Скромная Хафима.

      Девушку загнали в угол. Излишняя подозрительность способна выбить из колеи даже самого уравновешенного и организованного человека, как, например, Хафима, у которого в голове все мысли и знания рассредоточены в папках-книжках и по алфавитному порядку, расставлены по шкафам. Когда начинают залезать в голову с болезненным напором, эти шкафы разом раскрываются и все папки-книжки из них вываливаются, теряются на полу. Так и получается беспорядок в мыслях, который сейчас произошёл у белоглазой. Однако, если хочется удержать свой пост среди учёных, да и сохранить свою шкуру в принципе, следует научиться по щелчку пальца все эти папки-книжки на место расставлять, чтобы дальше корректно с ними работать.       — Хм… Даже если я ослепла, как, позволь, ты узнал, что я была без шифратора? Тебе птичка напела? Или ты тоже можешь видеть его лицо.       — Тоже?       — Ну ты же своим вопросом намекнул, что я какая-то не такая, что почему это я без шифратора и гуляю с этим объектом. Но ты ведь как-то узнал об этом. И я жажду узнать ответ на вытекающий вопрос.       — Я… не имел этого в виду, — задумчиво промямлил, оправдываясь, Майк, понимая, что теперь уздечку их напряжённой беседу крепко в руках сжала его миловидная, но сообразительная собеседница, — Я всего лишь… я не увидел у Вас… у тебя шифратора, когда ты вошла.       — Подумаешь… а что если его съели? Хотя бы SCP-096. А? Детектив с подворотни.       — Разве оно…? Ладно… хорошо. Извините, доктор Уотер.       — Извиняю. Но чтоб больше безосновательных обвинений в мой адрес не кидал, договорились? Думаю, пора отвлечься. Я так устала за сегодня, а ещё эти отчёты… хотя где я могла так устать, я практически ничего не сделала.       — Небось, этот объект занимает всё твоё внимание. Потому и устала.       — Боюсь, ты прав. Он иногда ведёт себя как ребёнок. Да почему ж иногда… всегда. Сколько его помню, я относилась к нему не как ко взрослому. По-ребячьи с ним… Поласковее. Ему так понятнее. А ещё интонация. Она тоже играет роль.       — Какую?       — А как с дрессировкой. Смотри: когда ты разговариваешь с кем-то, то твой, например, кот, понимает, что ты не к нему. А когда ты начинаешь сюсюкать, то он обращает на тебя внимание, так как ты с ним обычно сюсюкаешься. Или когда ты его или ласкаешь, или ругаешь — интонация же разная, не так ли? Вот об этом я и говорю. Так и тренировать можно. Правильно — сюсюкаешься, неправильно — вздыхай с раздражением, и он точно уловит разницу. По крайней мере, Скромник улавливает.       — Не задумывался об этом…       — У тебя поди и кота никакого нет. И детей.       — Нет. У меня не то, что детей и животных нет, у меня и цветы-то все сохнут. Даже самые неприхотливые.       — Хах, ну, значит, отцовский инстинкт не сработал ещё. А девушка, жена есть?       — Нет. Одинок, как перст, — в этих словах не было сожаления или печали, но в то же время он не гордился этим. Есть кто-то или нет — по барабану.       — Не знаю, соболезновать или порадоваться. Хотя лично моё мнение, было бы хуже, если бы у тебя была семья.       — Работёнка у меня опасная, да?       — Да. Ненавижу, когда у таких, как ты, есть семья. Сентиментальность ни к чёрту… — Хафима наигранно всхлипнула, после чего коротко посмеялась, опустив глаза.       — Ха… Да. Но минусов не мало. Вернусь домой — а зачем? Никто не встретит, не кинется в объятия.       — Еду самому готовить приходится, никто за тебя суп не сварит, пол не подметёт…       — Да! — рассмеялся Майк. Ему нравится, что к Хафиме начинает возвращаться чувство юмора. Если оно у неё было. Может последние события поменяли её настолько, что она начала пытаться шутить, чтобы утешить саму себя? Рассмешить себя? Заставить себя поверить, что всё кончено и над всей ситуацией можно просто посмеяться, как над неудачной шуткой?       — Хорош приятных разговоров, работа всё-таки… — допив сок, Хафима ушла к раковине помыть кружку, — Денюшки капают…       — Капают, капают… — повторил за ней Майк, копаясь в тарелке с едой. Еда не противная, но и доедать её не охота. Подогреть, может? Вдруг тепло подарит ей вкус.       — Доброй ночи, — кинула Хафима, скрывшись в другой комнате, чтобы выложить отчёты на стол. Подготовив поле деятельности для себя и Майка, она уселась в кресло, чтобы начать работать.       Надо хотя бы примерно накидать, что произошло за день, чтобы Майк всё расписал по-мастерски. День начался с того… Озеро… SCP-096… Вода… Образцы… В завершении… Д-р. Уотер…       Напечатав коротенькую заметку на компьютере, она сохранила её и свернула файл. Теперь можно разложить образцы на свои места, чтобы завтра с утреца их обработать, в свежем уме, с новыми силами.       Эта вода… в чём её проблема? Почему она имеет такую животворящую силу? Если взаправду оно, хотя бы наполовину, то в любом случае, доктор Уотер совершила открытие, и открыла она новый объект SCP. Наверное, на «базе» её уже ждёт премия и почёт. Надо провести исследования и выявить, так ли оно в самом деле. Нельзя загадывать на будущее, можно же и прогадать… Потом грустно будет, руки опустятся, апатия, депрессия… тьфу-тьфу.       Кровати здесь не отличаются мягкостью. Да и о каких кроватях речь, если это обыкновенная полка. По сути спартанские условия, ничего лишнего, всё самое необходимое для выживания. Комфорта минимум… но что поделаешь. Не обращаться же с жалобами, вот те на, кровати жёсткие. Нет же? Нет, конечно. Как научиться любить то, что имеешь? Ну глупо же это! Как можно любить то, что не любишь? Хочешь мягкую кровать, а имеешь жёсткую. И ещё предлагают смириться? Нет. Или да, потому что Хафима так и ничего не сделала, а просто проговорила себе несколько раз это словоблудие у себя в голове, так и уснула. Впрочем, временами выходить из зоны комфорта даже полезно. Зато потом Хафима будет несказанно рада вернуться в свой дом, в свою кровать — мягкую, как пудинг, просторную, как пляж… м-м-м…       Но вопрос Майка не давал ей покоя даже во сне. Знаете это состояние в полудрёме, когда вроде не спишь, а сон видишь? Например, когда нужно куда-то вставать, а не выспался, и ты дремлешь, видя сон, как будто уже встал, чистишь зубы, идёшь в назначенное место… а не тут-то было — фокусы подсознания, беспощадные, жестокие. И в этом сне она видела, как встала с кровати и пошла с Майком договаривать об их недоговоренном вопросе.       — А подозреваешь ли ты меня в чем-нибудь ещё, дружище? Что ты там в своих отчётиках строчишь, о том, какая я странная?       Дальнейший разговор помнится ей смутно, разве что заключение:       — Да и вообще не похожи ваши отношения на партнёрские. Не как учёный и объект изучения. Да? что-то поинтереснее, о чём детям нельзя говорить. Правильно? Вижу, что попал в яблочко, доктор Уотер. Шах и мат.       Очухавшись, она села. За что её мучает этот сон? Дремота. Наверное, в помещении душно, спать тяжело. Хотя нет, кондиционер работает. Воды выпила. Точно! Таблетки не приняла.       Что Майк подразумевал, когда сказал об отношениях между Хафимой и Скромником. Непонятно, что этот паршивый опер себе выдумал. А ведь, если призадуматься, взглянуть на картину его глазами, то действительно, что-то истиное в его словах есть. Разве учёный, хладнокровный, корыстный и рассчётливый, будет проявлять свою любовь к объекту таким образом? Но и тут девушка нашла себе оправдание, объяснение своим поступкам: я же девушка, мне иначе никак. Как же эти природой данные сентименты, Майк, ты не подумал? Чувствительность, эмоциональность. Всё это делает Хафиму «живой», бескорыстной и любвеобильной. К тому же, и Скромник, и Хафима нуждаются в телесных контактах подобного рода, то бишь в объятиях. Дружеских, успокаивающих, расслабляющих, снимающих стресс. Другой бы подумал: «Да что за хрень? Как можно снять стресс в объятиях убийцы?!», а Хафима, укротительница львов-змей-тигров-скромников, лишь усмехнётся, глядя в даль, задумавшись о своём, о вечном. Отбросив шутки, она проделала какую-никакую психологическую работу над объектом. Он разрешает ей себя трогать где ей вздумается, он не возмущается. Он разрешает ей находиться рядом, даже обнимать его. Он терпит многие её опыты над ним, терпит, что та пытается выдавить из него невыдавливаемое, но не убивает, а значит, что она