Скромная Хафима.

      Утром, прямо за полчаса до будильника, Хафиме удалось погрузиться в сон. За тридцать минут, ясно дело, выспаться ну совсем уж нереально. Будильник прозвенел, а она так и не увидела ни единого сна. Обычный вроде звук будильника, пиканье электрочасов… но в такой мёртвой тишине Хафима услышала это пиканье в три раза громче. Ей больно моргать глазами, пусть они и увлажнены свежими слезами. Новые слёзы всё стекали, и стекали по высохшим следам их предшественников, оставляя свежие мокрые дорожки, которые вскоре тоже высыхали или капали на подушку.       Хафима отключила будильник ударом по часикам и хромой походкой отправилась в ванную комнату, чтоб умыться.       Она старалась не допускать очередной протечки из глаза, ведь глаза и так опухшие, красные, придётся очки чёрные надевать, чтоб начальство не заподозрило девушку в употреблении чего-то запретного.       Ополоснув холодной водой лицо, Хафима смыла с себя прилипший слой слёз и прочей глазной слизи, соплей. Вода взбодрила девушку, что позволило ей добраться до, хотя бы, своего кабинета, без слёз.       Таблетки, которые ей дал вчерашними сутками Генри, она зажевала вперемесь с завтраком. Они на вкус пресные, безвкусные. Хафима через минуты две уже и забыла, что приняла их. Может это был яд?       Хафиме не помешало бы, на всякий случай, каких-нибудь успокоительных ещё выпить, потому что настолько это неприятно чувствовать себя… использованной. Её таким примитивным способом завели в такую ситуацию… а если бы у Хафимы не было того «дара», с помощью которого ей удаётся видеть лицо скромника и не умирать, она бы вообще умерла. Так что повод для радости имеется, хотя и малюсенький. Она жива лишь физически, душевно же её убили. Растерзали. Всю ночь терзающие мысли, промелькивающие перед глазами воспоминания. Сердце вновь и вновь сжимается, создавая при этом неестественно болючие ощущения. Как будто сердце стало дуршлагом от бесконечных надрываний. Собственно, поэтому успокоительные только в помощь. Но Хафима решила, что сама справится, без таблеток.       Такая боль помешала ей ходить, нормально мыслить и говорить. Хафима откашливалась на каждом углу по пути на остановку, опираясь о стену и переводя дыхание.       На остановке уже стояли и ждали автобус несколько человек. На лавочках есть пара свободных мест, на которые Хафима тут же взгромоздилась. Боль только усиливалась, сердце колотилось до такой степени, что уже становилось трудно дышать. Девушка уткнула губы в свой шарф и дышала в него, выдыхая тёплый воздух, согревая шарф и шею, и вдыхала обратно тепло, согревая своё горло. Дыхание заставляло линзы очков потеть, но Хафима со своим убогим зрением этого даже не заметила.       Она ушла в мысли, не заметив рядом сидящую свою соседку по «квартирам». Но та увидела её и, следуя правилам «вежливости», поздоровалась с ней.       — Здравствуйте, доктор Уоттер, — мило заговорила дама лет под сорок.       — Здрасте, — вздрогнув от неожиданного приветствия, отвечала Хафима, не узнавая своего голоса.       — Вы выглядите как-то странно, что-то не так? — женщина пыталась заглянуть под чёрные очки Хафимы, но безуспешно. Ей действительно интересно, что смогло довести девушку до такого состояния.       — Всё супер, спасибо, — без эмоций, сухо отвечала она. Только близкие люди Хафимы могли бы знать, что слово «супер» в её лексиконе — полная противоположность его обыденного для остальных людей значения. Слово «супер», проще говоря, это зашифрованное «Я морально убит, мне не хорошо». Но у Хафимы нет близких людей.       — Точно? Извините за навязчивость, но если Вам слишком плохо, то нужно оставаться дома и отлёживаться, — женщина старательно изображала заботу.       — Да, всё нормально. А у Вас как дела?       — Да ничего, держимся, — женщина коротко просмеялась, — работы много дают, правда, но справляемся.       — Понятно… — вздыхая, говорила Хафима, — Если будет нужна помощь, то знайте, я за стенкой живу.       — Ха-ха, да, я помню, спасибо, — радость женщины, её смех, эмоции были так наигранны, пафосны, что, чтобы это понять, достаточно просто услышать её голос, даже не имея при этом глаз. Эти наигранные эмоции, ложь, лицемерие травит здравому человеку душу, заражая его, подобно вирусу. Большинство людей ломают себе головы, пытаясь докопаться до истины, как осознанные и искренние люди превращаются в тех, с кем общаются, сливаясь с ними и теряя свои лучшие особенности, принимая на себя те противные качества своих собеседников, вроде пристрастия к вранью, постоянного лицемерия, вшивой, не искренней, скорее завистливой лести и абсолютного равнодушия к чужим чувствам. Эгоистичности, зацикленности на себе одной, любимой. Многие считают, что они нормальные люди, добрые и лучшие, но на самом деле же токсичны и омерзительны. Людям не дано видеть себя со стороны, поэтому они осуждают других, а не себя. Лишь единицы могут хотя бы предполагать, как их поступки выглядят со стороны. Лишь единицы имеют иммунитет к таким стервозным людям; они могут с ними общаться, не превращаясь в них, не подстраиваясь под их характер, их интересы и внешность, чтоб угодить им и… и всё. Хорошо, если человеку дана способность видеть некоторые черты в людях, которые как бы дают подсказку, что это за персона. Морщины, мимика, походка, взгляд, улыбка, речь… Эта способность в многом помогает, но в то же время во многом ограничивает человека. Видя страшные лица отморозков, он закрывается в себе и, порою, сходит с ума. Но в частности, кто не хочет их видеть — просто уходит от них, закрываются у себя в комнате, квартире, доме, где он остаётся наедине с самим собой. Отшельничает. К несчастью, Хафима не может оставаться у себя дома всё время, хотя бы из-за её обязанностей. Хотя лучше уж ни с кем не разговаривать, если все такие отмороженные.       — Ага, — кивала она головой, стараясь поскорее завершить их пустой диалог.       — О! — воскликнула женщина, — Автобус прибыл! Доктор Уоттер, пойдёмте же занимать места, а то стоять придётся, хи-хи.       Женщина тут же подскочила, будто ей не сорок лет, а все десять, и подбежала к тому месту, где должен будет остановиться автобус и открыть двери, дабы впустить пассажиров.       Хафима поднялась за ней, ей тоже хочется сидеть, а не стоять в движущемся транспорте. Но, как только она опёрлась на свои ноги, в глазах густо потемнело, а всё тело ослабло и повалилось на землю.       — Хафима! — крикнула та женщина, подымая свою соседку.       Тень, тот страшный силуэт, наклоняющийся над толщей оледеневшей воды, пузыри повсюду и жуткий, неописуемый холод по всему телу. Толща воды, как болото, тянет на дно магнитом. Ещё и коньки утяжеляют тело. Силуэт видно всё мутнее и неразборчивее. Она слышит какой-то шёпот, мычание, непонятные слова, разобрать которые даже самый профессиональный лингвист всея планета Земля не возьмётся. Тело парализовано, она не может пошевелить ни пальчиком. Она начинает чувствовать, как её щёки щекочет подводная трава, как щупальца, принимающие девушку в свои умерщвляющие объятия.       Полностью проснуться у Хафимы получилось уже внутри автобуса. Вокруг неё столпилось человек пять и пытались привести девушку в чувства. Та женщина, что являлась соседушкой Хафимы, махала платочком около лица упавшей в обморок. Какой-то левый мужчина шлёпал упавшую в обморок по щекам. А третий просто стоял и что-то говорил ей.       — Хафима, Вы слышите меня? Скажите хоть слово! — волновалась женщина.       — Мы успели занять места? — вернувшись в нынешнюю тему, сразу задала вопрос Хафима.       — Господи… Напугали Вы нас, конечно…       — А что произошло-то? — сознание, воспоминание девушки перемешалось, она помнит, что было несколько минут назад, но не помнит, что произошло буквально только что.       — Вы в обморок упали, вот что, — заговорил мужик, который шлёпал её по щекам, — Рекомендую по приезде в Фонд обследоваться у врача.       — Да, для Вас только лучше будет, — поддакивала соседка, засовывая свой платочек в сумку.       — С-спасибо… спасибо большое… — Хафима опустила голову и покачала ей. Она не собирается идти к каким-то врачам.       