорния — лучшее место, чтобы начать новую жизнь. — Сурбир грустно смеётся. — Так говорил Генерал шесть лет назад. И был чертовски прав. Неескенс отвечает коротким и нецензурным голландским словом. — Хоть завтраком накормишь? — мрачно интересуется он. — А то наобещал… — Да, конечно, — вскакивает Вим. — Момент. Сейчас разогрею. Пиво точно не будешь? — За вискарём схожу, — с трудом поднимается Йохан Второй. По пути в гостиную он заворачивает в спальню, чтобы надеть часы и забрать с тумбочки бумажник, который выпал из кармана его джинсов ещё в ванной — видимо, Сурбир его сюда принёс. На столике в гостиной лежит стопка счетов, с которыми он возился под утро. Неескенс быстро складывает на бумажке суммы, означенные в них, аккуратно собирает счета обратно и кладёт на них несколько купюр. Так вроде нормально. С запасом. Пятьдесят тысяч долгов Вима он уплатить, конечно, не сможет — хотя, если бы Вим его принял, может, и заплатил бы, но теперь точно нет. Ладно. Хоть какое-то Виму подспорье. Пусть только попробует отказаться… — Детка, иди есть, всё остынет! — кричит Сурбир из кухни. Неескенс прижимает ладонь к лицу, стараясь не заплакать. Это могла быть его жизнь, но нет. Теперь ничего этого не будет. Сурбир вряд ли согласиться с ним видеться. Подобные встречи, пожалуй, будут слишком болезненными для них обоих. Раньше-то они думали, что у них всё впереди… А оказалось, что всё закончилось. — Иду, — говорит он, взяв бутылку. Пока он ест, Вим молча сидит напротив и листает самоучитель испанского. — Не мучай себя, — с трудом выговаривает Йохан Второй, запив глотком виски вставший поперёк горла кусок бекона. — Ты сейчас ничего не запомнишь. Найди уж в себе силы посмотреть на меня. — Мне, знаешь ли, тоже тяжело, — огрызается Вим. — Ну, ты ещё можешь передумать, — пожимает плечами Неескенс. Сурбир только вздыхает в ответ. После того, как Йохан пару раз обошёл дом, убедился, что ничего не забыл, и в последний момент сунул в карман зубную щётку, Вим помогает Неескенсу погрузить чемоданы в багажник. Попрощаться они уходят на крыльцо, в тень. Неескенс кидается на шею Сурбиру, Вим крепко прижимает его к себе, гладит его спину и плечи. Жарко и тихо, только цикады стрекочут. С рёвом пронёсся по дороге мимо одинокий автомобиль, и снова ничего, кроме цикад. — Прощай, — тихо говорит Неескенс, коснувшись губами его губ. — Прощай, — отзывается Вим, пригладив его волосы. — Удачи. — Тебе она нужнее, — качает головой Йохан Второй. Вим, пожав плечами, отступает в дом и закрывает дверь. Щелчок замка. Наверное, правильно. В затяжных расставаниях нет ничего хорошего. Так и надо. Полная и безоговорочная ампутация топором. Несколько очень долгих мгновений Йохан стоит у закрытой двери и смотрит на неё, будто ещё надеется, что она откроется и Вим втащит его внутрь, чтобы никогда не отпускать. Он ведь не слышал удаляющихся шагов Сурбира. Но ничего не происходит. Цикады и тишина. Раздражённо вытерев ребром ладони выступившие на глазах слёзы, Неескенс торопливо идёт к своей машине. Без кондиционера на такой жаре можно только подыхать. Заперев дверь, Сурбир замирает и несколько секунд ждёт непонятно чего. То ли хочет удостовериться, что Неескенс уехал. То ли, наоборот, надеется, что сейчас Неескенс постучит, соврёт, что забыл какую-нибудь мелочь, а потом обнимет Вима, припадёт жадным поцелуем к его губам — и вот тогда никаких моральных сил не хватит его выгнать. Но, наконец, из-за двери доносятся шаги Йохана Второго. Вот он спустился с крыльца. Хлопнула дверца его автомобиля. Завёлся мотор. Вот он уехал. Всё. Вим медленно идёт в гостиную, выключает кондиционер — жрёт эта штука до чёрта, электричество слишком дорогое. Добравшись до дивана, Вим замечает купюры, которые Йохан Второй оставил на стопке счетов. Тихо выматерившись, Сурбир валится на диван и замирает, уткнувшись лицом в подушку. Тут вчера сидел Неескенс. Подушка пахнет его прохладным парфюмом. Вот сейчас очень хочется, чтоб полились слёзы. От этого, наверное, и в самом деле может стать легче, — так люди говорят, вдруг они правы. Но ничего не происходит. Внутри всё горит, душа болит так, что впору взвыть, а слёз нет. Тишина оглушает, жара парализует, и Вим желает только одного: перестать быть, ну хоть на время, чтобы не ощущать того, что он чувствует.