ему всё-таки не безразлична. В какой-то мере он дорожит ей — это факт. Она показала, что он может предоставить себя практически в полной мере, если заслужить. Это шаг вперед его развития. Но, может, его «спокойствие» объясняется тем, что в нём работает некое чувство, то ли бывшее в нём, то ли появившееся, такое, которое обычно возникает у животных весной. Вернее не чувство, а инстинкт… Да и к чему это? Он не из таких животных, да и животное ли…       Приняв таблетки, Хафима ощупала свой живот. Пусто, однако. Пусто и грустно. Напоследок, Хафима заполнила пустоту имбирным печеньем, и отправилась досыпать. Легла в кровать и спросила себя: «Так мы поговорили с Майком или это мне привиделось?»       Лес высвободился из мрачной ночной пелены, переодевшись во всё изумрудное. Роса поблёскивала на Солнце, словно пыталась обратить на себя внимание, что-то очень важное рассказат. Небо начинало обретать голубые оттенки, гнать облака прочь северо-восточным ветром, пока оно полностью не очистилось. Лучи Солнца воскрешали мир, задавало начало нового дня с новыми событиями. Озеро стоит колом, не движется, как зеркало, отражая лес теней вокруг себя. Кажется, когда-то эта местность была людимой, ведь Роса осела на листьях, на траве, на крыше трейлера, в котором бурная работа оперативника Майка уже подходила к концу, где Хафима почивала, где Скромник завершал делать последний перед сном обход по камере.       То ли от холода, то ли от чего дверки и окна постукивали, похрустывали, создавая ощущение бурной жизни в доме. Холодильник загудел на кухне, в туалете в с бочка стекала каплями вода, пол заскрипел ни с того ни с сего. Свет, нагло проникающий в помещение, облизывает стены вдоль с потолка на пол, не оставляя за собой видимого следа, кроме лёгкого тепла. Время сейчас около шести утра, у Майка всё ещё прёт бодрость. Отчёты первой важности написаны, отсортированы, сохранены, какие-то отправлены, связь с Фондом по рации была установлена, поддержана… писать дополнительные отчёты желания нет никакого, поэтому оперативнику, кроме как играть в маджонг на ноутбуке, делать больше нечего. Надо хотя бы обход сделать.       Снарядившись, надев шифратор, Майк включил оборудование, диктофон и прокомментировал: «Я вхожу в камеру SCP-096, оборудование в норме, состояние стабильно». Металлическая дверь открывается с громким бряканьем, отозвавшимся эхом внутри камеры. Можно предположить, что в ней ничего и никого нет, однако шифратор сразу обнаружил злополучное лицо и в момент оно уже замазано чёрным. «Я внутри камеры SCP-096, объект обнаружен, находится в северо-западной части камеры. Судя по звукам, объект находится в состоянии покоя, вероятно, спит, так как не плачет. Дыхание привычное, то есть громкое. Внутренних повреждений камеры не обнаружено, сканер поломок не выявил. Я покидаю камеру SCP-096» — произнёс монотонно Майк. Ещё в Воскресной школе, когда он только начинал свой путь, его научили говорить монотонно. В армии этот навык закрепился, окончательно войдя в обычную речь мужчины. Поэтому при разговоре с ним складывалось впечатление, что ему глубоко плевать, что он не заинтересован в разговоре. Особнно его роботическая речь сочеталась с выражением лица. Лишь изредка удавалось увидеть в нём эмоции — зачастую на нём было безразличие, а взгляд, как говорят, на триста ярдов, то бишь куда-то далеко, в бесконечное пространство. Когда-то давно он увлекался тяжёлыми наркотиками, может, поэтому его взгляд такой «далёкий», как не здесь человек. Тем не менее, Майк видел многое: смерть, расчленёнку, поножовщину, сгорание заживо, сдирание кожи… и кое-что из этого учинил и сам Майк, в смысле, он был не свидетелем, а действующим лицом — убийцей. Большая часть его убийств одобряются законами государства и Фонда, и лишь парочка убийств на его счету способны засадить его в тюрьму, но о них, кроме него, никто не знает. Убили — убийца скрылся — дело закрыто.       