Автобус тронулся.       По прибытии к зданию Фонда, Хафима, придерживаясь за спинки сидений, прошла к выходу и вместе с другими проникла внутрь.       Внутри Фонда всё так же, как и всегда. Ничего нового: как хорошего, так и плохого, не произошло. Стены такие же унылые, пол такой же металлический, изредка с пятнами засохшей крови на нём; всё те же лампы над головами, расплавляющие глаза. Хафима мало что из всего этого может разглядеть.       Да она и не хочет. В какой-то момент её жизни она вообще перестала чем-либо восхищаться. Несколько лет подряд в год что-то её по-настоящему восхищало столько раз, сколько можно насчитать пальцев на руке. Ну, может, чуть меньше пяти. Хафиму её бывшие сотрудницы и нынешние знакомые в шутку называют её снежинкой. Красота снаружи, вечная мерзлота внутри.       Улыбаться ей иногда больно, но нужно, иначе она не сможет показать свою воспитанность. Больно не из-за души, как можно было бы подумать, а из-за проблемы с мышцами, которую даже самые профессиональные врачи не в силах разобрать, объяснить. Так что её улыбка больше похоже на то, как человек говорит букву «Ш» — приоткрытый рот и сомкнутые зубы так, чтобы была возможность шипеть. Многие принимают эту особенность, как неуважение, высокомерное отношение к шутке или отсутствие чувства юмора, и поэтому улыбается тогда, когда все улыбаются. Впрочем, всё это не так.       До своего кабинета Хафима дошла без приключений. Но, возле его дверей стоял и выжидал свою сотрудницу доктор Манвикк. В общем, Хафима даже не удивилась, она ожидала, что так и будет. Не удивилась, но насторожилась. Уставилась на него своими неподвижными, кукольными глазами.       — Приветствую, сегодня без опозданий, хех, — заговорил он, делая по своему обыкновению ребячий голос.       — Здрасте. Вы каждый день меня теперь встречать будете? — с претензией в голосе сказала она ему в ответ на приветствие.       — К сожалению для меня и для Вас, возможно, но не каждый день Вам будет перепадать возможность начать день с приветствия самого лучшего человека в мире, ха-ха, — он такого высокого мнения о себе, аж тошнит.       — К сожалению для Вас, доктор Манвикк, для меня этот человек — мертвец.       — В каком смысле, доктор Уоттер? — Генри вопросительно поднял бровь.       — Понимаете… Тут такое дело… Он, короче, своим самолюбием и эгоистичностью подавился, представляете? Как бы хотелось, чтоб каждый, как этот человек, подох той же мучительной смертью.       В ответ на такую грубость, доктор Манвикк решил, что лучше гордо промолчать. Хафима же достала ключи из сумки и, приложив их к сканеру, открыла дверь в свой кабинет. Прошла в него, и тут же закрыла дверь, чтоб никакой Генри не вторгся в её личное пространство и не наделал дел.       Хафима переоделась, разложила вещи и привела себя в порядок. Затем она вышла в коридор к доктору Манвикку. Сложив руки в груди и упёршись спиной к стене, она спросила что-то на подобии, какой у неё план на сегодня.       — Я ждал этого вопроса. Сегодня весь день вы проведёте внутри и возле камеры SCP-096, я наделю Вас… шифратором и другими приборами, которые нужны для сегодняшних опытов. Пока Верх позволяет нам экспериментировать с объектом, нужно экспериментировать. Также, с завтрашнего дня Ваш личный кабинет будет находиться поближе к камере SCP-096. Естественно, дистанция между кабинетом и камерой будет соответственной, какое требуется, но зато идти до камеры придётся меньше, хе-хе. Плюс ко всему, Ваш новый кабинет будет пошире и будет снаряжён новым оборудованием. Так что в ближайшее время Вас ждёт такой себе переездик, хехе, — всё это доктор Манвикк протараторил на одном дыхании, будто заучивал текст дома наизусть.       — Э… Ладно? А куда мне идти на данный момент? — столько новостей за одну минуту, Хафима впала в лёгкий ступор и обомление. Удивляло то, что доктор Манвикк нисколько не подавал виду о том, что произошло между ними вчера. Как будто ничего не случилось. Его пофигизм изрядно раздражает.       — На данный момент Вам нужно идти к камере SCP-096. Там Вы проведёте некоторые переговоры, или как лучше сказать… в общем, проведёте с ним время. Покамест без опытов. Психологи считают, что у него присутствует какая-то психологическая травма или расстройство, возможно, наблюдается некая депрессия и бла-бла-бла… Короче говоря, ему нужен тот, кто будет ему на уши свистеть, отвлекая от… мыслей? Ага, если они у него, конечно, есть.       — Есть, а вот у некоторых особ, скорее, не мысли, а инстинкты, как у животного, — звучит, может быть, круто, но её грубости стало чуть больше нормы.       — Слушай, ты, — резко раздражённо заговорил Генри. От его голоса вибрировали стены, настолько он жёсткий, — Если плохое настроение — пошла вон отсюда, проваливай! За**ала!       — Был бы у меня выбор — я бы ушла. От Вас. К Шашу, — она нахмурилась и сунула руки в карманы медицинского халата.       — Ты память потеряла что ли?! Шаш погиб, — тон голоса Генри стал громче.       — Вот именно, — её слова прозвучали неожиданно, после выдержки небольшой паузы. Эти два слова встали в горле Генри комом, не давая ему возможности издать и звука.       Камера к ним всё ближе и ближе, а Хафима вновь и вновь ощущает чувство влечения, словно ребёнок бежит открывать Рождественские подарки на утро после легендарного праздника. Она идёт к камере, не замечая, как её шаги становятся шире и скорость постепенно нарастает. Может, она просто хочет, чтобы Генри поскорее покинул её компанию и она осталась хотя бы с тем объектом. Да с кем угодно, лишь бы не с доктором Манвикком.       Наконец-таки, перед дверью в камеру предстали два силуэта — Хафима и Генри.       — Значит так, повеселись с ним там. Но без глупостей, ясно? Задавай ему разные вопросы, нам нужна информация. В этот раз эксперимент в некотором роде засекреченный, так что никого мы не позвали, ни оперативников, ни смотрителей. Поэтому выкручивайся сама, я знаю, что ты не подохнешь. Я вернусь за тобой в конце рабочего дня. Если что, там есть комната, где в случае чего ты сможешь спрятаться. Генераторская. Ты откроешь её своим ключом-картой. Из камеры тебе разрешено выходить только в случае нарушения условий содержания или если тебе в туалет приспичит. Кстати, для выхода из камеры возьми мой запасной ключ. Если кто-то придёт, кем я не являюсь — не открывай и не издавай никаких звуков. Уяснила?       — Так точно, — кивала она, не сводя глаз с двери в камеру.       — Тогда вперёд, — доктор Манвикк приложил к сканеру ключ-карту четвёртого уровня и светодиод засветился зелёным, издав пищащий звук, — Следующая дверь открывается твоей картой. До встречи.       Доктор толкнул слегка ошалевшую Хафиму в небольшой проход между двумя дверьми, и та дверь, которую открыл Генри, закрылась.       Хафима осталась одна. Её поразил небольшой страх. Мандраж. Оглядевшись, она поняла, что находится в прямоугольном помещении, длина которого примерно полтора метра, а ширина — метр. Высота стен на пять голов выше Хафимы, но помещение всё же довольно тесное. Девушка прошла вперёд и дрожащими руками приложила свою ключ-карту к сканеру. Дверь в камеру SCP-096 была открыта.       — Э, привет? — сказала Хафима куда-то в пустоту. Дверь за ней автоматически закрылась. В поле зрения скромников не наблюдается, — Эй? Кхм, скромник? Выползай, свои пришли, — покачала головой Хафима. А ведь и вправду, если так подумать, то она является полноценным объектом SCP.       Сколько бы она не шептала в никуда, Скромник не выползал из своего тайного уголка, который Хафима не видит. Или не уголка?       Она прошла с трудом дальше по камере, пытаясь найти хотя бы шифратор, который ей пообещали. Одно из двух по его поводу: или Манвикк забыл его выдать, или он в генераторской. Или его уже перехватил 096. Догадок много, ответов, как кошак наплакал.       Она стоит и пытается хоть что-то разглядеть в тускло освещённых стенах. Не упускается такой вариант, что она уже смотрит на него, но просто не видит.       — Давай без пряток, а? Ненавижу эту игру, — холодно заговорила она, — Почему ты прячешься? Я, что, по-твоему похожа на ту, которая будет тебе глаза сверлить?       