Скромная Хафима.

      Объекта начало трясти. Он не хныкал, просто трясся. А Хафима с растерянностью в глазах поднялась с пола и оглянулась на вошедших в камеру вооружённых до зубов сотрудников МОГ.       Девушка отчётливо слышала шёпот учёных, цоканье их туфель, также скрежет автоматов, наручников, прочих металлических штучек на поясах военных. Зачем прервали эксперимент? По какой причине? Слышалось ото всех. Хафиме самой невтерпёж узнать, в чём же дело.       Вот она в сопровождении двух оперативников стоит под дверью, ведущую в смотрильную камеру. Допытываться до оперов — дохлый номер, сами не в курсах, так что пришлось тихо, мирно ожидать.       Внезапно, как чёрт из табакерки, из-за угла выскакивает ошарашенный на вид и безумный на деле Генри Манвикк.       — Ко мне в кабинет, немедленно! — закричал он ей, от чего та сморщилась от резкого вопля.       Хафима впала в крайний ступор. Посмотрит то на оперативников, то на дверь, то на разъярённого доктора Манвикка.       — Что встала?! За мной! — не сдерживая гнева, орал он так, что аж слюни изо рта прыснули.       Хафима робко сделала к нему пару шагов, потом шла строго, уверенно. Доктор Манвикк, как только они забрели за угол, крепко, больно, грубо схватил девушку за запястье и остановился.       — Попробуешь вырваться, на месте прикончу, — с неописуемой злостью заговорил научный сотрудник.       — Что Вы-       — Молча! Мол-ча! Иди за мной молча!!! — кажется, вот-вот он её шандарахнет чем-нибудь или нож в пузо вонзит.       В ответ послышалась тишина, которая свидетельствовала о том, что Хафима смирилась и готова была покорно следовать за, судя по всему, психически больным коллегой. Дура? Дура. Хотя, что она могла бы поделать, ей же ясным языком сказали, что убьют, если сделает что-то не так, как повелели.       Убежать куда-либо у неё бы получилось, если бы не страх, парализовавший её изнутри, и крепкое сжимание запястья, мешающее нормально передвигаться и концентрироваться на мыслях и ситуации. С виду можно создать образ мамки, которая затаскивает домой загулявшегося сынка. Дочку. Да и, как на зло, рядом никого не оказалось, никто даже мимо обыкновенным образом не проходил. А те оперативники… могли ли они помочь ей? Хотя бы сопроводить. Нет?       Спустя три минуты непонятной ходьбы туда-сюда по коридорам Фонда, которые показались Хафиме сотней часов, страх отпустил девушку и та немного пришла в «сознание». Хотя бы ноги не ватные — уже хорошо.       Текло время, подобно песку в песочных часах или воде в, казалось бы, бесконечном ручейке где-то в глубине леса после дождя, а Манвикк не выпускает руки Хафимы и ведёт её куда-то, ведёт… Его глаза бегают по сторонам, видимо, он нервничает не меньше девушки. Такой непоседливый мальчик вдруг начал скалить зубы, открывая себя с иной, теневой стороны. Умно играть тупого на глазах многих и лишь одному показываться настоящим, приводящим в ужас.       Наконец-то, они дошли до неизвестного и не виденного ранее Хафимой кабинета. У него была не карта доступа, как у большинства дверей в Фонде, а четырёхзначный код. Введя таковой со скоростью молнии, железные двери с грохотом открылись и пропустили внутрь кабинета доктора Манвикка и его «заложницу».       В кабинете донельзя неприятная атмосфера: на потолке две лампы, одна из которых сдохла и не горела; на полу разбросаны коричневые от времени и грязи газеты, помятые, потоптанные документы, простые бумаги, чеки, обёртки от конфет и подобный мусор. На шкафах и стеллажах предметы разложены на манер «и так сойдёт», книги все то с торчащими из них страницами, закладками, то испачканы либо кровью, либо чернилами — не ясно. На диване в восточной части кабинета раскидана одежда доктора Манвикка: его пальто, куртка, ботинки, рубашка, медицинский халат… Говорят, комната человека — отражение его внутреннего мира. Страшно представить тогда, веря этой поговорке, что в голове доктора Манвикка. Захламлённость мусором свидетельствует о неотпущенных обидах, нежелании расставаться с прошлым, ненависть и неуважение к себе и окружающим. Наверное, этот человек не составляет ничего другого, как злость. И это вырывается из него наружу, не в силах больше копиться внутри.       Что хотелось бы сказать о запахе в комнате? Хм, чтож, несмотря на освежитель воздуха, стоявший прям возле компьютера на столе, который располагается по середине кабинета и регулярно, ежечасно пшикает какой-то вовсе не пахнущей жидкостью, запах здесь стоит металлический, блювотный, обкуренный. Хоть бери и ароматные палочки в нос пихай.       — Садись, гадина, — грубо начал он, указывая на стул возле двери. Хафима покорно села, будто под гипнозом, а Генри — на своё место — за рабочий стол. Был бы под рукой диктофон…       — Извините, но что Вы себе позволяете? — вновь гора вопросов обрушилась на доктора Манвикка, — Вот выйду, Вы же знаете, я обязательно подам на Вас жалобу. И какого чёрта Вы посмели меня трогать и насильно переть куда-то?!       — Заткнись, гнида, я знаю твой секрет, — как гром в ясном небе или как твёрдый предмет в кремообразном блюде, прозвучали слова из его губ по всему кабинету и Хафима замерла, окаменела.       — Какой секрет…? — она нервно засмеялась, вставая со стула и подкрадываясь к двери выхода.       — СЯДЬ! — оглушительно закричал Генри, — Не придуривайся хоть передо мной, я всё знаю!       — Выпустите меня! — пыталась как можно громче отвечать запуганная Хафима.       — Сука, бл*ть, твой шифратор был бракованным! Твою ж… сука, ты видела его лицо и не сдохла! Как??? — продолжал Манвикк своё. Говорить стал заметно тише.       — А? — Хафима сначала не поняла, что этим доктор хочет сказать. А когда дошло… она вжалась в стул спиной и громко задышала.       — Что, тварь, спалилась, да? — ухмыльнулся убийца, глянув на беззащитную девушку. Его взгляд можно было сравнить с колом, длинным, жёстким и затупленным, который вонзился Хафиме в глаза и беспощадно проникал глубже, до сердца, чтобы насадить его, как мясо на шпашку. От этих безумных глаз, полных ярости, по спине бежали мурашки.       — Прекратите! Сейчас же дайте мне идти! Вы не имеете право-       — Ты не имеешь право! — доктор Манвикк в порыве гнева встал и зафендилил в голову девушки чем-то тяжёлым. Вроде, это была подставка для ручек и карандашей.       Конечности расслабились и Хафима повалилась на пол. В голове зазвенело, конечности онемели, глаза стали выключать свет.       — Вот ты и получила своё, врунья. Обманула весь свет и ещё говорит, что это я не имею право, — словно змий, подполз он к ней, смеясь, — Я ещё изначально знал о твоих, скажем так, способностях. Затем, чтобы манипулировать тобой, я должен был доказать хотя бы себе, что ты — объект. Для этого я сломал один шифратор, который был предназначен тебе на выдачу, ха-ха… Теперь ты сама понимаешь, что просто так ты отсюда уже не выйдешь. Захочу — и ты вообще не выйдешь. Разве что на носилках, ха-ха…       Хафима ощущала усиление боли в голове, а чуть позже почувствовала кровь на затылке. Видимо, железяка попала Хафиме прямо в темень, нанеся ей, благо, несерьёзное ранение, но не значащее, что его можно не лечить и не бежать из-за него к врачу.       — Ты такая глупая, откровенно говоря, — сказав эту фразу, он одним движением своих могучих рук смахнул со стола всё, что на нём стояло, на пол. Звуки падающих предметов показались Хафиме громче всех звуков, которые она в жизни слышала, — Я ожидал от тебя большего. Внешне ты мне понравилась, можно сказать, я влюбился с первого взгляда, признаюсь, но умственно ты только теоремы в школе можешь доказывать. В Фонде, среди интриг, опасностей и прочей всякой х**ты, которую твой тупой мозг никогда не потянет, тебе делать нечего. Будь я на твоём месте, я бы уволился.       Генри поднял обмякшую девушку и небрежно бросил на стол спиной вверх.       — Жалкое зрелище, согласись? Думаю, я могу тебе помочь избежать большого позора и дальнейшего увольнения, хе-хе.       Доктор Манвикк, звериным взглядом обводил тело девушки, приближаясь.       — Маленькое дельце, хах, дашь мне это сделать, и я никому про тебя не расскажу… Не будешь никого звать на помощь — останешься в живых, я обещаю, — Генри, уже не контролируя свои действия, стал обнажать деликатесное место девушки.       Вновь и вновь несчастная Хафима чувствовала долбящие толчки, она не могла кричать, лишь плакать и скулить от боли. На полу лежит её халат, над ней нависло настоящее чудовище, испытывающее от своих кошмарных действий неподдельное наслаждение и злорадство.       Хафима пробовала пару тройку раз схватиться руками за уголки стола и вырваться, но в каждый Генри перехватывал её руки и входил глубже, доставляя ей неимоверную боль. Ей хотелось кричать, но вместо крика получался очередной шёпот или кряхтение. Громко говорить она не стала пробовать — боялась. Как никак, её предупредили, что будет, если она хоть словечко скажет.       Закончив своё грязное, чёрное дело, доктор Манвикк, даже не став помогать Хафиме одеться, застегнул ширинку и отошёл к стеллажу. Из какой-то коробки, похожей на аптечку, он достал маленькую прозрачную баночку с пастельно голубыми таблетками внутри и поставил её перед девушкой.       — Домой придёшь, выпей парочку, — доктор Манвикк душевно рассмеялся, падая на диван.       — Что это?.. — сквозь рыдание, выдавила Хафима.       — Ну… Я ненавижу детей, так понятно? — голос Генри резко сменился на более-менее спокойный. Психопат.       Хафима всё поняла, но отвечать не стала. Сил у неё не осталось, в мышцах слабость, голова ноет, болит. Девушка лежит на столе и скулит, шмыгает носом, тем временем как позади неё стоит насильник и ухмыляется. Хафима даже издалека не хочет видеть Генри, настолько она его возненавидела.       Слёзы остаются на столе маленькой лужицей, тело Хафимы дрожит, как желе, со страху, со стыда. Её унизили, растоптали, фактически разрушили изнутри. Вспоминая последние события, девушка всё сильнее начинает плакать и трястись.       — Проваливай, — монотонно сказал Генри, доставая сигарету из пачки, — Ты мне надоела на сегодня.       Хафима, убитая стыдом, стала медленно дрожащими руками натягивать обратно наспех стянутую одежду вместе с нижним бельём.       Одевшись и частично приведя себя в порядок, Хафима подошла к двери, которую тут же открыл для неё Генри.       — Завтра без опозданий, ага? — кинул он ей вслед и дверь сама закрылась, оставив бедную Хафиму одну-одинёшеньку.       На остановке, выжидая автобус, девушка стояла с каменным лицом и глядела в свою пустоту. В голове крутились несуразные мысли, смешанные в одну тошнотворную кашу. Скромник… Доктор Манвикк… Эксперимент… Изнасилование… Убийство Шаша… Где же, чёрт возьми, Хафима повернула не туда?       Внезапно среди вихря мыслей она смогла зацепиться за одну. Мыслю. В тех потерянных глазах SCP-096 что-то есть человеческое, душевное. Не даром говорят, что глаза — зеркало души. Может быть такое, что скромник — не зверь, что у него есть свои мысли, душа, чувства, эмоции, как у нормального человека? Ну, факт его понимания того, что ему говорят — уже знак функциональности его мозга. Нельзя ничего точно утверждать. Хорошо то, что он не настроен агрессивно. Лучше игнорирование, чем то, что случилось с Шашем и остальными, не наделёнными даром Хафимы. А остальное девушке предстоит узнать в будущем, когда пройдёт приличное время их совместной работы. Энтузиазм, интерес к своей работе даёт ей маленький огонёк надежды на лучший исход.       До дома она ехала уже не с такими светлыми, мотивирующими жить, мыслями, напротив, она думала об ужасном, а конкретнее — о Генри. Думаю, и так понятно, что Хафима видит не учёного-доктора, а настоящего монстра. Страшилище… А что, если бросить это всё? Прийти домой и сожрать все таблетки, которые есть, и уснуть, не проснувшись. Тоска и обида подначивают девушку пойти на это дело. Но она старается отгонять эти мысли, зная, что это не самое худшее, что могло бы быть. Её греют мысли, что у неё есть какие-никакие родители, которые будут очень расстроены, узнав, что их драгоценная, бесценная девочка ушла в мир иной так рано.       Дома Хафима не могла места себе найти. Слонялась по комнатам, рыдала взахлёб, обнимая плечи, кричала от боли в грудной клетке и внизу живота. Она не припоминает, когда ей в последний раз было так плохо. Как птица в тесной клетке. Здесь быть она не хочет, но и на улицу идти страшно. Вот и мечется, не находя никак себе утешения. Невозможность спасения, безысходность.       В её голове множество мыслей. От радующих до тех, которые могут до греха довести. И её сознание качается, как метроном, между этих двух настроений. Она хочет жить, у неё большие планы на будущее, она любит свою семью и свою работу. Она хочет сдохнуть, потому что жить с воспоминаниями о сегодняшнем дне она не сможет, это унижение, которое нельзя вытерпеть никому. Ощупывая пол в ванной, она втирала в него свои слёзы. Смывала с себя стыд. Пусть вода утечёт в самые недра земли и испарится, навсегда забрав с собой ту грязь, что смыла с себя Хафима. Грязь, от которой нельзя полностью отмыться. В тревоге девушка наносила на себя везде различными гелями для душа, шампунями, кондиционерами… а потом брала грубую на ощупь вехотку и втирала в нежную кожу, и она тут же краснела и покрывалась язвами. Она пыталась смыть свой страх, омерзение к собственному телу, ничтожность бытия, ничтожность всего. Но разве это смыть? Нет. Хоть овощерезкой кожу срезай слой за слоем, оно не смоется.       В кровати она не смогла уснуть, на диване в гостиной тем более. До раннего утра она лежала и смотрела в стену пустыми, опухшими от слёз глазами. Она ждала своё спасение. Кого-нибудь, хоть оперативника несчастного, который пришёл бы и наладил её жизнь советиком, налил бы чайку, обсудил с ней премьеру последнего фильма… А потом уложил в кровать и рассказал сказку, где у всех всё замечательно и ни у кого никогда не бывает проблем. И сон бы забрал девушку в своё царство. А она даже не сопротивлялась бы. И никакого насилия…