По идее, внутри некрасивого камушка может быть кристальное сердце, разноцветные бриллиантики. В теории, за неприступной и холодной оболочкой прячется красивый внутренний мир, попав в который уже не хочется выходить. У кого-то может это и так, но не у Майка. Он что снаружи чёрствый, что внутри. Он не читает книги, не смотрит сериалы, фильмы, особо не слушает музыку. Единственный его досуг — игра в шахматы-карты с товарищами да чистка автомата. Скучный человек, чтож, у него своя религия в этой жизни, своя философия. Лезть и доказывать его неправоту будет расчитано как бестактный и дикий поступок. Лучше пусть сам со своими тараканами разбирается, ведь ктоме него самого его никто не переубедит, даже специалист. Да и кому это надо? Не опасный же мужик, и чего с него взять? Работает себе и работает, живёт себе и живёт. Всё.       — Как ночка?       — Тихая ночка, спокойная.       Поворачивая линзы микроскопа, Хафима всё сильнее убеждалась, что вода самая обыкновенная. И микробы в ней для жизни не опасны, вроде… Нет, конечно, любая вода из водоёма требует очищение, прежде чем её можно пить, и это нормально. В том-то и дело, что нормально — никаких аномалий нет. Собственно, а что Хафима ожидала там увидеть? Может, из-за несовершенства микроскопа или несовершенства зрения девушки она в образцах не нашла ничего зазорного, но что-то же с неё явно не так! С водой. Нужно провести множество экспериментов, и начнёт она с того, что предложит эту водичку Майку.       Лес хорош с утра пораньше. Как будто бы и мир уже другой, более… какой? Светлый, добрый, позитивный, какой… Каждому своё.       Траву давила пара невысоких туфелек и пара массивных мужских берц. Озеро всё виднее, и виднее, Хафима улыбается и восторженно рассказывает невосторженному Майку об эксперименте с водой и чудесах, на которые эта вода способна.       — Руку на сердце кладу — мир увидела своими глазами, как он есть, — говорила Хафима, оборачиваясь то на мужчину, то на озеро.       — А что должно случиться со мной? — очевидный вопрос спросил оперативник.       — Вот и узнаем. Если что, за последствия я не несу ответственность.       — Да, да, помню, в договоре всё написано. Вообще никто за наши жизни не несёт ответственность. И это законно.       — Законно.       — Слушай, мы камеру забыли. Как мы покажем что случится?       — Да обожди ты, сначала посмотрим что случиться, а уже потом заснимем и сразу отправим в Фонд.       — Почему?       — Потому, мы уже пришли. Иди сюда, — велела девушка, подходя к берегу. Она без лишних слов набрала в ладошки сколько получилось воды и отхлебнула. Эффект снова сработал, мир менялся на глазах.       — Давай я отойду, ты попьёшь, посмотришь на меня и ответишь, сколько пальцев я показываю?       — Давай, давай, скорее… — судорожно произнесла доктор Уоттер. А вдруг вода вызывает зависимость?       Оперативник Майк отошёл метра на три-четыре, и стал ждать, когда Хафима прозреет.       — Четыре, — момент спустя, расплываясь в самой искренней улыбке, которую Майку доводилось видеть, ответила Хафима, погладив себя по щекам.       — Верно… Ну и чудо.       — Именно — чудо! Теперь ты попробуй.       Майк, недолго думая, бросился к воде, не веря в происходящее, начал набирать в свои мозолистые руки озёрной воды. Выпив, Майк ничего, кроме свежести холодной воды, не почувствовал. Разве что, в душе стало как-то хорошо, будто все его грехи грязью отшелушились и отвалились от него на несколько секунд, а потом всё вернулось.       — Ну, как ощущения?       — Ничего. Ничего не изменилось. Только хорошо стало, спокойно… умиротворённо, как ещё это назвать. Будто забыл, что я «жестокий оперативник».       — Забыл?       — Будто забыл. Такое себе забвение, потеря в себе, словно новая жизнь с чистого листа, без единого воспоминания.       — Серьёзно?       — Да, но это слабое чувство, на самом деле. Всё равно, что ничего. Может, это от небольшой дозировки…       Обдумав ситуацию, доктор Уоттер озарилась идеей посетить это озеро со Скромником и повторить опыт уже с ним. Пусть сначала попьёт, а потом… потом поплавает. Стоп, он же боится этого дела… Или… В общем, надо идти его будить. Столько всякой суеты с этим озером… а в итоге окажется, что вода в нём обычная, а прикол с прозрением ничто иное, как галлюцинация на почве сломанной психики.