Внезапно, она почувствовала холодок по всему телу, поступивший в итоге к плечам, на которые внезапно упало что-то тяжёлое, холодное. Плечи сжали громоздкие пальцы, вот-вот собираясь их вырвать. Тут же, не успела Хафима опомниться, тески разжали её и легонько оттолкнули куда-то вперёд, от себя. За ней, оказывается, всё это время стоял объект и с недоразумением наблюдал за странным поведением своей новой, так сказать, начальницы.       — Боже. Напугал, — нервно засмеялась она, приложив руку к сердцу, — Ты поосторожнее с пуганиями своими…       Она посмотрела на его лицо. Беспигментные глаза, кажется, зажжённые огоньком любопытства. Руки поддерживают равновесие объекта, опираясь об пол. Ноги, чтобы быть хоть как-то пониже для удобства, подкошены в противоположные стороны.       В полный рост его образ становится более угрожающим, возникает противное желание накормить бедолагу, всматриваясь на ужасно острые плечи, сильно выделяющиеся рёбра и ярко выраженные черты тазовых костей. Коленки его дрожат, то ли от холода, то ли от страха, то ли от волнения.       — И да, привет ещё раз… — Хафима помахала рукой. В ответ она получила гулкое мычание. Девушка чисто из любопытства подошла к скромнику и начала разглядывать его уже в более чётком виде.       Так необычно, что она смотрит в его лицо в упор. И ничего не происходит. Может, из неё бы вышел хороший заклинатель змей, там, львов, тигров и прочего всякого опасного. Нагло, она касается его скул. Проводит ладонью к челюстям и ощупывает их. Они не кажутся прочными, но как бы не так. Кости этого объекта, вроде как, нерушимы. И даже несмотря на прикосновения, объект спокоен. Вероятно, он вовсе не против, а наоборот.       — Тебя, вижу, вообще не кормят, — прошептала Хафима. Рука переместилась с челюстей на лоб. У этого объекта просто гигантские пропорции. Девушка впервые сталкивается с подобного рода существами, неудивительно. Она бы ощупала его всего, но считает это уже нарушением его границ. Да и надо ли ей это.       Хафима ласково гладила его по впалой щеке своей немного дрожащей рукой. Неожиданно, Скромник снова ухватился за плечи девушки, сжав их. В этот раз сильнее. Доктор Уоттер не подала виду, что ей больно. Разве что вздохнула.       — Ну что ты. Злишься? Ненавидишь меня? Убить меня хочешь? — улюлюкала она, — нравится тебе боль доставлять, м?       Хватка ослабла и обе руки объекта перенеслись на голову Хафимы. Она вздрогнула, но старалась делать вид, будто она контролирует ситуацию и ей ни капельки не страшно. Вышло так, что её причёска теперь была испорчена. Но разве это так важно сейчас?       Девушка положила свои руки на ладони монстра, накрывавшие всю её голову, словно она размером со снежок. Он не сжимал её череп, просто держал. Проверял её нервы на прочность, что ли. Хафима убрала эти руки со своей головы и удивилась, какие они тяжёлые.       Она заострила внимание на кистях 096: сквозь окровавленную кожу просвечиваются тонкие косточки, фаланги, сухожилия и мышцы. На концах пальцев отчётливо видны острые, обкусанные и обломанные ногти, вернее, когти. Видно также тоненькую синюю вену, что тоже привлекло Хафиму. Костяшки пальцев отчётливо разглядывались под кожей, словно 096 — ярый фанат игры в монетку. Ладони исцарапаны и, как в общем-то и у всех людей, имеют такие себе морщинки, с помощью которых можно определить свою судьбу. Хиромантия, одним словом.       Хафима с открытым ртом разглядывала руки 096, приближаясь к ним для более детального рассмотрения, а тем временем объект незаметно опускал голову над макушкой Хафимы, чтоб понюхать влекущий аромат её угольных волос.       Эдакое знакомство поближе. Зато никто не наблюдает и не указывает, что делать, что не делать. И создалась с этим «знакомством» приятная атмосфера, греющая сердца обоих, успокаивающая душу и восстанавливающая нервы. У обоих голубков страх улетучился и они просто с позволения обоих изучали друг друга в абсолютной тишине и восходящем спокойствии. Им нравилось это. Им хорошо.